Жду…
Такое сообщение прилетает от Инессы, следом еще одно с фото. На снимке она в красном кружеве, выгодно подчеркивающем женскую красоту. Сквозь полупрозрачную ткань виднеются призывно манящие соски, а невесомое бикини обрисовывает трепетные складки.
Лечу!
К черту эту работу. До Нового Года неделя осталась, настроение соответствующее. Хочется праздника, а не вот этого всего. Шампанского, оливье, бенгальских огней. А еще лучше хорошенько потрахаться, до салютов в голове и праздничного перезвона опустевших бубенцов.
Поэтому сваливаю. Машину бросаю на парковке, сегодня она мне не потребуется, по дороге заскакиваю в магазин за мандаринами и игристым, потом вызываю такси. Сейчас кому-то будет о-о-очень вкусно. Настроение приподнятое, от нетерпения даже немного побрасывает, и всю дорогу я стучу пальцами по ручке, отбивая ритм, льющийся из динамиков.
— К девушке? — улыбается таксист.
Я на автомате отмечаю, что у него половины зубов нет, другая половина блестит золотом.
— К девушке.
— Красывый?
— Очень.
— Фото есть?
— Хрен тебе, — хмыкаю и отворачиваюсь. Еще я своих баб всяким беззубым буду показывать.
В Инессин двор въехать не получается. Снегом замело настолько, что не проехать – колеса вязнут в колее, машину ведет из стороны в сторону и двигатель надсадно орет, с трудом выдавая обороты.
— Все, не проехать дальше, — облегченно выдыхает таксист, явно не желающий рулить по узкому двору.
— Все, так все.
Я выползаю из автомобиля, тут же по щиколотку проваливаясь в снежную кашу. Потом скольжу и, нелепо взмахнув руками, едва удерживаю равновесие.
— Стоять, твою мать!
Кое-как поймав самого себя, переползаю на засыпанный песком тротуар и бодро шагаю к подъезду, мечтая о смачных прелестях Инессы. Эх, я сейчас и оторвусь…Всю затрахаю, так что неделю ни сидеть не сможет, ни ноги нормально свести.
Иду себе, никого не трогаю, предвкушаю, как буду зубами стягивать кружева, а впереди девка какая-то шагает. Высокая, в зеленом бестолковом пуховике размером со стог сена. Сверху шапка с помпоном набекрень, снизу тонкие ножки в чунях болтаются.
Вообще не секс. Даже хуже. У меня аж колет где-то в районе копчика, когда она неуклюже перехватывает тяжелые пакеты, одновременно пытаясь удержать телефон и достать ключи из кармана. Неприятно колет, тут же отдавая спазмом между лопатками.
И, как назло, ее к Инессиному подъезду несет.
Я притормаживаю, отчаянно стремясь избежать встречи, а в животе колет все сильнее…потому что она напоминает кое-кого, из прошлого. Ту, о которой не хочется вспоминать, потому что стыдно и одновременно обидно. И больно.
— К черту.
Прохожу мимо подъезда, старательно делая вид, что мне вообще не туда, и сворачиваю обратно, только когда эта дамочка громко захлопывает за собой металлическую дверь.
Набираю Инессу:
— Да, — голос сытой кошки из домофона.
— Это я.
Стоит только замку пиликнуть, как я бодрым оленем врываюсь в подъезд…тут же налетаю на девку в зеленом. Она еще не ушла. Вместо этого ползает по полу, собирая рассыпавшиеся из порванного пакета продукты.
— Аккуратнее! — возмущается, резко выхватывая у меня из-под ног румяное яблоко. Забросив его во второй пакет, она распрямляется, — Несетесь, как… Ты?
Я…
Не зря кололо в копчике. Это интуиция мне, тугому, изо всей дурацкой мочи сигналила об опасности. Орала, что это не просто похожая девица из прошлого. Это она и есть!
— Здравствуй, Лена, — натянуто улыбаюсь.
— Малов? — вместо приветствия, — Ты что тут делаешь?
Мою фамилию она произносит исключительно как ругательство. Хотя всего несколько месяцев назад сама была Маловой. Правда недолго. Мы быстро все похерили, хотя начало было многообещающее.
Ее враждебность настолько очевидна, что я сам моментально выставляю оборону:
— Тебя это не касается. Места другого не нашла, чтобы барахло свое раскидывать? — перешагиваю, через разбросанные продукты и поднимаюсь к лифту, — развела тут помойку.
Мне в спину прилетает яростное:
— Гад!
Зло жамкаю кнопку вызова. На второй этаж быстрее добежать по лестнице, но стою, как прибитый. Пялюсь на табло, отсчитывающее этажи, но ни черта не понимаю. Вместо этого прислушиваюсь к тому, что происходит за спиной. Сердито шуршит пакет, гремят какие-то банки. Потом шаги, звук поворачиваемого в скважине ключа и хлопок дверью, от которого во всем подъезде звенят окна.
Даже не оборачиваюсь, хотя в голове гремит сотня вопросов. Как она здесь оказалась? Что делает в этом доме?! В гостях или живет? Если живет, то с кем? С мужиком каким-нибудь? С хахалем?
Меня это злит просто до алых всполохов в висках. До дрожи. Когда двери распахиваются, я захожу в лифт и со всей дури хлопаю по кнопкам. Привалившись спиной к прохладной хромированной стенке, чуть сползаю на согнутых ногах, закрываю глаза, и перед мысленным взором яркой молнией вспыхивает Ленкин образ в простом белом платье и с фатой на голове.
Мне хватает сил только на то, чтобы зайти в квартиру, плотно закрыть дверь и задвинуть шторы, чтобы с улицы не было ни видно, ни слышно, как я сползаю на пол и визжу во весь голос. Рядом со мной прыгает веселая жирненькая хаски, которая, услышав мои вопли тут же начинает подвывать.
— Фрось, да заткнись ты, — надрывно шепчу. Она тут же радостно бросается ко мне и, накручивая хвостом, пытается облизать, — отстань!
А сама обнимаю ее и утыкаюсь носом в лохматую шею. Черт, тошно-то как.
Малов, сученыш, снова все испоганил! Прошлого раза мало было? Решил добить контрольным в голову? Я ведь только пришла в себя, только оклемалась и начала нормально функционировать, а не просто делать вид, что живу! И снова он. Снова бабы…
Он без этого вообще никак? Раб мудей, невольник блядства…
Он хоть свободный сейчас? Или где-то сидит одинокая дура и ждет, когда он приползет домой после очередного подвига? Как я, когда-то…
На фиг я согласилась присмотреть за подружкиной собакой? Ничего бы с Фроськой не стало, переночевала бы разок одна. Подумаешь, погрызла бы двери и плинтуса. Это лучше, чем заново разбитое сердце.
Кто там на втором этаже, интересно живет? Судя по позорному побегу Малова – замужняя. Совсем оскотинился. Хотя чему я удивляюсь, если он и месяца не выдержал после свадьбы и пошел вразнос.
Я не хочу, сопротивляюсь всеми силами, но память снова утягивает в свои омуты, с головой окуная меня в тот день, когда все сломалось.
Началось все банально. С сообщения, прилетевшего с неизвестного номера.
Знаешь, где сейчас твой муж?
Хотя я не паникерша и не мнительная дама, накручивающая себя на пустом месте, но в груди сразу расперло, будто кто-то напихал ваты, а на языке расползлась сладость. Не легкая и приятная, а с привкусом гнильцы.
На всякий случай сделала скрин, но отвечать не стала.
— Номером ошиблись, — проворчала себе под нос и отложила мобильник в сторону.
Рабочий день подходил к концу, а мне еще надо было свести пару цифр в отчете, поэтому заставила себя погрузиться в документ, но нет-нет, да и поглядывала на телефон, снедаемая дурными предчувствиями.
— Шутники хреновы.
Мне удалось отвлечься, когда начальница словила под конец рабочей смены приступ деятельности и вознамерилась всех нас озадачить по полной. Кому-то скинула с десяток писем, на которые надо было ответить вот прямо сейчас, кому-то контракты на проверку, а меня так и вовсе отправила в расчетный отдел, находившимся на этаж ниже.
— Срочно, Леночка! Срочно! Надо подписать это у главбуха, пока он еще не ушел. Бегом.
Бегом, значит, бегом. Схватив папку, я понеслась вниз, напрочь забыв о телефоне в верхнем ящике стола, а когда вернулась, там висело еще одно сообщение.
Думаешь он на работе?
Я была уверена в этом. Вплоть до того, как прочитала это послание.
Червяк сомнений снова заворочался в груди и игнорировать его становилось все сложнее. В итоге я не выдержала и набрала Малова. И первое, что услышала, когда он поднял трубку – музыку на заднем фоне.
— Ты где? — без приветствия, позорно пискнув в трубку.
— Привет, Лен, — он, наоборот, бодр и голос веселый, — я тут приятелей встретил. Мы с ним в бар зарулили.
Он даже не думал оправдываться или врать. Открыт полностью. Это ведь хорошо? Наверное. Только получалось, что тот, кто отправил сообщение, тоже не врал. Дисбаланс стал сильнее.
— А чего не предупредил?
— Да мы недолго. Молодость вспомним и по домам.
— Хорошо.
Вроде нормальный разговор, а заноза между ребрами никуда не делась. Я не ревнивая, да Егор никогда и не давал повода для ревности.
Хотя наше «никогда» на тот момент длилось всего ничего. Два месяца. Один в свободном месяце, второй с кольцом на пальце.
Между нами полыхнуло с первого взгляда и понеслось вскачь. Опомниться не успела, как уже ходила по дому в его рубашке, а потом свадьба. Без гостей, тайком. Экстрим в каждой мелочи, страсть, сбивающая с ног, дикий восторг и ощущение безграничного счастья.
Мы даже не знакомились с родителями и друзьями. Утопали друг в друге, не нуждаясь в ком-то еще. Чистое безумие, сметающее все на своем пути. Но в тот момент, сквозь пелену всей этой эйфории, впервые пробивалось неприятное тревожное чувство.
Я доработала до конца смены, вернулась домой. В какой-то прострации приготовила ужин, то и дело поглядывая на часы. Я не из тех, кто контролирует каждый шаг своей половины, но в тот день мне отчаянно хотелось, что бы он скорее пришел домой.
И снова сообщение.
Ждешь? Ну жди, жди.
И фотка следом. Незнакомых людей не разобрать, сидят кто боком, кто спиной к камере, зато отчетливо виден сияющий Егор…и смеющаяся во весь рот девица рядом с ним. Они так склоняются друг к другу, будто обсуждают очень веселую сплетню, и Малов совершенно не похож на человека, вот-вот собирающегося домой.
Ночь я провела в обнимку с Фросей. Засранка пришла ко мне, услышав мои жалкие всхлипывания, забралась под бок и напрочь отказалась уходить, сколько бы я ее не выталкивала. Пришлось мириться, то с влажным носом, уткнувшимся в шею, то с пушистым хвостом, который она почему-то старательно пыталась уложить мне на физиономию. В итоге мы с ней продрыхли чуть ли не до десяти утра.
— Подъем, чудовище. Гулять.
Сучка зевнула, демонстрируя полный набор белоснежных зубов и снова зарылась носом под одеяло.
— Вставай, — я хлопаю по шерстяному боку, — а то я уйду и будешь терпеть до вечера, пока Катя не придет.
Кажется, хаски что-то поняла, потому что сердито заворчала и сползла с дивана. Наградив меня взглядом «да что ж ты за человек-то такой», уныло опустила серый хвост и поплелась к входной двери.
Я выглядела не лучше. После вчерашней встречи и заново вскрытых сердечных ран мне было страшно смотреть на свое отражение. Зеленая, бледная, с синяками под глазами и искусанными губами. Красотка из фильма ужасов.
Пока я одеваюсь, Фрося из какого-то угла вытаскивает свой поводок и терпеливо ждет, пока ее пристегнут и почешут за ухом.
Потом мы выходим на площадку. Я копаюсь у двери, с непривычки путая ключи, а откуда-то сверху доносятся голоса. Мужской раскатистый бас и женское мурлыканье.
— Я так рада, что ты приехал. Не представляешь, как сильно я по тебе скучала, — с придыханием произносит она, — такое мучение быть без тебя. Чуть с ума не сошла.
Надо же, любовь какая.
Они спускаются. Мужик ожидаемо громила, размером с трехстворчатый шкаф, а девица, как спичка. Худая, высокая, но не тощая, как я, а фигуристая. Даже в пуховике видно все изгибы фигуры – и налитую грудь, и тонкую талию, перехваченную кожаным поясом. Но ногах – высокие сапоги на шпильке. Одета дорого, стильно, со вкусом, а у меня шапка растянулась и сползает на глаза. Печаль.
Смотрю на ее кукольную физиономию и внезапно, как обухом по голове, прилетает понимание – они со второго этажа, с квартиры, расположенной над Катькиной, а это значит, что вчера вечером Малов был у нее! И по простыни, как любовник из анекдотов, спускался, потому что не хотел встречаться с этим прекрасным молодым человеком, способным уложить носорога одной левой.
Он бережно поддерживает ее под локоть, она смотрит на него со щенячьим обожанием в глазах, а я тихо офигеваю, от того, что у них на пальцах парные кольца.
Это что за семья такая? Зачем замуж выходить, если потом собралась гулять? И тут же встречный вопрос: а зачем Малов на мне женился, если ему и без брачных обязательств хорошо жилось?
Я чего-то в этой жизни не понимаю.
Они выходят первыми, а я шагаю следом, прикидывая не подкинуть ли в топку дровишек и не поинтересоваться ли, не видели ли они вчера, как мужик с голой жопой по сугробам шарахается.
Поразмыслив, решаю все-таки смолчать, все-таки чужая семья потемки, и не мне ее рушить. Может, для них такое в порядке вещей, а может, этот громила на самом деле хрупкий одуванчик, и своими словами я разобью его нежное трепетное сердечко.
В общем, пощадила. Хотя, глядя, как эта похотливая зараза накручивает булками, еле сдержалась. Прям распирало. Ровно до тез пор пока не поняла, что во мне говорит необоснованная ревность.
Малов – никто, пусть трахается с кем угодно. Какое мне до него дело? Никакого! Да-да, пусть хоть забор, через гнилую доску жарит, мне плевать. Пусть хоть…
Развить мысль мне не дала Фрося. Увидев снег, зараза внезапно вспомнила, что она хаски, а хаски положено творить всякую дичь. И понеслась. И я за ней, как воздушный шарик на ниточке.
— Фрося! Стой!
Куда там! Бежит, рот открыла, завывает, оповещая двор о своем хорошем настроении, хвост трубой. А потом и вовсе извернулась и скинула поводок вместе с ошейником.
— Фроська! Ко мне!
Ага. Сейчас. По сугробам носится, язык на бок, морда счастливая. А меня в холодный пот бросает, от того, что собаку могу потерять и Катька меня убьет.
— Только не на дорогу! Только не на дорогу! Фросенька!
Она скачет, я за ней. Мимо мамаша с ребенком на санках, идут, смеются, думают, что мы играем, не подозревая, что еще немного, и я собственную печень от напряга выплюну.
Тем временем лохматая проблема находит чью-то замороженную говнину и решает, что нет игрушки краше. Подкидывать, треплет, мотая головой из стороны в сторону, а потом бросает к моим ногам и, нетерпеливо поскуливая, припадает на передние лапы, явно ожидая, что я буду это сокровище у нее отбирать.
— Фу, Фрося! Фу! Кака! — мне удается запнуть трофей в сугроб под окнами, и радостная Фроська с размаху ныряет следом.
Правда о своей находке тут же забывает и начинает кататься в снегу, не обращая ни на что внимания. Я решаю, что это мой шанс. Перебираюсь через ограду и проваливаясь по колено в сугробах ползу к ней.
Яростный рывок, полет кобры, и я лежу на хаски, полностью утопив ее в снегу. Пока она возмущенно голосит, я щелкаю карабином.
— Попалась, паразитка!
У меня снег везде. В чунях, под курткой, под шапкой, но зато несносная собака поймана. Я ее отчитываю, а она, виновато прижав уши, что-то ворчит в ответ.
Как и договаривались, Мирон заезжает за мной в пять, и мы едем в городской парк. Народу – тьма. Визжащие от восторга дети, взрослые, которые пытаются быть серьезными, но у них ни черта не выходит. Ну какая серьезность, когда летишь на ледянке вниз с горы, щеки на ветру развеваются, снег в глаза и дух захватывает.
Через пятнадцать минут после того, как мы приехали я уже была похожа на снеговика. Вопила на резких виражах, хохотала, когда опрокидывало носом в сугроб. В общем, отрывалась на полную, чего не скажешь о Мироне.
Он вел себя, как чопорная дама, пришедшая на бал. Перед тем, как скатится непременно отряхнет ледянку, дождется пока рядом никого и только тогда чинно-мирно едет, в конце непременно притормаживая, чтобы не дай Бог не улететь в сугроб.
Каждый раз, когда он топает, выбивая снег с ботинок, я закатываю глаза и сокрушенно качаю головой. Нельзя же быть таким! Мы веселиться пришли, а его больше волнует на наросло ли на пуховике сосулек
— Да что ж ты нудный-то такой, — шиплю себе под нос, когда мой спутник недовольно морщится, проходя мимо орущих подростков, и делает им замечание. А подростки в полголоса посылают его нах и орут еще громче.
Егор бы первым кубарем с горы с катился и орал бы громче всех.
Поймав себя на мыслях о бывшем муже, сердито шиплю.
Причем здесь Егор? На хрен Егора! Я отдыхать пришла и расслабляться, с нормальным парнем. Добрым, и отзывчивым, а не с нахалом, у которого ничего святого нет. Пусть Мирон не такой уж весельчак, как некоторые, но зато с ним надежно, и можно не опасаться, что отвернешься на миг, а он уже с какой козой рот в рот кальяны пыхает.
Насильно выталкиваю из головы мысли про Малова и с наигранной радостью машу Миру. Он классный, и мне с ним нравится. Да-да. А всякие любители зимних тарзанок могут идти лесом.
В один из заходов мы скатываемся с горы одновременно. Меня выносит метров на тридцать вперед, а Мирон, как всегда, останавливается рано и тут же отходит в сторону. Лицо сосредоточенное и не очень довольное. Кажется, ему не слишком здесь нравится и веселья он не ощущает.
Что ж. Будем исправлять.
Улучив момент, когда он шагает в гору и не ожидает подвоха, я подкрадываюсь сзади, набрасываюсь на него, как пакостливая кошка, и сталкиваю градусником в сугроб.
— Эй! — только и успевает возмутиться он, перед тем как с головой уйти в снег.
— Вот тебе и эй, — довольно улыбаюсь, но улыбка очень быстро проходит, потому что перед глазами возникает другой сугроб и другой парень. Дежавю.
А все, потому что откуда-то сзади доносится до боли знакомый голос.
— Ну что, погнали?
Это ведь не он? Мало ли в мире похожих голосов?
Позабыв о Мироне, который отважно боролся со снегом, но пока проигрывал, я оборачиваюсь.
Все-таки Егор. В компании двух друзей и трех румяных девиц. Все правильно, каждому по одной, чтобы в очереди к прекрасному не стоять.
Он как чувствует, что я на него смотрю и оглядывается. Схлестываемся с ним взглядами: мой возмущенный, его – насмешливый. Так и хочется заорать, какого хрена ты сюда приперся? Неужели друг мест не нашлось, чтобы пообжиматься со своими девками.
Малов делает под козырек и отворачивает, теряя ко мне интерес. Ему явно интереснее друзья-придурки и расфуфыренные гламурные фифы, чем бывшая жена.
Я сержусь. Позади барахтается Мирон, не забывая при этом ворчать, как старый пердун на осмотре у проктолога.
— Вот обязательно было толкать… Я весь в снегу… Что за шутки…
И так далее, и тому подобное.
— Да вылезай ты уже! — рявкаю в сердцах и, схватив его за капюшон, рывком вытаскиваю из снежного плена. Чуть не удавила нахрен, откуда только силы взялись.
Слушая кашель Мирона, смотрю куда-то в сторону, пытаясь справиться с накатившими эмоциями. А они есть, и их много. Просто до хрена, и все на разрыв.
Меня бесит мой спутник, и я не могу придумать ни единой причины, по которой хотела бы продолжать наше общение. Меня бесит Егор, который отрывается, будто ему пятнадцать лет и кроме ветра в голове ничего нет. Бабы, которые в их компании, меня тоже бесят, потому что заливисто смеются и визжат, когда парни натягивают им шапки по самый подбородок, или когда отправляются в полет до ближайшего сугроба.
Они резвятся так, как хотела резвиться я! Вот чтоб с огоньком, до охрипшего горла и малиновых щек, и чтобы снег везде, даже в трусах. Мне же приходится стоять рядом с занудой, который вот уже десять минут занят тем, что отряхивается. То куртку, то варежки, то голову, то жопу.
Ну и где справедливость? Почему Егору снова хорошо, а мне вообще никак?
— Еще покатаемся? — угрюмо интересуюсь у Мирона, заранее догадываясь каким будет его ответ.
— Я постою. А ты катайся, если хочешь, — отвечает, явно рассчитывая, что я откажусь от этой затеи и буду одинокой березонькой стоять рядом с ним.
Ненавижу, когда мной пытаются манипулировать, а это и есть самая, что ни на есть манипуляция, на уровне мамкиного повелителя.
Поэтому упрямо натягиваю шапку поглубже и сжимаю ручку ледянки:
Он все-таки звонит. Через полчаса после того, как я молча вызываю такси и уезжаю из дурацкого парка, полного злых собак, бывших мужей и мамкиных сахарных пирожочков.
— Лен, ты считаешь это нормальным? Вот так уехать, не поговорив по душам?
— Ты считаешь нормально стоять в сторонке, когда у твоей девушки проблемы? — возвращаю ему вопрос.
Я уже дома. Устало скидываю обувь, вешаю куртку, теплые штаны отправляю на батарею и ставлю чайник. Мне нужен чай с травками и малиной, как в детстве.
— Я же объяснил, — снова возмущается он, — расстояние большое было. Даже если бы побежал, то не успел бы вперед собаки.
Мы ходим кругами, и это бесит.
— Поэтому решил, пусть жрет?
— Лена!
— А когда меня спас другой человек, почему не спустился, чтобы поддержать? Всю опасную работу за тебя к тому моменту уже сделали. Надо было просто взять меня за руку и завести наверх. Что помешало?
— Не успел!
— А так бежал, так бежал. Аж волосенки назад сдуло, — я издеваюсь и это плохой знак. Потому что, когда во мне просыпается циничная стерва, шансов на продолжение не остается. Она запросто загрызет любого, кто слабее, а с того момента, как Мирон оставил меня на растерзание псине, он воспринимается как слабый и ненадежный.
— Лена!
Боже, сколько можно ленкать. Можно подумать, я от этого растаю и пущу восторженную слезу.
— Мог бы просто бежать ко мне, — ласково подсказываю вариант, — пусть не успел бы, но зато потом гордо всем сказал, что старался изо всей дурацкой мочи. Запоминай лайфхак, может, в следующий раз пригодится.
Я не могу остановится. Распирает. Столько переживания на одну меня, бедную и несчастную, что нет сил быть тактичной.
— Ну прости меня, — его голос ломается, а на меня накатывает слабость. Такая противная и липкая, что иду в комнату и падаю на диван.
Молчу.
— Лен, ты тут? — пыхтит Мирон в трубку.
— Тут.
— Ты слышала, что я сказал?
— Да.
— И?
— И я не готова пока продолжать эту беседу. Мне нужно время, — это все, что я могу ему сказать.
Но он воспринимает это как белый флаг и тут же уточняет:
— Сколько? — и не дождавшись ответа, накидывает варианты, — давай завтра вечером встретимся. Только больше никаких парков. Идем в кино? Или в кафе?
Лучше в бар, чтобы напиться и забыться.
— Созвонимся, — коротко реагирую на его самозабвенную речь, и когда Мирон что-то там продолжает бухтеть, сбрасываю звонок, — Пока.
Может, я не несправедлива? Может, у мужика страх перед собаками и поэтому он не ринулся меня спасать?
Хотя…
Мне кажется, если бы у Егора была кинофобия, он бы все равно встал между мной и оскаленной пастью, просто потому что иначе не смог бы. Он всегда защищал то, что дорого.
От мысли об этом сердце щемит. Была бы дорога, не променял бы меня на кальяны в компании с шалавами.
В голове полный разброс, про сердце молчу. Оно вообще на износ. Что-то мечется, дергается, то через горло пытается наружу вырваться, то в трусы провалиться. Грустно, что Мирон оказался таким изнеженным и еще грустнее от того, что хочется обратно в парк в компанию к Малову.
— Ой, дура, — ругаю саму себя, и иду на кухню.
Мне срочно надо заесть печаль.
Завариваю себе ароматного травяного чая, достаю банку с малиновым вареньем и режу несколько ломтей белого хлеба с хрустящей корочкой – и жизнь уже не кажется такой сложной.
По закону подлости, новый звонок застигает меня в тот момент, когда набит полный рот. Смотрю на экран – номер незнакомый. Пофиг. Пусть звонит. Обойдусь без нового кредита, приглашений на открытие какого-нибудь салона, или бесед с подставными представителями правоохранительных органов.
Ем дальше, но на том конце провода кто-то упорный, поэтому звонок повторяется. Видать, очень настойчивый банковский работник попался.
Я все-таки отвечаю, готовая тут же дать отпор и доходчиво объяснить, что ни в каких супер-пупер предложениях не нуждаюсь.
— Да! — максимально грозно. Смесь ледяной королевы и солдата Джейн.
И вся эта грозность в одночасье разбивается о простое:
— Привет. Ну ты как там?
Егор.
— Хорошо, — голос подводит и в конце превращается в тоненький писк.
— Трясет еще?
Боже, почему Мирон так и не поинтересовался трясет ли меня? Не спросил, как я? Почему об этом спрашивает бывший муж, о котором я отчаянно мечтала забыть?
У Вселенной очень интересное чувство юмора. Обхохочешься.
— Немного потряхивает, — признаюсь, — сижу вот, заедаю стресс.
— Дай угадаю. Малиновое варенье?