Промозглый серый день с дождем, хлещущим по окнам экипажа, и с ветром, гнавшим мрачные тучи над ржавым полем, сменился на еще более промозглый вечер. Дороге, казалось, не было конца и края. Тракт петлял. Словно заяц, убегающий от погони: он то нырял в самую чащу густого леса, то выпрыгивал в открытое поле и мчался, подскакивая на ухабах размытой дороги. Тогда дождевые струи начинали дотошно стучать по крыше, будто кто-то там на небе, шутки ради, просыпал на дилижанс целый мешок сухого гороха.
В пути я провела несколько дней. Поэтому, когда впереди показались огни и постоялый двор, я облегченно выдохнула, предвкушая скорый отдых. Отчаянно хотелось смыть с себя пыль дороги, поесть и, наконец-то, спокойно выспаться в нормальной постели, а не привалившись к плечу соседа по дилижансу.
— Приехали, господа! – перекрикивая шум непогоды, объявил кучер и остановил экипаж во дворе перед трактиром. Выбравшись из теплого салона следом за дородным купцом, я подняла взгляд на грохочущее небо, плевавшееся дождем. Поежившись, расправила плечи, затекшие от неудобного положения, в котором провела несколько часов подряд. Я подняла воротник короткого пальто и, дождавшись, когда кучер, спрыгнув с козел, отдаст мой незамысловатый багаж, торопливо пересекла двор и вошла в трактир.
Внутри яблоку не было где упасть. Все столики до единого оказались заняты. В воздухе ощутимо пахло готовящейся едой: чем-то мясным и вкусным, непременно с хрустящей, ароматной корочкой и совершенно точно в подливе из вяленых томатов. А еще пахло хлебом: свежим, посыпанным тмином, от аромата которого в желудке что-то упрямо скрутилось и никак не желало раскручиваться, и пивом, и самую малость – табаком.
Скрипнула входная дверь. В спину дыхнуло сыростью.
— Посторонитесь, барышня, — прогремел над ухом чей-то бас. Я сделала шаг в сторону, пропуская высоченного детину с завитыми усами и теплом кафтане. Проследила, как он направляется к стойке, за которой расположился хозяин постоялого двора, а затем отправилась следом, уже подозревая, что свободных номеров при такой заполненности не будет.
Впрочем, я была согласна переночевать даже на чердаке, или в хлеву. Лишь бы в тепле да сытости.
Ступая через зал к прилавку, отметила, какая разномастная толпа собралась в трактире. Кого здесь только не было: купцы и ремесленники, наемники и благородные господа, несколько девиц определенного рода деятельности, и две семьи, чинно занявшие отдельные столики по углам заведения. Были здесь и одиночки, такие как я, но в основном зал был забит паломниками в серых балахонах. Видимо, из-за них и был переполнен постоялый двор.
Мое внимание привлекла особенная компания, сидевшая у окна. Они не разговаривали. Сидели в стороне, спокойно ужинали и отличались от остальных посетителей трактира. Одеты добротно. И вид имели такой, что лишний раз не подойдешь, прежде хорошенько не подумав.
Казалось бы, что такого? Просто люди отдыхают. Да только не все в той компании были людьми. Поспешно отвернувшись, я решила, что не следует так откровенно таращиться на гостей постоялого двора. Мне-то какое дело, кого привечает хозяин? Ему что? Лишь бы не буянили и исправно платили.
Поправив на руках черные ажурные перчатки, я перевела взор на хозяина трактира, едва дождавшись, когда усатый детина в кафтане закончит свои дела и отойдет.
Он и отошел, правда, явно чем-то недовольный. Это показалось мне плохим знаком.
— Добрый вечер, господин, — обратилась к хозяину постоялого двора.
Меня смерили оценивающим взглядом, после чего последовал ответ, который меня, впрочем, не особо удивил. Более того, я была к нему готова.
— Свободных комнат нет, госпожа. Все, что могу, это накормить, и то придется обождать, пока освободится столик. Но это все, чем я могу вам помочь.
— Вот как?! — Я вздохнула.
— Чердак? – сделала попытку.
Хозяин лишь покачал головой.
— Сарай? — Я не сдавалась, но снова получила отрицательный ответ. Значит, все занято. Проклятие!
— И что же вы мне прикажете делать? Где спать? – спросила решительно. – Мой дилижанс дальше не идет.
— А что я могу, госпожа? Сами видите, трактир битком. Все те, кто сейчас здесь находятся, снимают комнаты. – Он вздохнул. – Занято, вам же сказано, госпожа. За-ня-то, — по слогам, словно для умалишенной, произнес мой собеседник.
— То есть, вы готовы выставить женщину на улицу? – не удержалась от сарказма.
Хозяин постоялого двора только плечами пожал. Затем, подняв руку, почесал затылок. Видимо, это помогало ему лучше соображать.
— Могу лавку сдать, — милостиво предложил он. – В обеденном зале. Когда все разойдутся. Вы это, госпожа, думайте. На лавки тоже охочие найдутся.
Лавка. Я вздохнула. Конечно, лучше, чем ничего. Видимо, надо соглашаться. Не на улице же мне спать, право слово!
Плакали мечты о мягкой, ну пусть и не совсем мягкой, постели. Придется устраиваться в зале, среди тех, кому, как и мне, не повезло, а утром ждать следующий дилижанс, который отвезет меня куда глаза глядят. Ведь определенной цели у меня не было. Я убегала. А когда убегаешь, да еще так поспешно, особо не задумываешься. Просто бежишь, не разбирая путь.
— Так что? Лавка нужна? – спросил хозяин.
Я открыла было рот, чтобы ответить, когда рядом, словно из воздуха, соткалась девушка в дорожном платье. Я и не заметила, как и когда она подошла. Отвлеклась.
— Госпоже не нужна ваша лавка. Она переночует у меня, — сказала незнакомка и смерила меня заинтересованным взглядом.
Хозяин постоялого двора только плечами пожал. Мол, делайте как хотите. А девушка, взяв меня за руку, потянула за собой.
— Извините, что вмешалась. Просто мне показалось, что я могу вам помочь. Идемте, — сказала она, мило улыбнувшись. – Вижу, вы устали с дороги. Но все же советую сначала поужинать, пока есть выбор блюд, а потом я распоряжусь, чтобы вам принесли горячей воды.
Отчего такая доброта, задалась я тут же невольным вопросом, так как не привыкла доверять людям. Жизнь научила быть осторожной. Вот и теперь я внимательнее посмотрела на незнакомку.
Гувернантка Гретель Хейнс ушла еще затемно, прихватив все мои вещи и документы. Пока она осторожно шуршала в моей сумке, двигаясь в темноте, словно кошка, я старательно делала вид, будто сплю. Кошелек с деньгами и ажурными перчатками лежал у меня на груди. Я тесно прижимала его рукой, и это было единственное, что я точно ни за что не отдала бы девушке-оборотню.
Лезть ко мне Гререль не рискнула. Боялась, что проснусь и подниму шум. А я мягко улыбалась, слушая, как она копошится в моих вещах и как затем, крадучись, идет к выходу.
Засов почти не заскрипел, а вот старая дверь подвела – протяжно застонала и затихла, когда Гретель остановилась на пороге, задержав дыхание. Я четко представила себе, как она стоит там, повернувшись, и смотрит на меня, дрожа от страха, опасаясь, что проснусь от скрипа.
Но я лишь заворочалась, перевернувшись на другой бок, спиной к воришке, и снова затихла, мирно засопев.
Пусть себе бежит. Она думает, что вытащила билет в лучшую жизнь, а на деле…
Никогда не любила воров. Сама в жизни ничего чужого не брала, и ее никто не заставлял. Она сделала свой выбор.
«А как же ключ?» — промелькнула быстрая мысль, и я едва удержалась, чтобы не скользнуть рукой, туда, где на груди покоился маленький ключик.
«Ключ мой, — ответила совести. – Он принадлежал моему отцу. А Рихтер его украл. Я просто вернула себе то, что мне принадлежит!»
Дверь снова скрипнула, вставая на место, а скоро стихли мягкие шаги госпожи Хейнс. Еще через время за окном послышался звук подъезжающего дилижанса. Несколько минут кто-то внизу громко переговаривался. Закрытое окно и ветер, прогнавший дождь, скрадывали голоса, а затем дилижанс тронулся в путь, увозя мою соседку.
Откинув стеганое одеяло, я села и вздохнула. Вот так и верь людям, подумала с усмешкой. А ведь вчера, до того, как сняла перчатку и коснулась руки Гретель, я уже было обрадовалась, что встретила отзывчивого человека, который захотел помочь другому, оказавшемуся в крайне невыгодном положении. И снова разочарование.
Госпожа Хейнс сразу выделила меня в трактире и подошла только с целью обокрасть и забрать мои документы. Следует отдать ей должное: она все быстро распланировала. Гретель не учла только одного: что я оказалась колдуньей и колдуньей неплохой. Зря, что ли, меня пять лет, как собаку, натаскивал господин Рихард? Вот и пригодились знания и талант.
Взмахом руки оживив огарок свечи, я встала и достала сумку с вещами девушки – оборотня. Она была так благородна, что оставила мне свои наряды, тем самым оказав услугу. Ведь в ее вещах лежали документы, несомненно, на имя Гретель Хейнс, и направление к месту работы.
Я вытряхнула сумку над кроватью. Уныло взглянула на ее вещи. Мой размер. Но до чего же они серые и неприглядные! То ли дело мои платья, украденные воровкой! Одного, темно-синего, из улайского бархата, мне было особенно жаль. Наверное, потому что я успела надеть его всего лишь раз.
Почти новое. И дорогущее! Господин Рихтер отдал за этот наряд баснословную сумму, подарив его на мой день рождения.
Впрочем, плевать! Пока подойдут и платья гувернантки. Да и ее назначение будет отличным местом, где я залягу на дно. Единственное, что смущало — отсутствие у меня каких-то навыков общения с детьми и обучения последних. Но разберусь. Голова на месте, значит, все получится.
Вернув в сумку поношенные вещи Гретель, я принялась изучать документы последней и слегка удивилась, когда прочла имя, записанное в паспорте девушки.
Ага. Значит, она вовсе не Гретель Хейнс, а Элоиза Вандермер. Оборотнице хватило ума не назвать настоящее имя. Видимо, когда мы познакомились, у нее все же промелькнули сомнения на мой счет. Или совесть мучила?
— Элоиза, — проговорила я. – Надо бы привыкнуть к тому, как звучит мое новое имя.
Я изучила документ, чтобы точно знать, откуда родом и прочие мелочи. Затем бегло посмотрела назначение, не рискнув вскрыть последнее. Просто прочла название города и имя на конверте.
Итак, теперь мой путь лежит в Шварцбург, к графу фон Эберштейну.
Я вернула документы в сумку поддельной Гретель, положила туда свой кошелек и, надев одно из платьев гувернантки, кстати, севшее по фигуре почти идеально, задула огарок, превратившийся в лужицу, и решительно вышла из комнаты, прихватив теплую накидку госпожи Хейнс – мое пальто, она, само собой, тоже украла, и ее же сумку, сменившую хозяйку.
В одежде с чужого плеча было некомфортно, но я убедила себя в том, что потерплю ради дела. Надо же, какой шанс дала мне судьба, решила я, спускаясь по лестнице в трактир. Совпадение? Если да, то очень удачное.
К моему удивлению, столики внизу почти все оказались свободными. Видимо, паломники, еще вчера заполнившие постоялый двор, ушли.
Я заказала себе сытный завтрак, уточнив у хозяина дома, когда прибудет следующий дилижанс, направляющийся в сторону Шварцбурга (теперь, по крайней мере, я знала, куда поеду дальше), когда мужичонка меня удивил.
— Э, госпожа! Дилижанса в Шварцбугр не будет.
— Как не будет? – Я вскинула брови.
— Ночью же ливень был. – Трактирщик взял полотенце и принялся вытирать пивные кружки, одновременно с этим продолжая вести беседу. – А тракт на Шварцбург дальше идет прямиком через горы. Перевал Берхарда. Не слышали?
Я, конечно же, не слышала и покачала головой.
— Так вот, дорога от дождя возьми да сползи вниз. Говорят, с селью сошел добрый участок в милю длиной. Так что теперь напрямую никак. А в объезд времени займет о-го-го, — трактирщик присвистнул. — На рассвете приехал дилижанс, забравший постояльцев в Мот, так вот, кучер сказал, что дорогу восстанавливать будут как минимум неделю. Но неделя — это куда как быстрее, чем в объезд. Вы уж мне, госпожа, поверьте. Георг Кригер знает, что говорит.
Неделя.
Я криво усмехнулась. Видимо, мое везение закончилось, едва начавшись? Но как же не вовремя сошел этот сель!