Следующая остановка: Любовь
Парень в бирюзовом свитере
Кто-нибудь вообще знает, чем пахнет автовокзал? Вот этот дивный аромат солярки, кофе из автомата «три в одном» и вечной пыли, которая по возрасту старше меня? Автовокзальный дух? Дорого-дешёвый букет «прощай, лёгкие»? Местные, наверное, уже придумали ему официальное название и внесли в наследие региона.
Я сижу на скамейке рядом с парковкой автобусов, тереблю край своей старой джинсовки и в десятый раз рассматриваю билет, который уже выглядит так, будто я пережевала его от скуки.
— На Москву! Последние садимся! — крикнул шофер, прервав поток моих мыслей, который никогда не даст мне заскучать в одиночестве, и я, надев рюкзак на плечи, потопала к своему автобусу.
Я шагнула в автобус, и в нос тут же ударил запах резины, пыли и такого сладкого одеколона, что у меня возникло подозрение: его разливали из канистры, на которой был написан срок годности «давно». Я тихо вздохнула: «Если меня по дороге стошнит — я знаю, кого обвинить».
На передних сиденьях двое подростков в наушниках ржали так, будто у них там персональный стендап без возрастных ограничений. А сразу за ними сидела женщина — и смотрела на них с видом человека, который мысленно вызывает им участкового.
Не агрессивно, нет. Скорее так… предупреждающе. Как будто ещё три минуты — и она достанет из сумки ремень мудрости, дневник успеваемости и начнёт рассказывать, «как в наше время шумели».
Я протискиваюсь в зад автобуса, как какой-то рюкзачный спелеолог, спотыкаюсь о чужие сумки, извиняюсь перед всем живым и неодушевлённым.
Рюкзак жмёт на плечи с той страстью, с какой у меня бывшая учительница физики давила на мой средний балл.
Нет, ну а что? Я же всего на две недели. Город чужой, холодный, серый — пусть потом не скажут, что я не подготовилась. И вообще, кому охота оставлять свои вещи в общаге без присмотра? Мало ли кто решит, что мой свитер теперь “наш”.
Глаза тут же цепляются за место у окна, и я почти счастливо выдыхаю.
Фух. Хоть одно чудо за сегодня.
Я боялась, что все уже заняли — и три дня мне придётся смотреть не на небо и поля, а на локти и спины пассажиров.
Кладу билет в карман джинсовки, достаю из сумки бутылку воды, плеер с наушниками — всё раскладываю по местам, как настоящий стратег перед сражением.
А потом… самое сложное.
Рюкзак.
Я подняла рюкзак над головой — точнее, сделала попытку, обречённую с самого начала. Он был тяжёл, как чемодан с кирпичами, и непредсказуем, как кошка, которую пытаются искупать против её желания. Сначала он тянул руку вниз, потом резко заваливался в сторону, а затем, словно приняв окончательное решение, устремился вперёд.
И тут я увидела: траектория его падения безупречно совпадает с округлой, сияющей в свете лампы макушкой мужчины, сидящего впереди. Такая гладкая, такая ничем не защищённая — почти трагическая.
На долю секунды всё замерло: рюкзак завис в воздухе, я — в полунаклоне, время — в состоянии глубокого недоумения.
Потом всё рухнуло разом.
Рюкзак сорвался вниз, я — вперёд, будто подчиняясь законам физики, которые я почему-то решила игнорировать. Мужчина слегка наклонился, поправляя ремень на сиденье, и этим непреднамеренным движением спасся от судьбы быть оглушённым моими вещами — или, по крайней мере, обзавестись новой формой головы.
В последний момент я перехватила рюкзак, прижала к себе, глухо осела в кресло, чувствуя, как под ногами дрогнула реальность. Рюкзак шлёпнулся мне на колени с тяжестью, будто мстил за пережитое.
В салоне повисла спокойная, глубокая тишина. Ничто не выдало моего acrobatic shame. Только тот самый мужчина медленно провёл ладонью по макушке — осторожно, будто проверяя: всё ли на месте и не изменилось ли что-то в устройстве Вселенной.
Я тихо выдохнула.
«Вот видите, — сказала я мысленно, почти ласково, — судьба сегодня к вам благосклонна. Но в следующий раз, возможно, стоит помочь девушке с багажом. В целях личной безопасности».
Я победно вздыхаю, устраиваюсь у окна и закрываю глаза.
Всего-то три дня пути.
Что может пойти не так?
Он.
Я чувствую как около меня кто-то останавливается и ждет, пока я обращу на него внимание. Поднимаю глаза и вижу: парень с короткой стрижкой, в бежевом пальто и взглядом “мне надоело жить, но пока нет другой опции”
— Извините, — произносит он. Его голос был похож на шум толпы: такой однообразный и неважный, — Это мое место. — рюкзак за его спиной был почти такой же большой, как у меня, но явно не тяжелее. Слишком легко он его поправил: одной рукой. Он ткнул мне под нос свой билетик, уверенный, что все люди умеют читать ноздрями.
Я чуть отстранилась лицом от его билета и произнесла самым что ни на есть невинным видом.
— Не может быть, — я потупила взгляд, достав из кармана билет. — Я проверяла.
Да, проверяла. Я точно знаю, что я села не на свое место. И что вы мне сделаете?
— Может, — сказал он сухо и наклонился, показывая номер на моем подлокотнике. — Вот. 17А. Моё.
Я нахмурилась.
— А у меня тоже 17А.
Судьба без кофе.
Проснулась я ближе к вечеру. Видимо, организм решил, что трехчасовой автобусный сон теперь мой образ жизни.
Зато как раз успела к потрясающему малиновому закату, что окрасило поле поникших подсолнечников нежно-алый цвет. Я улыбнулась: они будто переживают коллективное разочарование в солнце. Стоят как девушки после неудачного свидания: все ещё красивые, но уже со своей жизненной философией. Сердце затрепетало от восхищения красотой природы. В такие моменты всегда особенно жалела о том, что у меня нет профессиональной камеры, чтобы запечатлеть все так, как я вижу своими глазами.
Телефон-то есть, но он даже кота фотографирует, будто привидение.
Я снова вернулась мыслями домой.
Если бы это наши поля, то на том столбе, которые, видимо, служат опорами линии электропередачи, было бы гнездо аистов, что каждую весну неизменно возвращаются домой, плодят птенцов и приносят счастье тем, кто их увидит. Мне так хотелось, чтобы и мама сейчас наблюдала эту красоту вместе со мной.
Жаль мы с ней не увидимся ещё целых девять месяцев. Звучит, как срок беременности, только вместо ребенка у меня растет тоска по дому.
Я впервые увидела поля засеянные подсолнухами именно здесь, в России. Дома мы часто покупали растительное масло российского производства, теперь я вижу, из чего они делаются.
Это все так любопытно! Я археолог, который нашел истоки “Олейны”.
Вдруг кто-то чихнул так, что автобус, кажется, на секунду потерял равновесие. Звук был такой силы, будто человек попытался изгнать из себя не только вирус, но и душу.
Я вздрогнула и резко подняла голову: это был тот самый лысый, которого я чуть не убила рюкзаком. Похоже, он решил добить меня морально, если не физически. Повернувшись к соседу, я поняла, что чих стал для него концом эпохи — он выглядел так, будто в одно мгновение потерял веру в человечество, сон и смысл жизни. Он недовольно посмотрел на меня.
— Это не я! — выпалила я, так же громко, как чихнул лысый. — Я не умею так мощно! У меня максимум — тихий пшик в платочек!
Все, кто был в радиусе трёх рядов, синхронно повернулись в мою сторону. На их лицах я заметила легкую усмешку. Только лысый решил оставить меня без внимания. У него со стыда, кажется, начался внутренний диалог с Господом.
Сосед закатил глаза, но уголки губ у него дрогнули.
— Приятно знать, что ты обозначаешь границы звуков заранее, — пробормотал он.
— Это важно! Вдруг начнётся расследование, а у меня алиби, — ответила я серьёзно. — Я не чихаю громко, я чихаю эстетично.
Он усмехнулся и покачал головой:
— С тобой точно не бывает скучно.
— Не уверена, — сказала я. — Иногда я сплю. Но даже тогда, кажется, комментирую происходящее.
Кто-то из пассажиров фыркнул, а я подумала, что если бы сейчас снимали фильм, то вот это был бы мой первый по-настоящему успешный дубль.
Автобус наконец замедлил ход, вздохнул, как уставший кит, и остановился у придорожного кафе с гордой вывеской: “Кофе”, “Шашлык”, “Чебуреки” и магазин “Смысл жизни”.
Кажется, смысл жизни там продавался по акции — судя по толпе у входа.
В салоне сразу зашуршали пакеты, задвигались тела, кто-то потянулся, кто-то чихнул ещё раз — я мысленно перекрестилась.
Хотя я не крещёная, но, кажется, в такие моменты можно по ускоренной процедуре.
Если чихнет ещё раз — я официально стану верующей.
— Полчаса стоянка, — объявил водитель.
Пассажиры зашевелились, будто их только что выпустили из клетки.
Я нехотя поднялась. После пяти часов сидения я поняла, что мои ягодицы официально вступили в фазу мутации. Кажется, у них теперь своя жизнь, свои ценности и политические взгляды — враждебные по отношению ко мне. Попа болела так, будто я весь путь ехала не на сиденье, а на острие археологической щётки.
Ещё немного — и я бы начала искать Wi-Fi, чтобы загуглить: «Как сделать пересадку мягких тканей без анестезии?»
Сосед в бирюзовом зевнул и молча потянулся за рюкзаком.
Я не знаю, от усталости ли, или он просто родился с таким лицом, но казалось, что он настолько привык ко всему, что теперь его может удивить разве что конец света… И то, если его отменят без предупреждения.
Мы спустились почти одновременно: он с переднего выхода, что-то обсудив с водителем, я — со среднего.
Он сразу направился к автомату с кофе — уверенной походкой человека, у которого есть деньги и план.
Я же решила, что мой план — дышать.
Бесплатно.
На свежем воздухе.
Ветер пах свободой, бензином и чуть-чуть шашлыками.
Я вдохнула поглубже, чтобы заглушить жалобное урчание живота, и почувствовала себя богачкой: у всех кофе по сто рублей, а у меня — кислород all inclusive.
Обошла магазин, где все закупались едой, и вышла к полям.
Те самые подсолнухи — только теперь в сумерках. Стоят унылые, поникшие, будто поняли, что солнце снова ушло, и, видимо, навсегда. Выражение у них — как у людей, которых вежливо бросили фразой «дело не в тебе, а во вращении Земли».
Или как там сейчас модно? Полнолуние, ретроградный меркурий, магнитные бури… внутренняя работа над собой — отличная коллекция оправданий на все случаи жизни.
Село “Любовь”
Название на табличке выглядело как шутка, придуманная усталым романтиком:
Село «Любовь» — белые буквы на облупившемся синем фоне, накренённые так, будто и само слово едва держалось на одном гвозде.
— Любовь… — прочитала я вслух. — Ну хоть где-то она осталась.
— Только не факт, что работает, — буркнул водитель и припарковал автобус у обочины.
Через секунду двигатель закашлялся, всхлипнул, и умер с последним вдохом. Водитель вышел из автобуса, чтобы проверить что случилось.
Тишина, а потом — коллективный вздох пассажиров, как хор отчаявшихся.
Я посмотрела в окно. Поле, дорога и одноэтажные домики, рассыпанные по склону, будто кто-то пытался нарисовать деревню, но быстро устал.
Село выглядело именно так, как должна выглядеть Любовь в реалистичном жанре: немного перекошенная, с покосившимися заборами, но упрямо существующая.
— Всё, приехали, — объявил водитель с видом врача, сообщающего диагноз. — Лопнул шланг охлаждения. Новый автобус будет… Когда-нибудь…
Секунду стояла тишина. Потом автобус взорвался звуками возмущения, как чайник, которому наконец разрешили свистнуть.
И вдруг из переднего сидения раздалось сухое, чуть насмешливое:
— Ну, всё, можно объявлять прописку. Кто где жить будет?
Это сказал тот лысый, которого я спасла от двадцатикилограммовой смерти.
Я вскинула брови от удивления. Он за всю дорогу не издал ни звука. А теперь не только говорит, но ещё и шутит. Кажется, поломка автобуса пробудила в нём социальные инстинкты.
— Я же говорила! — взвилась женщина с видом классной руководительницы, уставшей от жизни. — Эти подростки опять что-то нажали! Они ж всё время пальцами по экрану тыкают!
— Мы просто сидим, — буркнул один из них.
— Вот именно! — отрезала она. — Сидите! Сидели бы дома — автобус был бы цел!
Подростки синхронно закатили глаза. Один шепнул другому:
— Ну всё, нас сейчас ещё в жертву принесут, чтоб мотор заработал.
Я прикусила губу, чтобы не расхохотаться.
А на заднем сиденье раздался знакомый металлический звон.
— Валера! — вскинулась Нина, его жена. — Ну можно хоть раз не устраивать оркестр из своих бутылок?
— Так они сами звенят, — невозмутимо ответил Валера, как человек, давно нашедший дзен в браке. — В знак солидарности с мотором.
— Ещё чуть-чуть, и я тебя этим мотором ударю, — процедила Нина. — У людей истерика, а он тут симфонию “Пивная №5” исполняет.
В салоне зашуршали пакеты, кто-то простонал, кто-то по привычке полез в телефон — проверить, есть ли здесь интернет, и убедился, что у Любви связи нет.
Я выдохнула.
Конечно.
Если судьба и умеет шутить, то исключительно с драматургическим вкусом: ехать через полстраны, чтобы застрять в месте под названием “Любовь”.
Сосед в бирюзовом свитере посмотрел в окно и усмехнулся:
— Символично.
Я взглянула на него, и улыбка сама нашла дорогу к губам. Сегодня я спала спокойно — как будто все мои сны держал на руках именно он. Поэтому я чувствовала себя прекрасно, даже несмотря на то что у меня предательстки затекла шея.
— Что, поломка или пункт назначения? — уточнила я.
— Думаю, и то, и другое, — ответил он. Помолчал и добавил: — Хочешь кофе? — с тем самым видом, будто где-то между полем и тремя домиками скрыт Starbucks.
— Не начинай, — вздохнула я. — Мы с кофе в токсичных отношениях.
Он тихо рассмеялся, встал и пошёл к выходу — как будто реально собирался найти бариста посреди поля.
Я осталась сидеть.
За окном текла неспешная, пыльная жизнь: куры на перекрёстке, старый ЗИЛ, мальчишка на велосипеде и кот — явно местный мэр, раз так важно шёл посреди дороги. Всё это выглядело так, будто мир специально подбирал декорации к моей личной драме — бюджетно, но с энтузиазмом.
Я смотрела и думала, что именно в таких местах, где ломаются автобусы, обычно и начинается что-то настоящее. Потому что, как ни назови село — в Любви всегда найдётся место для случайностей.
Мой взгляд снова нашёл его — ярко-бирюзовое пятно у двери автобуса, сосредоточенно тыкающее в телефон. Наверное, пишет: «Опаздываю, не ешьте без меня».
А вот бы он писал тебе, — шепнул внутренний романтик.
Я моментально прикончила его циничным тоном:
Да-да, конечно. А потом вы поженитесь, заведёте собаку и откроете совместный ИП “Кофе и подсолнухи”.
Серьёзно, мозг? Всего пару разговоров — и ты уже кастишь парня на роль мужа мечты? Удивительно, как легко во мне уживаются рациональность и сценарист романтических глупостей.
Я вздохнула и посмотрела на отражение в окне. Нет, ну точно: если бы дурацкие мысли горели, я бы сейчас освещала половину трассы, вместо солнца.
Хорошо ему — его кто-то ждёт. А мне хорошо по-другому: предупреждать некого. Подруга даже не подозревает, что я еду к ней. Авантюра века — появиться, как в плохом сериале, с фразой: «А вот и я!»
Мы ведь так давно не виделись, что, возможно, она сначала просто не узнает меня… и выгонит.