При одном только упоминании о наглой девице в груди начинает зарождаться глухое раздражение. И после того, как руководитель озвучивает причину вызова на ковер, я готовлюсь распрощаться с работой. Потому что отвечаю коротко и безапелляционно:
– Нет. – Прикинув, что, несмотря на доверительные и дружелюбные отношения в коллективе, субординацию никто не отменял, я добавляю: – При всем уважении, Андрей Саныч. Я на это не пойду.
– Только у тебя не отгулянный отпуск, – отмечает Новиков.
– Допустим, – не спорю я. – Назовите хоть одну причину, по которой я должен тратить его на капризы избалованной взбалмошной девчонки.
Новиков морщится и переводит взгляд с моего лица на стену.
– Боюсь, Мирон, дело уже не только в капризах. – Руководитель управления трагично вздыхает. – Девушка пошла на крайние меры.
– Какие? – нагло хмыкаю я. – Приковала себя к входной двери?
– Попросила о содействии отчима, – сообщает Новиков, мрачнея.
– И кто у нас отчим? – настораживаюсь я.
– Важно не кто отчим, а какие у него связи. – Новиков хмурит кустистые изогнутые брови, от чего они становятся похожи на двух корчащихся в припадке гусениц медведицы-кайя. Не самые приятные ассоциации. – Мне поступил звонок из Москвы. Делом нужно заняться незамедлительно.
– Да какое дело, Андрей Саныч? – морщусь я. – Да если б было дело, уже давно бы занялись.
– Поэтому ты и берешь отпуск, – гремит Новиков, включив начальника. Я поплотнее смыкаю зубы и жду ультиматума, после которого звоню брату и напрашиваюсь к нему на работу, но Саныч удивляет. – Некого мне больше послать, Мирон, – говорит он, выпучив глаза и разведя руками. – Некого, понимаешь? Официально не могу, потому что дела как такового нет, неофициально – только ты. Отметишься, наглядно ей все покажешь, расскажешь. Девушка успокоится и начнет жить дальше. Надеюсь, так счастливо, что навсегда забудет сюда дорогу.
– Я ее придушу, – говорю я предельно откровенно. – И тогда вам все равно придется посылать туда кого-то еще.
Новиков одаривает меня укоризненным взглядом и недовольно растягивает губы, хотя я убежден, за последний месяц сам неоднократно представлял этот светлый миг.
– Разговор окончен, – произносит он жестко, и мне приходится выметаться.
Только сажусь за свой стол, раздается звонок. Снимаю трубку стационарного телефона и слышу голос Некрасова:
– Занеси заявление на отпуск и сделай прививку от энцефалита. Сегодня же. От бешенства вакцинирован?
– Нет, – отвечаю я, конкретно так напрягшись.
– Ну, даст Бог, не понадобится, – радует ответом начальник и прерывает звонок.
Изумительно.
Через семь минут я уже покидаю враз ставшие враждебно настроенными стены и шефа, под нос которого легло мое заявление на отпуск в издевательские двадцать девять календарных дней. Достаю мобильный и звоню брату.
– Приколись, у меня тоже отпуск, – радую я его, забыв поздороваться.
– Если ты притащишь свой зад к нам, я закопаю тебя на берегу, – обещает Тихон, кайфующий в свадебном путешествии без детей. – По шею, но с приливом будешь сам договариваться.
– Предпочитаю необузданную дикую природу, охоту, рыбалку и клещей, знаешь ли, – отвечаю я ворчливо.
– Что у тебя? – напрягается брат, отлично зная мое отношение к подобному времяпрепровождению.
– Да забей, – отмахиваюсь я и прыгаю за руль. – Одна богатенькая сучка надавила на шефа через голову и теперь мне предстоит увлекательное путешествие на дрянную турбазу с целью выявлений обстоятельств гибели ее биологического отца.
– В чем подвох?
– В том, что патолог подтвердил – несчастный случай. Но нет, эта настырная коза таскалась в управление целый месяц, а когда не получалось попасть на прием, караулила все рожи, которые только могла найти на официальном сайте, то есть, по сути, весь руководящий состав. В печенках уже у всех ее пафосные речи о том, что охотник с таким стажем не мог так нелепо упасть и разбить голову о камень. Его непременно должны были толкнуть, понимаешь! А подвернутая прямо перед смертью лодыжка и крутой склон со следами падения и его крови – это так. На все похер, только ее экспэртное, – ехидно коверкаю я слово, – мнение единственно верное.
– Покажи, – посмеивается Тихон.
– Че те показать? – рыкаю я еще более раздраженно. Потому что понял, к чему он подводит. – Не на что там смотреть.
– И все же, – настаивает брат.
Чтобы только отвалил, я пересылаю фотографию девчонки, сделанную из окна кабинета пару недель назад. Ее же я присылал Новикову, чтобы предупредить о поджидающей его за углом головной боли.
Пересылаю и удаляю из памяти телефона, напрочь забыв сделать это сразу же.
– Повеселись там, – уже откровенно давится смехом Тихон. – Мне пора. Жена ждет, когда я принесу ей бокальчик холодного шампанского и фрукты на супружеское ложе на пляже.
– У вас кровать на пляже? – переспрашиваю я не то с удивлением, не то с завистью.
– Мы в свадебном путешествии, брат. Любая горизонтальная поверхность – супружеское ложе. На связи.
Я нажимаю отбой и какое-то время залипаю на приборке с улыбкой. Опомнившись, рулю в ближайшую поликлинику, намереваясь покончить с этим нелепым расследованием в кратчайшие сроки.
– Мне пора выезжать, – бегло взглянув на наручные часы, говорю я. Заталкиваю в рот остатки бутерброда и поднимаюсь, допивая кофе по пути к раковине. – Где ключ? – оборачиваюсь к Никите.
– Слушай, об этом, – морщится жених. – Давай на своей, окей? Дождей не было, проедешь. Мне в твой капсуле тесно.
– Окей, – отвечаю я просто и встаю к нему спиной, чтобы скрыть разочарование в глазах и вымыть чашку, которой не собиралась касаться до возвращения.
Да, действительно, дождей не было уже два дня. В городе сухо. Но сейчас осень и рассчитывать на то, что дорогу не развезло не приходится. Ладно, как-нибудь. Спорить еще и с ним нет ни малейшего желания.
– Ты надолго? – с ленцой спрашивает Никита, выйдя проводить меня в коридор.
– На пару дней точно, – отчитываюсь я, шнуруя высокие походные ботинки.
– Вот бы ты с таким же энтузиазмом делала хоть что-нибудь по дому, – подшучивает он надо мной, поцеловав в губы.
– К счастью для нас обоих, ты достаточно зарабатываешь, чтобы вызвать клининг, – ухмыляюсь я через силу, поднимая с пола спортивную сумку с вещами. – Пока.
– Набери, как доберешься, – проявляет он толику заботы.
«Если», – поправляю его мысленно, но от намеченного плана не отступаю.
Не для того я месяц осаждала Следственный Комитет, чтобы, наконец-то добившись хоть каких-то телодвижений, остаться дома. О, нет. Я лично прослежу, что будет произведен хотя бы тщательный осмотр места, где погиб папа. Обещали прислать опытного следователя. Аж подполковника. Если уж он ничего не найдет, тогда придется принять условие отчима и сосредоточиться на грядущем счастливом событии. Моей свадьбе.
Вообще, особенной радости по этому поводу я не испытываю. Впрочем, как и отторжения. Да, любви нет и в помине, но Никита – хорошая партия. Он весьма привлекателен и приходится родным сыном компаньону моего отчима. И раз уж я пошла наперекор судьбе и участия в семейном деле не принимаю, хотя бы замуж выйти обязана без урона для него. Тем более что других кандидатов на роль спутника жизни у меня нет и в свои двадцать пять я ни разу всерьез не влюблялась. Да и есть она, эта любовь? Посмотреть на моих родителей и возникают большие сомнения.
Первые пять лет своей жизни я провела на турбазе. Папе она досталась в наследство, другой жизни он и не знал, но однажды в городе встретил мою маму и утащил ее в свою берлогу. Кстати, она так и называется. «Берлога».
Как рассказывала мама, их отношения протекали бурно и не без последствий. Я появилась на свет спустя год с момента их встречи, в браке они не были и не слишком-то торопились. И вот однажды на базу в качестве гостя прибыл Игорь. Отдохнуть в глуши от городской суеты и бешеного ритма жизни успешного бизнесмена. Спустя неделю он уехал с нее с трофеем в виде моей матери и бесплатным приложением (мной). Против его состояния у папы не было ни единого шанса.
Как это характеризует мою мать? Я стараюсь не думать. Их жизни, их дело. Я люблю обоих своих родителей в их естественном обличии (папа тоже был не без изъянов). И искренне привязана к Игорю, обеспечившему мое безбедное существование. Так что, эта помолвка скорее попытка вернуть должок, который я всю сознательную жизнь за собой ощущаю. Да, Никита не идеален, но и я, будем говорить откровенно, на подарок не тяну.
Первые четыре часа пути проходят как по маслу. На закате, так и не успев достигнуть ближайшего к базе села, останавливаюсь. Выхожу из машины, пересекаю равнину и взбираюсь на не крутой холм, потратив на это около получаса. Делаю глубокий вдох, расставляю руки в стороны, поворачиваюсь вокруг своей оси и наслаждаюсь открывшимися видами, пока солнышко не прячется за горой.
Ничуть не жалея о заминке, возвращаюсь к машине. Уже по темноте съезжаю с шоссе и врубаю дальний свет фар, с неудовольствием отмечая, что дорогу-таки развезло. При этом, вблизи гор она извивается, как змея, и на каждом новом повороте приходится серьезно сбавлять скорость. Логично, что на одном из них я вязну так, что ни вперед, ни назад.
– Отлично, – произношу я недовольно и лезу за телефоном.
Который, разумеется, не ловит.
На базе есть усилитель сигнала, а тут… разве что попробовать залезть повыше. Это – единственный вариант, учитывая, что до места еще около пятнадцати километров.
Затолкав мобильный под резинку спортивных леггинсов, я решительно выхожу из машины. В десятке метров от того места, где встряла, нахожу более-менее пологий склон и начинаю карабкаться вверх, цепляясь за мох и острые камни. Успеваю даже порадоваться первым успехам, как вдруг одна моя нога теряет опору и вместе с лавиной камней я скатываюсь обратно и приземляюсь прямиком в грязищу на дороге, так сильно ударившись копчиком, что на несколько секунд теряю контроль над телом и слезными железами. Если попросту, хнычу, как маленькая, свернувшись калачиком.
Когда получается сделать полноценный вдох, понимаю, что чудовищно перепачкалась. Встаю, вытираю ладони о единственно чистое место на груди и повторяю попытку. И когда мне наконец-то удается подняться на пару десятков метров повыше, где растительности становится гораздо больше, я чувствую себя прямо-таки героиней.
Вытираю руки о траву, с замиранием сердца достаю мобильный и облегченно выдыхаю: сеть.
– Алло! – встревоженно отвечает Анна на мой вызов.
– Анют, привет, – невольно повышаю я голос, будто пытаюсь докричаться до нее. – Михаил, случаем, не на базе?
– Нет, а что такое? – еще сильнее нервничает женщина.
– Да я… встряла, – обреченно выдуваю я. – А следователь не приехал? Должен был сегодня.
– Нет, Женечка, я одна. Ты далеко? Совсем плохо слышно! Давай я Айдару наберу? Алло! Женя!
– Алло, Анют! Слышно меня?
– Ничего не слышно, ты пропадаешь! Женя? Женя! Да что ж такое… Айдару набрать?
– Да! – рявкаю я так, что моя попа сползает по склону.
– Женя! Не… – дальше мне прямо в ухо бьют какие-то чудовищные булькающие звуки. Я кривлюсь и отодвигаю телефон подальше, а снизу вдруг раздается автомобильный гудок. – Женя! – снова прорывается голос Анны.
– Топи баню! – командую я.
– Поняла! Жду! – бойко отвечает женщина.
– Это она услышала, – ворчу я, сунув телефон обратно под резинку леггинсов и начав аккуратно спускаться.
Еще на полпути меня поторапливают автомобильным гудком, а я уже начинаю сомневаться, что правильно сложила два плюс два. А что, если это вовсе не следователь? Какой-нибудь случайный турист, рассчитывающий переночевать на турбазе. Одинокий мужчина или, еще хуже, группа мужчин… Охотники – частые гости в наших краях. Так уж ли мне надо спускаться? С другой стороны, придется: он-то точно уже никуда не денется. Разъехаться можно только через километр, раньше никак. Развернуться тоже не выйдет. Вот я влипла…
Спускаюсь еще метров на пять, пытаясь разглядеть, кто там в машине. И вдруг с очередным внезапным гудком дергаюсь. Правая нога проскальзывает по склону, я срываюсь и оставшиеся семь метров преодолеваю гораздо быстрее, чем планировала. Ударившись всем, чем только можно, я вновь приземляюсь в грязевую лужу и слабо стону от боли.
– Жива? – спрашивает мужчина, нависнув надо мной.
Я вскидываю голову и на всякий случай заталкиваю подальше все рвущиеся из самых недр души нелестные эпитеты в отношении его несдержанности.
Это не следователь.
Следователи такими не бывают.
Я не знаю, что этот бандюга в кожанке поверх белоснежной футболки забыл в такой глуши, но торчащая из-под куртки кобура не предвещает ничего хорошего.
– Ау! Головой приложилась? – с иезуитской улыбочкой уточняет мужчина. – Ключи давай.
– От чего? – опасливо уточняю я.
– От твоего сердечка, – ехидничает мужчина. – От машины, – рычит глухо, нахмурившись. – Или ты планируешь заночевать в луже?
Так, ладно, спорить тут явно бессмысленно. Я с некоторыми трудностями встаю и оттопыриваю резинку леггинсов. Тянусь чудовищно грязной рукой к пока еще чистенькому брелку, а мужик вдруг ныряет за ним своей лапищей.
– Какого?! – восклицаю я возмущенно.
– Грязь из замка как потом доставать? – бурчит он и садится в мою машину.
Зерно истины в его словах, конечно, есть, а вот чувство такта отсутствует напрочь. Можно же хотя бы предупредить, что, фактически, в трусы мне собирается залезть? Варвар. И по-прежнему неясно кто такой и откуда взялся.
– А вы тут по какой необходимости? – деликатно осведомляюсь я, когда он, предприняв безуспешную попытку выехать, выходит из машины.
– Подполковник юстиции старший следователь второго отдела по особо важным делам Карелин Мирон Владимирович, – скороговоркой проговаривает он, попутно доставая из внутреннего кармана куртки свое удостоверение. И, естественно, раскрывая его перед самым моим носом. – Прибыл по вашему указанию, – добавляет он не без ехидства.
Он захлопывает удостоверение и наклоняется над колесом. Отвинчивает колпачок, достает из заднего кармана джинсов связку ключей и одним из них давит на золотник, стравливая давление в шинах. Затем вновь устраивается за рулем и через полминуты спасает мою хоть и красивую, но абсолютно не приспособленную для подобных путешествий машину.
– Не благодари, – бросает он мне прежде, чем я успеваю сказать хоть слово.
Обходит меня по крутому радиусу, заостряя внимание на моем более, чем неопрятном виде, и садится в свою машину. Я прикидываю, что бы такого подстелить, чтобы не заляпать салон, а он требовательно сигналит.
Ну что за мерзавец?! И вот от такого человека зависит мой единственный шанс докопаться до правды?!
– Не можешь сесть, пока кто-нибудь не откроет тебе дверь? – выкрикивает следователь, приоткрыв окно. – Тогда у меня для тебя плохая новость!
– Да пошел ты! – огрызаюсь я, повернув голову и сопроводив слова соответствующим жестом.
Он включает дальний свет фар, а я, окончательно выйдя из себя, приседаю, хватаю приличный мягкий ком грязи и швыряю ему прямо в лобовое стекло.
Когда он вылетает из машины, немного жалею о содеянном. Ладно, сильно: выглядит он так, будто совсем скоро мой палец окажется там, где ему совсем не место. Но он, попыхтев, идет к багажнику, достает тряпку и бутылку воды и стирает мешающий вождению грязевой след. После – подходит ко мне и тычет пальцем за мою спину.
– Если ты сейчас же не сядешь в машину, тут действительно будет что расследовать, – шипит он гневно.
– Если бы меня хоть раз кто-нибудь выслушал, прежде чем заткнуть рот отчетом патологоанатома, вам бы не пришлось работать с пинка, – парирую я со слышимой обидой в голосе. Клянусь, даже губы надуваются. Хотя, обычно мне удается держать лицо.
Мазнув по нему разочарованным взглядом, я устраиваюсь за рулем и проезжаю еще около километра без приключений. И встреваю еще хлеще.
«Только не плачь, только не плачь!», – повторяю я, как мантру, видя через зеркало, что следователь покинул свою машину.
Делаю глубокий вдох и опускаю стекло, готовясь к его очередному выпаду.
– Просто любопытно, – произносит он задумчиво. – Ты издеваешься?
– Похоже, что происходящее доставляет мне удовольствие? – огрызаюсь я, повернув к нему голову.
– Раньше ты как доезжала? – укоризненно, но спокойно уточняет он, наклонившись и положив ладони на крышу. – Батя на тракторе встречал?
– Раньше у меня была другая машина, – отвечаю я хмуро. – На которой я без проблем проезжала в любое время года.
– И что же с ней стало?
– Мне подарили эту и было грубо… – начинаю было я, но замолкаю. Какое ему до этого дело?! – Вы поможете или как? – спрашиваю я дерзко.
– Волшебное слово, – ехидно ухмыляется следователь.
– Вам придется, – растягиваю я губы в неискренней улыбке. – Вряд ли ваш начальник придет в восторг от отчета с пометкой «не смог проехать».
– Манерам тебя явно забыли научить, – хмыкает Карелин и отталкивается руками от крыши.
Он идет к своей машине, на ходу снимая куртку и кобуру, а я хмурюсь, наблюдая за его приготовлениями. Когда он возвращается и начинает руками раскачивать мою машину, говорю в окно:
– Сзади есть буксировочная петля.
– Ну давай воспользуемся, если хочешь, чтобы я улетел с обрыва и потащил тебя за собой. Это решит сразу все проблемы.
Я осматриваю очередной крутой поворот, на котором застряла, и мысленно соглашаюсь.
– Мне газовать или что? – бурчу я негромко, продолжая покачиваться в машине, как на волнах. Довольно приятно, хотя, уже слегка подташнивает.
– По команде. – Он еще какое-то время раскачивает автомобиль, а я потею от напряжения, зависнув ногой над педалью. – Жми!
Я поддаю газу и машина выныривает из вязкой грязевой жижи. Но самое прекрасное в этот моменте совсем другое. Футболка, джинсы и даже лицо следователя оказываются покрыты приличным слоем грязи. Так хорошо вдруг становится, что не могу сдержать блаженной улыбочки даже когда он подходит к водительской двери.
– Вам так идет, – говорю я душевно, положив ладонь на сердце.
– Вылезай давай, – неожиданно смеется он, а я растерянно хлопаю ресницами, поразившись, как сильно изменилось его лицо. Теперь он похож не на главного героя криминальной сводки, а на парня с обложки журнала о спорте. Как под гипнозом я выхожу из машины, неотрывно пялясь на него. И он будто нарочно задирает футболку, перекрутив ее чистой стороной вперед, и вытирает ей лицо. – Поменяемся тачками, так можно до рассвета упражняться, – говорит он, наконец-то прикрыв все свои кубики.
– Вы разрешите мне сесть за руль своей машины? – ошалело уточняю я.
– В отчете же не напишешь «зажал тачку», – хмыкает он, возвращаясь к первоначальному образу.
Он забирает из своей машины только кобуру с пистолетом, а потом разгоняется на моей так, что я боюсь упустить его на каждом повороте. Но за рулем полноприводного автомобиля с высоким клиренсом чувствую себя намного увереннее. И на этот раз до базы мы доезжаем без остановок.
– Женя! – ахает встречающая нас Анна. – Скорее в баню, скорее! – поторапливает она меня. – Пока не заболела! А это кто? – изумленно хлопает она ресницами, когда из машины выходит Карелин.
– Не поверишь, – хмыкаю я.
– Тот следователь? Какой интересный мужчина, – заговорщицки шепчет Анна, легонько подталкивая меня локтем.
– Я, вообще-то, помолвлена, – бурча я, прежде чем следователь подходит.
– Есть где умыться? – спрашивает он, поздоровавшись и представившись.
– Конечно, я покажу, – тараторит Анна, уводя его к главному зданию. – Помыться, правда, только в бане, у нас довольно скромно. Но приезжают в основном охотники, цены демократичные, всех все устраивает.
Я с тоской слушаю ее болтовню, пока они не заходят в здание. Что мне теперь со всем этим делать? Без папы это место будто потеряло душу. Да и уход требуется круглогодичный, мужчина нужен в штате, с руками и надежный. Михаил, младший брат Анны, отказался, местным доверия никакого, а нанимать управляющего мне попросту не на что: дохода база почти не приносит.
Понуро опустив голову, плетусь в баню.
Единственный адекватный вариант – продажа. Но я даже представлять не хочу, как сообщу об этом Анне.
Они с братом оказались на базе, когда ей было пятнадцать, а ему – девять. Мой дедушка приютил их, когда их папа, егерь из примыкающих к турбазе общедоступных охотугодий, внезапно скончался. Папе на тот момент было столько же, сколько мне сейчас, а меня самой не было даже в проекте. Куда я ее выставлю? Какое моральное право имею?
Ко всему прочему, Анна просто приятный человек. Она очень добрая и абсолютно безотказная. Улыбчивая, красивая, хозяйственная. Если папа был душой базы, то она, без преувеличения, сердцем. Но она не потянет.
Одна у меня была надежда, что Миша все же переедет. Он и без того довольно часто бывал тут, помочь моему папе и навестить сестру, но, похоже, в городе ему лучше. Он отслужил в армии, отучился на плотника и сейчас у него своя маленькая мастерская.
Так и не придумав ничего путного, но тщательно вымывшись и основательно прогревшись, я бегом припускаюсь к главному зданию, придерживая на груди банное полотенце. И чуть только влетаю в помещение, практически нос к носу сталкиваюсь со следователем.
Он отшатывается, и чай из дымящейся чашки, которую он держал на уровне груди, выплескивается прямо на него. Анна ахает, Карелин скрипит зубами, наверняка сильно обжегшись, а я морщусь.
– Простите, – произношу я виновато. – Я думала, вы уже в домике.
– Это заметно, – он окидывает меня выразительным взглядом. – Доброй ночи, – говорит Анне и выходит.
Нужно что-то менять. Если так пойдет и дальше, в отчете он напишет «сама виновата». Уверена, его оправдают.
Из плюсов – здесь просто нереально красиво. По-настоящему, без помпезности. Даже отсутствие как таковых благ цивилизации идет этому месту на пользу, а уж расположение – выше всяких похвал. Турбаза стоит прямо на берегу реки с неспешным течением, где в сезон вполне реально искупаться, с трех других сторонам окружена лесами, в которых можно поохотиться, имея на то документы, да и подъезд вполне сносный. И тишина.
Я с удовольствием завтракаю приготовленной Анной яичницей и смотрю сквозь панорамное окно теплой веранды на пестрый осенний лес, когда в столовую входит Евгения.
– Доброе утро, – говорит она негромко, держа в руках тарелку с точно такой же яичницей.
Вид имеет если не покорный, то покаянный. Вызывающая бордовая помада отсутствует, ресницы не накрашены, длинные волосы собраны в аккуратный пучок. На ней спортивные леггинсы и рашгард под горло, и если бы не их цвет (светло-серый), она бы здорово походила на пантерку. Фигурка у нее что надо. В башке вот только опилки.
– Доброе, – отвечаю я ей скупо и возвращаюсь взглядом к тарелке.
– Когда мы пойдем на место, где нашли папу?
Я опускаю вилку и раздраженно смыкаю зубы. Теперь она будет щелкать у моего носа воображаемым кнутом?
Я двигаю челюстью, унимая внутреннего беса, скашиваю взгляд и интересуюсь:
– Доесть можно?
– Я не к тому, что нужно все бросить и нестись туда сломя голову, – поясняет она без гонора, чем, признаться, удивляет. – Просто хотела узнать, есть ли какой-то конкретный план действий.
– Завтракаем и выдвигаем, – отвечаю я спокойнее и киваю на лавку напротив. – Рассказывай.
– Почему я пытаюсь лбом пробить стену? – хмыкает девчонка, устроившись напротив. – Это просто. На папе были кроссовки.
– Аргумент, – киваю я на серьезной мине, а она сначала закатывает глаза, а потом наклоняется в бок, заглядывая под стол.
– Вот вы, – говорит она, распрямившись. – Почему не в кроссовках?
– Они грязные, – намерено провоцирую я ее. Понял уже, к чему подводит. Мысль, кстати, дельная.
– Но высокие ботинки вы с собой все же взяли. Потому что прекрасно знали, куда едете. А что, если человек местный, ему должно нравиться выколупывать из себя клещей? Напомню, лето было, самый пик.
– Допустим, обычно он выбирал адекватную лесным прогулкам обувь. Что с того? Это не говорит о том, что в тот день он не решил обуть кроссовки.
– А что вы скажите о том, что я их не нашла? Ботинок вообще нет на базе. Не слишком ли это странно?
– Странно сначала тыкать и посылать на три буквы, а потом изображать вежливость, – отмечаю я невзначай.
– Комментария по делу не нашлось? – спрашивает она насмешливо, опуская в рот кусочек яичницы и озорно сверкнув глазищами.
Нафига ей вообще их красить? И без того на пол лица. И ресницы длинные, темные от природы.
– Ботинки пришли в негодность, – пожимаю я плечами. – Он их выкинул. Новые тут прикупить негде, а ходить до момента, когда можно будет отправиться в город, в чем-то надо.
– Да они неубиваемые, – бурчит Евгения. – Но, в целом, подходит. Об этом я не подумала, – отвечает она неожиданно, а в моем сердце вспыхивает огонек надежды, что я покончу с этим театром абсурда еще до обеда.
– Это все? Кроссовки?
– Нет. Точнее, не совсем, – не очень уверенно отвечает Евгения. – Я и так крутила, и эдак… все никак понять не могу, как это случилось. Нелепица какая-то. Если упростить терминологию, в отчете патологоанатома сказано, что сначала он повредил щиколотку, затем скатился вниз по склону, упал в воду виском на острый камень, от чего и скончался. Верно поняла?
– Полагаю, ты консультировалась, – отмечаю я с ухмылкой.
– Да, но подтвердите, вдруг мой источник был неправ или упустил что-то важное?
– Прав. Именно так там и указано.
– Я пытаюсь это визуализировать и ничего не получается. Ну, стоит себе человек на берегу. Потом вдруг – бах – подвернул ногу. Да так сильно, что не просто осел на камни, а покатился вниз. Как так? Не сходится.
– С чего ты взяла, что он стоял? Он мог идти вдоль берега. Или даже бежать.
– Зачем бежать вдоль каменистого берега? – хмурится Женя.
– Без понятия. Гадать можно до бесконечности. Камер нет, свидетелей нет, факт, что человек, не прикованный к инвалидному креслу мог побежать остается незыблемым.
– Ну например? – не унимается настырная.
– Могло привидеться что-то в воде, – прикинув варианты, выдаю я. – Тонет кто-то. Нужна помощь и быстро. Никто не всплывал дальше по течению?
– Я о таком не слышала, – бормочет она, таращась на меня во все глаза. – Ладно, хорошо, – принимает, тряхнув головой. – А камень? Откуда в воде взялся острый камень? Я отлично знаю этот берег реки, сейчас отмель, сами увидите, что все дно устлано крупными и абсолютно гладкими камнями.
– Откуда угодно, – развожу я руками над столом. И привожу пример, вовремя сообразив, что такой ответ ее точно не устроит: – Тут часто бывают туристы. Кто-то мог сбросить один или несколько камней с берега в воду. Просто так, по приколу, посмотреть, как поднимается столб брызг. Или в исследовательских целях. Вернуться через год и проверить, как природа его видоизменила.
– Один. Такой камень там всего один, – говорит она глухо. – И именно на него папа упал. Виском. Какова вероятность?
– Мала, но она есть. И она подтверждена заключением патологоанатома, – продолжаю я гнуть свою линию.
Вроде бы даже успешно: Евгения замолкает и начинает кушать. Только вот почему-то внутри меня самого засело какое-то скверное предчувствие.
Когда выдвигаемся на место обнаружения тела, я ловлю себя на том, что смотрю не по сторонам, а на нее. Стоило только зайти в лес, как ее повадки изменились. Она двигается, как кошка! Плавно и расслабленно, но это лишь видимость: все ее органы чувств обострены. Я отмечаю, как она чутко ловит звуки, иногда поднимает взгляд к кронам деревьев, и когда я смотрю туда же, вижу птицу или сумасбродную белку, мельком. Но она – слышит. Это прикольно. И совсем не подходит под определение избалованной городской девчонки, которое успело сложиться.
– Часто тут бываешь? – спрашиваю я в продолжении собственных мыслей.
– Любую свободную минуту, – со слабой улыбкой отвечает Евгения. – До папиной смерти. Теперь как-то… не то.
– Понимаю, – отвечаю я серьезно. – Чем занимаешься?
– Как это связано с расследованием? – немного кокетливо интересуется Евгения, мельком взглянув на меня.
Мои губы неосознанно растягиваются в улыбке. Подловила.
– Никогда не знаешь наперед, – отвечаю я деловито.
– Я ландшафтный дизайнер, – удивляет она ответом. – Хочу когда-нибудь открыть свою фирму, но пока не накопила достаточно.
– Зачем тебе копить? – вырывается из меня.
– Кому-то, может, и нравится сидеть на шее у родителей, – пожимает она плечами, – но не мне. К тому же, всем что имеет моя мама принадлежит отчиму, а он и без того сделал слишком многое для меня.
– Здоровая позиция, – произношу я с уважением.
– Что? Не ожидал? – ухмыляется дерзкая девчонка.
– Учитывая, каким образом я тут оказался, нет, – признаю я. – Не ожидал.
– Мне пришлось, – морщится Женя. – И извини за это. Я вполне могу представить, каково это – работать под давлением начальства.
– Приходилось прогибаться?
– В какой-то степени, – отвечает она пространно и замыкается в себе, а я отмечаю, как она машинально покручивает обручальное кольцо. Похоже, там не все так гладко. Но эта информация точно лишняя.
Дальнейший путь до нужного места мы преодолеваем в молчании, но оно, странным образом, абсолютно не напрягает. Дышится легко, выбранный Евгений маршрут ощущается приятной прогулкой, и хоть мы периодически отклоняемся от курса, я убежден, что неспроста: она знает эти места и отлично ориентируется. Немного напрягает усиливающийся дождь, но, похоже, лишь меня: чуть только начал накрапывать, Евгения загадочно улыбнулась. И только у самого берега я понял, почему.
Я никогда особенно не любил подобный отдых, предпочитая комфортный отель и морское побережье, но природа края завораживает. Равнодушным остаться невозможно, особенно сейчас, по осени, когда листья на деревьях окрашены в красный и все оттенки золота. И едва мы выходим к реке, я понимаю, что значила ее улыбка.
Каждый камень отмели, намокнув, приобрел свой цвет. Будто россыпь разноцветных изумрудов, никогда ничего подобного не видел. Нереально. Но, сука, смотреть надо было под ноги!
– Стой! – выкрикивает Женя, когда я уже занес ногу и перенес на нее вес тела.
Дальше либо шаг на свернувшуюся клубком змею, либо плашмя на нее же. Но Евгения реагирует молниеносно. Она хватает меня за плотную хлопковую куртку и со всей имеющейся в ней силой дергает на себя. Мы оба падаем на спины и кажется, до кучи я сильно задеваю ее локтем.
«Ну и кто тут городская девчонка?», – злюсь я на себя, перекатываясь на бок.
Приложился о камни я конкретно, но, к счастью, не головой. А вот Женька, получив от меня ускорение, даже вдохнуть полноценно от боли не может.
– Черт, прости, – выдыхаю я с досадой.
Женя скрючивается и толкается лбом мне под ребра. Ее кулаки сжаты, но она по-прежнему не издает ни звука. И не дышит.
– Жень, – зову я ее негромко.
Прикидываю расположение камней, на которые она упала и опускаю ладонь на ее копчик, сообразив, что именно им она и ушиблась сильнее прочего. Хоть как-то пытаюсь унять ее боль, и когда она делает шумной вдох, понимаю, что и сам задержал дыхание в ожидании.
– Фух… – бормочет Женя и садится, морщась. – Щитомордник! – гневно тыкает она пальцем в сторону уползающей, к счастью, в противоположном от нас направлении змеи. – Ядовитый!
– Виноват, – соглашаюсь я без раздумий. – В свое оправдание могу сказать, что первые тридцать лет своей жизни провел довольно далеко отсюда. Там таких видов не было.
– Почему переехал? – интересуется она вскользь, поглаживая ушибленные места.
– У мамы астма. Было совсем не очень в последние годы. Они с отцом случайно оказались в этих краях, ей неожиданно стало намного лучше.
– Ты живешь с родителями? – уточняет она, пытаясь не улыбаться.
– Нет, – ехидничаю я, а она все-таки прыскает и отворачивается, пряча улыбку. – Все переехали, – поясняю я уже нормальным тоном. – Я, брат с семьей, дядя.
– Ого, – искренне поражается она. – С размахом. Вы очень близки, да?
– Какое отношение это имеет к делу? – нагло хмыкаю я, а она в очередной раз закатывает глаза и поднимается первой.
Я смахиваю с лица капли и встаю рядом с ней, осматриваясь. Дождь все накрапывает, что несколько затрудняет задачу, но возвращаться только из-за погодных условий не хочется.
Сначала я осматриваю саму отмель, теперь уже осторожно пройдя по каменистому берегу к склону. Действительно, большая часть камней имеет сглаженную форму, но если посмотреть чуть дальше и левее, то видны и аналогичные тем, на которых я стою.
– Смотри, – показываю я Жене направление, а она морщит нос и бурчит:
– Да вижу я. Когда была тут в последний раз, вода еще так далеко не ушла. Наверное, в самом деле кто-то набросал. Они все примерно равноудалены от берега. А этот… не знаю. Рука соскользнула.
«Только один у берега, прямо под головой погибшего, да еще и точно в височной области, – размышляю я про себя. – Это действительно странно. И вовсе не потому, что эта заноза не такая уж и заноза, если хоть немного с ней пообщаться».
Я оборачиваюсь на лес и высматриваю дерево, при попытке залезть на которое не опозорюсь. Нахожу отличную сосну, до нижних ветвей которой смогу дотянуться с прыжка, после чего оставляю Евгению смотреть на «убийцу» ее отца. Лично я хочу посмотреть на все свысока.
– Мирон?.. – не обнаружив меня рядом, растерянно бормочет Евгения и вертит головой.
– Тут! – отзываюсь я, повиснув на ветке.
– Однако, – брякает она, когда я, подтянувшись, закидываю на ветвь ногу. – А зачем?
– Похвастать, что умею лазать по деревьям, – иронизирую я.
Женя высокомерно фыркает и идет к дереву, по которому я продолжаю взбираться. По пути поднимает приличных размеров ветку, волочит ее за собой. Затем проставляет к стволу, который я обнимаю, как коала. Поднимается и дотягивается до той же ветви, что и я с земли. Задирает ногу и ловко взбирается на дерево.
– Пытаешься меня впечатлить? – посмеиваюсь я.
– Получается? – дерзко осведомляется Евгения, задрав голову.
Я беззвучно ржу и лезу дальше. Когда достигаю приличной высоты, дожидаюсь Евгению и отодвигаю ветвь, мешающую обзору.
– Это еще что за фигня? – озадаченно хмурится она. – Ты же видишь? Скажи, что ты тоже видишь.
– Если ты о том подозрительном участке берега метр на метр, явно выделяющегося на общем фоне, то да. Вижу.
– Идеи? – спрашивает она, а я вздыхаю:
– Мангал?
– Сам-то себе веришь? – ворчит она.
Я поворачиваю голову и почти сталкиваюсь с ней нос к носу.
– Нет, – отвечаю я коротко, а она роняет взгляд.
– Вот то-то и оно…
Посмотрев вниз еще внимательнее, я отмечаю несколько углублений, из которых, вероятно, и были изъяты камни для подозрительного участка. А те, что были на их месте, по-видимому, и оказались в воде. Какая-то шизофреничная многоходовочка. Или, как подсказывает нутро, сокрытие реального места гибели мужчины.
– Давай-ка спускаться, – говорю я, сделав несколько фотографий на мобильный. – И осторожнее, все скользкое. Еще одного несчастного случая мне только не хватало.
Настроение дерьмовее некуда. Все это может быть случайностью, все может иметь объяснение, но теперь я просто обязан проверить. То есть, позвонить шефу, доложить об обнаруженных странностях и попросить прислать сюда еще и следователя-криминалиста. И если тот ничего не найдет, об этом случае молва по управлению гулять будет еще долго. Но это – херня. Пусть коллеги упражняются в остротах, мне не жалко. Погано то, что я невольно подселил в голову Жени еще большие сомнения. И вот это действительно может стать проблемой.
Ее нога вдруг соскальзывает с ветки, я дергаюсь и поднимаю руки, готовясь ловить, но ей удается удержаться.
– Осторожнее! – прикрикиваю я таким грубым тоном, что у нее надуваются обидой губы.
– Злись сколько угодно, – шипит она дикой кошкой. – А поработать все равно придется.
Злость – плохой советчик. Ее движения становятся резкими, она пытается спуститься быстрее и в какой-то момент крайне неудачно ставит ногу. Мимо ветки.
Женя взвизгивает и, сорвавшись, падает спиной назад, в противоположную от меня сторону. К счастью, она еще достаточно высоко. Я успеваю переместиться в нужную точку и поймать ее, как невесту.
«Чужую невесту», – напоминаю себе, залипнув на ее карих, с медовым оттенком, глазах.
– Спасибо, – лопочет она и первой отводит взгляд.
Я аккуратно ставлю ее ноги на землю и проскальзываю ладонью по спине, прежде чем убрать руку.
– Я люблю свою работу, – пытаюсь я объяснить свою раздражительность. – И улики. Их – особенно. Но эта странность может и не иметь отношения к гибели твоего отца. Достаточно одного шизика, Жень. Или ребенка в сопровождении взрослого, у малышни обычно куча гениальных и одним им понятных идей.
– С последним согласна, – тихо фыркает Женя и улыбается. – У тебя есть дети? – спрашивает она, а потом морщится: – Забудь.
– У меня два пятилетних племянника и одна одиннадцатилетняя племянница. А еще, святая уверенность в том, что правила придумали не зря.
– О чем ты? – приподнимает она густые аккуратные темные брови.
– Нам не разрешают вести дела, связанные с близкими. Это неэффективно.
– Ясно… Наверное, при обычных обстоятельствах, это действительно так. А когда приходится доказывать факт наличия этого самого дела… – она лукаво ухмыляется и легко похлопывает меня по плечу, прежде чем отойти к странному участку берега. Добавляет по пути: – Поборюсь. Что мы будем с этим делать? – спрашивает она спустя несколько секунд, имея в виду подозрительные камни.
– Мы – ничего. Веди меня к зачаткам цивилизации, нужно сделать звонок.
Когда обрисовываю Некрасову свою находку, чувствую себя в шкуре Евгении. И по тому, как шеф набирает воздуха перед ответом, понимаю, что свое видение придется отстаивать.
– Карелин, я тебя за каким хером туда послал? – рявкает Андрей Саныч. – Чтобы ты магические символы искал? А ты в курсе, что основная религия у местных – шаманизм? Что это может быть частью какого-то ритуала, например?
– Перетаскивание камней? – с сомнением уточняю я.
– Да черт их знает! – орет Некрасов, срываясь на хрип. – Ты понимаешь вообще, какие ресурсы надо бросить на то, чтобы поковырять эти чертовы камни, Мирон?
– Есть и другой путь, Андрей Саныч. Я в отпуске. Следов насильственной смерти нет. А значит, я могу смело поковырять их сам, набрать банку земли и отвезти ее в частную лабораторию, – раскладываю я ситуацию. – И когда подтвердится наличие крови, Евгения сдаст образец ДНК для сравнения. Подтвердится и родство. И вот тогда это уже будет дело. Только с уликами, собранными не по протоколу, нас разнесет любой адвокат. И оно вряд ли дойдет до суда.
– Да откуда в тебе эта святая уверенность?! Ты ставишь под сомнение компетентность и участкового, прибывшего на место, и патологоанатома, выдавшего заключение. И все из-за чего? Из-за кроссовок и нагромождения камней?
– Андрей Саныч, нутро горит, – отвечаю я с запалом. – Чувствую я, понимаете? Фотографии – ничто. Это видеть нужно, своими глазами. Приезжайте на выходные, тут еще четыре дома свободно. Я вам гарантирую, у вас ни тени сомнения не останется.
– Верится с трудом, – с неудовольствием отвечает шеф, но на счет командировки, как мне кажется, раздумывает всерьез. Заядлый рыбак он у нас. – Так, зубы мне не заговаривай, – опомнившись, вновь гневается шеф. – Выйди в народ. Если не часть ритуала – пришлю тебе криминалиста.
– Я не пойду, – выталкиваю я из себя через силу, предвкушая бурную реакцию на неповиновение.
– Карелин, мать твою! Ты совсем оборзел?!
– Никак нет, Андрей Саныч, – отвечаю я спокойно. – Если было совершено убийство, то под подозрением автоматом все, в том числе местные. И своими вопросами я могу подтолкнуть злоумышленника на совершение противоправных действий с целью сокрытия предшествующих. А тут гражданская, которую, позволю себе напомнить…
– Затухни, – бурчит шеф, а на моих губах появляется ухмылка. – Лучше бы сам поехал, один геморрой от тебя вечно! Ладно! Малинина отправлю. Вечером будет. С рассветом на место, сразу после – оба обратно!
– Мне логичнее дождаться результатов здесь, – снова перечу я, а Некрасов слышно скрипит зубами. – Логично, Андрей Саныч, сами знаете, – повторяю я деликатно. – И я в отпуске. По большому счету, могу быть где угодно.
– Уверен, что будет куда из него выходить? – кровожадно интересуется шеф и сбрасывает вызов.
– Последнее явно было лишним… – бормочу я, почесывая затылок. Кто меня за язык тянул?
Я стаскиваю потную футболку и тянусь руками к ширинке, когда под приоткрытым окном со стороны улицы раздается слабый хруст. Вытащив ремень из камуфляжных брюк и громко брякнув пряжкой ремня, я с ухмылкой подхожу к окну и резко распахиваю его, выныривая на улицу. Пытающаяся слиться со стеной Евгения морщится и понуро опускает плечи.
Я складываю ремень вдвое, беру его в обе руки и щелкаю им, сначала сведя, а потом резко разведя руки в стороны.
– Намек уловила? – уточняю я, дотянувшись ремнем до ее любопытного носа.
– Уловила, – вздыхает заноза и косится на меня. – Ты правда сделал бы это?
– Высек бы тебя? – Я растягиваю губы в блаженной улыбочке. – С удовольствием.
– Охотно верю, – кривляется Женя и отходит от меня подальше. – Я о том, что ты говорил. Про банку и частную лабораторию. И ДНК. Думаешь, папа погиб на том месте, да?
– Пока это лишь предположение. Которое нужно либо подтвердить, либо опровергнуть.
– И жить дальше, – с печальным смешком добавляет она, вновь касаясь большим пальцем правой руки своего кольца.
– Тебя заставляют? – не выдерживаю я. Киваю на ее руку. Женя так широко распахивает глаза, что я чувствую себя идиотом. – Забудь, – слабо морщусь и вылезаю из окна.
– Не заставляют! – отвечает она громко. – Просто… Пришлось шантажом выпрашивать содействия.
– В смысле? – снова высовываюсь я из окна, упершись ладонями в раму.
Взгляд Жени проскальзывает по моему телу, после чего она устремляет его в сторону. Даже голову повернула, хотя наверняка все еще видит меня боковым зрением. Это так забавно, что я поигрываю грудными мышцами, смущая ее до такого состояния, что она просто закрывает глаза и быстро отвечает на поставленный вопрос:
– Сказала, что свадьбы не будет, пока я не выясню правду. Отчим позвонил знакомому, тот другому знакомому, ну и… тебя выдернули из отпуска.
– Выгнали в отпуск, – поправляю я.
– Ты взял отпуск, чтобы поработать? – она шокировано распахивает глаза и поворачивает голову, уставившись на меня.
– Ключевое слово – выгнали. Дела нет, расследовать официально нечего.
– Теперь ясно, – морщится Женя. – Так что теперь? Криминалист приедет?
– К вечеру. Чем тут можно заняться? Я начинаю сходить с ума, если ничего не делаю.
– Охота, рыбалка, – пожимает она плечами.
– Рыбалка – это как раз про ничегонеделание, – прыскаю я. – И хоть стрелять я люблю, охоту на дух не выношу.
– Серьезно? – удивляется и одновременно радуется Женя. – Я тоже!
– Любишь пострелять? – переспрашиваю я, оставаясь невозмутимым, но внутри меня кто-то громко томно вздыхает.
– У меня есть свое ружье. Со всеми разрешениями, – хвастает девчонка. – Я отлично стреляю.
– Не лучше меня, – хмыкаю я нагло.
– Спорим? – дерзко вскидывает она подбородок, а в ее глазах разгорается огонь азарта.
– На что? – хищно сощуриваюсь я.
Женя с блуждающей улыбкой поднимает взгляд к небу и притопывает ногой, раздумывая.
– Кто проиграл – купается в реке, – выдает она спустя несколько секунд. – Встречаемся через пять минут у колодца.
– Принято, – подмигиваю я ей и скрываюсь в домике.
В крайне воодушевленном состоянии я переодеваюсь и беру ружье, которое прихватил на всякий случай. Раз за разом представляю, как она визжит, выныривая из ледяной воды. Сколько там сейчас градусов? Вряд ли больше пятнадцати. Это будет весело.
На обозначенное место подхожу вторым. Окидываю взглядом ее ружье и насмешливо хмыкаю:
– Итальянское. Губа не дура.
– У папы было, как у тебя, – грустно улыбается она, уставившись на моего монстра отечественного производства. – Но мне с ним тяжело управляться. Под рост и комплекцию не подходит.
Со своим она смотрится ахренительно. Без преувеличения. Идеальные пропорции в обоих случаях, полная гармония. Я снова залипаю, пока она не произносит иронично:
– Затоплю-ка я, пожалуй, баню. Не хочу, чтобы мой единственный шанс разобраться слег со страшным недугом под названием простуда.
– Хо-хо-хо, – ржу я, а она, вздернув нос и лукаво сверкнув глазищами, уходит в сторону бани.
Хороша. Хороша, чертовка!
Жду ее у бани. Когда из трубы появляется дымок, она выходит.
– Сейчас затравка прогорит, добавлю дров и пойдем, – сообщает она, топчась на месте. – Кстати, о ритуале… – Я вскидываю брови, а она пожимает плечами: – У тебя громкий динамик, а тут тишина.
– Так что с ритуалом? – осуждающе покачав головой, спрашиваю я.
– Я о таком не слышала. В селе живет потомок настоящего шамана, Айдар. Он часто тут бывал, много рассказывал. Иногда так называемые места силы обозначаются пирамидами из небольших камней или одним большим камне, но вот так, как на берегу – это глупость. Просто поменяли одни камни на другие.
– Может, была как раз пирамида? – предполагаю я. – Но кому-то помешала и этот некто сбросил все верхние камни в воду.
– Может, – вынуждено соглашается Евгения. – Правда, раньше ее там не было и почему вдруг это место обрело силу неясно, но в целом – может. Только вот нутро несогласно, не так ли?
– Такое случается. Увлекаешься, видишь знаки там, где их нет.
– А ты увлекся? – спрашивает она, прямо посмотрев мне в глаза.
– Пожалуй, – отвечаю я предельно откровенно. И кажется, мы говорим уже не о деле. Я так точно.
– Спасибо, – возвращает она меня в реальность. – Приятно знать, что хоть кто-то не считает мои доводы чушью. Посмотрю, как там баня.
Она скрывается за дверью, а я зачерпываю холодной дождевой воды из стоящей рядом железной бочки и умываюсь. Помогает слабо, но в мозгах немного проясняется.
На прямой вопрос она уже ответила – замуж она собирается по доброй воле. По любви. Какое я имею право вмешиваться? Да и проблем от этой связи будет больше, чем профита. Красивые девочки всегда возвращаются к богатеньким бывшим. Плавали, знаем. И заморочек на работе не избежать. Уволить не уволят, но и нормальных дел мне больше не видать.
Однако, все доводы разума разбиваются вдребезги, когда я наблюдаю, как она умело заряжает и вскидывает ружье. Внутри аж все замирает. Это красиво. Клянусь, ничего прекраснее в жизни не видел. И если у брата яйца от счастья звенят, когда его жена начинает петь, то это – мой момент абсолютного забвения.
Десять мишеней, десять выстрелов. Она очень хорошо справилась. Не идеально, но близко к этому. И по ее довольному лицу я понимаю, что самое время проиграть. Пусть порадуется. Да и мне взбодриться в речке точно лишним не будет.
– Рекомендую пока побегать вдоль берега, – говорю я с ухмылкой, а она пренебрежительно фыркает.
– Меньше разговоров, больше дела, подполковник, – парирует она дерзко.
Десять мишеней, девять идеальных выстрелов. На десятом я лажаю, а она, вдруг рассердившись, бьет меня ладонью по спине и возмущается:
– Это нечестно! Зачем поддаваться?!
– Да я не поддавался! – заверяю я, вытаращив глаза, и пытаюсь не смеяться.
– Я слепая, по-твоему?! Как ты… как ты вообще это сделал? Очуметь… Стреляй еще, – хмурится она и требовательно скрещивает руки под грудью. – Последний выстрел, и чтобы на этот раз по-честному.
Я вскидываю ружье, глядя на нее, и стреляю в сторону. Откровенно понтуюсь, если начистоту. Ни в жизнь бы не попал, если бы не сделал выстрел в нужном направлении последним и хоть на миллиметр сдвинулся с места. Но, цель достигнута. У Жени, смотрящей на мишень, отваливается челюсть.
– Да так не бывает, – ошалело и немного нервно смеется она и накрывает глаза ладонью. – Фокусник, блин. Ладно, это реально круто. Я в шоке.
– Я вижу, – улыбаюсь я. – Но нечестно было не предупредить, что я занимаюсь стрельбой с девяти лет. Так что купания отменяются. А вот в баньку бы я сходил, раз уж натопила.
– Ну, нет, – артачится настырная. – Я свое слово держу. Пошли. Мастер спорта?
– Ага. Из пистолета Макарова.
– Ни разу не стреляла из пистолета, – говорит Женя на ходу. – Наверное, совсем другие ощущения.
– Однозначно, – отвечаю я коротко, засунув поглубже рвущееся с языка «могу научить» и прочие интригующие только меня предложения. И продолжаю заниматься этим до самой реки, хотя она явно ждала продолжения беседы и видно, что немного огорчилась, когда я заткнулся.
– Так, ну что, – резко выдыхает Женя, сняв кроссовки, в которые, как и я, успела переобуться, и встав у края помоста.
«В одежде?», – думаю я кисло.
– Дерзай, – подбадриваю я ее. – На счет три.
– Раз, – произносит Женя и в следующую секунду спрыгивает с помоста.
В момент, когда она погружается в воду, у меня замирает сердце. А когда темная водная гладь перестает пениться, а она не выныривает, останавливается. И это ни хрена не весело.
Мгновенно скинув кроссовки, я солдатиком прыгаю в воду и достаю ногами до каменистого дна. Открываю глаза и мысленно подгоняю мешающие обзору пузырьки воздуха. Кружа вокруг своей оси и пытаясь удержаться под водой, шарю руками почти в полной темноте, но так и не нахожу ее, когда грудь начинает раздирать от желания сделать вдох.
Вынырнув, я вновь набираю воздуха и в этот момент вижу пузырьки на поверхности в полутора метрах от себя. Рванув в том направлении, я хватаю уже обмякшую Женю со спины и выталкиваю на поверхность. Быстро достигаю помоста, поднимаю ее и выпрыгиваю сам.
Меня трясет. От холода, от адреналина и, как ни прискорбно, от страха. К счастью, это не мешает мне действовать. Припав на одно колено, я укладываю ее сверху, в надежде, что вода вытечет. Сую пальцы ей в рот, проверяя, свободны ли дыхательные пути, пытаюсь нащупать пульс и принимаю решение о необходимости экстренной сердечно-легочной реанимации.
Момент, когда из ее рта выплескивается вода, навсегда останется в моей памяти. Я с надрывом выдыхаю, быстро переворачиваю ее на бок и сгибаюсь над ней пополам, накрывая собой.
Женя сначала кашляет, а потом начинает плакать навзрыд. Хрипло и так жалобно, что мое сердце сморщивается.
Это моя вина. Она умерла из-за меня! Из-за моих тупых понтов! О чем я вообще думал?!
– Прости меня, – бормочу я, все еще приходя в себя.
Вроде отпускает, но трясти начинает только сильнее. Женя вцепляется в меня своими ледяными руками, а когда я поднимаю ее, обхватывает мою шею и утыкается в нее носом, продолжая громко истерично плакать.
– Все хорошо, – наговариваю я и несу ее в баню. – Все хорошо, ты жива, все в порядке. Ребра болят? Жень?
– Грудь горит, – через всхлипы сипит Женя. – Там… Ноги свело. Обе-е-е… – хнычет она протяжно.
В бане я открываю парную, чтобы в предбаннике стало теплее. Сажусь с ней на лавку и укрываю ее двумя большими банными полотенцами. Сижу, покачиваюсь, как китайский болванчик. Как когда нянчил племянников. Поглаживаю ее по спине и воспроизвожу белый шум, пока нас обоих не перестает колошматить.
– Почему ты извинялся? – шепчет Женя. – Не хотел меня спасать, но в последний момент передумал? – она тихо хмыкает, намекая на шутку.
– Потому что дебил, – приглушенно рычу я. – Этого вообще не должно было произойти. Нужно было сказать, что шансов выиграть спор у тебя нет.
– Какая ерунда… ты же не толкал меня, я сама. Слабоумие и отвага. – Теперь хмыкаю я, а Женя вздыхает. – Ты спас меня больше раз, чем я тебя, – говорит она завистливо и целует меня в щеку. Точнее, прислоняется к моей щеке губами и носом и долго не отстраняется. А я прикрываю глаза и пытаюсь запомнить, как это, когда они теплые. Когда живые. – Спасибо тебе, подполковник. Больше никогда не буду с тобой спорить. Я умерла, да?
– Если пульс и был, я его не нащупал.
– Я умерла… – растерянно бормочет Женя. – Это страшно. А ведь я даже не успела тебе сказать, что в сейфе нет папиного ружья. Думала, потом скажу, после того как подурачимся с этим стрельбищем. А потом могло и не быть.
Она едва говорит. То шепчет, то сипит. Если бы она не была так близко, я бы, наверное, не услышал. И уж точно не прочувствовал ее оторопь. Это и в самом деле страшно. Я перестремался конкретно, не помню себя в подобном предобморочном состоянии.
– Нет ружья? – спрашиваю я, заполняя паузу.
– Нету… Мне с вещами не отдали, я решила, оно в сейфе. А он один на все, мое рядом. Столько воспоминаний, я не решалась… до сегодня.
– Я тебя услышал. А теперь услышь и ты меня. Я несу тебя в дом, ты переодеваешься в сухое, собираешь немного вещей, и мы едем в ближайшую больницу.
– Что? Зачем? – пугается Женя. – Я в порядке, только дерет все в груди, но это же пройдет, правда?
– А если я тебе ребра сломал? Или еще какая херня… Нет, не спорь даже. Нужно убедиться. Передам тебя в руки профессионалов, вернусь сюда и дождусь криминалиста. Ты ничего не упустишь.
– Я поеду, но при одном условии, – говорит она, отведя взгляд.
– Я смотрю, ты прям мастер шантажа, – я недовольно кривлю губы.
– Да нет, просто… не хочу ничего упустить, понимаешь? Это слишком важно для меня.
– Давай чуть больше конкретики.
– Не докладывай о происшествии. Меня депортируют силой, – морщится Женя и преданно заглядывает мне в глаза. – Обещаю, больше никаких сумасбродных поступков.
– Обещаешь? – хмурюсь я.
– Честное пионерское, – заверяет Женя, хлопая длинными ресницами.
Ну вот как тут не поверить?
– Ты, пионерка, – шикаю я на нее, а она изворачивается и снова припадает к моей щеке, прошептав:
– Спасибо…
Несколько напрягает огромный камень на ее помолвочном кольце, впившийся мне в шею, но диагноз можно ставить и без поездки в больницу.
Я официально поплыл. Надеюсь, не кверху брюхом.
С рассветом, на пару с криминалистом, выдвигаемся на место обнаружения тела. Сергей Малинин поглядывает на меня такими хитрющими глазами, что я заранее предвкушаю, какие разговоры пойдут по управлению. Но его настрой резко меняется, когда на берегу он поднимает в воздух квадрокоптер.
– Весьма любопытно, – констатирует он, посадив «птичку». – Да епрст, – кривится криминалист, убрав несколько камней с подозрительного участка и копнув землю. – Зелено тут у вас.
– Кровь? – уточняю я.
– Походу, – бубнит Сергей себе под нос. – И сравнить не с кем. То круги вокруг да около нарезает, а как реально дело пошло – хвостом крутанула и вспоминай, как звали. Бабы…
Я только руками развожу, мол, а что поделать. Самого аж выкручивает. Как она там? Все ли в порядке? И позвонить тянет, и рано еще. Написать вроде можно, но вдруг разбужу? Тоже не дело.
– Она расческу оставила, – говорю я заранее заготовленную фразу. – Можно взять образец, чтобы не стопориться. С устного разрешения. Потом уже подпишет бумажки.
– Давай, – без энтузиазма отвечает Малинин. – Надень перчатки, помоги камни снять.
Вообще, Серега – профи. Из всех наших криминалистов он самый дотошный, и сегодня я лишний раз убеждаюсь в этом. Оформляет – не подкопаешься. Все по баночкам, все по пакетам, все промаркировано и отснято четко по протоколам. Не ленится копнуть и рядом, что дает свои плоды: задолго до лаборатории понимаем, что нашли место смерти. Надо подтвердить, но и без того очевидно, что у мужчины было два ранения. В височной области, что подтверждено фотографиями, и в районе голени. Положение тела при падении неизвестно, в отчете патологоанатома ни слова, так что о локализации второго пока приходится только догадываться. Но факт его наличия открывает новые двери в расследовании.
Малинин также берется за опровержение утверждения, что место обнаружения является местом смерти. Делает фотографии склона, измеряет его угол и все перепады высот. Позже в спокойной обстановке высчитает скорость падения и возможные траектории и наверняка разнесет вдребезги заключение участкового. Но тут пока без претензий: каждый работает согласно своей компетенции.
О чем это говорит мне? Что пора точить вилы.
То, что патологоанатом скрыл следы – железобетонно. Конечно, придется дождаться официальных результатов экспертизы, прежде чем наезжать, но одно то, что в его отчете недостает такой детали как факт перемещения уже мертвого тела говорит о многом. Его рыльце точно в пушку, и лучше бы мне проверить догадку до того, как Женя вернется на базу.
– Так, я закончил, – сообщает Малинин. – Ты несешь банки с землей и булыжник.
– Понял, – коротко отвечаю я.
Да, тот самый камень-убийцу он тоже решил прихватить. В отчете патолога есть на удивление подробное описание полученной раны (что несколько настораживает), плюс фотографии участкового и заключение прибывшего на место обнаружения сельского медика. В общем, проверять нужно все и досконально.
Едва оказываемся в зоне действия сети, мне приходит сообщение. Аж зудеть все начинает от желания прочитать его, но, руки заняты. Сначала провожаю в путь криминалиста, смиренно дохожу до домика и сдавленно ржу, прочитав послание от Евгении:
«Ну?!».
«Гну», – отвечаю я с ухмылкой и расслабленно растягиваюсь на кровати.
«Криминалист приехал? Вы были на берегу?», – допытывается она, а я пытаюсь угомонить взбеленившееся вдруг сердце.
«Сначала ты», – отвечаю я через минуту.
Женя сразу же перезванивает и шипит:
– Твоими стараниями мне сделали даже то, что не нужно. Аж КТ головного мозга. Электро-чего-то-там, ЭКГ, рентген и выкачали пол-литра крови.
– И?
– Ребра целы, все показатели в пределах нормы.
– Для здорового человека или для утопленника? – уточняю я.
– Не придирайся, – отмахивается Женя. – По крови результатов еще нет, врач сказал, с обходом.
– Девушка, можно потише, пожалуйста?! – доносится до меня возмущенный женский голос.
– Ой, да что вы говорите? – язвительно пищит Женя мимо трубки. – Что вы мне ночью сказали, когда я попросила храпеть хотя бы в стену?
– Хамка! – отвечает ей женщина.
– Хватит собачиться, дайте поспать… – стонет третья женщина. – Можно же в коридоре поговорить, правда?
– Спать она сегодня тоже в коридоре будет? Капельница у меня! – огрызается Женя. – Ты еще тут? – говорит она уже в трубку.
– Ага. Вспоминаю, как хотел попросить отдельную палату, но ты встала в позу. – Женя показательно тяжело вздыхает. – Прогноз какой?
– Завтра повтор исследований, послезавтра до обеда выписка. Так что там?..
– Криминалист только уехал. Взял кучу проб, забрал камень из воды, полазил с рулеткой, зафиксировал все с высоты птичьего полета. Как доедет – еще плюс минимум сутки на исследования, – намерено скрываю я свои догадки, чтобы не дергалась.
– Как же нудно ждать… – жалуется Женя. – Ладно. Будут новости – звони.
– А просто поболтать? – хрипловато посмеиваюсь я.
– Если захочешь… – мямлит Женя и следом выпаливает: – Пока!
Ответить даже не успеваю: она сразу отключается. С тупой блаженной улыбкой я таращусь в потолок, потом, опомнившись, звоню в больницу и договариваюсь, чтобы ее перевели в отдельную палату. Эта настырная коза точно не рыпнется, будет превозмогать до победного.
«Надеюсь, она такая не во всем», – думаю я вскользь, коснувшись царапины на шее, оставленной ее кольцом.
За завтраком прошу Анну составить мне компанию. Именно она первой забила тревогу, позвонила участковому и нагнала местных для поисков не вернувшегося из леса Виктора.
– В показаниях вы указали, что он часто охотился в ночь, – завожу я беседу. – Почему именно в тот раз почуяли неладное?
– Не знаю даже, – вздыхает женщина. – Сердце с самого утра было неспокойно. Он ушел, ничего не сказал. Обычно, если собирался в ночь, предупреждал, чтобы я не дергалась. Вот и получалось, что сам не планировал. Так и догадалась, что что-то не так.
– Вы были близки? – задаю я обыденный вопрос, а щеки Анны наливаются девичьи румянцем. – Простите, я обязан спросить.
– Да, но не в том смысле. Я живу на базе с пятнадцати, Виктор старше на десять лет… Он всегда относился ко мне как к младшей сестре. Ну и я, соответственно, ставила его на одну ступень с Мишей.
– А Миша – это?..
– Мой брат. Ему было всего девять, когда наш папа погиб на охоте. Мама скончалась еще раньше, и так вышло, что отец Виктора приютил нас. Они с папой были давними друзьями. Папа был егерем, – поясняет она немного путано.
– Михаил, как я понимаю, на базе не живет?
– Нет, Миша после армии пошел в техникум, отучился на плотника. Заметили, может, какая красивая резная стойка на входе? И рама для зеркала. Вот это все он, своими руками.
– Заметил, – киваю я и хвалю: – Очень достойная работа.
– Одна из первых, – охотно хвастает достижениями брата Анна. – В городе у него своя небольшая мастерская, изготавливает мебель на заказ.
– Бывает тут?
– Да, как может часто. Они с Виктором до сих пор охотятся вместе. Охотились, – поправляется она и опускает уголки губ. – Никак не привыкну… Виктор, считай, воспитывал его, они были очень близки. И во взглядах схожи. Миша тоже никогда не выходил в лес ради забавы, все строго по делу. Если егеря просили помочь отрегулировать популяцию или засеять кормовые поля. Или с проверкой.
– С проверкой? – приподнимаю я брови.
– Да, знаете, в последние годы у нас засилье браконьеров, – морщится Анна. – Ставят эти свои ловушки, вешают петли, капканы раскладывают у кормовых полей. И ведь иногда даже не проверяют. Так жестоко. Животное попадает в плен и не может выбраться, погибает от ран и истощения. Ужасно.
– Да, согласен, – хмурюсь я.
Браконьеры? Это уже любопытно.
– Бывало, знаете, ночью даже по лесам гоняли. Зайцев с машин фарят, те по струнке. А это запрещено ведь. Вообще ночная охота с осветительными приборами. Виктор пресекал, если рядом кто попадался. Один у нас квадроцикл стоит, старенький уже, но на ходу. Подрывался, прыгал за руль и стрелял в воздух. Сделать-то ничего не может, для задержания полномочий нет уже даже у егерей. Но распугивал, уезжали. Такая вот война с ветряными мельницами.
– В тот день вы слышали выстрелы?
– Да я уже и внимания не обращаю, если честно, – смущенно улыбается Анна. – С одной стороны общедоступные охотугодья, с двух других – частные. То и дело кто-то стреляет, сезон у нас круглогодично, только на разную дичь. А у меня на базе хлопот хватает, и руки, и мысли заняты.
– Пока гостей не принимаете, как я понял?
– Женя так велела. Да и я с ней согласна. Как я тут одна? Разные приезжают, кто-то выпить любит… За порядком всегда следил Виктор. А я одна что могу? Боязно. Даже не знаю, что теперь будет. Пока не погнали – живу.
– Есть куда податься в случае чего?
– К Мише, разве что, – пожимает она плечами. – Судьбу встретить не довелось. Но брат звал, сразу же. Как схоронили, говорит, давай, собирай вещи. Но я так злилась в тот день, как никогда раньше. До сих пор как вспомню, руки дрожат. Ну и на Мише сорвалась. Стыдно, конечно, но он понял, не настаивал больше.
– Почему вы злились? Из-за того, что все так внезапно? – почуяв неладное, спрашиваю я. С трудом могу представить сидящую напротив женщину в гневе. Кажется, она даже голос повышать не умеет.
– Женечка купила отцу новый костюм. Хороший, дорогой, в охотничьем магазине. Защитного цвета, вроде вашего. Ботинки новые, даже футболку в цвет подобрала. А его… – в ее глазах образуются соленые озера слез, а нижняя губа оттопыривается и дрожит. – Простите, – проговаривает она быстро. Зажмуривается и отворачивается от меня. Справившись с собой, вытирает выступившие слезы. – А его одели в какой-то ужасный классический костюм. Коричневый, как земля. И галстук черный, под самое горло. Мы как увидели в морге… Я чуть сознания не лишилась. Женечка хай подняла, думала, порвет их там всех.
– И как они это объяснили? – задаю я уточняющий вопрос.
– Перепутали! – всплескивает руками Анна, а по ее щекам вновь бегут ручейки слез, собираясь крупными каплями на подбородке и падая под собственной тяжестью на растревоженную воспоминаниями грудь. – Представляете? Уж не знаю, в канцелярии ли, или санитар уже, не признались. И того, другого, в вещах Виктора уже увезли, родственники на отпевание торопились. Женя хотела снова ехать в тот охотничий магазин, но от морга это три часа на машине, да обратно. Игорь, отчим Жени, успокоил ее, они поговорили и решили оставить как есть.
– Вы не согласны с таким решением?
– У меня нет права голоса, – горько пожимает она плечами. – Я и тут-то на птичьих правах…
– И все же?
– Ну какой ему галстук? – тяжело вздыхает Анна. – Отродясь ничего подобного не носил. И ботинки лакированные. Кто знает, по размеру ли? Неудобно ему теперь там, на том свете… Ох, не могу! – она взмахивает рукой и, суетливо поднявшись, быстрым шагом уходит из столовой.
Галстук, значит… С этим уже можно работать.
Доев холодное, я выезжаю в морг. Теперь, когда очевидна вовлеченность патологоанатома, ясно, что и происшествие с перепутанной одеждой не случайно. Хотя, понимаю, почему Женя о нем не упомянула: тяжело связать с гибелью.
Если допустить, что патолога запугали, картинка складывается. Когда поступило тело, он сделал все как должно. То есть, провел вскрытие, следы которого впоследствии и пришлось прикрывать застегнутой на все пуговицы рубашкой и галстуком. Но, будучи человеком ответственным, он все же оставил подсказку – тщательным образом описал рану. Уверен, когда криминалист произведет все расчеты, мы убедимся, что эту рану Виктор не мог получить при падении со склона.
Но есть и другие варианты. Например, патологу дали взятку. И тогда описание раны – это просто описание раны. И внимание ей он уделил, чтобы убедить семью погибшего в том, что именно она и стала причиной смерти. Не удивлюсь, если оно подогнано под нужные показания, то есть, заведомо ложное. Таким образом, пока Малинин не сделает свою работу, козырять корочкой рано. Пойдем другим путем.
Спустя два часа я оказываюсь в первом от турбазы крупном селе. Том самом, в больнице которого сейчас находится Женя, и в котором расположен нужный морг.
Покорно отстояв очередь в канцелярию, захожу в тесный кабинет с двумя заваленными бумагами столами, пожелтевшими от времени жалюзями и заставленным комнатными цветами подоконником.
– Уютно, – со слабой улыбкой произношу я, а молодая женщина за одним из столов (второй в настоящий момент пустует) приподнимает голову. На вид ей чуть за сорок, одета скромно и опрятно, волосы собраны в пучок. Приятная, с открытым теплым взглядом. – Добрый день.
– Здравствуйте, – вымученно улыбается женщина. – Я вас слушаю.
– Я по очень деликатному вопросу, – бормочу я и хватаюсь за спинку стоящего у ее стола стула. – Позволите?
– Да, садитесь, – пожимает она плечами, окидывая меня настороженным взглядом.
А я переоделся. Сменил походный прикид на вполне городской: черные брюки и белую рубашку. Часы, подаренные братом, тоже не забыл. А стоят они черте сколько, делая из небрежно закатанных рукавов рубашки закатанные стильно.
– Пару месяцев назад моя невеста лишилась отца, – поясняю я цель своего визита, не глядя на женщину. – И это и без того трагическое событие омрачилось неприятным происшествием. В морге перепутали одежду, – последнее произношу, прямо взглянув ей в глаза.
– Помню такое, – бурчит женщина, отводя взгляд. – И мне жаль, правда. Я тут уже больше десяти лет, и подобное случилось впервые.
– Как вас зовут?
– Татьяна.
– Татьяна, я бы хотел разобраться с ситуацией. Видите ли, Евгения… очень переживает. Жалеет, что не настояла на том, чтобы переодеть отца. Тогда хотелось поскорее придать его земле, а теперь… – старательно навожу я тень на плетень.
– Но что я могу сделать? – слегка разводит руками Татьяна.
– Я бы хотел добиться справедливости. Кто совершил эту ошибку, прошу, скажите? Не хочется писать официальное заявление, но услышать извинения – да.
– Я все оформила корректно, уверяю вас.
– Татьяна, – укоряю я ее взглядом. – Прошу, не вынуждайте меня начать эту войну. Ведь если начнется доскональная проверка соответствующими структурами… кто знает, к чему это приведет. И ограничится ли одним увольнением.
– Санитар, допустивший эту ошибку уже уволен. На этом настоял патологоанатом. Он не приемлет подобной беспечности. А Виталий он… он был пьян. Тяжелая работа, и физически, и морально.
– Где я могу найти Виталия? Я хочу поговорить с ним, понять, как это случилось. Уверен, это поможет Евгении справиться с потерей. Когда виновный обезличен, на него так просто злиться, понимаете? А когда это живой человек, со своими переживаниями… я просто хочу, чтобы она жила дальше.
Женщина тяжело вздыхает и ненадолго прикрывает глаза.
– Я не знаю точного адреса. Да и фамилии…
– Хоть что-нибудь, Татьяна, – прошу я с придыханием, подавшись вперед.
– Кажется, он живет где-то на Молодежной, в частном секторе, – бормочет Татьяна, отъехав на стуле чуть назад. – И у него серая «нива», он на ней приезжал на работу. Это все, правда.
Тепло поблагодарив женщину, я выхожу на улицу. Смотрю на часы и решаю для начала заехать в больницу, раз уж оказался поблизости. Интересно, что она любит? Фрукты, сладости? Цветы явно будут перебором. Все-таки, помолвлена. И пока не со мной.
Прорваться в больницу оказывается делом непростым: часы посещения больных только с четырех, сейчас – час. Но я уже настроился, да и обед стынет, так что…
– Подполковник юстиции старший следователь второго отдела по особо важным делам Карелин Мирон Владимирович, – произношу я с каменным выражением лица, раскрыв свое удостоверение перед носом охранника. Он выразительно водит носом, принюхиваясь к ароматам из пакета, который я держу во второй руке. – Мужик, ну, – прошу я уже по-свойски, захлопнув корочку. – Не могу в другое время, дел по горло.
– Иди, подполковник, – хмыкает охранник.
– А где одноместные, сориентируй?
– Утопленница в пятой, третий этаж, – ухмыляется охранник. Похоже, слухи уже поползли. И черт с ними.
– Понял, – улыбаюсь я всеми зубами разом. – Родина тебя не забудет.
– Ага, Родина, – тихо ржет охранник, а я бодро вышагиваю по пустому холлу.
В палату не стучу, заглядываю. Женя лежит на животе и дрыгает согнутыми в коленях ногами, наверняка под музыку (в одном ее ухе я вижу наушник). На ней какой-то бархатистый спортивный костюм бордового цвета, вызывающий острое желание потискать ее, а волосы небрежно собраны в гульку, что делает ее образ домашним. Она подоткнула под грудь подушку и копается в своем планшете, не замечая, как я подхожу.
Когда чувствует движение, поворачивает голову и в ее обращенном на меня взгляде читается шок и паника. Резко сев, она поправляет кофту, трет глаза и пытается незаметно пригладить волосы, маскируя жест под снятие наушников.
– А, подполковник, – брякает она, шаря взглядом по комнате. – Какими судьбами?
– Бургер будешь? – спрашиваю я, подходя ближе.
– Ты привез мне покушать? – лопочет Женя.
– Когда я в последний раз лежал в больнице, жрать хотелось сильнее, чем выздороветь.
– Обслуживание тут так себе, – бурчит она, покосившись на дверь. Я достаю из пакета коробочку и протягиваю ей. Еще одну – для себя. Устраиваюсь на стуле возле ее кровати. Женя шумно сглатывает и вгрызается в булку. – Как вкусно… – бормочет она с набитым ртом, от удовольствия прикрыв глаза. – Спасибо, – добавляет, прожевав и проглотив. – Куда нарядился?
– Пообедать в приятной компании, – хмыкаю я, а она роняет взгляд. Такая милаха, когда смущается. Наверное, не стоит добавлять, что это свидание. – Как самочувствие?
– Как будто воскресла, – мрачновато ухмыляется Женя. – Врач сказал, что очень хорошо для моей ситуации. Хвалил тебя. Быстро сориентировался и все такое… Согласна с ним.
– Молодец ты. Дыхалка что надо. – Женя неестественно улыбается и продолжает кушать, отведя взгляд. – Страшно было?
– Ужасно, – признается она, опустив уголки губ. – Не знаю, как не закричала. И не спала я не из-за соседки. Глаза закрываю – темнота. И сразу паника начинается. Пройдет, – добавляет она бодро и растягивает губы в улыбке.
Я пересаживаюсь на кровать и обнимаю ее за плечи свободной рукой. Женя немного напрягается, но не гонит, что, вообще-то, хороший знак. Но есть одна проблемка.
– Покормишь меня? – Я поворачиваю к ней голову.
– Вот еще, – фыркает чертовка, бросив на меня озорной взгляд. Демонстративно откусывает от своего бургера.
– Сама напросилась…
Не снимая с нее руки, я дотягиваюсь ей до бургера, сминая девчонку. Откусываю, а она давится смехом с набитым ртом.
– Ты мне мешаешь! – хохочет она уже в голос, пытаясь откусить от своего бургера из-под моего и не измазаться в соусе.
Сидим, дурачимся, как вдруг дверь в палату резко распахивается и входит женщина в розовом хлопковом костюме. По-видимому, дежурная медсестра.
– А это еще что такое за безобразие?! – восклицает она, уперев руки в бока.
Я откашливаюсь, силюсь придать своему лицу строгое выражение и завожу свою шарманку:
– Подполковник юстиции…
– Я те щас дам подполковник! – шикает медсестра, перебив меня, а Женя заливается смехом, низко опустив голову. – А ну марш отсюда! Подполковник! Нет, вы посмотрите только!
Я снимаю с Жени руку, сам уже с трудом сдерживая смех, медсестра подгоняет меня требовательным взглядом и взмахом руки, но я жду, когда возмутительница моего спокойствия поднимет голову. И когда она это делает, целую ее в щеку.
– До встречи, – говорю я негромко и сразу же выхожу из палаты, прихватив недоеденный бургер. – Ты ходишь по очень тонкому льду, подполковник, – бормочу я вслух, выйдя на улицу.
Я ерошу волосы и кажется, чувствую на своем затылке взгляд. Прикинув расположение палаты, я оборачиваюсь и замечаю в окне Женю. Она тут же юркает в сторону, а я с ухмылкой иду к машине.
На Молодежной улице оказываюсь минут через десять, пять из которых доедал свой обед. «Ниву» нахожу без труда, но проезжаю мимо, даже не притормозив.
Занятная тачка. Вылизанная, фары нештатные, как и сиденья в салоне. Но само по себе это бы не напрягло, если бы не машина соседа через дорогу, стоящая под навесом и за каким-то хером еще и прикрытая брезентом. И вот уже она заслуживает отдельного внимания. Если судить по очертаниям и торчащим из-под полотна колесам, это какой-то пикап, причем, модифицированный для передвижения по пересеченной местности. Идеально для браконьерства.
Поймав более-менее стабильное соединение с сетью, я останавливаюсь и звоню своему, пожалуй, единственному другу, которым обзавелся уже после тридцати и который по счастливой случайности теперь занимается подержанными тачками.
– Димон, здоров, – бросаю я приветствие и сразу перехожу к делу: – Есть дряхлая «нива» в загашнике?
– Здорова! – бодро отзывается Дмитрий. – Две на ходу, еще три на приколе.
– Отпад. Планируй командировку, мне срочно нужно прикрытие.
– Легко, но с Мариной Анатольевной сам будешь договариваться, – предупреждает Дмитрий, имея ввиду свою супругу.
Я передергиваю плечами, как и всегда, когда его жена, миниатюрная миловидная блондиночка, открывает рот и басит матом, и бурчу:
– Анфиса договорится.
– Тебе какую? – повеселев, уточняет Дмитрий.
Вообще, Дмитрий примерный семьянин. С криминальным прошлым, которого если не стыдится, то презирает уж точно. Что, однако, не мешает ему с энтузиазмом соглашаться на любую авантюру.
– Ту, что твои парни смогут пригнать до места и отчалить. Ты нужен на своей, мне нельзя палиться.
– Харя у тебя не треснет? Мои парни зарабатывают на безбедное будущее моих детей, права не имею дергать. Пригоню сам, тебе номера левые привинтим.
– Так даже лучше.
– Само собой, это же я предложил, – самодовольно парирует Димон. – Мне до дома двадцать минут. Будь зайкой, успей подстелить соломку.
Отлично зная, по сколько Марина и Анфиса, жена брата, могут разводить треп, без промедлений набираю последней.
– А можно Дима выйдет погулять? – канючу я, опустив приветствие.
Анфиса звонко хохочет и говорит своим коронным учительским тоном:
– Только недолго. Что у вас? – любопытничает она.
– Не имею права разглашать, – рапортую я.
– Это если бы было дело, – хитренько отвечает сестренка, и сдавленно ржу уже я. Конечно, она в курсе происходящего, Тихон поделился и информацией, и фотографией Жени. – У тебя хорошее настроение, – отмечает она немного напряженно.
– Так о чем конкретно ты хочешь узнать? – уточняю я, а она выразительно вздыхает. – Я влип. Довольна?
– Спрашиваешь, – фыркает она весело. – Ну ты давай там, не лажай. Я в тебя верю.
– Она помолвлена, Анфис, – говорю я уже серьезно.
– И что? – осведомляется она с вызовом. – Кто бы он ни был, ты – лучше. Если она не дура, поймет это. А на дуру она, в отличие от твоей бывшей, не похожа. Все, на связи, наберу Марине. Люблю тебя.
– Взаимно, сестренка, – заторможено отвечаю я уже после того, как она отключается.
Отправляю Димону точку и откидываю сиденье, решив прикинуть расклад.
Вспоминая слова Анны, можно предположить, что браконьерство в этих краях – налаженный бизнес. Возможно, организован грамотный сбыт дичи, а может – целое туристическое направление. На таких тачках можно покатать городских мажоров, алчных до адреналина, со всеми удобствами. Да и извращенцев, любящих издевательства над животными, хватает. И Виктор, похоже, был той еще проблемой.
Что же произошло в тот день? Столкновение? Виктор припугнул браконьеров, но они решили ответить взаимностью? Как вариант. Тогда, расстреляв все патроны, он мог скинуть ружье и попытаться спастись бегством. Все еще велика вероятность несчастного случая, но и не исключаю, что мужчина после падения на берег еще какое-то время был жив. Дезориентирован после удара головой о камень, ранен, но не в состоянии себе помочь. И попросту истек кровью. Или его все же добили, испугавшись последствий, после чего по той же причине попытались замести следы. И если бы не чутье и исключительное упрямство одной несносной девчонки…
Мои мысли так быстро меняют направление, что приходится придать своему телу менее расслабленное положение. Воображение у меня всегда работало на должном уровне.
Итак, злоумышленники скрыли следы на месте преступления. Все выглядит как несчастный случай. По фотографиям – в том числе. А значит, можно сделать вывод, что участковый и сельский медик не участвуют в сговоре. Тем более что последний отказался выдать медицинское заключение о смерти и направил тело в морг.
В морге в штатном режиме приняли тело, после чего вскрыли, наверняка следуя четкому протоколу. Злоумышленники узнали об этом. Как? Да тот же санитар и рассказал (вероятно, в момент вскрытия была не его смена, от того и случилась накладка). Они запугали или подкупили патологоанатома, прикрыли следы вскрытия, причем буквально, то есть, одеждой, придумали эту дикую историю. Сам санитар уволился для правдоподобности. Пока складно.
Еще раз прокрутив версию в голове, звоню Некрасову.
– Андрей Саныч, нужна поддержка с воздуха, – говорю я после приветствия.
– Что у тебя? – ворчливо отзывается шеф.
Малинин уже наверняка добрался и доложил о находках, так что сообщаю только о результатах проведенных следственных мероприятий и излагаю свою теорию.
– Пока есть только домашний адрес санитара и его соседа. Было бы не лишним знать, к кому я собираюсь постучаться.
– Высылай, выясню. И давай там аккуратнее. Стажер твой где?
– В безопасном неведении, – отвечаю я бойко.
– Правильно. Если с ее головы упадет хоть волосок, под увольнение пойдем оба.
– Там настолько сильные связи? – напрягаюсь я.
– А ты думал, я просто так этой херомантией занимаюсь?! – моментально выходит из себя шеф. – Как только появятся вещественные улики, мы либо сворачиваемся, либо заводим дело. В любом случае, я довольно скоро избавлю тебя от нее. Но пока – даже не дыши в ее сторону. Понял меня?
– Само собой, – отвечаю я собрано и прощаюсь.
Херня-с.
К моменту, когда за моей машиной останавливается покусанная ржавчиной «нива», я уже изучаю данные на санитара и его соседа.
К биографии санитара не подкопаешься. В морге он работал последние семь лет, женат – более пятнадцати. Есть двенадцатилетний сын. А вот чего у него нет, так это судимости за пьяную драку с летальным исходом. В отличии от его соседа.
Я выхожу из машины и подаю руку счастливому до безобразия Дмитрию.
– Ну и корыто, – морщусь и смеюсь я, окинув свое «прикрытие» взглядом.
– Да лан, бегает норм, – встает на защиту автомобиля Димон. – Какой план?
– Поставим тачку в укромное местечко, перекинем номера и разыграем небольшой спектакль.
Минут через сорок мы уже катим по Молодежной. Я проезжаю мимо дома санитара, затем резко бью по тормозам и сдаю назад. После чего мы оба выходим из машины и через забор пялимся на ухоженную «ниву» санитара до тех пор, пока из-за дома на выбегает пацан, «отстреливаясь» от кого-то из палки.
– Здорова, малой! – зычно шумлю я и приветливо поднимаю руку. – Отцова? – Я кивком указываю на машину.
– Ну и? – настороженно хмурится пацан и косится в сторону.
– В дом! – слышим мы суровый мужской голос, а следом и видим его обладателя, невысокого жилистого мужичка в спортивных брюках и футболке с коротким рукавом не по погоде.
– Но пап! – артачится пацан.
– В дом, – повторяет мужчина строже, и мальчик, раздосадовано отшвырнув палку и бросив на нас косой взгляд, заходит в дом. Мужчина подходит ближе, оставшись за забором. – Чего вам? – спрашивает он враждебно, набычившись и выпятив грудь.
– Не смогли проехать мимо, – улыбаюсь я, снова кивнув на машину. – Сам делал?
– А что? – Мужчина хмурится только сильнее.
– Да у меня батина в гараже гниет, – охотно делюсь я. – Вроде и на ходу, но видок уже так себе. Там сечет, тут капает, – покачиваю я головой. – Особо не покатаешься. Подумал, будет прикольно подлатать. Погоняем, как в старые-добрые. Он у меня давно на другую пересел, но воспоминания за бабки не купишь.
– Сам, – коротко отвечает мужчина, мельком взглянув за наши спины. – Но заказы не беру.
– Да ладно тебе, мужик! – разочарованно восклицаю я. – Заплачу, не обижу! Сам запчасти приволоку какие надо. Мог бы, сам и собрал, но руки под это дело не заточены.
– Ладно, погнали дальше, – негромко говорит Димон, похлопав меня по плечу. – Помешали человеку, не видишь, что ли?
Он пытается утащить меня к машине, но я упираюсь и дергаю плечом, сбрасывая его ладонь.
– Да погоди ты. Мужик, запиши номер, а? Вдруг передумаешь? Вот не поверишь, за живое прям! Как представлю, как батя обрадуется, натурально ком в горле. Ну? Запишешь?
– Какого года? – немного смягчается мужчина.
Я с воодушевлением сообщаю характеристики и протягиваю руку над забором, представляясь:
– Мирон.
– Виталий, – отвечает он взаимностью.
– У отца день рождения через пару месяцев, – сообщаю я, хитро сощурившись. – Уважь, а?
– Привози, – сдается Виталий, но добавляет строже: – Ничего не обещаю. Посмотрю, что можно сделать.
– Спасибо! – радуюсь я, сам поверив в свою легенду. Снова протягиваю ему руку и долго трясу. – Завтра с утра и пригоню, идет?
– После девяти. Сына в школу надо отвести.
– Отлично! – На эмоции я обнимаю и хлопаю по спине Димона. Тот сдавленно ржет и качает головой:
– Как ребенок.
– Иди нахер, – отвечаю я ему с широкой улыбкой, и посмеивается уже и Виталий. Мы садимся в машину и я, подняв на прощание руку, трогаюсь с места. Прячу улыбку. – Школа на соседней улице. А пацан взрослый уже.
– Артист, – крякает Димон. – Сам чуть не прослезился. Но согласен, парниша вполне способен дойти без сопровождения. И загнал он его бодро, чуть только наши рожи увидел.
– Твою, – брезгливо кривлюсь я, бросив на него взгляд. – У меня с рожей все в порядке.
– Ага. Только на рубахе потертости от кобуры, а так норм.
– Че, реально? – хмурюсь я, приподняв руку и посмотрев на свой бок.
– Нет, но могли бы быть, – ухмыляется Димон, довольный своей шуткой. – Ты в ней разве что не спишь. Куда катим?
– На базу.
– Звучит, как флешбэк из моего прошлого, – недовольным тоном отмечает Дмитрий.
– На турбазу, – поправляюсь я, беззвучно посмеявшись.
– Да я понял, – хмыкает Димон. – Любопытно посмотреть на твою занозу.
– И ты в курсе?
– А вот это уже обидно, – оскорбляется Дмитрий. – Когда меня выперли из клана?
Ржу уже в голос.
– Ее там нет.
– Уже сплавил? Шустро.
– Ага. В больницу.
– А вот сейчас поподробнее, – напрягается друг.
– Я ее утопил. Потом, правда, откачал.
– Романтик, мать твою… не пробовал цветы подарить?
– Вряд ли ландшафтного дизайнера особенно впечатлит веник, – бормочу я, начав думать в этом направлении. – Ехать два часа… и два часа в обратную сторону.
– Звучит так, как будто ты пытаешься от меня избавиться, – хмыкает догадливый Дмитрий, а я уже ищу, где развернуться, чтобы доставить его до скромного отеля, по размерам меньше дома родителей, мимо которого мы пару минут назад проехали.
Попрощавшись до завтра, я заезжаю в хозяйственный магазин и покупаю два баллончика краски, после чего еду к больнице. Ни шлагбаума, ни забора вокруг здания нет, так что я спокойно паркуюсь неподалеку. Выхожу из машины, достаю запаску и прямо на траве рядом крашу ее с одной стороны в цвета спасательного круга. Устраиваю на крыше, сажусь обратно и раскладываю сиденье, не планируя покидать свой пост до самого утра.
Ночью получаю от Жени сообщение:
«Это лучшее, что ты мог сделать… спасибо».
______________________
Дорогие! С радостью сообщаю вам о своей новинке в жанре "любовный роман". Кто хочет погрузиться в легкую увлекательную историю о нежданном нежном чувстве, жду вас!
https://litnet.com/shrt/PHxu
Без игр между главными героями, без унижений, манипуляций и стекла. Все честно, искренне и очень волнительно.
К утру запаска высыхает, и я спокойно убираю ее на прежнее место. Бросив прощальный взгляд на окно на третьем этаже, выезжаю за Дмитрием. После завтрака мы забираем «ниву» и вскоре тормозим у дома санитара.
Часа два топчемся вокруг машины, обсуждаем возможные модификации, где купить запчасти и прочие нюансы. И когда «нива» Димона оказывается в его гараже, а мы – сокрыты от любопытных соседских глаз, я иду ва-банк. Достаю удостоверение и молча раскрываю его, дав Виталию время ознакомиться.
Мужчина как-то враз обмякает и бормочет:
– Я уж решил, вы из этих.
– Которые на пикапах зайцев по лесу гоняют? – хмыкаю я, закрыв корочку. – Или тех, что по моргам шастают и угрожают семьям сотрудников?
– А есть разница? – морщится Виталий. – Черти, со всех сторон обложили… чем семью кормить не знаю, за сыном хожу, как за младенцем. Твари, другого слова нет.
– Но машину соседу ты делал, не так ли?
– Да если б знал! – сплевывает Виталий. – Тоже как ты круги нарезал, а это можешь? А вот так? А у меня тоже азарт, интересно, получится ли. Получилось даже лучше, чем задумано. Он еще одну заказал, а потом двоих привел, тоже сделал, денег заработал. А потом увидел, как он на свою фару ставит, тогда только догнал, что да почему.
– Давно это было?
– Да года три уж как. Больше никаких заказов не брал, с этим лесным паразитом не здороваюсь даже. А потом в ночь смена, вваливаются. Трое, в масках, с ружьями. Говорил один, голос я не узнал. И он хрипеть пытался. Так и так, мол, у вас мужик лежит, такой-то. Нужно написать только про травму головы.
– Что еще было?
– Лично я видел еще рану на ноге. Кровавая, похожа на огнестрел. Но что странным сразу показалось – брюки целы. И рана прикрыта, чтоб штанину не пачкала. Сначала подумал, он сам, но Михалыч осмотрел и сказал, что его уже после смерти ворочали.
– Причина смерти?
– Тупая травма головы. Я сразу на этих подумал, когда увидел, какую одежду родственники принесли. Охотник либо егерь. Подстрелили в лесу случайно, а чтобы не заявил, начали огород городить. Камнем по башке и все, несчастный случай.
– Вскрытие было?
– Было. Михалыч это… в гробу правильный отчет спрятал, в общем. Под тело, в пакет. Там же стекла и парафиновые блоки и наши письменные показания с подписями и датой. Что запугивали и прочее. Время, когда зашли, когда вышли, что камеры завесили. И кассету с диктофона, у него такой старый, вскрытия с ним делает, чтобы ничего не упустить. Он угрозы тоже записал. Все там. Но не сделать как велели не могли.
– Понимаю, – киваю я серьезно.
– Вижу, – хмыкает Виталий и косится на «ниву». – Не всем погоны на мозги давят. По-людски все, благодарен. Что теперь? Как?
– Придется доехать до города и написать показания. Вернешься с запчастями. Дергать больше, пока не найду эту троицу не буду. Если какие-то вопросы возникнут, заеду проведать «батину» тачку.
– Повезло нам со следователем, – хмыкает Виталий и протягивает мне руку. – Завтра сына отведу и сразу выезжаю.
– С ним, – киваю я на Дмитрия. – Довезешь до города, он снабдит расходниками.
– Заодно пообщаемся, – добавляет Димон. – Руки у тебя откуда надо, а мне таких как раз не хватает.
Мужчины договариваются о встрече, я прощаюсь с другом у того же отеля и двигаю в морг, где подтверждаю показания санитара устными показаниями патологоанатома. Затем звоню шефу и предупреждаю, что завтра прибудут аж два свидетеля.
– Отличная работа, Карелин! – хвалит меня шеф. – Набери Малинину, у него для тебя тоже есть новости.
Криминалист подтверждает, что обнаруженная на берегу кровь принадлежит отцу Евгении. И что описанную в отчете патологоанатома рану крайне затруднительно получить при падении со склона. Зато вполне реально, если, скажем, рухнуть плашмя. А еще, что найдена и «живая» кровь, и «мертвая». При этом «живой» она остается и в районе часа после наступления смерти, значит, тело пролежало на берегу дольше. Можно ли ему было помочь, надеюсь, узнаем после эксгумации. Пока хочется думать, что смерть наступила мгновенно.
Таким образом получается, некто дошел до базы и вернулся с нее с чистыми вещами и обувью. Переодел погибшему брюки, а ботинки, заляпанные кровью из раны на ноге сменил на кроссовки. После чего сбросил тело с обрыва, подложив под голову тот же камень, на который Виктор упал на берегу.
Все вписывается и в мои собственные умозаключения, и в подозрения Евгении. Учитывая, что я знаю, где искать минимум одного браконьера, дело за малым. Но радости я не испытываю абсолютно.
Нет привычного воодушевления на финишной прямой, нет удовлетворения от проделанной работы. Я чувствую только жадного червя тоски в своей груди, проедающего сердце насквозь. Я не готов с ней расставаться. Не готов отпустить ее к другому. Слишком рано, я ничего не успел предпринять, я не успел даже попробовать завоевать ее. Двух ночей под окнами ее палаты явно недостаточно, чтобы она сделала выбор в мою пользу. Чтобы хотя бы рассмотрела вероятность.
– Привет, – здоровается Женя смущенно, выходя из больницы. – Есть новости? – заполняет она неловкость, когда я забираю из ее рук небольшую сумку с вещами.
– Криминалист еще работает над уликами, – вру я, забрасывая ее сумку в багажник. – Чтобы не терять больше времени, пообщаемся с участковым.
– Ты ждал меня? – лопочет Женя.
– Да.
Уверен. Именно ее я и ждал.
Мирон ставит мою сумку в багажник, а из него достает гигантскую (почти с мой рост) плюшевую сосиску, которая по совместительству еще и собака. То есть, у нее собачья моська, четыре коротеньких лапки и хвост крючком.
Я плотно смыкаю губы, пытаясь не рассмеяться, и жду пояснений.
– Это Полкан, – на серьезной мине представляет плюшевую собаку Карелин. – Он спасатель. Настоящий профи, я видел его в деле.
Не выдержав, я все-таки прыскаю и забираю из его рук игрушку.
– Спасибо, – благодарю я с улыбкой, опустив голову и прикусив нижнюю губу, чтобы хоть немного погасить уровень счастья от этого милого подарка.
– Запрыгивай. Участковый нас ждет.
Я забираюсь на переднее пассажирское сиденье вместе с собакой, обхватив его и руками, и ногами. И пытаюсь не думать о том, что сейчас вообще происходит. Ничего ужасного же, правда? Он просто подарил мне игрушку, зная, что по ночам меня охватывает паника. Это дружеский жест. Как и спасательный круг на крыше авто, в котором он провел две ночи, карауля мой сон. Просто дружеский жест из-за чувства вины.
– Что ты хочешь выяснить? – перевожу я мысли и разговор в правильное русло.
– Задам стандартные вопросы, получу стандартные ответы, – замысловато отвечает следователь. – А там как повезет. Никогда не знаешь, что может натолкнуть на мысль.
Если честно, после этих слов я начинаю подозревать, что многоуважаемый следователь водит меня за нос. То есть, создает видимость кипучей деятельности, только чтобы мне не было скучно, пока мы ждем результатов от криминалиста. И впечатление лишь усиливается, когда я узнаю, что встречу с участковым он назначил в кафе.
– Почему так неформально? – спрашиваю я хитро.
– Не хочу, чтобы он чувствовал давление. К тому же, я тут неофициально, так что с его стороны эта встреча – жест доброй воли, – поясняет Мирон.
После этих слов я чувствую себя ужасно глупо. С чего бы ему развлекать меня? Человек просто делает свою работу и делает ее хорошо.
– Извини, что дернул, – по-простому говорит Мирон участковому, после обмена рукопожатиями. – Сам понимаешь, ситуация… – он скашивает на меня взгляд, а я едва не закатываю глаза: понятно, как он аргументировал необходимость разговора. Впрочем, не соврал.
– Да все нормально, – отвечает участковый. – Понимаю. Да и есть иногда надо.
– За мой счет, – предупреждает Мирон, отодвинув для меня стул так непринужденно, что не возникает и тени сомнения – это воспитание, а не подкат. Участковый было открывает рот, чтобы возразить, но Мирон останавливает его: – Уважь. Если честно, я не представляю, как ты вообще это тянешь. Сколько у тебя сел? Семь?
– Крупное только это, – скромничает участковый.
– Какая разница? Территории огромные. Пока из точки в точку доберешься – полдня прошло. Я по полдня только бумажки заполняю. Леса еще эти, концов не сыщешь, – настойчиво повышает значимость младшего по званию Мирон, располагая к себе.
– Бумажек хватает, – морщится участковый. – И на счет лесов ты верно подметил. Недавно фотограф пропал, из города. Три дня искали. Всех егерей на уши поднял, по всем турбазам ориентировки разослал, местных дернул. Как испарился. Так вашим дело и ушло.
– Недавно? – подняв взгляд от меню, переспрашивает Мирон. И кажется абсолютно спокойным, но я каким-то шестым чувством улавливаю напряжение.
– Дня за четыре до гибели Фролова. Мои соболезнования, – опомнившись, добавляет участковый, посмотрев на меня.
– Спасибо, – отвечаю я машинально. – Папа тоже выходил на поиски?
– Не могу знать наверняка, – слабо морщится участковый. – Скорее всего. Хотя там ситуация… непонятно вообще, заходил ли он в лес, когда точно пропал. Да и сам не без странностей.
– Заинтриговал, – посмеивается Мирон. Ловит взглядом и улыбкой официантку, а после того, как мы все делаем заказ, спрашивает невзначай: – Так что там с фотографом?
– Да стандартно, – пожимает плечами участковый. – Ушел и не вернулся. Сорок два года, семьи нет, жил с матерью. В окрестностях его видели недели за две до того, как мать забила тревогу. Катался по турбазам, рассказывал всем, какой он успешный, просил показать домик или номер, после чего говорил, что это не то, на что он рассчитывал, прощался и уезжал. При том, что в его машине видели спальник, палатку и даже казан для костра. А еще – дорогое оборудование и пса охотничьей породы. Он его погулять выпустил, тогда и увидели начинку багажника.
– Ни машины не нашли, ни собаки? – интересуется Мирон.
– Да в том-то и дело, – снова морщится участковый. – Все выглядит так, будто он просто поехал дальше. Говорю же, со странностями. Но мать настаивала, что такое поведение ему не свойственно, они часто созваниваются и очень близки. Показывала мне список вызовов в телефоне. Их действительно много. Чересчур, если ты понимаешь, о чем я.
– Думаю, да, – хмыкает Мирон. – Мужик сбежал от тотального материнского контроля.
– Черт их знает, что там за семейка. Поэтому и передал дело с чистой совестью, чтобы уже на месте разобраться. У меня просто ресурсов таких нет, в город мотаться.
– Ты сказал, катался по турбазам. В «Берлоге» тоже был? – задает очередной вопрос Мирон, после того как принесшая суп официантка отходит.
– Насколько я знаю, да. Дня за четыре до того, как его мать обратилась в органы. За четыре дня можно далеко уехать, как ты понимаешь.
– Но это последняя турбаза, на которой он побывал? – уже немного давит вопросом Мирон.
– Получается, что так, – напрягается участковый. – Думаешь, все как-то связано?
– Пока рано делать выводы, – равнодушно отвечает Мирон. – Но наводит на мысли. Почитаю дело на всякий. Помнишь данные фотографа?
– Куприянов Александр Сергеевич. Есть номер его матери.
– Давай, лишним не будет. Расскажи о Фролове. То, чего я не читал в отчете.
– Трагедия, – немного разводит руками участковый. – Я как-то выезжал на базу по вызову, лет пять уже как, – ударяется он в воспоминания. – Пьяный дебош. Компания охотников, приехали вчетвером, уехали втроем. Четвертого увезли. А из-за чего весь сыр-бор, не поверишь. – Мирон перестает есть, с любопытством уставившись на участкового, а тот заканчивает: – Не поделили шкуру убитого зверя. Буквально. Косолапого завалили.
– Виктор был свидетелем?
– Нет. Женщина, которая у него работает. Анна. Как потасовка началась, она за Фроловым кинулась. Он у колодца воду набирал. Пока вместе вернулись, один уже готовенький. Виновный, как показали приятели, являлся зачинщиком драки и скончался из-за тупой травмы головы, полученной при падении, так что тому, который нанес удар, приведший к падению, впороли непредумышленное. Полтора года отмотал и вышел.
– Фролов повязал всех еще до того, как ты прибыл, полагаю? – ухмыляется Мирон.
– Сидели по струнке, – охотно поддакивает участковый. – Причем, даже не связанные. И не под дулом. Он просто не сводил с них глаз. Хороший человек был. Анна, когда позвонила, я все побросал, выехал. А там уже по лесу с фонарями местные лазают. Вот один и обнаружил, Айдар. Упал рядом и плачет. Потом уже рассказал, с семьей почти год на базе жил после того, как его дом сгорел. Ни копейки с них не брал. Беспризорники эти, Анна и Михаил, ну, знаешь, наверное. Тоже оба в слезы. Медик из села даже смотреть на него не мог. Сразу – в морг. Не дам заключение и хоть что делай. А как по мне, только беспокойство усопшему. Видно же было, что скатился кубарем.
Я нервно фыркаю и скрещиваю руки под грудью, не сдержавшись, и кажется, разболтавшийся участковый только сейчас вспоминает о моем существовании. Неловко прочищает горло, заметив стоящие в моих глазах слезы, и добавляет:
– Как я уже сказал, трагедия. Еще раз мои соболезнования.
Я готовлюсь высказать все, что думаю о его мнении, но Мирон под столом касается своим коленом моего. Когда участковый опускает взгляд в тарелку, дотрагивается кончиками пальцев до моего бедра. И только это помогает мне сдержаться.
Мужчины молча доедают свой обед, у меня же кусок в горло не лезет. Когда участковый, суетливо попрощавшись, уходит, Мирон двигает ко мне свой стул и обнимает за плечи, как сестру.
– Не злись на него, – увещевает он меня негромко. – Каждый видит в меру своих возможностей. А еще, мы узнали даже больше, чем планировали.
– Например? – бурчу я, скосив на него взгляд.
– Я узнал, что твой отец был крутым мужиком, – заявляет он с не наигранным уважением в голосе. – Порядочный, бескорыстный, честный и готовый всегда прийти на помощь. И лично мне это говорит о том, что он бы не успокоился, пока не нашел того фотографа. А значит, и нам есть резон его поискать.
– Ты запросишь его дело или вроде того?
– Для начала, я наберу его матери. С потеряшками такое бывает, люди на радостях забывают отозвать заявление.
– А если его уже нашли, и он погиб? Ты только сильнее ее расстроишь, – возражаю я.
– И то верно. А мы отличная команда, – он подмигивает мне и достает из внутреннего кармана висящей на спинке стула кожанки мобильный. – Поешь пока, я наберу своим.
Он поднимается, но, прежде чем выйти из кафе, наклоняется и легко целует меня в висок. И после этого финального аккорда я напрочь забываю о том мимолетном напряжении, которое возникло из-за того, что он не стал звонить при мне. Послушно беру вилку и на автопилоте закладываю еду в рот, практически не ощущая ее вкуса. Зато все еще чувствуя невинное прикосновение его губ. Невинное же?
Мирон возвращается так быстро, что я не успеваю развить в голове опасную тему.
– Дело еще открыто, – сообщает он, сев на свое прежнее место. – Мать пропавшего пенсионерка, домашний адрес есть, так что, думаю, сразу и поедем.
– А если ее нет дома?
– Пообщаемся с соседями, – пожимает плечами Мирон. – И, раз уж будем в городе, заедем на минуту ко мне, у меня ни одной чистой вещи.
– К тебе? – я нервно сглатываю, а он как ни в чем не бывало отвечает, взмахом руки подозвав официантку:
– Ну да. Посидишь в машине, я быстро.
– А, – брякаю я. – Да, конечно. Заедем.
«О чем ты думаешь?!», – ругаю я себя мысленно.
– Знаешь, что странно? – спрашивает Мирон уже в машине.
– Что? – любопытничаю я, рассчитывая на новую мысль по нашему расследованию.
– Как так вышло, что в таком маленьком городе мы ни разу не пересекались до этого?
– Может и пересекались, просто ты меня не заметил, – отвечаю я первое, что приходит в голову.
– Невозможно, – заявляет он убежденно и, проверив, пристегнута ли я, трогается.
Или он просто посмотрел на мою грудь?
– Признавайся, последние шесть лет ты из дома вообще не выходила? – развивает Мирон тему.
– Почему шесть?
– Я ж переехал. Ты меня слушаешь вообще? – делано оскорбляется он и надолго поворачивает голову.
– Просто забыла, – улыбаюсь я от смущения и зачем-то поправляю прическу, которой нет и в помине. – Нет, наоборот. Я скорее редко появлялась. Я же ландшафтный дизайнер, работаю в основном за чертой города. Кто-то тоже не слишком-то внимателен… – добавляю я саркастично.
– Туше, – посмеивается Мирон. – Я видел на базе за главным зданием сад. С прудом. Твоя работа?
– Это мой тренировочный цех, – фыркаю я.
– Тренировочный? – изумляется Мирон. – Выглядит потрясно.
– Ты не видел его, когда я только начинала, – хихикаю я над своими воспоминаниями. – Мне было где-то восемь. И на месте пруда красовалось старое корыто, обложенное камнями и мхом. Вокруг торчали засохшие ветки, которые я просто повтыкала в землю, а в самом корыте плавал дохлый окунь.
Мирон сначала громко гогочет, а потом добавляет с трагическими нотками, участливо коснувшись моей руки:
– Не вини себя. Ему просто было одиноко.
– Думаешь? – хмыкаю я. – Мне вот кажется, причина была в том, что я сперла его с кухонного стола уже выпотрошенным.
– А ты вообще не перед чем не остановишься, да? – через смех спрашивает он.
Мы делимся воспоминаниями из детства всю дорогу до города. Под конец пути от смеха у меня начинает сводить челюсть и живот, и не покидает мысль, что это один из самых искренних разговоров в моей жизни. С ним так легко! Я не боюсь выглядеть глупо или быть неверно истолкованной, а его смех такой живой и заразительный, что невозможно не ответить взаимностью. И в какой-то момент я ловлю себя на том, что глаз с него уже не свожу. Как завороженная считываю каждую его реакцию, радуюсь каждой улыбке, которую смогла вызвать и с недоумением вспоминаю нашу первую встречу. Никогда бы не подумала, что он может быть таким.
– Я насмеялся на годы назад, – с улыбкой констатирует Мирон, заезжая во двор новенькой девятиэтажки бизнес-класса на берегу реки. – Ты чудо, Жень.
– На годы назад? – переспрашиваю я.
– Непростой был период, – грустно улыбнувшись, поясняет Мирон. – Но, надеюсь, уже закончился.
Он паркует машину у подъезда и снова смеется, взглянув в зеркало заднего вида. Потом быстро отстегивается и успевает только выйти и наклониться, как на него с разбега набрасываются два мальчика лет пяти-шести, похожие друг на друга как две капли воды. На него, к слову, тоже. Что странновато, но легко объяснимо. Это племянники, о которых он говорил.
– Здорова, мужики, – довольно кряхтит подполковник, легко подняв обоих на руки.
Потом он разводит руки чуть в стороны и наклоняется, чтобы поцеловать в щеку очень красивую девушку с копной каштановых кудряшек, собранных на затылке в объемный неряшливый пучок. На ней большие очки для зрения и уютный спортивный костюм с короткой кофтой, подчеркивающий все прелести фигуры. А еще, она такая загорелая и милая, что когда начинает улыбаться, кажется, будто кто-то включает второе солнце.
И я. Угрюмая темная туча, невольно сравнивающая ее с собой.
Мирон тащит пацанов к багажнику, а девушка наклоняется у дверцы со стороны водителя и говорит приветливо:
– Анфиса. Жена брата.
– Женя, стажер! – шумит вместо меня Мирон. Я оборачиваюсь и вижу, как он дарит мальчикам по машинке с огромными колесами, поставив их в багажник.
– Спаси-и-и-бо! – восторженно тянут дети в два голоса. – Мама! Смотри!
– Ммм, пятьсот сорок пятая машинка, – иронизирует Анфиса, подходя к ним поближе, чтобы заценить подарки. – И пятьсот сорок шестая. Какая прелесть. А когда ваш дядя подарит нам отдельную квартиру под уже подаренные им игрушки?
– Вроде в очках, – сощуривается Мирон, присматриваясь к Анфисе. – Это я, Мирон! За новой хатой – к Тихону, мое дело маленькое – баловать. Как ты вообще своих пацанов отличаешь, если меня от брата не в состоянии?
– На ощупь, – хихикает Анфиса и треплет детей за еще пухленькие щечки.
– А это что? – Мирон опускает мальчишек на асфальт и склоняется над Анфисой. – Грязь, что ли? – Теперь он слюнявит указательный палец и тянется им к ее лицу.
– Вот дурак! – фыркает и хохочет Анфиса, шлепнув его по руке и сделав шаг назад. – Это веснушки!
– Откуда у тебя веснушки, мать? – От изумления Мирон широко распахивает глаза.
– Посмотрим, что ты привезешь из отпуска, – игриво хихикает она и говорит громко, прежде чем увести сыновей обратно на детскую площадку: – Женя, увидимся!
– Ага, – только и брякаю я, чуть не свернув шею, наблюдая за ними.
– Посидишь или поднимешься? – на всякий случай спрашивает Мирон, уперевшись ладонями в раму и склонившись, чтобы видеть меня.
– Тут, – отвечаю я коротко.
Все то время, пока он отсутствует, я украдкой, через зеркало заднего вида наблюдаю за Анфисой с детьми. Как она играет с ними, бегает по площадке и дурачится. Она так кайфует от общения с ними, что мне становится немного завидно.
Жизнь на базе я совсем не помню. А после у меня появилась няня, которая только следила за мной взглядом, как коршун. Я всегда развлекала себя сама. Наверное поэтому и вляпывалась в неприятности с завидной регулярностью, из которых бы не выбралась, если бы не деньги и связи отчима.
– Погнали? – спрашивает Мирон, прыгнув за руль и забросив сумку на заднее сиденье.
Как сильно изменится его мнение, если он узнает, сколько геморроя я доставила родителям? А главное, о том, что мне всегда все сходило с рук. Наверное, он будет испытывать ко мне отвращение. То самое, что и при первой встрече. А может, так правильнее? Нужно было с самого начала держаться этого курса, а не пытаться наладить контакт. Я слишком им увлеклась, ни к чему хорошему это не приведет.
– В четырнадцать я разбила машину отчима, – говорю я. – И это – только начало.
– Мы с братом – в одиннадцать, – с ухмылкой парирует Мирон. – Увидели ключи в замке зажигания и не увидели рядом взрослых. Все закончилось в овраге, тремя сломанными конечностями, двумя сотрясениями и одним трупом.
– Прошу, проходите, – суетится пожилая женщина, пропуская нас после того, как Мирон представляется.
– Валентина Ивановна, дело только попало в мои руки, поэтому, должен предупредить, на мгновенные результаты рассчитывать не стоит, – говорит Мирон, вытирая ноги о коврик и делая шаг в дом.
Я – отшатываюсь. Изнутри так сильно пахнуло шалфеем, как будто там развели из него костер. Немного привыкнув, прохожу вслед за ним.
– Да-да, я понимаю, – частит женщина. – И что прошло уже слишком много времени, мне говорили. Но я чувствую, он жив. Каждый день я молюсь и знаю, что мой сын жив. Материнское сердце не обманешь.
Я опускаю голову, сосредоточившись на своих кроссовках. Мирон предупредил и меня, общаться с близкими пропавших еще тяжелее, чем с теми, кто уже пережил утрату. В их сердцах живет надежда и видеть ее, зная статистику по таким делам, довольно тошно. А иногда и травмоопасно: люди на грани часто совершают импульсивные поступки, особенно когда пытаются доказать свое видение.
– Хотите чай на травах? Я только-только заварила. – Женщина ведет нас на кухню, где, к счастью, запах не такой сильный. – Специальный сбор от простуды, сейчас самое опасное время…
– С удовольствием бы, но увы, Валентина Ивановна, нам нельзя. Запрещено. – Мирон досадливо разводит руками. Да, кстати, на счет рук он тоже предупредил. Трогать что-либо запрещено.
– Как жаль, – опускает она уголки губ.
– Но пахнет очень вкусно, – подбадриваю я ее откровенной ложью. – Что там? Знакомый запах.
– Шалфей, ромашка, календула, – охотно рассказывает женщина. – Что может быть полезнее трав, собранных в наших краях? Все эти таблетки… пустая трата денег. Мне уже семьдесят, и за всю жизнь я не проглотила ни одной. И сына не позволяла калечить этой химией, – добавляет она с гордостью.
– Расскажите о нем, – тонко выбрав момент, прерывает ее Мирон. – Он очень увлечен своей профессией, не так ли?
– Да, это действительно так, – настороженно отвечает женщина. – Но не настолько, чтобы не найти минуты для звонка родной матери, – добавляет она с вызовом.
– Разумеется, – поддакивает Мирон и слабо улыбается: – Я подразумевал скорее причину, по которой он пока не женат. По себе знаю, как это бывает.
– Ах, да, – расплывается в улыбке женщина, расслабившись. – Вы совершенно правы. Ни одна из его женщин так и не смогла принять его страсть к любимому делу. Хотя, конечно, одиночкой он никогда не был. Сашенька может часами сидеть в своей лаборатории, проявлять пленку, не каждая с подобным смирится.
– Своя лаборатория? – восхищенно переспрашивает Мирон. – Простите мне мое любопытство, можно взглянуть?
– Конечно, я покажу. Только прошу, ничего не трогайте. Саша этого не любит, даже мне не позволяет.
Я тенью следую за ними, озираясь по сторонам. Жутковатый домик, если начистоту. Повсюду склянки с сушеной травой, на стенах иконы вперемешку с детскими фотографиями, как я понимаю, этого Александра, в большой комнате на столе металлическая чаша с тлеющей скруткой причины моей постепенно нарастающей головной боли. Все окна закупорены, чувствуется, что помещения давно не проветривались, хотя порядок стоит идеальный. Я бы даже назвала его маниакальным.
– Я не знаю, можно ли включать верхний свет, – бормочет женщина, зашторивая окна в примыкающей к лаборатории комнатке. – Саша очень расстроится, если я засвечу какую-нибудь пленку.
Когда комната погружается в полумрак, она открывает дверь в лабораторию, проходит и включает над столом красную лампу. И то, что открывается моему взору достойно стать декорациями для фильма ужасов.
На столе, под ножки которого подложено по стопке старых книг, стоят два низких корытца с торчащими из них длинными щипцами. Рядом – стеллаж, нижнюю полку которого занимают огромные бутылки с реагентами, а четыре остальные завалены уже проявленными и просушенными фотографиями и пленками. Но самое стремное – это натянутые под самым потолком веревки, по которым на деревянных бельевых прищепках развешены фотографии. Преимущественно, молодых женщин. Причем, они явно не подозревали о том, что их снимали.
Я невольно передергиваю плечами и подхожу поближе к Мирону, замершему по центру лаборатории. И тогда вижу то же, что и он – фотографии пса с оскаленной окровавленной пастью и одинокой могилы без каких бы то ни было опознавательных знаков. Ни креста, ни памятника, а расположена она, судя по окружению, в лесной чаще.
– Атмосферные снимки, – немного заторможено произносит Мирон. – У вашего сына определенно талант.
– Прозвучит высокомерно, но я полностью с вами согласна, – пыжась, отвечает женщина, а я вдруг с удивлением вижу ее уже у самой двери, хотя кажется, еще секунду назад она стояла у противоположной стены, контролируя, чтобы мы ничего не коснулись. – Я очень горжусь им, – добавляет она и опускает руку на дверную ручку с обратной стороны, сделав еще полшага назад.
Я хватаюсь за руку Мирона и чувствую, как от подкатывающего к горлу страха и резких запахов реагентов и трав начинает мутиться рассудок.
– Дыши, я эту дверь с пинка открою, – шепчет мне на ухо Мирон, умудрившись привести в чувство одной самодовольной фразой. – Пойдем, – говорит он чуть громче и ведет меня к двери. – Мой стажер очень впечатлительная, – посмеивается он, когда мы оказываемся в примыкающей к лаборатории комнате. – Признаться, я и сам несколько… поражен. Две фотографии явно выделяются на фоне прочих.
– Вы о могиле и Вспышке? – уточняет женщина как ни в чем не бывало. – Это из последней командировки сына.
– Очень любопытно! Вы знаете историю их создания?
– Разумеется.
– Мы можем продолжить разговор во дворе? Евгении не очень хорошо.
– Это влияние полыни, – с иезуитской улыбочкой произносит женщина. – Она выгоняет из дома практически любую нечисть…
«Эта полоумная назвала меня нечестью?», – раздражаюсь я мысленно, а Мирон покрепче сжимает мою руку и отпускает только у двери, чтобы я могла обуться.
Когда оказываемся на улице, я отхожу от них на пару шагов, чтобы не мешать разговору, но в то же время слышать каждое слово.
– Вспышка – это собака Александра? – спрашивает Мирон.
– Да, верно, – охотно отвечает женщина. – Он всегда берет ее с собой, когда работает в условиях дикой природы. В целях безопасности, да и так, в качестве компаньона. Как видите, не зря. Аккурат в последней поездке Вспышка сцепилась с лисой, которая пыталась своровать провизию. И в ту же поездку Саша набрел на могилу. Вызвал полицию от дороги, дождался, все как полагается. Проводил до нужного места. Его очень хвалили, могли бы никогда не найти. Или слишком поздно, когда уже и изучать нечего.
– Выходит, в могиле в самом деле было тело? – конкретизирует Мирон.
– Да. Нам сказали, что незаконное захоронение. Вот так сын раскрыл настоящее преступление, – хвастливо заканчивает она. – Административное, и все же.
– Это потрясающе, Валентина Ивановна. Побольше бы таких ответственных граждан, – щедро наливает ей сиропа в уши Мирон. – Могу я попросить вас об одолжении? – спрашивает он хитро. – Очень бы хотелось те фотографии. У Александра же есть пленка, он может сделать еще, правда?
– Думаю, да, – задумчиво отвечает женщина. – Хорошо, я принесу. Минуту. – Она вскоре возвращается и протягивает Мирону два снимка. – А зачем вам?
– Очень сильная работа. До мурашек, не поверите. Особенно Вспышка. И не идет ни в какое сравнение с электронными фотографиями. В них, как правило, нет души. Коммерция и только.
– Это правда, – удовлетворенно заключает женщина. – А говорите, не разбираетесь.
Еще минут десять она распинается о том, как ее сыну приходится идти на поводу у заказчиков и делать фотографии на цифровую камеру, но хоть за них и платят, ценности как таковой в них нет. Потом я, изловчившись, незаметно набираю Мирону и он, посетовав на чрезвычайную занятость, прощается.
– Шизанутая, – ворчу я, когда мы отъезжаем. Сую прядь волос себе под нос и морщусь: – Я вся провоняла.
– Пахнет все это в самом деле скверно, – морщится Мирон. – И, к сожалению, знакомо.
– О чем ты? – хмурюсь я.
– Да было у меня пару дел… не хочу наводить жути.
– Тогда нечего было начинать говорить, – сержусь я.
– С маньяками, Жень, – недовольно, но отвечает Мирон.
– Напугал ежа… – бубню я, а он, явно не ожидав подобной реакции, прыскает. – Это первое, что приходит в голову. Одних фотографий за глаза. И я даже не об этих, – я беру из подстаканника небрежно свернутые в трубочку шедевры. – Вот зачем такое снимать? Бедная Вспышка вся покусанная. И судя по дате, он потащил ее в следующую командировку, еще толком зажить ничего не успело.
– Сколько прошло? – цепляется дотошный следователь.
– Недели две. Как так можно с животными?.. – сокрушаюсь я по инерции, разглядывая уже фотографию с могилой. И вдруг замечаю то, от чего по телу проносится мороз. – Мирон, – зову я его глухо и неосознанно опускаю ладонь на его запястье, покоящееся на подлокотнике.
– В чем дело? – тревожится он. Притормаживает и съезжает на обочину. – Жень? – пытается он достучаться до меня, но я только приближаю фотографию к лицу и сощуриваюсь. – Если это какая-то шутка, я тебя высажу, – предупреждает Мирон строго.
– Я не уверена… – бормочу я. Отвожу взгляд от фотографии и тыкаю в нее пальцем, показывая ему, куда смотреть. – Видишь кожаный полукруг? И как будто очертания лапы на нем. Из травы торчит, вот тут.
– На счет лапы не уверен. – Мирон крутит фотографию и так, и эдак, меняя угол зрения. – С чего ты взяла?
– Да как тебе сказать… – Я открываю рюкзак и достаю из него связку ключей с похожим брелком. Кожаный кружок сантиметров в пять в диаметре, на котором выжжен логотип турбазы – след медвежьей лапы.
– Весомый аргумент! – расширяет глаза Мирон.
– Раньше такие были на всех ключах от домиков. И папа отдавал их гостям в качестве прощального сувенира.
Мирон достает из кармана мобильный.
– Сфотографирую, не против?
– Да, конечно.
Я кладу брелок на свою ладонь, чтобы было лучше видно, а он делает сначала снимок в прямой проекции, а затем еще несколько с разных ракурсов. И я не уверена, что брелка.
– Как давно твой отец перестал раздавать такие сувениры? – с серьезным выражением лица спрашивает Мирон.
– Года три уже так не делает. Теперь, ты видел, на ключах медвежий коготь.
– Почему перестал? – допытывается жадный до информации следователь.
– Да я даже не знаю… – пожимаю я плечами. – Коготь круче, как по мне.
– Вероятно, он счел так же, – заключает Мирон. – А когда появились такие сувениры?
– Сколько себя помню были. Папа оптом купил эти колечки с цепочками и наделал целый сундук. Выжигал самодельным клеймом. Кстати, может, просто закончились и не захотел заморачиваться. Надо будет проверить.
– Обязательно, – соглашается Мирон. – Это не приближает нас к тому, кто его мог там потерять или оставить, но, вероятно, поясняет чудачество фотографа. Не знаю зачем, но он мог искать на какой турбазе выдают подобные.
– Впечатлить свою матушку? – кривлюсь я. – Там явно какие-то созависимые отношения.
– Нужно разжиться его делом. Наверняка следователь уже пообщался с его окружением, как минимум. А еще, мне чертовски интересно, что же там раскопали.
– Мне тоже, – признаюсь я. – Ты же расскажешь мне? – канючу я, еще не получив ответа. – Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!
– Не исключаю, что кто-то просто сэкономил на похоронах. Я знаю расценки благодаря отцу и это дорого даже в деревне. Гроб, крест, венок, ограда, само место…
– Ты заговариваешь мне зубы, – прерываю я его резко.
– Да, – ничуть не смутившись, отвечает следователь. – Потому что это наверняка еще открытое дело. И за разглашение информации по нему меня могут уволить.
– Прям уж, – сощуриваюсь я. – Никто даже не узнает…
Мирон сдавленно смеется и покачивает головой. Какое-то время разглядывает мое лицо со слабой улыбкой. Но она медленно сползает, намекая на то, что его ответ мне не понравится.
– Мне нужно успеть на работу, пока шеф не ушел, – сообщает он негромко.
Как знала.
– Да, конечно, – отвечаю я поспешно, испытывая острое разочарование, но стараясь не показывать виду.
Глупо, конечно, но прощаться совсем не хочется. С ним так интересно. Свободно… Я даже забыла, что именно мы расследуем. Тоска по папе отпустила, появилась уверенность, что он обязательно во всем разберется, даже от сердца отлегло.
– Как на счет того, чтобы сопроводить меня до места, где сделана эта фотография? – спрашивает он вдруг. – Хочу осмотреться. А ты явно ориентируешься в лесу лучше меня.
– Боишься заблудиться? – весело фыркаю я и, не дожидаясь ответа, соглашаюсь: – Ну, раз так, хорошо. Тем более что мне все равно придется вернуться за машиной.
– Не факт, что это место поблизости, – отмечает он. Я только поднимаю связку ключей на уровень своего лица. – Ладно, шанс есть, – беззвучно посмеивается Мирон. – Куда тебя отвезти? Я зависну в управлении на неопределенное время.
Зависаю и я.
Логично было бы поехать к Никите, но… не хочу его видеть. Не сейчас. Боюсь, он прочитает в моих глазах то, в чем я не признаюсь даже самой себе. А еще, я не могу появиться на пороге его квартиры с плюшевой собакой: это вызовет слишком много лишних вопросов. Но и оставлять ее не хочу. Подарок, все-таки, от чистого сердца и со смыслом. А еще, она мне попросту нравится.
– К маме, – отвечаю я уверенно. – Давно не виделись.
– Отлично, – чуть ли не по слогам отвечает Мирон и приосанивается.
«Показалось или мой выбор пришелся ему по душе?», – мелькает в моей голове мысль, от которой я тут же отмахиваюсь, как от назойливой осы.
Несмотря на то, что мама и отчим живут в частном доме, доезжаем мы слишком быстро. Город такой маленький, тут все близко. Раньше это казалось преимуществом, но сейчас вызывает только досаду.
– Впечатляет, – Мирон кивком указывает на высокий забор из красного кирпича, поверх которого можно увидеть третий этаж дома.
– Там персонала больше, чем проживающих, – невольно морщусь я. – Мне уютнее, когда… тесно, – неожиданно делюсь я сокровенным.
– Батя бы прослезился от умиления, – отмачивает черную шуточку Мирон, но понимаю я это не сразу.
Я на мгновение замираю, осознавая причинно-следственные связи, потом фыркаю, едва подавив смешок, но в следующую секунду срываюсь и начинаю вызывающе громко смеяться в голос, запрокинув назад голову.
– Какой кошмар, подполковник! – журю я его сквозь смех. – Шутка про гроб?! Ужасно!
Подполковник в этот момент сильно напоминает ломтик сыра на кусочке хлеба, помещенного в заблаговременно разогретую духовку. Когда замечаю это, я перестаю хохотать и неуклюжим жестом подтягиваю стоящий на коленях кожаный рюкзачок к груди.
– Где там мой спасатель? – интересуюсь я, опустив взгляд. – Сумка пусть с тобой покатается. Можно же так?
– Можно, – тихо отвечает Мирон.
Он ныряет между передних кресел и достает оттуда моего пса. Пока я вожусь с ремнем, он успевает выйти и открыть мне дверь.
– Спасибо, – смутившись, бормочу я.
– До встречи, – говорит он. – Я напишу, как освобожусь.
– Идет, – коротко отвечаю я и спешу скрыться за высоким забором, заранее подготовив ключи.
Я иду к дому, покусывая губы, чтобы не улыбаться. Хочется поскорее закрыться в своей комнате, вспомнить и переварить свои эмоции, но чуть только я распахиваю входную дверь, нос к носу сталкиваюсь с отчимом.
– Ты уже дома? – от неожиданности спрашиваю я глупость и теснее прижимаю к себе плюшевую собаку, будто в самом деле рассчитываю, что она спасет меня от ощущения, что меня поймали с поличным.
– Как видишь, – со слышимой неприязнью отвечает Игорь. – Что это? – Он кивком указывает на пса. – Тебе что, десять?
– Нет, просто… что плохого в игрушке? – хмурюсь я.
– Ничего. Когда тебе десять, – саркастично отвечает отчим. – Откуда она?
– Купила, – бурчу я и отвожу взгляд. – Нет настроения?
– Просто устал, – уже мягче произносит Игорь, а я разуваюсь. – Почему ты не дома?
– Я не дома? – обижаюсь я, оставшись в одном кроссовке. – Прости, пожалуйста, не знала.
– Давай без этого, – морщится Игорь. – Ты прекрасно поняла, что я имею ввиду. Я разговаривал сегодня с Никитой и, по его словам, ты все еще на турбазе. Что довольно странно, учитывая, что через неделю твоя свадьба.
– Все готово, а накладками занимается свадебный агент, – пожимаю я плечами и тороплюсь свернуть неприятный разговор: – Мама дома?
– Да, но у нее пилатес с тренером. Полагаю, криминалист подтвердил несчастный случай, раз ты здесь. Надеюсь, теперь ты сосредоточишься на своей жизни.
– Криминалист еще работает. И, вообще-то, есть основания полагать, что тревогу я забила не напрасно.
– Еще работает? – вскидывает брови Игорь. – Что за бред, – раздраженно шипит он, доставая из внутреннего кармана пиджака свой мобильный и распахивая входную дверь, чтобы, очевидно, сделать звонок без свидетелей. – А где твоя машина?
– Я не смогла на ней проехать, – отвечаю я заготовленной фразой. – Поэтому меня подвез следователь.
Игорь играет желваками и закрывает перед моим носом дверь. Я быстро скидываю второй кроссовок и трусцой бегу к окну гостиной, которое, на мою удачу, оказывается приоткрытым. Впрочем, уверена, возглас отчима я бы услышала и оставшись у входной двери.
– Какого черта можно делать столько времени?! – возмущается Игорь. – Выясни! Да мне насрать! Понадобится – с любовницы поднимешь! Ленивые ублюдки, – последнее рычит уже тише. Прикуривает и остается на улице дожидаться обратного звонка. Я, естественно, у окна, нервно наминая собаку в ожидании. – Да! – гневно рявкает отчим. – Еще вчера? Что? Какой еще, мать твою, маньяк? Ты издеваешься? Так, ладно, я понял.
Я несусь на кухню, включаю чайник и даже успеваю поставить на стол чашку, когда входит Игорь.
– Что ж, сомнения действительно появились. Официальное дело заведено, – сообщает он мне абсолютно спокойным голосом. Будто это кто-то другой рвал и метал еще полминуты назад. – Надеюсь, не нужно объяснять, что в детектива больше играть не получится? И что расследование может затянуться, как это обычно и случается.
– Все, чего я хотела, я уже добилась, – отвечаю я равнодушно, заваривая чай. – Нам же сообщат о результатах?
– Само собой, – надменно говорит Игорь. – Ты довольна?
– Да и очень благодарна тебе за помощь, – с вежливой улыбкой отвечаю я. – Мама давно начала занятие?
– Без понятия. Но это точно надолго. Она помешалась на этом пилатесе.
«А тренер – красивый молодой подтянутый мужчина?», – иронизируя я мысленно, но вслух, естественно, помалкиваю.
– Тогда выпью чай и поеду. Домой, – не выдерживаю я и добавляю колкость.
– Не начинай, – укоризненно говорит Игорь и целует меня в голову. – Я достаточно наслушался и имею право наконец-то расслабиться и передать тебя в другие надежные руки.
– Конечно, прости, – отвечаю я с натянутой улыбкой.
И чуть только он выходит из кухни, я вызываю такси до следственного, до подачи как раз успев выпить свой чай.
Выходит, дело завели еще вчера. А значит, когда Мирон говорил мне, что криминалист еще работает, он обманывал меня. И тут самое время взбелениться, но что-то не хочется. Хороший был день. Немного жутковатый, отчасти нервный, но вместе с этим – лучший за… не знаю. Всю мою жизнь? Ни на что бы его не променяла. И в груди теплеет от мысли, что он схитрил, только бы провести его со мной.
Подполковника о своем намерении дождаться его у машины не предупреждаю. Вероятность, что он решит там заночевать ничтожна, не хочу, чтобы он дергался и торопился из-за меня. А мне полезно немного подышать и подумать, что я собираюсь делать дальше.
Собственные мысли дурманят.
Почему-то нет ни единого сомнения в том, что подполковник – мой человек. Что стоит лишь захотеть и эта прямая, у которой мы топчемся, станет взлетной полосой для нашего будущего. И дело даже не в том, какой он. Дело в том, как рядом с ним мне. Мои пятки почти не касаются земли. Что это, если не влюбленность? Которая, по всем признакам, однажды перерастет в большое крепкое чувство.
Немного страшновато от того, что придется отменить свадьбу, но то, что я не выйду за Никиту, испытывая чувства к другому – однозначно. Да и зачем это ему? Он симпатичный и богатый. Если захочет, даже банкет не придется отменять, просто сменит одну невесту на другую. Особенных чувств ко мне он никогда не испытывал, ровно, как и я к нему. Разозлится, конечно, кто бы не разозлился? Как и отчим, этот точно будет вне себя. Но у нас же не средневековье. Я вполне могу сама выбирать свою судьбу.
Так наивно я рассуждаю еще ровно пять минут. Пока знакомый автомобиль не мигает фарами, остановившись в десятке метров от меня, за забором следственного.
«А этому тут что надо?», – вскользь думаю я, чувствуя, как начинает мелко потряхивать, а к горлу от волнения подкатывает неприятный ком, который не получается проглотить.