Юная девушка должна любить балы, танцы, развлечения, комплименты. Все это знают, так? Но вот беда, то, что «знают все», зачастую оказывается очень далеким от истины. Изольда, к примеру, балы ненавидела тихой ненавистью. Танцы — еще куда ни шло, если бы партнеры молчали и позволяли просто танцевать, а не отвечать на дурацкие комплименты. Комплименты — о да, отличаются разве что степенью глупости, как будто мужчина, отвешивая очередную витиеватую хвалу своей даме, в глубине души считает ее круглой дурой. У которой главные достоинства — «ваши глаза как весеннее небо», «стан как у ивы»… это какой, хотелось бы понять, деревянный, что ли?! А волосы и вовсе только с золотом и могут сравнить. Такое впечатление, что они и золота никогда не видели. Однажды она, правда, услышала необычное про «цвет звездных россыпей», но только от юного барда, что был в Дортбурге проездом. И ни одному кавалеру не приходит в голову, что девушка хотя бы с зачатками вкуса и ума ни за что! Вот просто ни при каких условиях! Не купится на весь их одинаково цветистый и банальный бред!
Если уж совсем честно, то ей хотелось танцевать, и платье, что дядюшка О подарил к совершеннолетию, очень нравилось. Из мягкого, ласково льнущего к коже бархата, темно-голубого с серебряным шитьем по лифу, оно и правда удивительно подходило к ее глазам. Вот только хотелось… не с кем попало. А кавалера, которому она с радостью показалась бы в этом платье, и с которым протанцевала бы хоть весь вечер, и обязательно спросила бы: «Ну что, Эберт, я уже достаточно взрослая?» — его здесь не было. Ни на балу, ни в Дортбурге, ни, возможно, во всем графстве или даже герцогстве. Очень давно.
Уже целых пять лет прошло, как его забрал с собой проезжий маг, как раз перед совершеннолетием, а Изольда так хотела поздравить его самой-самой первой! Но с тех пор от соседского парня, в которого она была влюблена лет, кажется, с пяти, не приходило никаких вестей. При этих мыслях привычно сжималось сердце. Она даже не знала, жив ли Эберт, но по-прежнему ждала, надеялась, что однажды он вернется.
Что еще она должна любить? Развлечения? Изольда любила гулять. Особенно зимой, в снег, когда вокруг вьется метель, вот как сегодня, и кажется, что снежинки зовут тебя танцевать с ними вместе. Иногда она даже «принимала приглашение» и немножко кружилась под свист ветра вместо музыки. Когда была маленькой, конечно. Честное слово, из метели получился бы наверняка лучший партнер, чем из любого здесь присутствующего кавалера.
Но, увы, когда бал дает глава твоей гильдии, игнорировать его нельзя никак. Изольда пыталась. Сделала круглые глаза и предложила дядюшке:
— А давайте я скажусь приболевшей? Как раз успею вечером проверить приходно-расходные книги за прошлый месяц, а то все до них руки не доходят.
— До важных дел руки должны доходить вовремя, а не тогда, когда тебе хочется увильнуть от нежелательного приглашения, — сухо ответил дядюшка О, для всех, кроме воспитанницы, — господин Оттокар, солидный торговец и крайне серьезный человек. — Нет, Изольда, тебе нужно пойти на бал, нужно танцевать там, улыбаться кавалерам и присматриваться к ним. Балы, дорогая моя, отличное место для налаживания полезных связей, а не только для поиска мужей, как думают твои сверстницы. Тем более что в твоем случае недурно бы совместить.
— Но я не хочу совмещать, то есть, не хочу замуж!
— Поверь, меня это радует, хотя Адельберт и Ровена не одобрили бы твоих поползновений остаться старой девой. Но ты, девочка, слишком умна и старательна, чтобы сменить тебя в качестве делового партнера на молодого остолопа, который промотает деньги твоей семьи, а заодно и меня доведет до разорения.
Изольда только вздохнула на эту слишком длинную для опекуна тираду. Господин Оттокар почти панически боялся разорения, однажды уже пройдя через унизительное банкротство и только чудом снова встав на ноги. Но сейчас его небольшой торговый дом совсем не бедствовал. Единственная в Дортбурге лавка колониальных товаров, которую открыли когда-то на паях дядюшка О и ее, Изольды, дедушка Адельберт, приносила отличный доход. Изольде ли не знать! Сведение баланса учетных книг уже года три как было на ней, а вместе с ним и проверка счетов, закупка всего необходимого для дома, от дров и продуктов до средства для полировки мебели, и даже выплата жалованья экономке, старой ворчунье Бригитте. На опекуне, освобожденном ею от всех этих мелких, но важных забот, оставались переговоры с поставщиками, поиск новых партнеров и гильдейские дела, к которым, впрочем, он собирался начать привлекать воспитанницу сразу после ее совершеннолетия.
А оно, кстати, наступило как раз сегодня! Но вместо тихого домашнего праздника, о котором мечтала Изольда, приходится торчать в городской ратуше, слушать визгливое пение скрипок (глава торговой гильдии, как и положено процветающему негоцианту, отличался крайней прижимистостью и, конечно же, сэкономил на музыкантах!) и мило улыбаться в ответ на глупейшие комплименты. Хотя в одном дядюшка О прав: бал, оказывается, отличное место, чтобы присмотреться к возможным партнерам! Видят боги, любому из этих вот кавалеров, которые принимают ее за падкую на их пафосный бред глупышку, придется очень, очень-очень сильно постараться, чтобы когда-нибудь вести совместные дела с торговым домом «Оттокар и Адельберт». Память у нее хорошая, каждого запомнит!
— Отчего вы так серьезны, милая Изольда? Пойдемте танцевать! Очаровательной белокурой красавице вроде вас категорически противопоказано скучать под такую чарующую музыку.
— Благодарю вас, Георг, я немного устала от танцев. Пригласите кого-нибудь еще.
«А ты, «милый» Георг, прямиком отправляешься в мой список пустозвонов! Правда, уже не припомню, каким номером, слишком много вас таких».
В этот момент музыка вдруг отдалилась, сменившись заунывным свистом ветра и тонким звоном в ушах, а руку обдало колючим холодом, будто в кожу на тыльной стороне ладони впились тысячи крохотных ледяных иголок. Миг — и тут же прошло, оставшись только легким головокружением.
Танцевать с Гантрамом оказалось даже приятней, чем Изольда надеялась. Он не мучил ее уши дурацкими комплиментами, не позволял себе слишком откровенных прикосновений, а главное — прекрасно вел, и она от души наслаждалась танцем. Пожалуй, с радостью станцевала бы с ним еще раз! Но, разумеется, такое явное проявление интереса было бы неуместным с его стороны. Однако один вопрос почему-то очень хотелось обсудить. Вот только как начать? Все-таки совсем незнакомый мужчина… Но Гантрам будто угадал ее переживания. Или даже услышал? При мысли о том, что магия может и такое, по спине отчего-то пробежал холодок. Как-то же он нашел во всем зале именно того, о ком мечтала Грета?
— Вы ведь не слишком удивились, увидев знак на руке?
А еще он оказался на диво прямолинеен. Никаких наводящих вопросов и вступительных тем!
— А вы поняли, что это не чей-то глупый розыгрыш?
— Магическая метка. Чтобы поставить такую, в зале должен быть еще хотя бы один маг, кроме меня. Но его нет.
Эта метка, метка снежного цветка, появится в день совершеннолетия у той, кому цветок позволит себя сорвать. Так рассказывала бабушка. Но ее сказка была слишком длинной для бала. Изольда хотела было спросить, отчего Гантрам так уверен, что он единственный в зале маг, но тут же сама поняла ответ: наверняка он чувствует! Магов, а может, и магию.
— Я удивилась! — возразила она. — Кто бы не удивился, увидев метку из старой сказки на собственной руке? Но я не представляю, как так вышло.
— Сказка, — кивнул Гантрам. — Легенда о снежном цветке? Я думал, она давно забылась в ваших краях.
— Я любила ее в детстве. Как считаете, что это все значит? Я, хоть и люблю сказки, никогда не верила в них по-настоящему!
— В каждой сказке можно отыскать правду. А иногда и истинную магию. Только не говорите, что вы еще и родились зимой, — улыбнулся он. — А то, пожалуй, и я начну верить в старые легенды.
— Мой день рождения как раз сегодня, — с легким вздохом призналась Изольда. Пока Гантрам не напомнил, ей даже в голову не пришло… — А ведь бабушка так и говорила: знак проявится в день совершеннолетия. Как это все… странно! — окончание фразы, как и ответ мага, заглушили взвизгнувшие на последних нотах скрипки. Быстро закончился танец, слишком быстро! — Вы думаете, эта легенда?..
Она не сказала «имеет ко мне отношение» — маг наверняка поймет недоговоренное, а вокруг слишком много лишних ушей. Почему-то Изольде было… нет, все-таки не страшно, но точно не по себе. Тревожно. И хотелось, чтобы кто-нибудь умный и понимающий успокоил.
— Не волнуйтесь, — снова угадав или почувствовав ее настроение, сказал Гантрам. — Мы непременно выясним, что происходит. Вы ведь не откажетесь как-нибудь навестить меня в доме господина бургомистра? К тому времени, обещаю, я узнаю все, что возможно, об этих странностях. Мне и самому всерьез интересно разобраться.
«Потому что в вашем городе страшная скука» — осталось непроизнесенным, но Изольда будто услышала.
Проводив ее, как принято, на то же место, откуда увел танцевать, маг поклонился и торопливо отошел. Изольда мысленно кивнула: приличия соблюдены, и теперь он, наверное, помчится в городской архив или в библиотеку, искать что-нибудь о внезапно ожившей древней легенде. Пожалуй, Изольда ему даже завидовала: для нее остаток вечера пройдет гораздо скучнее.
Хорошо бы и ей уйти. Бал перевалил за середину, ее исчезновения никто и не заметит. Только надо предупредить дядюшку. Он-то не захочет покидать полезное для дела мероприятие раньше времени. А может, сбежать только отсюда, из бального зала, и побыть рядом с дядюшкой? Если он не в курительной, куда девушкам хода нет, а в приемной, где накрыты столы с закусками, или в галерее. Ведь все равно собирался начать вводить ее в деловое общество! Потому что…
Она совершеннолетняя. Взрослая. Изольда тайком ощупала то место, где под иллюзией гладкой кожи скрывался снежный цветок. О таком подарке на совершеннолетие она точно не мечтала! Хотя… да, когда была маленькой, когда впервые бабушка рассказала ей о волшебном цветке, что ждет единственную избранницу на Запретной горе, за завесой вечных метелей, и обязательно исполнит ее самое заветное желание. Тогда мысль о том, что избранной могла бы оказаться и она, увлекала. Так сладко было мечтать, как она пожелает для бабушки с дедушкой здоровья, новый корабль для дедушки и дядюшки О, чтобы возил много-много товаров в их лавку, много цветов для бабушки, целый большой-большой сад, а для себя… себе она пожелала бы, чтобы нашлись ее настоящие родители, и было бы так особенно хорошо, если бы они оказались королем и королевой далекой волшебной страны! А еще… еще выйти замуж за Эберта, да. Жить с ним в большом двухэтажном доме, и чтобы обязательно трое детей, два мальчика и девочка, и… и дальше ее фантазия отказывала.
Сейчас даже стыдно вспомнить, что она вполне серьезно поделилась этими мечтами с Эбертом. Конечно, тот поднял ее на смех. «Девчонки! Тебе восемь, а ты как только из пеленок вылезла. Сплошные глупости в голове! — да, так и сказал, а потом еще добавил: — Желание-то одно, а ты вон сколько напридумывала, и как будешь выбирать? Гадать на хвосте собаки?»
Она тогда расплакалась, а он утер ей слезы и утешил по-своему, по-мальчишески: «Вы, девчонки, все мечтаете оказаться однажды принцессами, но тебе оно не надо, ты и так хороша. Меня не загадывай, я сам решу, без всякого волшебства. На корабль твой дед тоже сам заработает, вот увидишь! И госпожа Ровена сама может развести себе цветов. Вот и думай, что остается».
Интересно, что он сказал бы сейчас? И почему детские мечты сбываются, когда им уже совсем не рады?
А может, это всего лишь невероятное совпадение?
В приемной дядюшки не было. Изольда выпила бокал пунша, съела крохотное пирожное, украшенное разноцветным марципаном, раскланялась с несколькими знакомыми из тех, кто уже слишком стар для танцев, но в самой поре для обсуждения испортившейся молодежи. От пунша стало жарко, и Изольда, отвязавшись от престарелой госпожи Эгельсон, отчего-то вздумавшей именно сейчас рассказать, какой у нее многообещающий внучатый племянник, пошла в галерею. Хорошо бы дядюшка был там! Но даже если нет, она хотя бы отдохнет от навязчивого внимания и слегка остынет. Галерея чудесна весной и летом, когда в нее выставляют кадки с цветущей сиренью, дельфиниумом и померанцами, а сейчас — пусто, сумеречно и холодно, в окна бьется метель, и никому в голову не взбредет там гулять. Кроме дядюшки, от которого она и переняла нелюбовь к бестолковому шуму.
Ее все еще держали, пол под ногами качался, но хотя бы был, точно был! В ушах тонко звенело, и сквозь звон пробивались резкие мужские голоса.
— Что с ней?
— Сомлела с непривычки.
— Юхан!
— И пальцем не трогал! То есть трогал, но не так!
— Ну да. Ласково придерживал и слегка помял. Как обычно. Силу-то девать некуда!
— А ты вообще заткнись!
— С чего бы это?
Если ее похитители сейчас передерутся, хватит у нее сил сбежать? Пожалуй, нет. Не сразу. Ох, что ж так дурно-то…
— Хватит. Опять нарветесь. Давай ее наверх, Юхан, она уже приходит в себя.
— Где Тессард? Я думал, тут ждать будет.
— Недосуг ему за вами, недоумками, по сугробам бегать. С его сиятельством говорит. Ждите.
Изольду подхватили на руки и понесли куда-то, кажется, по лестнице. То есть, судя по разговору, раз «наверх», точно по лестнице, но чудилось, что и она, и похититель вообще никуда не идут, а кружатся внутри гигантского колеса. Если ее сейчас вывернет прямо на этого мужлана, он ведь ее не убьет, нет?
Но тут кружение прекратилось, и Изольда поняла, что лежит на чем-то мягком и даже вроде бы чистом. По крайней мере, пахло свежим бельем и лавандой, почти как дома. Тяжелые мужские шаги протопали прочь, стукнула дверь. Неужели оставили одну?
«Погоди, не спеши, — осадила она первый порыв вскочить и бежать. — Если оставили без присмотра, значит, уверены, что никуда не денусь. Это раз. Два — надо понять, где я. Нет, сначала надо прийти в себя. Потом понять, как выбраться. Наверное, понадобится теплая одежда. Еда. Деньги. И как-то избавиться от этих, кем бы они ни были».
Изольде совсем не нравилось быть похищенной. Во-первых, сама мысль пугала до леденящего ужаса. Она одна во власти нескольких мужчин, что может быть кошмарнее? Только если они решат… ну… применить свою власть. Может, для начала поискать хоть что-то, что сгодится как оружие? Но что? «Кочерга подошла бы идеально». Изольда в красках представила, как обрушивает тяжелую железную кочергу на голову похитителю. Но прекрасная фантазия тут же сменилась более правдоподобной: тип в плаще и капюшоне попросту перехватил ее руку, кочерга выпала, звеня, и… Изольда так перепугалась дальнейшего развития воображаемой схватки, что резко открыла глаза.
Она лежала в небольшой чистенькой комнате. Простоватой, но уютной. Блестел в отблесках очага выскобленный пол, шевелились от сквозняка вышитые занавески на окне. На столике в углу стояла зажженная масляная лампа, а у столика — две табуретки с красивыми резными ножками. И скамья у стены. А еще полосатый коврик у кровати. Почему-то при виде этого коврика Изольда даже немного успокоилась. Почти такой же лежал у ее детской кроватки в старом доме. Кто-то вязал его своими руками! И это точно был не один из похитителей. Значит, здесь есть женщины! С которыми можно попробовать договориться!
Только вот смущали голоса снизу. Уж слишком это напоминало какой-нибудь трактир. Или постоялый двор. И с хозяевами просто так договориться не выйдет, им наверняка заплатили за молчание. А перебить цену ей нечем. Даже всех украшений — один серебряный перстенек с бирюзой, память о бабушке. Для Изольды — бесценная, но для других людей — простенькая безделушка, за которую много не выручишь.
Есть, конечно, еще платье. Дорогой бархат, кружева, серебряное шитье. Дядюшкин подарок тоже было жаль, но дядюшка сильнее расстроится, потеряв ее. А убегать в бальном платье — все равно никуда не годная идея, ей понадобится простая, удобная и теплая одежда.
Изольда осторожно пошевелилась, села. Отлично, ей лучше. Ни тошноты, ни головокружения. Для начала нужно осмотреться.
Она подошла к темному окну и едва не застонала в голос. Вдали высились горы, закрывая скалистыми отрогами и острыми вершинами половину неба, а над горами полыхал призрачный свет, переливался от золота к зелени, от зелени к розовому, пурпурному и фиолетовому, и снова к зелени, то яркой, то тусклой. Огромные ленты, полотнища света — на все небо! И черные силуэты гор, высоких елей и пихт, острых крыш небольшой деревеньки. Только в одном месте во всем Стормберге сиял ночами этот волшебный, неземной свет! Запретная гора!
Это же другой край королевства! Неудивительно, что ее тащили, словно какое-то срочное письмо, через эти жуткие провалы! Она даже не представляет, как отсюда добраться в Дортбург, но ясно, что не так-то просто!
Но зачем? Почему она именно здесь? Не для того же, чтобы надругаться над девичьей честью, для этого не нужно было тащить ее в такую даль. Да и то сказать, зачем похищать девушку, если в любом городе, селенье, даже на любом постоялом дворе можно найти девиц легкого поведения? Вытребовать выкуп за воспитанницу у господина Оттокара? Тогда, конечно, ее бы спрятали, но неужели не нашли бы убежища поближе? К тому же только представить, чтобы маги, те, кто стоит неизмеримо выше простых людей, рядом с королевским троном — и вдруг промышляли похищением простых городских девиц за выкуп?! Чушь!
Но отчего-то лезла в голову еще большая чушь, порожденная видом Запретной горы, меткой на руке, разговором с Гантрамом и нахлынувшими после воспоминаниями о бабушке. Легенда говорила, что именно отсюда, то есть не совсем отсюда, не от какого-то постоялого двора или деревенского дома, а просто от подножия горы, — избранная должна пройти путь к цветку, чтобы доказать свою избранность.
Но не могли же эти…
Даже не додумав абсурдную мысль, Изольда замотала головой. Хватит! Пусть сказки остаются сказками!
Чего она совсем не ожидала, так это стука в дверь. И дело не в глубокой ночи за окном, просто похитители и приличные манеры — какое-то слишком уж невероятное сочетание.
Но у нее-то манеры никто не отбирал! Она отвернулась от окна, на всякий случай поправила на ощупь прическу и спокойно сказала:
— Войдите.
Вошел совсем даже не похититель, а молодая и довольно миловидная девушка, наверное, ровесница Изольды. С подносом в руках, в закрытом темно-зеленом шерстяном платье, белом накрахмаленном передничке и чепчике, совсем не трактирная подавальщица, скорее горничная из приличной семьи. На подносе исходил ароматным паром чайник, стояло блюдечко с колотым сахаром, еще одно с печеньем и крохотный кувшинчик со сливками.
Изольда никогда не ездила верхом. Лошадей, конечно, не боялась, но и в седле себя не представляла. Но после безумной кутерьмы, которая началась, наверное, за час до рассвета, и весь этот час только усиливалась и становилась все безумнее, даже обрадовалась, когда ее взгромоздили на невысокую толстенькую лошадку, сказали держаться за седло, не бояться ничего, а главное — ни в каком случае не визжать. Боги, да они на себя бы посмотрели! Нет, не визжали, конечно, но шуму от этих «псов герцога» было, как от целой стаи побрехучих базарных пустолаек!
Сама Изольда успела переодеться — вчерашняя девушка, Матильда, принесла чистую полотняную рубашку, длинную пуховую кофту, толстые штаны, войлочные сапожки, варежки на меху и шубу почему-то с разрезами по бокам, невероятно красивую, из золотой парчи с шитьем, впору какой-нибудь «светлости», а не простой горожанке. И уж точно никак не годившуюся носить ее с мужскими штанами! Но Изольда посмотрела в окно, на заснеженные горы, и не стала спорить. Только попросила сохранить бальное платье, объяснив честно, что это подарок от опекуна, и потерять его она очень не хочет.
Поесть она предпочла бы в комнате, но завтрак накрыли внизу, для всех. Простой и сытный: каша с мясом, сыр, хлеб, горячий сбитень. Эберт сел во главе стола, ее усадил рядом, но остальные! Они мельтешили вокруг, то один то другой оказывался за столом, закидывал в себя содержимое тарелки и исчезал, и вот уже он орет где-то во дворе, спрашивая, почему до сих пор не оседланы кони, куда запропастились приготовленные с вечера одеяла и «где этот круши-ломай Юхан, когда его сила раз в жизни действительно нужна». И все это так быстро и шумно, что она даже лиц не запомнила, хотя старалась, раз уж сейчас они все были в облике обычных людей, а не пугающих полупризраков под глубокими капюшонами. И называли друг друга по именам! Но поди запомни, кто рыжий и долговязый, кто недовольный всем на свете коротышка, а кто — тоже недовольный, но как-то по другому, белобрысый. А иногда и вовсе начинало казаться, что их не четверо, а не меньше десятка!
— Если бы наши приказчики так собирались на ярмарку, дядюшка уволил бы всех, — не выдержала наконец она.
— А многие из приказчиков господина Оттокара могут не вернуться с ярмарки? — спросил Эберт, взглянув на нее… странно. — Боевые отряды проверяются в бою, а не в сборах. Вот там от них стоит требовать порядка и слаженности.
— Разве что сбежать с выручкой, — вспыхнув, тихо сказала Изольда. — Я поняла. Прости.
— Ничего, — Эберт пожал плечами. — Тебе неоткуда знать, сколько смертников среди боевых магов. Мои парни — из тех, кто умеет выживать. Правда, дури в их головах столько, что иногда и впрямь только хорошим боем и выбьешь. Но если столкнуться с ними в столичных залах, — он усмехнулся, — ни за что не догадаешься, что вот этот огромный тролль в любой непонятной ситуации может огреть дубиной вдоль хребта, а вон тот громкий недоумок — лучший фехтовальщик герцогства, если не всего Стормберга. Отменные важные господа, знатоки манер и придворного этикета.
— И я рядом с ними покажусь деревенской простушкой, — продолжила Изольда. Кивнула: — Гантрам держал себя настоящим придворным кавалером.
— У Гантрама не сложилось с оружием. Боевой магией владеет, но… Скажем так, боевые маги не могут полагаться только на магию. Так что залы и приемы — его удел. И, конечно, архивы и исследования.
— Не знаю, как насчет архивов, а девиц очаровывать он умеет, — наверное, резче, чем следовало, сказала Изольда. Отчего-то вспомнилась искренняя любезность мага, и горько было понимать, что та самая подкупившая ее искренность была всего лишь слишком умелым притворством.
— Неужто успел очаровать тебя? — вдруг развеселился Эберт. — Стремительная тактика — совсем не в духе Гантрама. Не злись на него, мы все выполняем высочайшее распоряжение. Даже ты.
— Буду злиться, — честно сказала Изольда. — Не люблю обмана. Можно было объяснить как есть. Кто бы пошел против воли герцога?
Возможно, Эберт снова возразил бы, нашел слова, которые убедили ее и даже пристыдили, но тут в зал ввалился кто-то из этой то ли четверки, то ли десятки, уже в плаще и капюшоне, доложил торопливо:
— Все готово, — и Эберт вскочил, приказав коротко и резко:
— Едем.
И вот уже второй, а может, третий час она тряслась в седле, кусала губы, стараясь не показать, как с непривычки устали ноги и болит почему-то поясница и спина. Впереди покачивалась, закрывая обзор, укутанная плащом спина мага, который держал в руке повод ее лошади — конечно, ей самой поводья не доверили! А вдруг ускачет из плена страшных магов, словно какой-нибудь отчаянный лесной разбойник! А вокруг — заснеженные снизу доверху высоченные ели, склоны, поросшие опять же елями и каким-то ползучим кустарником, пустые, но тоже заметенные глубоким снегом прогалины — возможно, летом здесь ручьи? Или все-таки какие-то дороги, хотя бы тропинки? Коренастые сильные лошадки глубоко вязли в снегу, но шли вперед и вперед, а парни Эберта и он сам молчали, и оттого казалось, что она здесь совсем одна. Даже тот единственный, спину которого видела, после такой долгой тишины стал казаться частью леса, а не живым человеком. Поэтому даже вздрогнула от его неожиданного негромкого вопроса:
— Не замерзла?
Он придержал лошадь, дождался ее и поехал рядом. Протянул тугую кожаную флягу.
— Пей. Скоро начнется подъем. Магия там шалит, так что горячего нам не видать до сумерек.
Сняла варежки, и пальцы сразу закоченели. Маг, понаблюдав за ее попытками открыть, выдернул пробку сам. Во фляге оказалось вино, душистое, горячее, пахнущее гвоздикой и корицей, лимонными корками и перцем. Такое согреет до самых костей! Изольда осторожно глотнула раз, другой. Словно горячее жидкое солнце пробежало по телу. Вернула флягу, маг тоже глотнул, спросил, резким тычком загнав пробку на место:
— Что так мало? Опьянеть боишься?
Она кивнула. Даже с этих двух глотков повело, голова стала легкой, и тянуло глупо хихикать. Но с двух глотков это совсем скоро пройдет, уже через несколько минут, наверное. И хорошо.
Изольда не могла бы сказать, что ее больше взбудоражило — волшебная метель или обидные высказывания магов, все эти «как безумная» и «окончательно обезумеет». Пожалуй, все-таки второе: с метелью танцевать ей приходилось и прежде, пусть тогда она и не теряла связи с окружающим миром, а вот безумной Изольду никто еще не называл! Наоборот, все считали ее на редкость здравомыслящей, а некоторые даже занудной.
А теперь то и дело ловила на себе пристальные взгляды, и чудилось — от нее ждут, что вот-вот дико захохочет и умчится к ближайшей пропасти. Или что еще должны делать, по их мнению, безумные девицы? Даже Руди — он снова вел Брюкву — больше не болтал, а, кажется, готовился в любой миг хватать ее и не пускать. В конце концов она не выдержала:
— Если я и обезумею, то от вашего ожидания!
— Попробуй представить себя на нашем месте, — миролюбиво предложил тот. — Ты сопровождаешь крайне ценную госпожу, за жизнь и сохранность которой отвечаешь головой. А она норовит потеряться в пурге и свалиться с лошади. Как думаешь, пристально будешь за ней присматривать?
Изольда фыркнула — впрочем, уже остывая.
— Ничего я не норовлю. И… да, я бы присматривала, но не так, чтобы мой присмотр выводил ее из равновесия. Знаешь, мне трудно судить, но вот мой дядюшка О говорит, что нет ничего хуже женщины, которую намеренно или даже случайно вывели из себя. — Она помолчала, прежде чем продолжать: так явственно вспомнился дядюшкин голос, спокойный и слегка насмешливый, каким он говорил только дома, для самых близких, что сердце сжала тоска. — Он говорит, что предпочел бы оказаться в шторм и ураган напротив дикого зверя, чем рядом с такой женщиной.
— Надо подсказать ребятам, чтобы заранее присматривали себе безопасный сугроб, — рассмеялся Руди. — Я-то уж как-нибудь выдержу приход урагана в наши края. Пять младших сестер, это вам не какие-то шторма и звери.
Теперь уже рассмеялась Изольда. И спросила хитро:
— А может, ты сбежал в маги от них?
— Не просто сбежал, — со смешком подтвердил он. — Улепетывал так, что вся деревня таращилась. За конем господина мага было сложно угнаться. Но я не привык сдаваться. Он и взял-то меня скорее за упорство, чем за таланты. Зато теперь мои девчонки не считают, сколько медяков им нужно отложить на пряник к празднику.
На слове «пряник» Изольда невольно сглотнула: время, наверное, давно перевалило за полдень, и есть хотелось так, будто плотный завтрак давным-давно провалился в тартарары.
Руди заметил.
— Голодная? Потерпи, скоро приедем. Еда с собой есть, но грызть заледеневшие куски на морозе так себе удовольствие. Не всякие зубы выдержат.
Изольда кивнула, и дальше ехали молча. Путь шел в гору, пока не слишком круто, но заметно. Лес поредел, чаще стали попадаться отвесные скалы. А в небе, хотя еще и не стемнело, чудились отблески зеленых и лиловых всполохов. Но сумерки сгущались все быстрее, а вместе с сумерками крепчал и мороз. Похоже, ночь в этих краях приходила так же резко и внезапно, как осенние шторма в Дортбурге. Изольда начала тревожиться: где же то самое обещанное «скоро приедем»? Никаких признаков жилья, ни тропинки, пусть даже занесенной снегом, ни дымом не пахнет…
Она уже собралась спросить у Руди, когда, по его мнению, должно настать «скоро», но тут отряд остановился у одной из отвесных желтоватых скал, и маги один за одним начали спешиваться. Руди помог Изольде, она пошатнулась, ощутив — наконец-то! — землю под ногами, но тут увидела, где предполагается отдыхать, и оторопело замерла.
Пещера?! Нет, серьезно? Они проведут ночь в какой-то, о боги, норе?! Как дикие звери?
Но выбирать не приходилось, не в лесу же оставаться, под открытым небом. К тому же Руди, спустив ее со спины лошади, и не подумал отпускать, держал за руку — и так, за руку, провел в узкий лаз.
Внутри кто-то уже развел костер. Дым утягивался вверх, в темноту — что ж, по крайней мере, не придется цеплять головой потолок и ходить согнувшись! Вход в пещеру плотно закрыли кожаным пологом, а поверх еще и деревянным крепко сбитым щитом наподобие двери. Шум леса отдалился, стал слышнее треск костра, Изольда вынула руку из ладони Руди и подошла туда, к костру. В нескольких шагах от огня тепло совсем не ощущалось, но рядом — другое дело. Можно и варежки снять, и расстегнуть шубу. Наверное, еще немного, и воздух прогреется. Хотя при пяти мужчинах спать она все равно будет в одежде.
Но как же приятно протянуть руки к огню, согреть! Только цветок… он сиял ярко, так же ярко, как огонь, и еще вчера она, наверное, любовалась бы этим волшебным сиянием. Но после всех треволнений ночи, после тяжелого дня, да и вообще от одной только мысли о навязанном ей путешествии становилось так себя жаль, что глаза бы на этот цветок не смотрели!
— Ничего себе светится! — воскликнул спешивший куда-то все еще предположительный Венделин и даже остановился. Он обеими руками прижимал к груди объемный меховой сверток и с интересом разглядывал метку. — С самого начала так?
— Нет, — мрачно ответила Изольда. — Так еще не было.
— Значит, чувствует магию ведьм, — кивнул он, прищурившись. И добавил тише: — Проклятье. Да если бы мы знали, что ищем! А то родинки, шрамы, родимые пятна, блондинки, крючконосые, калечные! Ха! Магический знак должен быть похож на магический знак! Я же говорил! И кто меня слушал?
— Все поняли, что ты молодец, Венди! — на плечо все-таки да, Венделина с оглушительным хлопком опустилась огромная лапища Юхана. От такой дружеской поддержки не всякий бы, пожалуй, и на ногах устоял, но Венделин только пошатнулся от неожиданности. А вот Изольда снова вздрогнула, хоть и понимала, что тогда, в ратуше, этот «тролль» ее запугивал исключительно ради дела, а так, пожалуй, он скорее добродушен, чем зол. И лицо у него было совсем не страшным, обычное лицо — простоватое, с крупными, немного грубыми чертами, и с неожиданно щегольскими усами с подкрученными кончиками. Такие усы не очень подходили ни к самому лицу, ни к его выражению, зато вынуждали улыбнуться. Впрочем, наверное, они подходили к титулу. «Господин барон», конечно же, скорее должен щеголять закрученными усами, чем простонародной физиономией.
В темноте цветок засиял ярче — не настолько, чтобы сойти хотя бы за свечку, но и расшибить лоб о стену можно было не опасаться. Вот только Изольду такое полезное свойство не обрадовало. Чем чаще и заметнее напоминала о себе магия волшебной метки, тем ясней становилось, что назад дороги нет и уже не будет.
Эберт вытащил из вбитой в стену скобы факел, сосредоточенно подержал над ним ладонь, дождался, пока вспыхнет крошечная искра, и пояснил:
— Здесь нестабильная магия. То получается, то нет. Что-то серьезное — и вовсе опасно колдовать. Потому что получиться может все что угодно. Юхан однажды пытался создать свечи. Видишь, чем закончилось? — Он поднял уже как следует разгоревшийся факел, и Изольда увидела полосы копоти на каменном своде. — Хорошо, что камень не горит. И так-то еле потушили.
— А кресалом пользоваться магам никак нельзя? — шутливо изумилась Изольда. Выделывается, совсем как в детстве! Хотя, если уж честно, каждый раз, когда Эберт был «как в детстве», отдавался приятным теплом на душе.
— Можно. И кресалом, и молотком, и топором. Но сложно. Не использовать магию для мага — это… не знаю, наверное, как зрячему лишиться зрения.
От разочарования перехватило дыхание. Он… не выделывался? Не для нее? Просто колдует теперь, даже не думая об этом?
— Вот, смотри.
Он снова поднял факел повыше, и теперь Изольда удивилась уже не шутя. Она, честно говоря, думала, что «удобная ниша» — что-то вроде… ну, пускай не комнаты, но хотя бы кладовочки? А тут… всего лишь углубление в стене! Чуть выше основного пола пещеры, что придавало этой выемке вид почти что кровати, да, не совсем уж крохотной кровати, но… боги, и вот это — всё уединение, на которое она может рассчитывать?!
— Но, Эберт! Я помещусь здесь, только если свернусь в клубок, как собака на морозе!
— Леда, — укоризненно протянул он. — Здесь прекрасно помещалась девица втрое тебя шире и на голову выше, которая к тому же ухитрилась затащить с собой Юхана. И они не просто здесь уместились, а даже отлично провели время.
От таких откровений бросило в жар. Изольда сильнее прижала к себе одеяло, как будто оно могло, словно щит, отгородить ее от всех мужчин и их возможных поползновений. Хотя… она-то никого «затаскивать» не станет, а никто из этих пятерых пока ни на что такое не намекал…
— Совсем забыл, — сказал вдруг Эберт и вручил ей факел. — Сейчас.
Стоять с факелом в одной руке и одеялом в другой показалось Изольде до крайности глупым, и она положила одеяло в нишу. Получилось, как будто молча согласилась с Эбертом. И почему-то представилось, что он, именно он, а не рыжий Руди или болтливый Венделин, мог бы сам «покараулить» ее ночью, если они и вправду собрались не спускать с нее глаз.
Вернулся Эберт почти сразу с внушительным кожаным тюком.
— Это Матильда для тебя собрала. Я не вникал, но, наверное, что-нибудь полезное.
— Спасибо! — обрадовалась Изольда. Боги, девушка уж точно лучше мужчин понимает, что нужно другой девушке!
— Как устроишься, приходи к костру, Руди уже должен успеть с ужином.
— Хорошо.
— Да, и если от костра пойдешь прямо от входа, наткнешься на «комнату уединений».
— На что?!
— Это Юхан так обозвал, — он усмехнулся. — Услышал от какой-то очень нежной особы, которая от слов «отойти по нужде» едва в обморок не падала.
Он нарочно ее смущает то и дело? У Изольды, кажется, даже уши заполыхали, а Эберт пояснил преувеличенно серьезно:
— Дело, правда, было во дворце, а не в пещере. Но Юхану понравилось.
Юхан, похоже, серьезно относился к своему баронству. Не в том смысле серьезно, как, скажем, ростовщики серьезно относятся к золоту и процентам, а скорее как капитаны — к своим кораблям, основательно и с чувством ответственности. Усы, теперь вот… «комната уединений», с ума сойти!
Эберт между тем воткнул факел обратно в скобу. И ушел, ничего больше не объясняя. Что ж, сказано было достаточно. Устраиваться и подходить на ужин. Ну и… в «комнату уединений», да. Изольда невольно хихикнула. Кажется, ей тоже нравится!
Она расстелила одеяло, толстое и мохнатое, села и развязала мешок. Благословите все боги добрую Матильду! Там были тонкие нижние штаны и рубашка, запасные толстые штаны и кофта, пуховый платок, вязаные варежки и носки, но, кроме всего этого, очевидно необходимого в пути, там было настоящее богатство, о котором мужчины, конечно, и не подумали бы! Два гребешка, редкий и густой, лента и шпильки для волос. Зеркальце, о боги, настоящее дорогое стеклянное зеркальце! Странно, Матильда совсем не похожа на ту, кто может делать такие подарки совсем незнакомым девушкам. Небольшая берестяная шкатулочка с жиром, мазать губы и руки на морозе. И даже — Изольда быстро оглянулась, не смотрит ли кто, — мягкие тряпочки для «красных дней». И если на зеркальце она подумала, что Эберт мог и сам собрать для нее этот мешок, только прикрывшись именем служанки с постоялого двора, то это… Нет, о таком могла подумать только женщина.
Поколебавшись немного, Изольда сняла шубу и накинула на плечи платок. Да, так неплохо. В пещере, конечно, не сказать чтобы тепло, но уже и не мороз, а от тяжелой меховой одежды хотелось отдохнуть. И не идти же в красивой длинной шубе в «комнату уединений», неудобно будет, да и испачкать недолго. Довольно и того, что она в штанах!
Костер она постаралась обойти в тенях, пусть и совсем не была уверена, что ее и вправду не заметят. Но все-таки спокойнее, когда не ощущаешь откровенных взглядов в спину. Нашла прикрытую деревянной крышкой бадейку в дальнем закутке, сделала свои дела и теперь уж пошла к костру, на вкусный запах мяса и… картошки? капусты? что, интересно, можно приготовить так быстро с таким аппетитным запахом?
С ужином успел не только Руди. То есть, его уже не только приготовили, но и поесть успели почти все. Когда Изольда подошла, Венделин как раз вставал с недовольным:
— Снова я? Когда уже настанет очередь кого-нибудь другого?