После недели дождей наступила хорошая погода. Солнце ярко светило, щедро делясь своим теплом с основательно промоченной землей, и от того травы пошли в рост, лесные ягоды начали наливаться, а грибы выскакивали на полянах так плотно, что хоть косой коси.
Именно поэтому Мэри и Ормас встали с утра пораньше.
Полная неопрятная женщина небрежно заколола слегка тронутые сединой тусклые волосы, приготовила себе и мужу завтрак из двух кусков хлеба и киселя и, ворча о том, что у всех мужики как мужики, а ей попался непутевый бездарь, начала собираться.
Достала из чулана две большие, местами треснувшие корзины. Приготовила еще краюху хлеба да фляжку с квасом.
Муж — высокий и худой, как жердь — тем временем ворчал, что еды нормальной сто лет не видел, и что женился на неряхе, не способной привести дом в порядок, заштопать ему дырку на носке и приготовить хоть что-нибудь съедобное.
Вот так, переругиваясь и высказывая друг другу взаимные претензии, они разделались со скудным завтраком и отправились в лес. За грибами.
Каждый из них мечтал, когда вернется домой, сытно поесть, продать излишки урожая ленивым горожанам, а на вырученные деньги купить браги. Правда, Мери иногда хотелось новый платок, а Ормасу пойти в кабак, где подавали достойное пойло, но оба знали, что закончится все как обычно: они выручат немного денег и вернутся домой, чтобы продолжать ныть, что жизнь так несправедлива и никто не хочет просто так осчастливить богатством двух лентяев, перебивающихся случайными подачками.
Природа к появлению таких гостей отнеслась настороженно. Ягоды не спешили сверкать наливными боками, а грибы прятались в траве да под опавшими листьями.
Муж с женой прошли по привычным местам и не набрали ничего, кроме десятка сыроежек да пары старых подберезовиков.
— Я тебе говорила, вчера надо было идти, — ворчала Мери, — кто-то был на днях и все срезал.
— Вот и шла бы сама, — огрызнулся Ормас, — у меня дела были.
— Какие дела? — пренебрежительно фыркнула женщина. — На койке лежать да в потолок смотреть? Думать о том, что когда-нибудь станешь великим и богатым?
— Когда этот день наступит, первое, что я сделаю — велю тебя повесить, — зло отозвался он, — всю плешь проела.
Но каждый из них знал, что никуда им друг от друга не деться. Никому не нужна ни грубая неопрятная толстуха, ни ленивый пьянчуга. Так и проживут они до конца своей жизни в ветхом, покосившемся доме на окраине деревни, перебиваясь с воды на воду.
— Здесь ничего не найдем. Надо идти к Лазоревому Озеру, — предложила Мери и, перехватив корзину поудобнее, грозно посмотрела на мужа, который уже собрался с ней спорить.
— Туда идти почти час!
— Зато там можно найти царский гриб.
— Он вкусный, — мечтательно согласился Ормас.
— Он дорогой, — тут же осадила его жена, безжалостно руша мечту поплотнее набить брюхо.
Переругиваясь и проклиная друг друга, они добрались до озера, когда роса на траве уже начала подсыхать. Солнце светило, скользя игривыми лучами по водной глади, солнечными зайчиками прыгая по берегу и слепя глаза.
— Ищи давай! — цыкнула Мери на мужика, который, притомившись, решил вздремнуть на берегу.
— Без тебя разберусь, — он только картуз на глаза опустил и, запрокинув руки за голову, устроился на мягкой траве.
— Бездарь. Неудачник. Сопля бестолковая, — причитала Мери, ползая по прибрежной траве — царский гриб любил у воды расти. Только бы найти ярко-оранжевую шляпку! Где один, там и пять. Где пять, там и полкорзины. А если будет полкорзины, то можно будет продать и купить чего-то повкуснее хлеба да куриных хребтов.
В высокую осоку она не лезла — там гриб не прятался. Надо было искать шельм-траву с листьями, такими же большими, как у лопуха, но с розовой каймой по краю. Вот под такими листами чаще всего царский гриб и сидел.
Она еще издали заприметила куст, отдающий розовым, и поспешила к нему. Подняла большой лист, да так и села, уронив корзину на землю.
Под листом среди мягкого мха сладко спал младенец. Крошечная девочка. Ее ярко-рыжие кудряшки обрамляли розовое личико, маленькие ручки были сжаты в кулачки, а бровки насупились, словно малышка думала во сне о чем-то тревожном.
Мери попятилась и, забыв о корзине, со всех ног бросилась к мужу.
— Вставай, увалень тупоголовый! — грубо пихнула его в бок.
— Чего тебе? — рыкнул он, недовольно сдвигая шапку на бок.
— Я ребенка нашла!
Муж сфокусировал на ней подозрительный мутный взгляд и понял, что жена не шутит, торопливо поднялся на ноги:
— Где?
Не говоря ни слова, женщина побежала обратно к розовому кусту так быстро, как позволяли трясущиеся телеса.
Ребенок все так же спал, прижав кулачок к щеке и забавно чмокая.
— И правда ребенок. Девчонка, — прогудел Ормас.
— Тихо ты, разбудишь!
— И что?
— Как что? Вдруг кто услышит и придет? Егери вечно вокруг озера мотаются.
— Да что мне эти егери? — храбрился мужик, за что получил толстым локтем в бок.
— Ты совсем дурак? Мозги продуло? Это же драконий ребенок!
— Ты-то откуда знаешь? Может, просто мамаша непутевая тайком родила да бросила, чтобы спиногрыза не тащить на себе.
— Нет, — Мери страстно покачала головой, — драконьи дети только на берегу Лазурного озера появляются. Это такой ребенок! Я чувствую.
— И что?
— Ты забыл? За каждого такого найденыша двадцать золотых в городе дают!
Напоминание о деньгах сменило настроение мужчины. Он снова посмотрел на беспомощного детеныша, в этот раз без раздражения и брезгливости.
— Мы ее возьмем и отнесем в город. Только надо не через деревню идти, а то староста отберет и сам отвезет. В обход пойдем.
Решив так, супруги пересыпали все грибы в одну корзину. Дно второй выслали мягкой травой да платком, который Мери с головы сорвала. Она осторожно подняла малышку и, стараясь не разбудить, переложила ее в корзину.
— Киара! — раздался зычный голос бабушки.
Я встрепенулась, отбросила в сторону истерзанную ромашку, с помощью которой пыталась узнать, любит ли меня соседский Дарен или просто так вокруг да около ходит, и вскочила на ноги.
— Я тут.
— Ты что там притаилась?
— Отдыхаю, — показала свои чумазые, покрытые мозолями руки.
— Все грядки дополола?
— Нет, только три.
— Три?! — возмутилась бабушка. — А когда остальные пять доделывать будешь?
— Сейчас еще две сделаю, а остальные завтра, когда из города вернемся.
— Ты что?! Какое завтра! Сегодня все доделывай! Кто потом корячиться будет? Я, что ли?
— Я и буду, — удивленно на нее посмотрела. — К чему такая спешка? Можно подумать, я сегодня последний день здесь живу.
— Ты мне зубы не заговаривай, лентяйка, — она сверкнула недовольным взглядом и пальцем погрозила, — запру сейчас в комнате, и никакого города завтра не будет!
— Не надо! — я тут же пошла на попятный.
Бабуля у меня могуча телом и сурова лицом, а уж характер у нее такой резкий, что просто жуть. Недаром дед предпочитает в деревне у мужиков прятаться, когда его жена не в духе. Она ведь при случае и затрещин надавать может, а рука у нее ох какая тяжёлая. Уж я-то знаю. Прилетало не раз.
— То-то же, — строго просопела бабка, — как прополешь, дома приберись и белье заштопай.
— Мы с девочками на речку хотели пойти, — начала я растерянно, но замолчала, когда на меня обрушился тяжелый взор родственницы.
— Нет-нет, никаких речек, — она категорично покачала головой, — дела надо переделать. А вечером в баню к соседям пойдем.
— Но почему все сегодня?!
Я не понимала, к чему такая спешка. Почему в последние дни она как с цепи сорвалась и заставляла меня трудиться, не разгибая спины? У нас что, завтра конец света? Надо непременно успеть все переделать? У меня в голове не укладывалось. Я никогда не была ленивой, все делала, но сейчас мне казалось, что она хочет из меня последние силы выжать.
— Запру! Иди работай! — снова пригрозила она и ушла в дом.
А я пошла работать. Потому что мне никак нельзя было под замок. Завтра важный день. Мне исполнялось восемнадцать.
Дед с бабкой давно обещали, что в честь такого события мы поедем в город. И не в соседний захудалый Тиррин, а в прибрежный Кемар. Туда приплывают корабли из других стран и стекаются торговцы со всего побережья Туарии. Там дома высотой с гору, в лавках какого только добра нет, а улицы шириной с нашу деревню. А еще людей там столько, что я даже представить не могла такую толпу. Тысячи!
Да еще душу грел маленький секрет. В матрасе в потайном месте были припрятаны пара монет. Мне дал их булочник, когда я у него подрабатывала — муку просеивала для хлеба да подносы тяжелые отмывала. Он тогда заплатил мне двадцать монеток, которые я должна была бабушке отдать, а потом воровато оглянулся, сунул еще парочку и сказал спрятать так, чтобы старая Мери не нашла. Я спрятала. И завтра смогу купить себе какую-нибудь безделушку.
Бабушка, конечно, заинтересуется, откуда у меня свои деньги, но не думаю, что будет сильно ругаться. Все-таки день рождения. Праздник как-никак.
Но это завтра, а сегодня было наполнено работой под завязку. Огород, дом, готовка. Весь день я крутилась как белка в колесе, а к вечеру, когда мне хотелось только упасть на кровать и заснуть, бабушка потащила меня в соседскую баню, где терла так, будто пыталась кожу с костей содрать. Я только пыхтела, охала, подставляя бока, да недоумевала, откуда в ней такое рвение.
***
Утро началось с суматохи. До Кемара три часа ехать. Мы встали ни свет ни заря, чтобы успеть проделать большую часть пути до начала жары. Бабушка достала из сундука мое новое платье. Зеленое, усыпанное маленькими красными цветочками, с пышными рукавами-фонариками и шитьем по подолу.
— Надевай.
— Ой, бабушка, — у меня от восхищения все слова из головы вылетели, — можно? Правда?
— Можно, — милостиво пробасила она, — сегодня ты должна быть самой красивой.
Я не знала, зачем мне быть самой красивой, но была совершенно не против. С радостью сменила серое холщовое платье на новое и покружилась у старого зеркала, спрятавшегося в углу, пытаясь рассмотреть себя в рябой поверхности.
— Ну как? — обернулась к родным.
Дед только крякнул и над тарелкой склонился, а бабка придирчивым взглядом прошлась по мне сверху вниз и обратно.
— Косу заплети. Красивую! Как тогда, когда я тебя за сараем с соседским щенком застукала!
Я покраснела. Вспомнила, как бабка крапивой меня отходила, когда поймала нас с Дареном за поцелуем. Я потом неделю из дома не выходила, только в окно на остальных завистливо смотрела да слезы горькие лила.
— Хорошо, — глаза опустила и начала пальцами рыжие волосы разбирать.
— Я у Клары сандалии взяла. Ее дочери малы, а тебе как раз будут. Да и к платью подходят, — она выудила из корзины розовые сандальки с тонкими ремешками.
Я не могла поверить своей удаче. Прекрасное начало самого прекрасного дня в моей жизни!
Спустя полчаса мы погрузились в старую телегу, запряженную еще более старым мерином, и отправились в Кемар. Сгорая от нетерпения, я смотрела по сторонам и радовалась тому, что в подкладке платья спрятаны заветные монетки. Нет-нет, да и проверяла, незаметно прощупывая через ткань, пытаясь представить, что я смогу купить и чем потом перед девчонками хвастаться буду.
Сначала дорога змеилась через сосновый бор, потом вытянулась стрелой по широкому полю, затем вдоволь попетляла меж холмов и только потом вывернула к широкому тракту, который уверенно вел нас в прибрежный город. Было жарко и душно. Бабушка с бдительностью коршуна следила за тем, чтобы я не снимала чепец:
— Обгоришь еще! Куда я тебя с красным носом дену?
Я понять не могла, почему ее внезапно так обеспокоил мой красный нос, и почему она с таким упорством подсовывала мне флягу с водой.
В южной части Кемара, как всегда, стояла такая вонь, что глаза слезились. Мне казалось, что даже у Барьера воздух чище, чем в этой дыре. Рыбные миазмы сплетались с тонкими ароматами зверья, немытых тел и каких-то совершенно немыслимых благовоний. Я привык к тварям, подземельям, запаху крови и пепла, а не вот к этому всему.
— Купи пирожок! — ко мне подлетел потный мужик с лиловым носом. — Свеженький!
И сунул мне под нос нечто бесформенное, масленое, скончавшееся естественной смертью.
Только бы не стошнило.
Кому скажи — засмеют. Боевой джинн, а веду себя как томная барышня.
Как меня вообще занесло в эту клоаку?
Помню, Овеон дал отгулы. Помню, я ушел от Барьера. Помню деревню на пути. Помню кабак, в который заскочил на пару минут. Дальше не помню. Чем я занимался все это время — не знаю, но, судя по тому, что очнулся на другом конце страны в порту в дешевой комнате — чем-то феерическим.
Кстати, меня обокрали. Все унесли, вплоть до исподнего. Пришлось заново создавать себе одежду, ботинки, необходимые вещи. Хорошо быть джином.
В общем, отпуск удался.
Пора отсюда уходить, вот напоследок надо заглянуть кое-куда.
Хоть Кемар мне категорически не нравился, но здесь были очень интересные места. Их так просто не найдешь, надо знать.
Я знал. Поэтому увернулся от мужика с тухлым пирогом и отправился по узкой улице в самое сердце портового города, напоминавшего огромный муравейник. Хитросплетения узких улочек вывели меня к двухэтажному зданию — торговый дом дядюшки Мейсона. Идиотское название. На вывеске изображена то ли рыба, то ли утка и счастливая физиономия немного чокнутого мужчины. Наверное, это и есть дедушка Мейсон. Говорят, он был тем еще чудаком, любил экзотику и всякие странности, привозил со всего мира необычных животных и устраивал зрелищные торги.
Сам Мейсон умер лет так двести назад, а его дело продолжало жить. Правда зрелищности больше не было — обычные аукционы, да и настоящая экзотика попадалась все реже и реже, но иногда можно было увидеть что-то интересное. Именно здесь я приобрел ламарского огненного кота и пару грифельных орлов, а однажды выкупил драконье яйцо, которое ушлые браконьеры выкрали из закрытой долины.
Может, и сегодня повезет? Я не против прикупить какую-нибудь чудную зверюшку. Хоть какое-то оправдание тому, что я оказался в этой дыре.
За вход пришлось заплатить десять серебряных. Я небрежно скинул монеты в специальный ящик и, миновав темный коридор, вышел в главный зал, тут же заняв первое попавшееся свободное место.
Торги уже шли вовсю. На сцене стоял мужичок и держал под уздцы рослого расторского клыкастого жеребца. Аукционер бодро принимал ставки, не забывая нахваливать товар. В итоге коня продали за хорошие деньги.
После него на сцену вывели пару далийских гончих. На свирепых зверюг был наброшен сдерживающий кокон, из которого они не могли вырваться и только сверкали свирепым взором на присутствующих. Покупателей на псов было не так много, поэтому продали их дешево. Недовольный продавец с кислой миной пересчитал монеты и ушел, громко хлопнув дверью.
Потом были розовые голуби, какие-то незаменимые в хозяйстве черви, еще пара гончих и двухголовый ослик. Ничего интересного. Зря пришел.
— А теперь самый главный лот сегодняшнего дня! — таинственным голосом начал аукционер. — Такого вы точно никогда и нигде не видели! И не увидите! Гарантирую.
Ух ты, вот это интрига! Я едва сдержал скептическую усмешку. И что же это? Волшебные белочки? Золотые утята? Зря я пришел сюда, зря.
— Прошу! — он взмахнул рукой, и на сцену выволокли девчонку, рыжую, как лиса, перепуганную настолько, что я даже на расстоянии чувствовал, как мечется сердце у нее внутри.
Твою мать.
Вот чем плохи торговые дома Кемара: здесь не только зверье продавали, но и людей. Не знал я, что и дядюшка Мейсон до такого товара опустился, иначе бы не пришел.
Девчонка явно не понимала, где оказалась, затравлено озиралась по сторонам, мечась взглядом по заинтересованным лицам. Рядом с ней стояла дородная тетка, протирая потный лоб замызганной тряпицей, и чахлый длинный, как жердь, дед. Продавцы хреновы.
— Следующий лот, — аукционер выдержал эффектную паузу, — девушка-драконид. Восемнадцати лет отроду. Чиста и непорочна.
Да ладно?! Кого он собрался обмануть? Какой это драконид? Просто девчонка.
На всякий случай ощупал ее магическим взглядом. Никаких признаков того, что она может обращаться, я не нашел, зато явно увидел путы, удерживающие на месте, и удавку не дающую говорить.
М-да, повезло девочке.
— Пусть подтвердят! — выкрикнул толстый купец с первого ряда. Рядом с ним лежал амулет, раскрывающий обман. Конечно, он показал, что в девочке нет дракона.
— Продавцы утверждают, что это драконий ребенок. Так ведь?
Вперед выступила толстая тетка:
— Мы нашли ее восемнадцать лет назад на берегу Лазоревого озера, — прокаркала она грубым голосом. — С тех пор растили, кормили, поили как родную внучку. Женихов отгоняли.
Девчонка отшатнулась и испуганно уставилась на свою «бабулю». Из огромных синих глаз покатились слезы. Вот бедолага.
— Ну и что? Мало ли кого где нашли! Пусть покажет дракона. Хотя бы хвост! — под дружный одобряющий смех продолжал купец.
Толстуха растерянно озиралась, потерявшись в гуле голосов.
— Доказательства!
— Мы нашли ее на берегу!
— А я утку дохлую как-то нашел! Мне ее тоже как дракона продавать? — пробасил узкоглазый огромный мужик.
Тетка совсем растерялась, подскочила к девчонке и дернула ее за руку:
— Оборачивайся, мерзавка! Немедленно.
У той слезы градом катились, но она ни звука не издавала — магические путы работали исправно.
Гомон поднялся невообразимый. Еще немного, и бабищу схватила бы кондрашка. Одутловатое лицо покраснело так, что стало похоже на гигантский перезрелый помидор. Все еще на что-то надеясь, она пыталась спорить, отстаивать свое мнение, но ее никто не слушал. Тогда она беспомощно посмотрела на своего мужика, но тот давно слился и пытался незаметно отойти к дверям.
Едва за мерзавцем захлопнулась дверь, как у меня подкосились ноги, и я просто свалилась на пол. Едва дыша, боясь пошевелиться, не веря, что все это происходит на самом деле.
Еще утром я была самой счастливой девушкой на свете, а сейчас сидела на полу, как побитая собака, и затравленно прислушивалась к удаляющимся шагам… своего хозяина.
Меня продали!
Просто так, как ненужную вещь! Как козу. Привели на рынок и отдали тому, кто больше заплатил!
И кто продал?! Родные! Бабушка, дед. Отдали, не моргнув глазом. Но хуже всего то, что они всегда хотели так поступить. Растили, смотрели мне в глаза и прикидывали, сколько смогут выручить за живой товар. За найденыша! Теперь понятно, почему вчера она так настаивала, чтобы я все сделала до поездки в город. Она знала, что я уже никогда не вернусь домой, и ей придется все делать самой.
За что они меня так ненавидели? Или не было ненависти? Просто отношение как к товару, который надо вырастить, проследить, чтобы никто не попортил раньше времени, а потом продать?
Черт, я продолжала думать о них как о бабушке и дедушке, а ведь они даже не родные. Я — найденыш.
В моей жизни хоть что-нибудь настоящее было?
Кое-как поднялась. Ноги дрожали. Сердце грохотала неистово, колоколом гремя в висках. О прошлом можно погоревать и потом, а сейчас надо решать, что делать дальше. Как-то выбираться из этой передряги. Спасаться от НЕГО.
Маньяк проклятый! Это что у человека в душе творится, если он идет на рынок и покупает другого человека, словно безвольное животное? И ведь денег сколько выложил! На пять тысяч золотых можно всю жизнь прожить припеваючи, ни в чем себе не отказывая.
Снова горький укол в груди. На это бабка с дедом и рассчитывали. На долгую безбедную жизнь. Без меня. Я им не нужна. Я никому не нужна.
Не думать. Не вспоминать. Не оборачиваться.
Никто не позаботится обо мне, кроме меня самой.
Я осторожно подошла к окну и, немного сдвинув в сторону занавеску, аккуратно выглянула на улицу.
О, Боги! Что это за место?
Здесь все серое. Безликие здания, тяжелое низкое небо, площадь под окнами.
Перед домом собралась внушительная группа людей. Я пробежала взглядом по толпе, с нарастающим беспокойством отмечая, что большая часть собравшихся — это мужчины в военной форме. Суровые и не очень.
А что если меня притащили на потеху им?! От одной этой мысли подурнело. Голова закружилась, и мне пришлось вцепиться в подоконник, иначе бы снова оказалась на полу. Я развлечение для всех? Или он оставит меня только себе?
Нашла среди них негодяя, что меня купил и притащил сюда, как козу на веревке. Он стоял вполоборота к окну, уперев руки в бока, и разговаривая с каким-то человеком, который, судя по всему, выше рангом и жестко его отчитывал.
Мой новообретенный кошмар был высоким и здоровенным, как бизон. Волосы до плеч темные, как смоль. Ястребиный хищный профиль. В каждом повороте, в каждом движении сила сквозит, уверенность.
Он будто почувствовал, что я смотрю. Замер на мгновение, а потом резко глянул через плечо, безошибочно находя нужное окно. Я тихо пискнула и отскочила в сторону. Зажала себе рот руками, чтобы удержать истошный крик, рвущийся наружу.
Я не хочу здесь находиться! Я не хочу быть ничьей невольницей! Я хочу уйти отсюда. Хочу домой! Проклятье. Да у меня и дома нет. Если вернусь, то предприимчивая бабка еще раз продаст.
Едва утихшие слезы снова ручьями покатились по щекам, и я не могла с ними бороться. Кругом западня. Я одна, и никого нет на моей стороне. Мне было страшно. До такой степени, что хотелось забиться в угол, спрятаться и ждать, когда кто-нибудь спасет, вытянет меня из этой пучины.
Голоса под окнами стихли. Я снова аккуратно выглянула и убедилась, что воины уходят, и мой хозяин вместе с ними.
Это мой шанс. Надо бежать!
Я бросилась к двери, дернула ее что есть силы, но внезапно оказалась отброшенной к стене. Снова осторожно подкралась и попробовала выйти еще раз. Результат тот же: мгновение — и я в другом конце комнаты. Что-то отшвыривало меня, как никчемного котенка.
Магия.
Я всегда мечтала познакомиться с кем-то, кто умеет творить чудеса. Познакомилась. И мне это совершенно не понравилось. Зато теперь стал ясен смысл поговорки: бойтесь своих желаний, они могут сбываться. Мои желания и мечты исполнялись наперекосяк. Наверное, судьба собрала весь хлам, все мученья в один мешок и торжественно вручила мне его при рождении. Иначе чем объяснить вот это все?
Дальше было несчетное количество попыток вырваться из комнаты. Я билась, как птица в клетке, но ни дверь, ни окна не поддавались. Я не могла выйти, не могла сбежать, оставалось только сидеть и покорно ждать возвращения голодного чудовища.
Впервые в жизни я ощутила ненависть. Черную. Настоящую. Сконцентрированную на одном человеке. Мне нужно было обвинить кого-то в том, что мой мир сломался, разлетелся на осколки, и я выбрала его.
Я ненавижу его! И никогда не сдамся! Буду сражаться, чего бы мне этого ни стоило.
Сбегу! Найду способ выбраться из этой западни. Найду способ вернуть себе свободу.
***
К вечеру я совершенно выбилась из сил. Все мои попытки вырваться на волю из этой проклятой комнаты с треском провалились. У меня даже слезы закончились — все выплакала, пока давилась собственной беспомощностью и отчаянием. Осталась только пустота. Апатия. Потому я не придумала ничего лучше, кроме как сесть в углу, привалившись спиной к стене, и гипнотизировать несчастным взглядом окно, за которым медленно догорало блеклое солнце, и тусклый закат невыразительно разливался по небосводу.
Наверное, я задремала. Потому что стены вокруг меня растворились, стали прозрачными, и я оказалась в родной деревне.
Мне снился дом. Тропка между грядками, которые я вчера полола. Я шла по ней в длинном белом платье. На голове — венок из одуванчиков, в руках — букет нежно-розовых лилий. Настроение такое легкое, воздушное, что, кажется, стоит руки в стороны раскинуть — и взлетишь.
— Оклемался? — по-деловому спросил Овеон, когда я пришел в штаб.
Он как раз расставлял на макете долины новые метки. С тех пор, как ведунья начала наводить порядок у Барьера, картина существенно изменилась. Столбы, которые она починила, теперь были отмечены голубыми звездами, часть черных пятен вблизи них безвозвратно исчезла. Когда Ксана вернется, мы попытаемся добрать до остальных деларов и так же накачать их энергией под завязку.
Возможно, тогда ситуация станет исправляться, и Вдовье Озеро — самое большое черное пятно на карте — потеряет свою силу. Семьдесят процентов прорывов происходит именно возле него. Там грань настолько тонка, что твари раз за разом пробиваются к нам. Сначала вылезает какая-нибудь зараза, которая способна поддерживать разрыв с нашей стороны. Прячется, маскируется так, что не найдешь, и начинает выкачивать остальных.
Как раз отловом такого первопроходца я вчера и занимался. Это оказался прядильщик, причем не один, а сразу трое. Они притаились на востоке от Вдовьего Озера, распластавшись на дне маленьких луж, и помогали своим сородичам разрывать пространство.
— Да что со мной может случиться? — я равнодушно пожал плечами.
— Порой ты слишком беспечен, — командующий недовольно покачал головой, — в этот раз тебя хорошо приложили. Я думал, тот прядильщик тебе кишки выпустит.
— Я должен был прикрыть ребят.
— Твои ребята — здоровенные бизоны, которые не нуждаются в защите. Они сами должны всегда быть начеку, а не хлопать клювами и не прятаться за тобой.
— И это мне говорит человек, который в одиночку бросился на целую свору мильганов, лишь бы вывести своих людей из пятна.
Овеон только крякнул. На мои слова ему нечего было возразить.
— Ты не бессмертный, джинн. Когда-нибудь твоя безрассудная отвага закончится плохо.
— Надеюсь, это будет нескоро, — я только ухмыльнулся, чем вызвал очередной недовольный рык командующего, — я еще собираюсь повоевать вдоволь.
— Дождёшься, Хельм. Закреплю тебя за кухней. Навсегда. Будешь котлы натирать да посуду драить.
— Мне и недели хватит. Или, может, вы передумали? Может, без наказания обойдемся?
— Мечтай больше! Наглец! — Овеон снова одарил меня возмущенным взглядом. — Додумался тоже! Притащил свою девку в лагерь.
— Она не моя…
— Не твоя? А чья тогда? Может, для коллективного пользования ее привел?
— Ладно, моя, — пораженчески развел руками, — это вышло случайно. Я проснулся в Кемаре…
— Как тебя туда занесло?
— Не спрашивайте. Не знаю, — усмехнулся я, — честно пытался вспомнить и не смог.
— Допрыгаешься ты у меня, Хельм. Ох и допрыгаешься, — снова крякнул командующий.
— В общем, проснулся, осмотрелся, — продолжал я, — и решил на пять минут заскочить в торговый дом. Посмотреть, может, что интересное продают.
— И купил девчонку. Молодец.
— Ее, между прочем, продавали как девочку-драконида.
Тут командующий впервые искренне удивился:
— Драконид? Серьезно? Настоящий?
— Да нет, конечно. Обычный человек. Какие-то забулдыги нашли ее на берегу Лазоревого Озера, ну и решили, что она именно такая. И вместо того чтобы, как полагается, отнести найденыша в приют, они оставили ее себе, чтобы вырастить на продажу.
Овеон брезгливо сморщился.
— Вот твари.
— Я так же подумал. Жалко было девочку, но покупать ее не хотел. Даже собирался уходить, потому что браслеты горели. А потому услышал, как мужики ее обсуждают, ну и в общем… вот… купил.
— Спаситель хренов, — насмешливо хмыкнул он, — уж не тебе прекрасных дам от мужского внимания спасать. Не тебе. Еще неизвестно, где бы она целее осталась.
— Не смешно, — угрюмо посмотрел на веселящегося Овеона.
— Никто и не смеется, Хельм. О твоих похождениях можно легенды слагать.
— Преувеличиваете. Я скромен, как мальчик из монастыря.
— Это потому, что тебе здесь развернуться негде, — он явно забавлялся, бессовестно пользуясь тем, что старше по званию, и я не могу просто взять и заткнуть его. — Тебя же вообще нельзя с поводка спускать.
— Между прочим, джинны — однолюбы, — напомнил ему прописную истину, — как только появляется та самая, мы забываем остальных.
— Угу, и поэтому стараетесь как можно больше девок попортить до того момента, как та самая появится и посадит под замок. Знаю я вас, — он только рукой махнул, а потом вздохнул горестно. — Так что недолго бедной овечке от одиночества страдать.
— Я не трону ее. Никогда. Она такая… такая…
— Особенная? — подсказал командующий.
— Жалкая. И несчастная.
— Надо же какой. Спасти спас, а утешать не собирается, — Овеон теперь долго не уймется, будет подкалывать при каждом удобном случае, — как хоть зовут бедолагу?
— Киара.
Красивое имя. Мне понравилось. И волосы понравились — рыжие, как хвост лисицы. И глаза тоже красивые — голубые, светлые. Странное сочетание, обычно все рыжие, как ведьмы, зеленоглазые, а у этой не глаза — озера.
Возможно, Овеон в чем-то и прав.
Я раздраженно снял с карты одно чёрное пятно — эта лужа исчезла, когда прядильщиков на тот свет отправили.
— Вообще-то я по делу пришел. Хочу разрешение получить на еще одну комнату. Для нее. Вместе нам жить точно не стоит. Неудобно.
— Переживете. Ты ее притащил, ты ее и устраивай. Лишних комнат в Дестине нет. Все на учете, готовы принять новобранцев. Если хочешь, можешь отвести ее в казармы. Там, может, найдут лишнюю койку.
Казармы? Э, нет. Такой расклад нам точно не подходит.
— Может, есть еще какие-то варианты? — поинтересовался без особой надежды.
— Нет вариантов. Ни единого. На что ты рассчитывал, приводя ее с собой в военный лагерь? На то, что хоромы дадут? Здесь есть место только для тех, кто полезен. Так что, увы, — он отказал без малейшего колебания, даже не поморщился, — ты же джинн, придумаешь что-нибудь. А вообще мне непонятно, почему ты не отпустил сразу после покупки, раз такой добрый?
Это была самая жуткая ночь в моей жизни.
Разве я могла когда-нибудь предположить, что судьба занесет меня к Барьеру? К тому самому месту, о котором ходило столько страшных историй, которым пугали непослушных детей?
Я до сих пор помнила то странное ощущение, когда выбежала из лагеря и внезапно оказалась посреди блеклой равнины. Все серое, странное, неживое. Высокие каменные столбы, возвышавшиеся над землей, словно грозные стражи. Черные пятна на земле, при виде которых моя интуиция начала вопить о том, что надо держаться подальше. Я будто попала в другой мир, чуждый и равнодушный, и тотчас в голове всплыли все рассказы, которые в деревню приносили усталые путники и от которых у простых жителей шевелились волосы на голове.
Каким-то внутренним чутьем я поняла, что это он. Барьер.
Стало страшно аж до дрожи. Но мне очень хотелось вырваться на волю. Так хотелось, что, несмотря на усиливавшуюся тревогу, побежала куда глаза глядят, надеясь, что ноги сами вынесут в безопасное место.
Не вынесли.
Это я поняла, когда со спины на меня обрушилось что-то черное, непонятное, как будто жидкое. Но с чертовски острыми зубами. Я пыталась его отпихнуть, но оно обвило ногу и присосалось ко мне.
Потом появилось еще одно чудовище и тоже набросилось, метя прямо в глаза, а следом ползли остальные. Я бы наверняка осталась там навсегда, возле странного каменного столба. Меня бы никто и никогда не нашел, потому что наутро было бы нечего искать. Съели бы заживо. Выпили.
Но тут появился он. Мой кошмар. Чудовище, которое выкупило меня у бабки с дедом за баснословные деньги.
…Мой спаситель.
Он раскидал их так быстро, словно это были едва вылупившиеся цыплята. Освободил, хоть это и было очень больно, а потом отнес в лазарет. И сколько бы я ни пыталась себя убедить, что он просто заботится о вещи, на которую потратил слишком много денег, не выходило.
Я видела его глаза. Так не смотрят, когда плевать. В них была тревога. Не за вещь. За меня. В них светилось отражение моей боли. Когда лекарь творил нечто невообразимое с моей раненой ногой, джинн держал меня, был рядом, и я цеплялась за него, как за спасительную соломинку.
Мне казалось, что не выдержу, умру от разрыва сердца из-за боли, которая накатывала обжигающими волнами, но вместо этого просто провалилась в темноту.
…А когда очнулась, за окном уже стоял день.
Осторожно приподнялась на одном локте и осмотрелась. Все та же палата, в которую меня вчера принес Хельм — три койки вдоль стены, окно с короткими полупрозрачными занавесками, полочки со склянками, целая башня из тщательно скрученных бинтов на столике в углу. Здесь странно пахло. Чем-то горьким, незнакомым. А еще было так тихо, что я слышала комара, уныло гудящего под потолком.
Это первый лазарет в моей жизни. В деревне всех лечила бабка-повитуха да старый травник, у которого главное средство — крапива. Хоть от кашля, хоть от поноса. Либо ешь эту крапиву, либо прикладывай. Другого не дано. Здесь все было иначе. Как-то по серьезному, что ли. Мне даже стало любопытно. Вплоть до того момента, пока не заметила в углу ведро, а в нем, пропитанной кровью, край моего платья.
Тут же весь интерес прошел, осталось лишь страшное осознание: это — Барьер. Здесь люди гибнут, стараясь защитить других, и никакой крапивой раненых не спасти.
Я попробовала сесть и не смогла. Чудовищная слабость придавливала обратно к койке, но, как ни странно, боли не ощущалось. Может, у меня и ног-то не осталось?! Не болит, потому что болеть нечему?
Аккуратно отогнула край одеяла и одним глазом покосилась вниз, опасаясь обнаружить самое страшное, но вместо это увидела свою родную ножку. Целую, с коленкой и пальцами, и даже на удивление чистую. Место ранения было плотно перетянуто бинтом, из-под которого проступало подозрительное желтое пятно. Вонь от него стояла несусветная. Даже глаза защипало.
Хоть мне и было страшно, но все же очень хотелось увидеть саму рану. Вчера от одного взгляда на нее меня начинало мутить, а что сегодня? Протянула руку, чтобы сдвинуть повязку, но меня остановил спокойный голос:
— Я бы не советовал делать это.
На пороге стоял Хельм и с легкой усмешкой наблюдал за моими потугами. Я мигом плюхнулась обратно на подушку, не забыв натянуть одеяло до самых ушей. Вроде как спряталась.
Джинн подошел ближе и сел на край соседней койки.
— Как самочувствие?
— Уже лучше. Ничего не болит.
— Бэн творит чудеса. Но не торопись радоваться. До полного выздоровления — несколько дней. Сейчас он просто накачал тебя обезболивающим зельем, чтобы ты могла нормально выспаться. И не трогай повязку. Поверь, ничего приятного ты под ней не увидишь.
— У меня останутся шрамы?
О Боги! Что у меня в голове?! Какие шрамы?! Разве они имеют хоть какое-то значение в сложившейся ситуации?!
— Этого я сказать не могу. Я не лекарь, — он просто пожал плечами.
Спокойный, немного усталый, будто не спал полночи. Из-за меня. Я понимала, что молчать и делать вид, словно ничего не произошло, просто неприлично.
— Спасибо, — произнесла сдавленно и, получив в ответ вопросительный взгляд, пояснила, — за то, что спас.
Он смотрел на меня пристально, не моргая. Не упрекая, но и не успокаивая. Под этим взглядом я совсем сникла и пригорюнилась.
— Прости, — слово само сорвалось с непослушных губ.
— За что ты извиняешься, Киара?
— Наверное, за глупость. За наивную веру в то, что справляюсь сама.
Хельм невесело усмехнулся:
— Не справишься. В этом месте никто сам не справится.
— Мы у Барьера, ведь так?
— У него, родимого.
— Здесь очень страшно.
— Страшно, — снова равнодушно пожал плечами, — особенно первое время, потом люди привыкают.
— А джинны? — интересуюсь аккуратно.
— А джиннам здесь самое место, — легкая улыбка коснулась его губ, но тут же погасла. — Зря ты сбежала.
— Знаю, — отрицать было бессмысленно.
Вокруг кипела жизнь. Такая буйная, что я опешила, растерялась. Воины, лошади, повозки, крики гусей и протяжный лай собак. Все суетились, куда-то спешили, а я стояла на ступенях лазарета и не знала, что делать. В воздухе неуловимо пахло чем-то горьким, с востока хлестал порывистый ветер, а небо было таким хмурым, что хотелось укрыться в теплом доме.
Дома у меня не было. Только то место, в которое привел джинн, а больше мне идти некуда. От этого стало немного не по себе. Тряхнула головой и смело ступила со ступеньки на землю, тотчас увязнув в луже. Пришлось подол задирать чуть ли не до колена и скачками выбираться из грязи. Пока прыгала, чуть не попала под колеса шустрой повозке, которой управлял рыжий парень, звонко щелкая коротким хлыстом над головой пегой лошади.
— С дороги, растяпа! — гаркнул он. — Хочешь, чтобы затоптали?
Конечно, я этого не хотела, поэтому поспешно отскочила в сторону и прижалась спиной к стене дома. Изнутри доносились голоса и чей-то грубый смех, сквозь приоткрытое окно тянуло табачным дымом. Боясь, что прохожие подумают, будто я подслушиваю, отпрянула от окна и торопливо пошла прочь, чувствуя себя цыпленком в большом мире. Страшно, громко, ничего не понятно, но жуть как интересно.
— А ну-ка стоять! — раздался раскатистый голос, когда я проскочила мимо широкого каменного крыльца.
Я остановилась, сжалась и трусливо понадеялась на то, что обращались не ко мне. Однако тяжелые шаги приближались. Шаг. Еще шаг. И этот неведомый кто-то остановился прямо у меня за спиной.
— Киара, если не ошибаюсь?
Втянув голову в плечи, я с опаской оглянулась. Рядом со мной стоял невысокий, коренастый мужчина. Седой, как лунь, но язык не поворачивался назвать его старым. В нем чувствовалась сила, мощь и непререкаемая воля.
— Лорд Овеон. Командующий лагерем Дестина, — представился он.
— Здравствуйте, — пропищала, оборачиваясь к нему.
— Ну, здравствуй, — мужчина оценивающим взглядом прошелся по мне с ног до головы, — что ты здесь делаешь?
— Меня отпустили из лазарета, — ответила, а потом зачем-то пояснила, — сказали, что я могу идти.
На самом деле Марьяна меня почти вышвырнула, воспользовавшись тем, что Бен куда-то ушел, но жаловаться я не собиралась. Мне самой надоело сидеть в четырех стенах.
— Хельм не смог меня забрать, — развела руками, будто извиняясь. Только непонятно за кого: за себя или за него.
— Конечно. Он на кухне.
— Вот иду… домой, — замялась на этом слове. Тоже мне дом. Но другого все равно нет, — сама.
— Во-первых, Хельм живет в другой стороне, — он указал рукой в нужном направлении, — во-вторых, я не люблю, когда по лагерю праздно шатаются посторонние.
Я растерянно уставилась на него, не зная, что отвечать.
— Понимаю, что джинн притащил тебя для услады глаз и по доброте душевной. Но если хочешь оставаться в Дестине — найди себе дело. Тут бесполезных людей нет и быть не может. Я ясно выражаюсь?
— Более чем, — склонила голову.
Овеон стоял рядом со мной и смотрел. Я чувствовала, как его пристальный взгляд скользит по моим плечам.
— Иди, — наконец, произнес он, чуть мягче, чем вначале, — я распоряжусь, чтобы этого балбеса сегодня отпустили раньше.
Найти нужный дом оказалось не так-то просто. Они здесь все почти одинаковые. Двухэтажные, невыразительные, с узкими крылечками и темными провалами окон. Я попыталась вспомнить какую-нибудь отличительную черту, но в голове кипела сплошная сумятица. Решаясь на свой необдуманный побег, я никак не думала, что скоро придется возвращаться, поэтому особо по сторонам и не смотрела. Просто бежала, мечтая оказаться подальше от него.
Смешно. И очень глупо.
После очередного поворота передо мной оказалась площадь. Скучная, уныло-серая, как и все вокруг, но сердце тут же радостно подскочило в груди и забилось сильнее. Это место я узнала! На эту площадь выходили окна комнаты, в которой Хельм меня оставлял.
Осмотрелась по сторонам, прикидывая направление, ища «родное» окно, а потом со всех ног припустила к нужному дому, а внутри что-то смутно похожее на радость поднималось. Нашла! Сама нашла!
Я заскочила в прохладную темноту здания, на секунду остановилась, привыкая к полумраку, а потом быстро поднялась на второй этаж.
И вот не задача! Дверь заперта. А ключа у меня нет. И что теперь?
На всякий случай покрутила ручку в надежде, что откроется, но бесполезно. Входа нет. Я почесала макушку и, пребывая в легкой растерянности, развернулась обратно к лестнице, не зная, что делать. То ли здесь оставаться, то ли идти вниз на улицу и там ждать Хельма.
Пожалуй, останусь здесь. Тут тихо, спокойно, можно подремать. И нет любопытных глаз. Я осмотрелась, выбрала местечко поудобнее на верху лестницы возле стенки. Смахнула ладонью песок и опустилась на деревянную шершавую ступеньку, жалобно скрипнувшую под моим весом.
А снаружи кипела жизнь…
До меня доносились голоса, какой-то шум, скрип несмазанных колес. Поначалу эти звуки меня пугали и раздражали, но постепенно стало интересно. Что там происходит? Чем занимаются люди в лагере? Чем вообще живет Дестина?
Не смогла я усидеть на месте.
Скатилась по лестнице вниз, толкнула общую входную дверь и вышла на крыльцо, после сумрачной прохлады поморщившись от блеклого дня. Здесь бывает солнце? Яркое, настоящее, ласково обнимающее лучами? Или всегда так серо и уныло? Странное место.
Делать было нечего, когда вернется джинн, я не знала, поэтому забралась на перила, уселась поудобнее, как курица на жердочке, и приготовилась ждать. Эх, надо было во время завтрака хоть краюху хлеба стянуть, и то веселее было бы.
Мимо проходили люди, украдкой бросая на меня любопытные взгляды.
Интересно, они все в курсе, кто я такая? Что принадлежу Хельму, словно какая-то вещь?
Неприятно и стыдно. А куда деваться?
Когда он меня отпустит, я убегу отсюда далеко-далеко, чтобы больше никогда и никто не знал о моем позоре.
— Подъем, — скомандовал Хельм, вытряхивая меня из уютного сна, — если хочешь идти со мной, то вставай прямо сейчас, иначе…
Что там иначе — было неважно, потому что я уже вскочила на ноги. Привычка подниматься, едва услышишь грозное слово, намертво въелась под кожу. Бабка очень не любила, когда я долго спала, поэтому поднимала меня ни свет ни заря и отправляла делать дела, а сама снова заваливалась спать. Если я не откликалась на первый призыв, она брала воду и выливала ее мне на голову. Или приносила снега. Или рвала крапиву и засовывала ее мне под одеяло. Все зависело от погоды, времени года и ее настроения… Да уж, повезло с родственниками. Почему я об этом раньше не задумывалась?
— Уже идем? — спросила, сонно потирая лицо и пытаясь понять, где я, кто я, и что вообще происходит.
—Ты вскакиваешь, как настоящий солдат, — уважительно произнес джинн, — молодец.
Я только зевнула в ответ. Встать — не проблема, проблема — проснуться.
— Дай мне три минуты, — попросила я.
— Жду тебя внизу. Дверь просто захлопнешь, — джинн покинул комнату, чтобы не смущать меня своим присутствием, за что я была крайне благодарна.
Умылась, освежилась, расчесала и заплела волосы в тугую косу и отправилась следом за хозяином. Впереди меня ждал первый рабочий день в лагере.
— Как спалось? — спросил он, когда я вышла на крыльцо и поежилась.
Утренняя прохлада забиралась под подол, скользила по рукам, легкой дрожью поднималась по шее. По привычке я вдохнула поглубже, думая взбодриться свежим воздухом, но вместо этого снова почувствовала горечь и нотки разочарования, будто лакомство увели. В Дестине не было свежего воздуха, к которому я привыкла, живя в деревне, затерянной на краю леса.
— Нормально, — дернула плечами. Джинн тут же подозрительно на меня уставился, поэтому пришлось пояснять, — заснуть долго не могла.
— Почему?
— Думала, в окно смотрела.
А еще слушала…
Хельм этой ночью во сне разговаривал. Что-то про службу, про делары, которые надо непременно продолжить чинить, про Лифара, про какие-то несмолкающие барабаны, про кастрюли. Говорил неразборчиво, я лишь улавливала обрывки фраз, но сердце замирало от самого голоса. А еще мне хотелось услышать из его уст свое имя, но его так и не прозвучало, и от этого было почему-то немного обидно.
— Чего надумала? — он кивнул в сторону, приглашая, наконец, отправиться на работу, а не стоять на крыльце и разводить пустые беседы.
— Ничего конкретного. Просто размышляла о своей жизни.
— И как? — продолжал докапываться он.
— Знаешь… неплохо.
При этих словах он расплылся в довольной улыбке:
— Я же говорил. Все наладится, Киара…
Почему так жмет в груди, когда он произносит мое имя?
— Хельм! — раздался громкий оклик.
Нас нагоняли трое мужчин весьма сомнительной внешности. Грязные, растрепанные, в рванине, заляпанной чем-то черным. У одного оторван рукав и весь бок пропитался кровью, у второго рассечена щека, третий чуть хромал, но все они выглядели на удивление довольными, переговаривались, смеялись, будто шли с увеселительной прогулки.
Хельм встретил их мрачным недовольным взглядом:
— Где были?
— Чистили северные пещеры, там опять обосновался целый выводок туманников, — ответил один из них.
Я его узнала. Тот самый любопытный тип, что приходил вначале и рассматривал меня как интересную козявку. В этот раз на меня глазели все трое. Хитрые темные глаза впивались без тени смущения:
— Значит, надоело прятать свою пленницу в темном углу?
— Она не пленница, — прохладно отозвался джинн, — Знакомьтесь. Это Киара — моя временная… помощница, а это Али, Лаир и Бука. Тоже джинны.
После этих слов я сама начала удивленно на них таращиться. Тут к одному еле привыкла, и на тебе — еще трое нарисовались.
Несмотря на свой плачевный вид, все они были как на подбор, будто их лепил искусный мастер, знающий толк в идеальных пропорциях. Высокие, крепкие, по-звериному сильные. Эта сила угадывалась в каждом жесте, в каждом повороте головы, в мелочах. Наверное, поэтому я внезапно почувствовала себя особенно маленькой и слабой. Кивнула им в знак приветствия и как-то потихоньку, сама того не ожидая отползла за спину к «своему» джинну.
Если он это и заметил, то ничего не сказал.
— Опять на кухню? — глумливо поинтересовался Лаир, и вся троица рассмеялась.
Хельм недовольно цыкнул:
— Издеваешься?
— Мы бы с удовольствием помогли, но сам понимаешь — служба, — подхватил Али, — мечом надо махать, зачистки проводить.
По-моему, им нравилось бесить моего хозяина. Но делали они это не со зла, по-приятельски. Никакой неприязни и злости в этой четверке я не чувствовала.
— Ладно, ладно, веселитесь, — проворчал Хельм, — сегодня последний день на этой поганой кухне, а завтра я вернусь и устрою вам такой марш-бросок, что будете молить о пощаде. А то расслабились, от рук отбились…
— Джинны! — прогремел еще один голос. Мы все как по команде подскочили и обернулись. К нам шел Овеон. — Что за сборы с утра пораньше?
— Возвращаемся с зачистки, — бодро отрапортовал Бука.
— А ваш командир? — пронзительный взгляд в сторону Хельма.
— Командир идет на кухню, — мрачно отозвался тот.
— А девушка? — взгляд стремительно перескочил на меня, и я невольно вытянулась по струнке.
— Она со мной. Будет помогать.
— Нашел на кого скинуть свою работу? — тут же прохладно осведомился командующий лагерем.
— Нет. Я сама напросилась! — сказала и испугалась собственной прыти, но потом взяла себя в руки и достойно произнесла. — Я хочу быть полезной.
— Что ж, похвальное решение, — холодный взгляд чуть потеплел, — еще бы не опаздывали к началу смены, цены бы вам не было.
После этих слов Овеон отправился дальше по своим делам.
— Встретимся позже, — бросил парням Хельм и, подхватив меня под руку, потащил прочь, — бежим! Иначе Розвел будет весь день лютовать и придираться.
Я постепенно привыкала к жизни в лагере. Она мало чем отличалась от жизни в деревне, разве что наличием бесплодных земель и черных кровожадных тварей. К счастью, лично меня не касалось ни то, ни другое — после своего бесславного побега я больше не выходила за купол. Мое дело — работать на кухне, добросовестно выполнять обязанности, а уж никак не мечом на передовой махать да по черным болотам ползать. Наверное, поэтому мне не было страшно в Дестине. Совсем.
Все вошло в колею, ровную, без взлетов и падений. Я просто жила. И, как ни странно, получала от этого удовольствие. Меня уже не пугало серое небо, злые завывания сирены, когда кто-то пытался прорваться под купол, мистер Розвел со своими нескончаемыми кастрюлями, маленькая комната на двоих с джинном… сам джинн.
Во мне творилось что-то странное, когда он был рядом. Словно цветы в груди распускались — трепетные, белоснежные, как маевки, которые в родных краях по весне все поля белым покрывалом укутывали.
Я с трепетом ждала Хельма с дежурств, была готова прыгать от радости, когда встречала его в столовой, а наши вечерние прогулки стали дороже всех сокровищ Туарии. Я искала его взглядом среди прохожих, казалось, что без него время топчется на месте, а с ним — летит, как ненормальное. Не знаю как, не знаю почему, но человек, которого я возненавидела с первого взгляда, внезапно стал дороже всех на свете. Это невозможно объяснить, трудно принять, но это так.
Он просто незаметно стал самым лучшим и самым близким. Старшим братом, которого у меня никогда не было. Да, именно так. Просто старший брат, который обо мне заботится, рядом с которым чувствуешь себя уверенно, как за каменной стеной, и хочется улыбаться. Вот и все, а все эти маевки, цветущие в душе — просто глупости.
Мне приходилось повторять себе это по сто раз в день, чтобы хоть как-то держаться и окончательно не потерять голову. Потому что Хельм, как и подобало старшему брату, в мою сторону смотрел исключительно без интереса. Я для него была другом, младшей сестрой, которую нужно оберегать, кем угодно, но только не девушкой.
Мысль о том, что я ему не нравлюсь, донимала меня все больше и больше. Я ведь не дурнушка — в деревне у меня были ухажеры, таскавшие охапками полевые цветы, которыми меня потом бабка по огороду и гоняла, словно грязным веником, да и в Дестине молодые маги заигрывали и приглашали прогуляться. А он…
Может, ему просто рыжие не нравятся? Или я в его глазах все та же зареванная невольница, которую при первом удобном случае надо отпустить? Я не знала, не понимала. Иногда чертовски сильно хотелось, чтобы он взглянул иначе. Ловила его взгляд, неумело пыталась понравиться, но все впустую. Хельм меня не видел. Вернее видел, с удовольствием проводил со мной время, но как девушку не воспринимал. Хоть ты тресни. И злиться не на кого, разве что на себя за то, что позволила всяким глупостям прорасти глубоко вглубь себя.
— Опять дежуришь? — протянула разочаровано, когда поздно вечером вместо того, чтобы лечь спать, Хельм снова начал собираться.
— Угу, — только и буркнул он. Раздраженно как-то, невесело, устало.
— Мне кажется, другие дежурят меньше, — робко подала голос, всеми силами пытаясь сдержать обиду.
Да и на что обижаться? Он воин, а не нянька для маленьких глупых девочек. Делает то, что должен. Молодец. Но как же мне не нравилось, когда он уходил вот так, на ночь глядя. Сердце было не на месте, и тревога в сон просачивалась, заставляя просыпаться через каждые полчаса.
— Я на добровольных началах. Сам вызвался.
— Почему?
— Потому, — ответил коротко и отвернулся.
Я ничего не поняла и притихла. Что-то с ним было не так, что-то тревожило жизнерадостного джинна, но он не хотел об этом говорить. Отводил глаза, когда спрашивала, менял тему разговора, отшучивался, но я-то видела, как в темных глазах струится непонятная тоска.
— Хельм, — позвала робко, когда он уже стоял на пороге, и какая-то секунда отделяла от того момента, когда он скроется за дверью.
— Что? — он обернулся через плечо, зацепившись за меня напряженным взглядом.
— Ты там осторожнее, ладно?
Хельм усмехнулся с изрядной долей иронии и даже со злостью. И непонятно, кому эта злость предназначалась.
— Не переживай. Не пропаду, — сказал и ушел, а я снова осталась одна.
Сна не было ни в одном глазу, поэтому я достала с полки новую книгу, которую джинн принес мне из библиотеки, зажгла лампу рядом с кроватью и забралась под одеяло.
С пожелтевших страниц на меня смотрели черные твари: маленькие злобные мильганы с десятками щупалец, похожих на лоснящихся червей; прядильщики; двухголовые ацлеоны и плоские, словно блюдо, щитовики. Жуть, но я сама попросила такую книгу. Раз моя жизнь теперь проходила рядом с Барьером, неплохо бы узнать, что за обитатели притаились возле него.
Я листала страницы и приходила в ужас от одних картинок, и старалась не думать, что где-то там, в ночной тьме, защитники лагеря прямо сейчас несут дозор, защищают Дестину да и всю Туарию. Страшно аж до дрожи.
***
Черный дракон урчал как большой сытый кот, вытягивал лапы, поднимал крылья, а потом и вовсе завалился на бок, подставляя серое пузо под жесткую щетку, которой Хельм чистил ему бока.
Я не знала куда смотреть, то ли на дракона, от вида которого дух захватывало, то ли на обнаженного по пояс мужчину, от которого захватывало все остальное. Аж во рту пересохло, когда видела, как под смуглой кожей тугие мышцы перекатываются. Жадно ловила его движения: плавные, без суеты, уверенные, сильные, и была готова урчать не хуже дракона.
— Нравится, морда зубастая? — засмеялся джинн, проведя по гребню вдоль шеи, — Еще как нравится!
Лифар заурчал еще громче, блаженно прикрыв глаза и выпуская клубы светлого дыма, а на его морде появилось выражение глубочайшего удовлетворения. Ну точно котяра! У нас в деревне рыжий был — как начнешь за ухом чесать, так замурлычет, затарахтит и лапами тут же месить начинает.