- Укатали сивку бурку
крутые горки.
- Господи, как же мне надоело быть Винчестером в юбке! - устало пробормотала я, то ли садясь, то ли падая на кровать, поджимая ноги и прислоняясь спиной к стене. И тут же, упрямо мотнув головой, приказала себе. - Хватит! Не ныть! Саможаление - путь в бездну.
«...Я переживу!
И вас, и нас переживу!
И смех, и грех переживу!
И всё и всех переживу!..» - играл в наушниках трек Монеточки, который уже много лет служит мне и гимном, и девизом, и мотивацией.
Тяжело и устало вздохнув, взяла ручку и раскрыла свой дневник. Ну или бестиарий, тут уж как посмотреть.
««Милая Аня.»
Внешние характеристики:
Туловище человекоподобно. Имеются даже изгибы груди и талии, как у женской человеческой особи. Тьфу докатилась, уже людей особями называю! Звучит как будто я какой-нибудь сумасшедший учёный из средней паршивости фильма. Как бы то ни было, на этом сходства с человеком заканчиваются. Вместо рук и ног двадцать четыре толстых гибких щупальца с побочными отростками. У плеч они размещаются двумя пучками по шесть. Голова вытянута, почти отсутствует какой-либо переход к шее, если не брать в расчёт неярко выраженный выступ нижней внешней челюсти. Вместо глаз две чёрные дыры, носа или на худой конец намёка на ноздри нет. Как и слуховых отверстий. Каким образом ориентируется в пространстве я так и не поняла, но моё местоположение определяло удивительно точно. Рот круглый, напоминает воронку, губ нет. Имеются три пары челюстей, две из которых внутренние, если это можно так назвать. Каждая челюсть снабжена тремя рядами острых изогнутых клыков длиной где-то в полтора моих указательных пальца. Когда-нибудь я перестану забывать брать с собой линейку для более точных измерений. Всё тело покрыто каменной чешуёй и вязкой слизью. Эх, который раз одежду выкидываю, потому что подобная дрянь не отстирывается! Форма чешуи - вытянутый гранёный шестиугольник. Цвет чешуи и кожи - старый красный кирпич.
Способности:
Мгновенная регенерация, восстанавливаются даже отрезанные части тела. В смысле отрастают новые. Но вот с головой это не работает, однако голова может прирасти обратно. Грёбаное любопытство - чуть не сдохла, решив проверить. Плюётся огнём. Яд на клыках ускоряет разложение и гниение плоти до восхитительной скорости. Зачем ему это с такими зубищами непонятно, мне кажется оно ими и камни может грызть и не морщиться, но не моё в общем-то дело.
Слабые места:
Шея и сочленения между чешуёй.
Способ уничтожения:
Отрезать голову и сжечь, чтобы не приросла обратно. После отрезания головы слизь и чешуя легко воспламеняются. Странно для огнедышащей твари, но всё же.
Примечание:
Не стоило проверять яд на себе. Еле вымыла его из пореза. Когда-нибудь я перестану раз за разом наступать на одни и те же грабли и отучусь за научным интересом забывать о здравом смысле.»
Закончив записывать характеристику очередного убиенного мною чудовища, я отбросила дневник в сторону и, откинувшись на подушку, устало закрыла руками лицо. Раненое плечо умеренно ныло, тело чувствовало себя так, будто я три сотни километров за раз пробежала на душе было смутно.
Как же я устала, кто бы знал! Хочу на пенсию. Куда-нибудь в глушь. В настолько глухую глушь, чтобы меня вообще никто достать не мог, не то что чудовища. У меня вообще есть право на пенсию? Или эта кабала пожизненная? Как бы то ни было, всё равно на пенсию хочу! Но раз за разом приходится встречать волю госпожи судьбы с клинком в руке и упрямо вздёрнутым подбородком.
Вот что нормальные девушки в семнадцать записывают в личных дневниках? Истории о первых влюблённостях, проблемы с родителями и прочие изъяны жизни? Наверное. Не знаю. А у меня и родителей-то с возлюбленными нет. Я вот... чудовищ описываю. Как я докатилась до жизни такой? Ну давайте начнём с начала.
Меня зовут Ольга Князева. До девяти лет я жила в детском доме. Мне говорили, что попала я туда в пять лет, но жизни до него я не помню от слова совсем. Участь сироты не слишком весёлая, но зато взрослеешь быстро. Болезненно правда, когда ты совсем ребёнок, но быстро. Примерно тогда, когда понимаешь, что положиться можно только на себя самого и учишься отвечать за каждое своё слово, действие, поступок, защищать себя, в одиночку справляться со своими эмоциями, каждая из которых может быть использована против тебя и так далее. Потому что дети в детдоме жестокие, а учителя с воспитателями, если начнут жалеть всех и каждого, очень быстро будут попадать в психушку. В девять лет мне повезло - меня удочерила богатая одинокая женщина лет сорока. А в десять начался мой личный ад.
Как вы уже, наверное, поняли, на меня стали нападать чудовища. Почему? Ещё б я сама знала! Нападая, они утягивают меня в странное подпространство. Откуда-то я точно знаю, что оно называется Изнанкой. С него невозможно выбраться пока не убьёшь напавшую тварь. Некоторые твари могут притворяться людьми. Конкретно сегодняшнее притворялось милой, улыбчивой, пухленькой официанткой с бейджиком «Анна». Милая Аня превратилась в не очень милого монстра. Как показывает практика, чудовищем может оказаться кто угодно, от случайного прохожего до хорошего знакомого, если они решат занять место своей жертвы. Это, кстати, единственный случай в котором любое воспоминание о жертве стирается из памятей всех окружающих, кроме меня, не после смерти жертвы, а после убийства твари. И тогда тварь может сколько угодно ходить среди людей, общаясь со своими "знакомыми", выбирая тех, кто повкуснее... Благо так в силу интеллектуального развития могут делать лишь единицы из них, впитывая воспоминания жертвы, остальные способны держать человеческий облик ровно до момента, когда нужно заговорить. Но сильно лучше от этого не становится. Не трудно догадаться, откуда у меня патологические проблемы с доверием.
Первых своих трёх тварей я едва пережила лишь чудом. До сих пор не понимаю каким именно, но всё же. А дальше пришлось учиться выживать. Начала я с того, что тайком ото всех ознакомилась с чёрным рынком. Ну а где ещё ребёнок десяти лет может приобрести оружие? Благо карманных денег опекунша давала мне не мало. Опытным путём было выяснено, что огнестрел рядом с тварями почему-то выходит из строя. Пришлось осваивать холодное оружие. Я записалась на самбо, стрельбу из лука и арбалета, фехтование, метание кинжалов и шахматы. Опекунша подивилась таким странным интересам юной подопечной, но поддержала без лишних вопросов. Она у меня считает, что ни одно знание или умение не бывает бесполезным.
- В моей старой голове две, от силы
три мысли. Но временами они поднимают такую
возню, что кажется, будто их тысячи.
(с) Фаина Раневская.
«Я жива,» - было первой моей мыслью, появившейся в медленно возвращающемся сознании. Второй был отчаянный вымученный беззвучный стон: «А какого ж чёрта?!». Н-да. Как бы я ни любила жизнь, иногда всё же есть моменты, когда собственное существование ненавидит даже самый закоренелый оптимист. Я такой личностью не была, так что мне, на самом деле, хватило бы даже меньшего. Но когда меня судьба щадила?
Болело всё, что могло болеть. Голова в добавок ко всему кружилась, казалось, готовая разлететься на кусочки. В горле пересохло настолько, что больно было даже от проходящего через глотку воздуха. Причём боль была такая, словно по горлу изнутри скребли лезвием.
После нескольких тщетных попыток пришлось признать, что малодушно провалиться обратно в беспамятство не выйдет. Открывать глаза оказалось ошибкой. По крайней мере так резко. Ударивший в них свет вызвал вспышку тошнотворной боли уже в глазных яблоках. Второй раз открывала слезящиеся глаза уже осторожнее, постепенно давая им возможность привыкнуть к освещению и почти ежесекундно смаргивая. Увидев над собой незнакомый белый потолок, я заставила себя пересилить собственную слабость и, не обращая внимания на боль, приподнялась на локтях, чтобы оглядеться.
Я находилась в помещении, напоминающем больничную палату. По крайней мере других ассоциаций серые стены и ряды коек с тумбочками рядом не навевали. Повернув голову налево, я увидела, что рядом со мной на табуретке сидит Таня.
- Что я… - договорить не вышло, так как я зашлась в болезненном кашле.
- Выпей, - девушка протянула мне кружку, взятую с тумбочки рядом с моей койкой. Там же лежала моя сумка. Слава богу, хоть она не пострадала. От содержимого кружки шёл пар. – Станет легче.
В любой другой ситуации я бы поостереглась пить незнакомое варево из рук едва знакомой девушки, но сейчас было не то состояние, в котором можно беспокоиться о таких мелочах. Варианта два: либо действительно станет лучше, либо откинусь к чёрту. Третьего не дано, так как хуже быть элементарно не может. А так меня сейчас оба варианта действия напитка устроили бы. Причём не понятно, какой из них ещё предпочтительнее.
По вкусу то, что я выпила, напоминало кофе с коньяком. Но по цвету и запаху им не являлось. Приятным жаром разлившись по телу, снадобье мягкой волной прогнало усталость и головную боль, что помогло немного прояснить сознание.
- Тебе лучше лечь, - со странной для совершенно чужого создания заботливостью сказала Татьяна, когда я поставила кружку обратно на тумбочку. – Ты всё ещё слишком слаба.
Тут она была права. Даже на для того, чтобы опираться на локти и держать голову прямо требовались не малые усилия. Да и раненное плечо, как и распоротый бок, не следовало лишний раз тревожить, если есть возможность. Аккуратно опустившись на подушку, я спросила:
- Где я?
- Ты в школе Северных стражей, - спокойно ответила Татьяна.
Нет, я, конечно, понимала, что ответ мало что мне даст, но чтобы настолько…
- Где? – переспросила, не понимая.
Не смотря на выпитый отвар соображать было всё же не легко. Я прикрыла глаза, чтобы было проще сосредоточиться на том, что говорит девушка.
- В школе Северных стражей, - терпеливо повторила Татьяна. – Тебе в это, наверное, сложно поверить, но на тебя напал монстр. И ты… не совсем человек.
- Я не человек совсем, - криво усмехнувшись, поправила её я. – Как и ты, полагаю. Я знаю об этом. Это не первое моё чудовище.
- Что? – в голосе Тани удивление смешалось с неверием.
Ну да, она, видимо, ожидала от меня любой реакции, кроме той которую я продемонстрировала. Наверное, мне не полагалось быть такой спокойной.
— Это уже не первое моё чудовище, - повторила я. – Далеко не первое. Я с десяти лет так живу.
- Странно, - задумчиво и слегка растерянно произнесла Татьяна. – Обычно они нападают с семнадцати лет, когда мы начинаем маняще для них пахнуть. Надо будет сказать об этом папе. Ты знаешь что-нибудь о том, кто ты, кроме знания того, что ты нелюдь?
- Нет, - осторожно покачала головой я.
Говорить хотелось ещё меньше, чем обычно, но мне нужна была информация. И девушка явно могла её дать.
- Ты Северный страж, как и я, - со вздохом сказала Татьяна. – Так называют таких, как мы. Есть ещё Южные, Западные и Восточные стражи. А также ведьмы, маги, эльфы, феи и оборотни, но сейчас не о них. Задача нас и нам подобных защищать других смертных от монстров с Изнанки. В семнадцать у нас появляется притягивающий чудовищ запах, но с тобой, видимо, произошёл какой-то сбой. Именно поэтому в этом возрасте нас отправляют в специальные школы, где мы учимся всему, что должно уметь стражу. Сейчас мы находимся в лазарете такой школы. Я твоя старшая сестра. Наш отец не Алексей Николаевич, а здешний директор. Нашей матерью была ведьма, которую отец спас. Они влюбились друг в друга, потом полюбили и поженились. Я родилась стражем, а вот ты… Видишь ли, мы, стражи, рождаемся в боевой форме и только на третий день обретаем человеческий облик. Ты же родилась в облике человека и боевую ипостась не принимала вообще. В своё время то же самое было с отцом, но он был чистокровным стражем, а мы-то полукровки. Все решили, что ты просто ведьма, как и мама, так как подобных наследственных сбоев никогда не было зафиксировано. Когда тебе было пять, а мне восемь, защиту школы пробили твари. Раньше такого не случалось, школа считалась безопасным местом. В тот раз удалось отбиться, но тебя ранили, а маму... – девушка тяжело сглотнула, но всё же продолжила, - а маму убили. Тогда отец решил, что жить среди стражей тебе не безопасно и, за неимением других вариантов, отдал тебя в детдом. Для твоей безопасности. Мне он запретил тебя искать. Боялся, что моё присутствие рядом с тобой тоже может быть опасным. На него тоже чудовища начали нападать раньше времени, и он боялся, что это передалось мне. Я пошла в обход его воли совсем недавно. Сговорилась с Алексеем Николаевичем разыграть весь этот спектакль, он друг отца. Его пришлось долго уговаривать. Я просто хотела проверить, всё ли у тебя хорошо. Как выяснилось не зря. Неизвестно, сколько бы ты ещё продержалась вот так, без гроша знаний и не умея использовать магию.
«Первое качество солдата — в способности преодолевать усталость и лишения; доблесть только второе»
(с) Наполеон I.
Виктор Георгиевич
Читая дневник младшей дочери, Виктор всё больше удивлялся тому, что она его даже не ненавидит, а всего лишь закономерно винит в ошибке.
Конечно, его делом было лишь прочитать характеристики монстров, которые Ольга составляла удивительно чётко и подробно, но как побороть искушение узнать то, чем жила его дочь хотя бы последние семь лет. Хоть и ясно, что ничем хорошим. И чем больше он читал, тем сильнее ненавидел самого себя за то, чем обернулся для неё его промах. Его самая страшная ошибка.
Чего стоила только эта запись:
«Наивно всё-таки было думать, что я ничего не боюсь, если без малейшего испуга отбивалась сразу от пятерых старшеков. Боюсь. Оказывается, ломать себя второй раз больнее, чем это было в первый раз, тогда, в детдоме. Потому что ломать приходится по едва сросшемуся. Но что мне ещё делать? Если не отучусь бояться этих тварей, то долго не продержусь. Потому что рано или поздно попросту сойду с ума. Да что уж там… Порой мне кажется, что я уже свихнулась. Я даже не знаю, кто мой самый страшный враг: чудовища или я сама, точнее мой страх.
Господи, до чего же я докатилась! Что ж я за существо? Мне всего одиннадцать, а я способна не морщась зашить собственную плоть и, метнув кинжал с завязанными глазами, рассекаю натянутую в воздухе леску в девяти из десяти бросках. А мои сверстницы альбомы наклейками заполняют. Какого чёрта?!»
Или ещё более раннее:
«Я видела, как они убивают. Они убили мою одноклассницу и… о ней все кроме меня забыли. Исчезло малейшее упоминание о её существовании. Ники как будто и не было никогда. Картина того, как тварь когтями разрывает мягкую плоть этой смешной, всегда весёлой девчонки, которая так старалась со мной подружиться, до сих пор стоит у меня перед глазами. Наверное, мне ещё долго будет это сниться.»
А вот позднее:
«Я не знаю, радоваться или ужасаться, но я перестала бояться. Совсем. Если последние года три страх был совсем слабым, то теперь он исчез вовсе. Мне пятнадцать, всего пятнадцать, а мысль о том, что буквально любой день может стать последним, уже не вызывает ужаса. Скорее я даже с азартом предвкушаю каждое нападение. Переживу или отправлюсь в мир иной? Как лотерея или игра в покер, в которой ставка всего одна, но самая высокая – жизнь.
Сегодняшняя тварь претворилась парнем, который уже два месяца как был мною увлечён и пытался очаровать. Не то чтобы мне было дело до его ухаживаний, но он был славным и довольно милым пареньком. Пару раз он даже вызвал у меня улыбку. Так почему мысль о том, что его убил монстр, подменивший его, не вызывает у меня совершенно никаких чувств? Разве мне не должно быть хоть немного его жалко? В какой момент мне стала так безразлична чужая смерть? Во что я превращаюсь? Что ж… Как бы то ни было, назову эту тварь в честь него: «Влюблённый».»
«Прошло ровно шесть лет с тех пор, как я вынуждена воевать с миледи Судьбой за право на собственную жизнь. С днём рожденья меня (это сарказм)! Наверное, мне стоит радоваться или гордиться тем, что так долго продержалась, но я не могу. Сколько ещё у меня будет хватать сил вести в нашем вальсе с милордом Смертью? Когда госпожа Судьба решит, что я заигралась и вытащит туз из рукава?»
Виктор с силой захлопнул блокнот. Вина и ненависть к себе – отвратительный коктейль. «Я надеялась, что вы оба, и ты, и мама, мертвы. В моём детском мозгу это было единственное вам оправдание. Я выросла и моё мнение не изменилось.» - снова прозвучали в голове холодные и острые как выкованная лучшим кузнецом сталь слова дочери. Боги! Лучше бы его ударили кинжалом под ребро – это было бы менее болезненно, чем то, что Ольга сказала. Ещё больнее понимать, что она на самом деле ещё ребёнок, особенно по меркам стражей. Ребёнок, который вынужден быть взрослым. Совсем как он сам когда-то.
«Ты заслужил это,» - холодный резкий голос совести был, как всегда, безжалостен. – «Ты заслужил каждое слово, что она сказала тебе в обвинение. Можешь оправдывать себя сколько угодно тем, что лишь хотел её защитить, но от правды не сбежишь. Ты хотел защитить, но не смог. И вина в этом только твоя. Ты виноват!!!… виноват!.. виноват…»
Это было так. «Любой страж пойдёт на всё что угодно, когда дело касается защиты его детей,» - сказал ему когда-то Алексей, когда он был ещё совсем мальчишкой. Не защитил. Не уберёг. Клялся когда-то самому себе, что сделает всё, что в его силах, чтобы никто и никогда не повторил его судьбу, а в итоге обрёк на это свою же младшую дочь.
В памяти снова всплыло лицо Ольги, стоило лишь прикрыть глаза. Когда Алексей сказал, что его младшая дочь выросла копией его самого, то он, честно сказать, не совсем поверил, но теперь… Этот стальной, холодный, гордый и суровый взгляд. Татьяна так смотреть не умела. И Евгения, его милая Женя, как он по старой привычке называл её на человеческий манер – тоже. Из всех знакомых ему разумных так мог смотреть в принципе только он сам. И Ольга, да. Его безупречная копия.
Из головы никак не желало выходить то, что он увидел. То, как она гордо вскидывает голову, как упрямо поджимает губы, то, как криво усмехается, то, как дерзко говорит и то, как прямо держит спину. Каждая манера, каждая повадка, каждое движение, жест и каждая интонация – всё это в ней от него. И ничего, совсем ничего от матери. Точно так же, как в Татьяне нет ничего от его генов кроме цвета волос, глаз, ну и того, что она тоже страж. Копия матери. А он первое время, когда девочки только росли, ожидал, что будет прямо противоположный расклад.
Когда-то Виктор наивно думал, что невыносимо порой смотреть на Татьяну и видеть в ней давно покойную жену, но теперь понимал, что ошибался. Куда более мучительно смотреть на Ольгу и чувствовать себя так, словно видишь молодого себя. Боги, как же он устал!
Самая важная мелодия в жизни человека – похоронный марш.
Пока он не прозвучал ещё многое возможно.
(с) Фаина Раневская.
«Жизнь – штука несправедливая,» - мелькнула мысль, стоило мне открыть глаза. Вот что мне стоило сделать это позднее? А? Выходной же!
Никогда не причисляла себя ни к жаворонкам, ни к совам. Потому что засыпаю поздно, просыпаюсь рано, никогда не высыпаюсь и потому тени под глазами у меня вечны. Но не настолько же рано! Циферблат на телефоне безжалостно и неумолимо показывал шесть часов утра. Ещё даже для завтрака по школьному расписанию рано! И знаете, что самое паршивое? Что как бы мне ни хотелось сейчас спать, я всё равно не усну. Ибо я свой организм, заразу эдакую, знаю.
Тяжело вздохнув, решила, что тратить неожиданно организовавшееся лишнее время зря будет кощунством, и, совершив все утренние процедуры, пошла в тренировочный зал.
Я уже говорила, что судьба надо мной всегда издевается? Если да, то вот оно – самое что ни на есть убедительной подтверждение этого наиприскорбнейшего факта! Угадайте, на кого я наткнулась в зале? На отца, правильно. Именно на того разумного, которого видеть хотелось как можно реже, а с утра пораньше вообще хотелось прибить просто за то, что попался на глаза. Тут же собралась уйти, но он, как на зло (хотя почему «как?), уже меня заметил. До позорного бегства я не опустилась.
- Доброе утро, - коротко улыбнувшись кивнул он, прерывая свою тренировку.
- Издеваешься? – с понимающим сарказмом хмыкнула я. – Утро добрым не бывает.
Чёрт! Сплошные мечи. Ни одной рапиры или шпаги! А мечами я управляюсь хуже, хоть и всегда считала их более выгодным в бою оружием. «Что ж,» - искренне пытаясь мыслить оптимистично и во всём искать плюсы, как советуют психологи в интернете, подумала я. – «Вот и пришло время исправить это прискорбное обстоятельство.»
Вздохнув и примерившись к одному из мечей, пошла к тренировочному манекену. Музыка в наушниках, сунутых в ухо, и отработка приёмов, быстро помогли мне абстрагироваться от присутствия отца.
- Сразу сталь? – раздалось вдруг прямо у меня за спиной.
Пф, а сколько разговоров-то! «Дерево зачаровано, эти манекены простым мечом не расколешь.» Просто заговорите со мной с утра, когда у меня ещё и оружие в руках, и вам никакая магия не поможет! Особенно если вы меня одним лишь своим существованием бесите! «Голова» манекена полетела на землю. А в следующую секунду я едва успела остановить лезвие в миллиметре от горла отца. Не то чтобы очень хотелось это лезвие останавливать, но всё же…
Отец даже не шелохнулся.
- Чёртов идиот, - выругалась я. – Я могла тебя убить!
- Вряд ли, - уголок рта мужчины дёрнулся в намёке то ли на улыбку, то ли на усмешку. – Ты достаточно хорошо контролируешь своё тело. Но не разумнее ли было взять для тренировки деревянный меч?
Я скользнула взглядом по мечу в его руке. По нормальному стальному мечу. Снова посмотрев ему в глаза, язвительно поинтересовалась:
- Зачем советуешь то, чем не пользуешься сам?
- Я не первокурсник, - пожал плечами отец. – Первокурсники обычно тренируются с деревом.
- Ты не первокурсник, - кивнула я. – А я не настолько криворука, чтобы бояться порезаться оружием в собственных руках. На монстров чай не с палкой шла.
И не с мечом, правда, а как правило с тем, что можно спрятать под одеждой, но это мы опустим. Мечом я тоже неплохо владею, хоть и хуже, чем шпагой или кинжалом.
Разговаривать с кем-либо вообще, а тем более с ним, хотелось ещё меньше, чем обычно. Поэтому я устало поинтересовалась:
- Ты что-то хотел?
Вряд ли он просто решил до меня докопаться. Он всё-таки не идиот, что бы я там ни говорила.
- Да, - не стал спорить он. – Как на счёт тренировочного поединка, раз уж здесь всё-таки встретились? Всё интереснее, чем по манекенам мечом лупить.
Я склонила голову на бок и окинула его уже более заинтересованным взглядом. В голову пришли эти старые приколы из тик-тока по типу: «Психотерапии недостаточно, мне нужно сразиться с моим отцом на мечах.» Похоже, я одна из немногих, у кого это желание может исполниться. И пусть это лишь тренировка, но у меня вдруг появилось острое желание обезоружить его чтобы… Чтобы что? Доказать ему, что я сильнее, а значит, могу справиться без него.
«А ему ли ты собираешься это доказывать?» - насмешливо съязвил внутренний голос. – «Или всё-таки себе? Уймись! Ты и без этих детских глупостей прекрасно знаешь, что он тебе даром не сдался. А что-то кому-то доказывают только глупые инфантильные дети, даже если они в теле взрослых.»
Это было так, я знала. И потому подавила в душе нелепое желание. Я слишком самодостаточна для подобной ерунды! Но вот тренировка с более взрослым и опытным противником точно пойдёт мне на пользу. Тренировки с подобными противниками вообще никогда и ни для кого не бывают лишними.
- Почему бы и нет, - дёрнула я наконец плечами, видя, что отец терпеливо дожидается ответа.
Мы вышли на середину зала и встали в стойку.
- Нападай, - предложил отец.
Любезничать в стиле «нет, давай сначала ты», отдавая пусть и маленькое, но преимущество, я не стала. Никогда не занималась подобной ерундой. Коротко выдохнув, я пошла в пробную атаку. Мне нужно было оценить соотношение сил. Понятно, что у него серьёзное преимущество в виде опыта, но я хотела оценить, насколько это самое преимущество весомо. «Запомни,» - прозвучал в голове голос мастера. – «Если противник кажется сильнее, то тебе надо лишь понять, какими своими качествами ты можешь перекрыть то, чем он тебя превосходит.»
Чем я могу выиграть, проигрывая в опыте? Его телосложение более массивное, чем моё, как и должно быть у мужчины, так? Так. Значит несмотря на то, что он довольно быстр, я, если постараюсь, могу обойти его в ловкости и скорости. Ещё…
- Хватить поддаваться! – не выдержала я через пять минут наших «танцев» - по-другому эту пародию на поединок и не назовёшь.
- Единственный плюс смерти –
На следующий день не надо на работу.
(с) Джейсон Лав
Неделю я провела довольно однообразно. Книги, тренировки, книги и снова тренировки. В перерывах между ними были и другие вещи, но основную часть времени заполняли именно чёртовы книги и тренировки. В основном, правда, всё-таки книги. Как правило, Нурбану молчаливо присоединялась ко мне за чтением. Мы просто читали каждая своё, изредка обмениваясь репликами. Просто были рядом, успокаивая друг друга одним лишь присутствием. Большего нам друг от друга было и не надо. Просто присутствовать где-то неподалёку, потому что время, проводимое порознь, казалось совсем неправильным и, как правило, сопровождалось мелкими досадными неприятностями. Не редко мы играли в шахматы. Нурбану оказалась столь же без ума от это игры, сколь и я, но играли мы тоже опять же таки молча. Иногда она присоединялась ко мне на тренировках или мы просто выходили прогуляться. Последнее никогда не длилось долго.
По вечерам мне писала Тоня. Наши переписки не занимали больше получаса, опекунша искренне беспокоилась обо мне и скучала. Приходилось отвечать.
От компании сестры мы отделились как-то плавно. В какой-то момент они просто оставили попытки вытащить нас куда-то, поняв, что мы всегда найдём убедительную отмазку. И тем не менее сама Татьяна упорно не оставляла попыток наладить со мной контакт. Правда, теперь делала это уже менее навязчиво. Просто иногда спрашивала, как дела, присоединялась к нам с Нурбану на наших прогулках, тренировалась со мной, подсказывала какие-то книги. Сестра уже не пыталась увидеть во мне прежнюю Ольгу, ту, которой она меня помнит, как делала это в лазарете и в первый день после него. Она пыталась принять и снова выстроить тёплые сестринские отношения уже с новой, нынешней мной. Даже пыталась проявлять заботу, как, наверное, положено старшей сестре.
И ещё, наверное, мне следовало ценить, что Татьяна сменила тактику. Жертвуя временем, которое могла бы весело провести с друзьями, оставила попытки втянуть меня в свою жизнь и стала стараться вновь стать частью моей. Наблюдая за этим даже у меня язык не поворачивался прогнать её, оттолкнуть холодной отповедью о том, что она мне на самом деле вовсе не нужна. Но и шагов на встречу я делать не стремилась, позволяя ей жить в иллюзии, что однажды мы сможем снова стать самыми близкими друг другу существами, которыми должны быть сёстры. Раз уж эта иллюзия её утешает…
Как-то раз мы, правда, столкнулись на школьном кладбище. Да, здесь, посреди леса, было целое кладбище из учеников, не переживших обучение и учителей, завещавших похоронить их здесь. И здесь же была похоронена мать, чуть поодаль ото всех, на маленьком холме. Не знаю, что меня привело к её могиле, но в какой-то момент, в задумчивости одиноко выйдя на улице я вынырнула из мыслей уже смотря на статую прекрасной женщины, выполненной из белоснежного мрамора в натуральный рост.
Почему-то при взгляде на неё у меня сжалось сердце.
Наверное, эту статую выполняли с какой-то фотографии или портрета. И скульптор точно был искуснейшим творцом. Слишком уж живой она выглядела. Светлая улыбка озаряла прекрасное, чуть поднятое вверх лицо с устремлёнными куда-то вдаль, искрящимися весёлым счастьем глазами, чуть прищуренными, словно на солнце. На плечах у неё была тёплая, обитая мехом накидка, одета она была в зимнее платье в пол с каким-то замысловатым узором, украшенное по подолу и застёжке мехом, с пояском, обвивающим тонкий стан. Подол чуть вскинулся мягкими волнами, одна хрупкая ножка в аккуратном, подбитом мехом сапожке на невысоком каблучке, приподнята, вторая стоит на носочке и руки в варежках раскинуты так, словно она собирается закружиться вокруг себя или только что завершила кружение. Из-под шапки с маленьким помпоном струятся волны густых длинных волос. Наверное, так будет выглядеть Татьяна, когда вырастет. Это было почти невероятно. Добавь этому мрамору цвета – и не отличишь от живой. Кажется, вот-вот и сорвётся с места со звонким переливчатым смехом.
Повинуясь какому-то странному наитию, я чуть приподнялась на носочки и провела пальцами по её щеке, стирая тонкий слой падающего снега и тихо прошептала:
- Мама. Так вот, как ты выглядела. Как оживший лучик солнца… Пожалуй, я понимаю, что нашёл в тебе наш суровый и холодный отец. Не удивляюсь, что ты смогла растопить его северное сердце.
Это было очень странно, но сейчас я действительно чувствовала тоскливую, тянущую сердце боль. Я даже не помню её. Совсем. А ведь она точно меня любила. И у нас была счастливая дружная семья. Семья, которой уже больше никогда не будет, пусть я и вернулась. Потому что не вернётся она. Не вернутся двенадцать долгих лет. Всё былое перечеркнула одна лишь трагедия.
Мне помстилось ласковое прикосновение к волосам и к горлу подступил болезненный колючий ком. Наверное, так когда-то прикасалась к ним она. Чёрт! Да откуда во мне эта сентиментальность? И откуда тяга к поэтичным сравнениям? Я ведь не помню её ровно так же, как сестру и отца. Так почему?.. Видимо, даже моё чёрствое сердце не может оставить равнодушным могила матери.
Убрав руку, я опустила глаза на постамент и прочитала надпись на латыни, начертанную под именем и датой смерти:
- «Sol quoque unum diem exit». Солнце тоже однажды гаснет. Мы с отцом схожи в сравнениях.
- Ты всё-таки пришла сюда, - раздалось тихое за моей спиной.
Я резко развернулась на звук, на ходу выхватывая кинжал и приставляя его к горлу говорящего.
- Прости, - скупо бросила, увидев, что это всего лишь Татьяна и оборачиваясь обратно. – Привычка. Никогда не подходи так к тому, кого не собираешься убить.
- Я запомню, - невозмутимо кивнула сестра, вставая рядом и тоже смотря на материнское лицо.
Повисла тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра и перезвоном снежинок, медленно опускающихся на землю.
- Я прихожу сюда каждый день, - вдруг тихо сказала Татьяна. – Смотрю на неё по часу, а то и дольше, как дура, и вспоминаю. Каждый день на протяжении двенадцати лет стою и вспоминаю, как хорошо было тогда. Когда вы обе были живы.