Возвращение домой, как всегда, было легче и быстрее, чем поездка, куда бы то ни было. И дорога была уже знакомая, да и видимо уже на подсознательном уровне правая нога сильнее давила на педаль газа. Всё моё существо стремилось домой – я соскучился по семье невыносимо. По сыну, которому уже 17 лет и который из мальчишки превращался в мужчину, по двум дочкам – 15 и 13 лет, уже почти взрослым барышням, и по совсем ещё маленькому сынишке – 5-летнему пострелу, который наверняка каждый день спрашивал: «А когда папа приедет?».
За эти три недели в Казахстане я понял одну простую истину - какие бы проблемы ни были, какие бы перспективы ни открывались, семья - это то, ради чего стоит жить и бороться. И если уж принимать какие-то кардинальные решения, то только вместе с ними, а не в одиночку, сидя в чужой квартире за тысячи километров от дома.
От этой мысли, на грани гениальности от своей простоты, ясности и правильности, в груди стало теплее, но почти сразу же это тепло наткнулось на ледяной осколок старой боли, спрятанной глубоко внутри. Эта квартира Патаса, комфортная, но безликая, все эти три недели подчеркивала ту самую пустоту, которую я пытался заглушить поисками будущего в одиночку. Сидя в тишине после очередного выезда в «люди» с Патасом и Региной, глядя на чужие стены, я вдруг осознал всю глубину своего одиночества здесь и сейчас. И это одиночество было лишь отголоском другого, гораздо более давнего и горького. Мысль о семье, о Надире, Амалии, Азизе, Камале, об их доверии и любви, которые я не мог подвести, невольно вытянула из памяти другой образ – образ семьи, которой уже не было. Образ сына, для которого слово "отец" давно стерлось, растворилось в тысячах километров и годах молчания. И тогда, словно кадр из чужого кино, передо мной возник Квебек. Холодный, далекий, чужой. Там, за невообразимой ширью океана, мой первенец — Данияр... — уже носил канадские погоны. 28 лет, офицер, своя жизнь... Они уехали, когда ему было три. Я не смог, точнее не успел воспитать его, не передал свои принципы. Теперь он даже не отвечал на письма. Я вот даже ни на секунду не мог представить, что Надир, Амалия, Азиза или Камаль — те, кого я растил сам — допустили бы такое. Попроси я любого из них — вывернулись бы наизнанку, но сделали бы всё для отца.
В девяностые, когда "когда Фаина, глядя мне прямо в глаза с холодной уверенностью говорила: "Ильдар, поехали..., ничего хорошего в этой стране не будет!" — я не стал отговаривать убеждать её, просто отпустил их к родителям и бабушке в Израиль…. Сам остался один — верил, что вот-вот режим рухнет, Россия станет свободной, и мы воссоединимся. Патриот, блин, твою мать. Из Израиля они потом перебрались в Канаду — я даже радовался за них.
В последнем письме я спросил о возможности прислать вызов... Молчание. И так — все месяцы в Мексике. Пустота в почтовом ящике жгла сильнее, чем мысль о "детеншене". Но мысли о СВР-1 никуда не делись — теперь это был поиск безопасности для тех, кто действительно остался со мной. Если Данияр выбрал путь отчуждения — тем важнее было не подвести остальных четверых, для которых слово "отец" ещё что-то, да значило.
Последние дни перед отъездом были наполнены поисками наиболее безопасного маршрута до Мексики в плане разворота. Хотя у Мексики с Россией был в то время практически безвизовый режим, то есть виза была нужна, но это была формальная виза, заполняемая он лайн, а вот получить разрешение мексиканских пограничников на паспортном контроле на нахождение в Мексики в аэропорту, удавалось далеко не всем. Зачастую пограничники по прилёту в Мехико сити, Канкун или Гвадалахару какую-нибудь, вместо того чтобы поставить тебе штамп в паспорте и написать ручкой сколько дней тебе разрешено находится в Мексике, отводили тебя в помещение с прозрачными стенами при пограничной службе аэропорта, которую сами задержанные метко прозвали «стекляшкой»." Что бы на ближайшем рейсе отправить тебя обратно туда, откуда ты прилетел.
Причём подобная практика применялась не только Мексиканскими погранцами, но и пограничниками других стран, самолёты из которых летели в Мексику.
Особенно славились в то время своим беспределом сотрудники аэропортов в Турции. Они просто не давали возможности сесть на самолёт, улетающий в Мексику без каких-либо объяснений причин, причём деньги за «сгоревшие» таким образом билеты, вам никто возвращать не собирался ни в Мексике, ни в Турции, ни в Эмиратах. Проанализировав все возможные варианты, я решил лететь через Кубу, купив себе семидневный тур в четырёхзвёздочный отель в Варадеро - All inclusive за 106 000 рублей, тогда как билеты через Турцию или Эмираты стоили гораздо больше, поскольку брать надо было и обратный билет, а вернуть деньги за неиспользованный билет был тот ещё квэст. Конечно, кому-то это и удавалось, но я не хотел этим заморачиваться, да и лететь через Кубу было гораздо спокойнее, поскольку если тебя развернут мексиканские «погранцы», то развернут соответственно на Кубу, а билет с Кубы до Мексики стоит гораздо меньше, нежели трансатлантический перелёт, и при таком раскладе, можно было бы ещё раз попробовать полететь с Кубы в Мексику
Что бы свести на минимум риск разворота, я не стал дожидаться окончания срока своего тура, а за два дня до его окончания – 27 июня в день своего рождения вылетел из аэропорта Гаваны в Мехико сити.
Я сел на своё место в салоне самолёта кампании «Viva Aerobus»,вылетающей по рейсу Гавана – Мехико-Сити. На несколько рядов впереди на руках молодой женщины заплакал мексиканский младенец. Я вспомнил, как вот уже больше двадцати лет прошло с тех пор, как я ночи напролёт качал на руках, пытаясь усыпить, своего первенца - Данияра — такого же маленького, несмышлёного. Теперь он — канадский офицер, а я — беглец. Ирония? Нет, надежда.