Глава 1.
День, который должен был стать счастливым
Роскошь особняка отдавала холодом. Даже в самый тёплый день в его стенах всегда было прохладно, словно камень сам хранил равнодушие людей, которые жили под его крышей. Амалия выросла в этом доме и давно поняла: здесь можно было дышать дорогими духами, слушать шелест шёлковых юбок, видеть идеально сервированные столы, но тепла здесь не было. Никто не прижимал её к себе без повода, никто не говорил: «Ты моя радость». Всё было по правилам, по уставу, по протоколу. И именно это убивало её.
Амалия стояла у высокого окна своей комнаты и смотрела в сад. Лето подходило к концу. Деревья стояли в пышной зелени, и казалось, что весь мир вокруг живёт свободно и ярко. Но только не она. Девушка провела рукой по стеклу и вздохнула: сегодня ей исполнилось восемнадцать. Тот день, когда, как уверяла бабушка, её жизнь должна измениться. «Рубиновое колье приведёт тебя к счастью», — звучал голос в памяти. Голос мягкий, добрый, единственный родной в этом доме.
Бабушка умерла три года назад. Для семьи это была утрата, выраженная в чёрных лентах на рукавах и в поминальном обеде. Для Амалии это была дыра в сердце. Пока бабушка была жива, у неё хотя бы был уголок тепла: та комната, где пахло сушёными травами, чернилами и духами с лёгкой ноткой розы. Там её можно было обнять, там можно было хохотать до слёз. Там всегда можно было прийти без страха. После смерти бабушки дом словно окончательно погрузился в ледяной мрак.
Отец — строгий и надменный, всегда пытавшийся выглядеть больше, чем был. Он упорно строил из себя потомка древнего рода, хотя в действительности их родовое древо имело куда меньшее значение, чем ему хотелось. Он был убеждён, что достаточно вести себя как аристократ — и люди поверят. Иногда даже Амалия ловила себя на мысли, что верит в его игру. Но в глубине души она понимала: отец сам обманывает себя.
Мать — воплощение холодной красоты. Она редко поднимала голос, но каждое её слово резало сильнее крика. От матери Амалия слышала только требования: держи осанку, говори тише, смейся умеренно, не поднимай голову выше положенного. Никогда — «я горжусь тобой». Никогда — «ты мне дорога». Амалия привыкла бороться за её одобрение, но всё равно каждый раз чувствовала себя ребёнком, который так и не дотянулся до маминых ладоней.
Она старалась. Она читала те книги, что ей советовали, сидела за фортепиано по три часа, чтобы сыграть безупречно, носила платья, которые выбирала мать. Но всё было тщетно. Она оставалась лишь дочерью, которую нужно выставить на витрину, как фарфоровую куклу, и выгодно выдать замуж.
И всё же внутри неё жила жажда иной жизни.
Амалия тайком выбегала из дома на тренировки — отец бы не позволил, мать бы сочла это позором. Вначале это был кружок по стрельбе из лука: смешно, неумело, но её тянуло туда. Потом — несколько занятий по самозащите, которые проводил соседский юноша в старом сарае. Каждый раз, натягивая тетиву или отбивая удар, она чувствовала себя живой. Хоть немного хозяйкой своего тела. Хоть чуть-чуть свободной.
Единственная подруга у неё была благодаря бабушке. Девочка жила неподалёку, и только бабушка разрешала Амалии общаться с ней. С подругой можно было бегать по полям, кататься с холма, смеяться до упаду. Родители не знали и не должны были знать: «такая дружба портит репутацию». После смерти бабушки всё закончилось. Подругу больше не пускали. И жизнь снова стала похожа на золочёную клетку.
---
В день рождения дом сверкал. Слуги украшали зал, мать отдавала последние распоряжения, отец расправлял плечи, готовясь к приёму. Амалия стояла перед зеркалом в своём новом платье. Ткань блестела, каждая складка лежала идеально. Она казалась красивой. Даже слишком красивой — кукольной. И в этой красоте не было её.
На шее лежало рубиновое колье. Камень сиял, как живая капля огня. Память о бабушке. Подарок, который она берегла как святыню. «Когда придёт твой день, оно приведёт тебя к счастью», — говорила бабушка.
Амалия коснулась камня пальцами. В груди поднялась горечь. Сегодняшний день должен был стать особенным, но она чувствовала себя ещё более одинокой. Вокруг будет множество гостей, свет, музыка, улыбки. Но всё это не имело к ней никакого отношения. Всё это было для родителей, для их иллюзий. Она же оставалась лишней в собственной жизни.
Праздник прошёл, как и все раньше: шумно, красиво, и совершенно пусто для неё.
---
Поздно ночью, когда зал опустел, Амалия вернулась в свою комнату. Сбросила туфли, присела на кровать и наконец позволила себе плакать. Слёзы текли по щекам, она прижимала ладонь к рубину и шептала:
— Я хочу любви… не такой, как у них. Настоящей. Хочу, чтобы меня любили не за платье, не за фамилию. Чтобы обнимали так, как бабушка… Чтобы я могла смеяться, не пряча улыбку. Чтобы жила, а не существовала…
Она заплакала сильнее, сжав в руках камень. Казалось, что сердце сейчас разорвётся от этой боли.
На тумбочке лежал старый дневник. Тот самый, который она нашла в сундуке бабушки. Амалия перечитывала его снова и снова. Там были истории о путешествиях, о далеких землях, о людях, которых бабушка встречала. Там была свобода, которой Амалия жила лишь в мечтах.
И там же было письмо. Бабушка писала: «Когда тебе исполнится восемнадцать, надень колье. Загадай самое заветное желание. Мир услышит тебя. Верь в это».
Амалия зажмурилась, прижала колье к груди и прошептала:
— Я хочу любви… хочу счастья…
Слёзы намочили подушку. Губы дрожали. Её голос был слабым, почти беззвучным.
Так, в слезах и отчаянии, она уснула.
Глава 2.
Мир, в котором правят женщины
Амалия открыла глаза и не сразу поняла, где находится. Воздух был другим — густым, наполненным сладким ароматом, в котором смешивались запахи трав, цветов и чего-то едва уловимо пряного. Над головой не было привычного потолка, а раскинулся высокий свод из живых лиан и сияющих кристаллов, вросших в стены, словно лампы. Они мерцали мягким светом, и всё помещение будто дышало.
Девушка приподнялась на локтях и ахнула. Она лежала на широкой кровати с балдахином, прозрачным, как утренний туман. Пол устилал ковёр, переливающийся сотнями нитей, словно ткань соткана из дождя. Вдалеке слышался плеск воды, и где-то неподалёку щебетали птицы — но не те, которых она знала, их трели были непривычно глубокими, словно флейта.
— Ну наконец-то, — раздался знакомый, но неожиданно звонкий голос.
Амалия резко повернулась и… застыла. Перед ней стояла бабушка. Но не та, которую она хоронила три года назад. Не та, чьи волосы уже были посеребрены, чьи руки покрывали морщинки. Эта женщина была молода, красива, с сияющей кожей и блестящими глазами. Её каштановые волосы были собраны в высокую причёску, изящное платье облегало стройную фигуру.
— Ба?.. — голос Амалии дрогнул. — Бабушка?..
— Конечно я, — улыбнулась та и легко развела руками. — Разве ты думала, что отделаешься от меня так просто?
Амалия встала, ноги дрожали, и она кинулась вперёд. Обняла бабушку, прижалась к ней всем телом, как делала в детстве. Слёзы хлынули сами собой.
— Я… я думала, что ты умерла! — прошептала Амалия. — Я плакала, я скучала, я…
— Ну, в том мире — да, умерла, — мягко сказала бабушка, гладя её по волосам. — Но всё не так просто. Если я умерла там, значит, на то была причина. А если ты здесь — значит, причина есть и для тебя.
Амалия подняла на неё глаза, всё ещё полные слёз.
— Значит… возврата нет?
Бабушка улыбнулась с лёгкой грустью, но в голосе звучала ирония:
— Возврата? Девочка, если б был возврат, я бы давно уже слетала за своими любимыми духами и шоколадом. Так что нет, нечего мечтать о старом. Здесь твой дом.
Амалия опустила взгляд. Сердце сжалось от странного чувства: облегчения и страха.
— Но почему именно я?
— А вот это и мы с тобой вместе будем выяснять, — ответила бабушка, слегка подмигнув.
---
Когда Амалия немного пришла в себя, бабушка повела её по дому.
И это был не просто дом. Это был настоящий дворец, живой и дышащий. Стены из камня переливались как перламутр, окна были витражами, в которых изображались сцены с женщинами-воительницами и крылатыми драконами. Полы блестели, но не от мрамора, а от какого-то гладкого минерала, похожего на лунный камень.
— Здесь всё устроено для женщин, — пояснила бабушка, пока они шли по длинной галерее. — Мир этот… своеобразный. Здесь матриархат, и слабых женщин не существует. Если покажешь слабость — сожрут. Нет, не буквально, — добавила она и хохотнула, заметив, как вздрогнула внучка. — Морально сожрут. А это хуже.
Амалия покраснела.
— Я не… я не сильная, бабушка. Я не воительница. Я…
— Ха! — бабушка махнула рукой. — Сильная не та, что орёт громче всех. Сильная та, кто умеет держать лицо и ждать момента. Уж этому-то тебя прекрасно натаскали твои родители.
Амалия сжала губы. Бабушка попала в точку. Да, внутри она бушевала, кипела, но маску спокойствия носила всегда. Теперь оказалось, что это — оружие.
— А теперь познакомлю тебя с моим гаремом, — сказала бабушка так буднично, что Амалия чуть не споткнулась.
— С… чем?
— С мужьями, дорогая. У меня их трое.
Амалия округлила глаза, лицо залилось краской.
— Трое?! — вырвалось у неё. — Ба!
— Ну а что? Здесь так принято. Уважающая себя женщина имеет не меньше двух. А если магия сильная — и больше. Я, правда, в финансах полный ноль, зато характером взяла, — снова засмеялась бабушка.
Девушка не знала, куда деть глаза. Её щеки горели.
— Ты же шутишь?
— Ни капли, — бабушка толкнула перед ней огромную дверь. — И вот они, мои красавцы.
В зал вошли трое мужчин.
Первым — высокий, светловолосый, с открытым лицом и яркой улыбкой. Его глаза светились мягким светом, а походка была лёгкой.
Вторым — темноволосый, с кожей цвета ночи, волосы заплетены в сложные косы. Его взгляд был холоднее, но в нём было что-то гипнотическое.
Третьим — мужчина с красными глазами и чёткими чертами лица, одетый элегантнее всех. Он напоминал воплощённого аристократа, и каждая его фраза звучала, будто из театральной пьесы.
Амалия застыла. Её глаза округлились, она вспыхнула и пробормотала:
— Я… я даже не знаю, куда смотреть.
Бабушка прыснула со смеху:
— На лица, девочка, на лица. И да, привыкай. Мужчины здесь тоже бывают прекрасными, но всё равно остаются мужьями. Готовься к тому, что у тебя тоже будут.
Амалия уставилась в пол. Сердце колотилось.
— У меня?..
— Конечно! Иначе как же? — бабушка хлопнула её по плечу. — Но не сразу, не волнуйся. Сначала ты должна привыкнуть к этому миру. Я обещаю — возьмусь за твоё воспитание. Сделаем из тебя женщину, которой никто не посмеет указывать.
Амалия подняла глаза, в которых зажглись и страх, и любопытство.
— Значит, всё это правда? Как в тех книгах, что я тайком читала?.. Я правда… попала в другой мир?
Бабушка рассмеялась звонко и легко:
— Ну конечно! Только не вздумай искать сюжет по книжке. Здесь всё куда интереснее. И куда опаснее.
---
Они сидели вдвоём в огромной зале у окна. За окном раскидывался мир, от которого перехватывало дыхание. Небо было насыщенно-синим, словно бархат, по нему медленно плыли драконы, огромные и грациозные. Далеко внизу сияли города: белые башни, золотые мосты, площади с фонтанами, бьющими алыми и голубыми струями. В воздухе витала магия, её было почти видно — искры, пробегающие по листве, светящиеся дорожки, вспыхивающие от прикосновений.
Амалия молчала, боясь спугнуть этот момент. Она всё ещё не верила, что бабушка жива, что они снова вместе, что этот мир реален.
Глава 3.
Первые шаги
Утро в новом мире началось иначе, чем все утра, которые знала Амалия. Она проснулась от мягкого золотистого света, струившегося сквозь полупрозрачные занавеси. Здесь не было привычного крика петухов или гудка служанки, которая всегда приходила слишком рано. Вместо этого слышался приглушённый гул города за окнами, словно дыхание огромного живого организма. И в этом дыхании были и ритм машин, и щебет невидимых птиц, и отдалённые колокола, перекликавшиеся с чем-то похожим на электронные мелодии.
Амалия приподнялась на постели, на секунду забыв, что она уже не в родном доме. Комната, в которой она оказалась, всё ещё казалась сном. Стены, словно вырезанные из белого мрамора, оживали под солнечными лучами и отливали розовым перламутром. Потолок украшала витая лепнина, но не пыльная и тяжёлая, как в её старом особняке, а словно сотканная из света. На полу лежал ковер — он переливался, как вода, в каждой складке виднелись узоры, меняющиеся при взгляде.
Она спустила босые ноги на пол и прошла к окну. За окном раскинулся город, от вида которого перехватило дыхание. Высокие башни с резными шпилями напоминали Прагу, но каждая башня была инкрустирована сияющими кристаллами, которые переливались так, будто в них стекала магия. Узкие улочки, вымощенные камнем, соседствовали с широкими проспектами, по которым плавно двигались экипажи и автомобили — странная смесь старинного и современного. Машины выглядели необычно: без рёва моторов, тихие, словно скользили по воздуху, их кузова переливались красками, как живые.
Дома внизу украшали резные балконы, витражные окна, а крыши были разноцветными, черепица играла оттенками, словно мозаика. На площадях стояли фонтаны, из которых били не только струи воды, но и тонкие нити света, взлетавшие ввысь и растворявшиеся в небе.
— Красиво, правда? — раздался за спиной бабушкин голос.
Амалия вздрогнула, обернулась и увидела бабушку. Она уже успела преобразиться: на ней было лёгкое утреннее платье, волосы уложены в модную причёску. Она выглядела не как пожилая женщина, а как уверенная в себе дама лет тридцати пяти, в которой угадывался и шарм, и опыт, и лёгкая ирония.
— Ба… — Амалия снова испытала странное чувство: радость и боль. — Здесь… здесь так живо.
— Ну ещё бы! — бабушка расправила плечи. — Я ведь сразу сказала: здесь всё для женщин. Город — наш. Мужчины здесь украшают жизнь, но правят ею мы.
Амалия прикусила губу.
— Но ведь… это слишком… непривычно.
— Привыкнешь, — бабушка подмигнула. — Тебе нужно только одно — держать лицо. А внутри можешь бушевать сколько угодно. Здесь именно так выживают.
---
Экскурсия по дому растянулась на полдня. Амалия шагала за бабушкой по залам, которые сияли то золотом, то серебром, то мягким зелёным светом. В каждой комнате стояли артефакты: кристаллы, излучающие музыку, зеркала, показывающие не только отражение, но и настроение, книги, страницы которых перелистывались сами. В одном из кабинетов стояли планшеты и тонкие голографические экраны, на которых текла информация. Магия и технологии были переплетены так искусно, что одно дополняло другое.
— Это наш компьютер, — пояснила бабушка, показывая экран. — Работает на энергокристаллах. Здесь и интернет, и библиотека, и торговые площадки, и… в общем, всё.
Амалия осторожно коснулась экрана. Её сердце забилось быстрее. В её мире ей запрещали даже телефон иметь собственный. А тут — целый мир в ладони.
---
После завтрака бабушка усадила её в гостиной и неожиданно серьёзно сказала:
— Амалия, тебе нужно знать: в этом мире каждая женщина обязана проявлять себя. Закон требует хотя бы раз в год показывать себя на балах выбора. Это и традиция, и проверка.
— Бал выбора? — переспросила девушка.
— Да. — Бабушка улыбнулась с усмешкой. — Мужчины демонстрируют себя, а женщины решают, кто достоин их внимания. Хочешь — берёшь в гарем. Хочешь — выбираешь одного. Но если ты не пришла вообще, к тебе начнут относиться как к пустому месту. А пустое место здесь не живёт.
Амалия нахмурилась.
— Но я… я не хочу никого выбирать. Мне пока ничего этого не нужно.
— Ещё бы! — бабушка махнула рукой. — Я тебя понимаю. Но показать себя ты обязана. Пусть пока просто формально.
Она встала и прошлась по комнате, словно вспоминая.
— Есть три вида балов, — заговорила она. — Богатые — там золото, бриллианты, мужчины в костюмах от лучших портных, всё дорого-богато. Там каждый шаг стоит состояния, и за право показать сына семьи платят огромные взносы.
— У нас… таких денег нет? — осторожно спросила Амалия.
— Ха! — бабушка рассмеялась. — Я, может, и умею путешествовать, но финансов держать не умею. Всё, что было, я спустила на дороги, дворцы, удовольствия. Так что забудь.
Амалия почувствовала укол разочарования, но и лёгкий смешок сорвался с губ.
— Значит, богатый бал отменяется.
— Именно, — бабушка подмигнула. — Остаются средние. Там всё скромнее, но всё равно красиво. Родители снимают залы, выводят своих сыновей или братьев. Мужчины показывают танцы, читают стихи, играют на инструментах, поют. Иногда демонстрируют какие-то таланты: рисуют, готовят. Всё цивилизованно, приятно, без излишеств.
Амалия кивнула.
— И третий?
— Ах, третий… — бабушка вздохнула. — Бедные балы. На площади ставят постамент, выводят мужчин. Они стоят, как на базаре. Женщины подходят, приказывают: «Станцуй!», «Подними этот камень!», «Спой!». И мужчины исполняют. Там нет ни красоты, ни блеска. Только грубая демонстрация силы.
Амалия нахмурилась.
— Звучит унизительно.
— Так и есть, — кивнула бабушка. — Но у бедных женщин нет выбора.
Она замолчала, потом добавила тише:
— Есть ещё один способ. Закрытый аукцион. Туда просто так не попадёшь, только по приглашению. Там можно найти самых необычных мужчин. Но это кот в мешке. Никогда не знаешь, кого получишь.
— Купить… мужчину? — Амалия не удержалась и покраснела.
Глава 4.
Закрытый аукцион
Закрытое приглашение пришло на рассвете — как будто город сам подмигнул Амалии мягким лиловым светом и сказал: «Приходи посмотреть, как здесь выбирают судьбы». На экране вспыхнула вязь знаков: место, время, дресс-код, предупреждение о магической вуали и о том, что раскрытие личности до финального выбора карается штрафами и общественным позором. Бабушка, хмыкнув, только заметила: «Позор у нас опаснее штрафов».
К полудню они уже были готовы. Амалия долго стояла перед гардеробом и, наконец, выбрала платье цвета вечернего шампанского — гладкое, текучее, с лёгким сиянием, которое вспыхивало на каждом шаге. Платье обнимало талию, мягко струилось по бёдрам и оставляло открытыми ключицы; на спине — тонкий, как вздох, шёлковый шнуровочный след. Волосы уложили в высокую причёску, у висков — две тонкие пряди, будто перевитые серебром. На губах — тёплый ягодный оттенок, а на шее — рубиновое колье, огонь которого стесняться не умел.
— Сдержанно, дорого, и не бросайся, — подвела итог бабушка, накидывая на внучку прозрачный плащ-вуаль, связанный из туманной магии. Он послушно лёг на плечи, и мир словно смягчился. — Запомни: в зале будет вуаль и на женщинах, и на мужчинах. Узнают только силу, манеру держаться и… то, что проскочит через щит.
— Щит?
— Ментальная завеса, милая. Не переживай: для твоего возраста она и так крепкая. Родители, как ни странно, тебя к этому подготовили.
— Учили держать маску, — вырвалось у Амалии.
— А это и есть щит, — бабушка улыбнулась, заметив, как рубин на внучкиной шее поймал солнечную искру. — Пойдём. Сначала будем смеяться, потом — выбирать. Последовательность важна.
---
Место аукциона оказалось старинным концертным залом, поднятым над рекой на арочных опорах, похожих на переплетённые крылья. Снаружи — строгость: камень, готические окна, витражи цвета чёрной смородины и янтаря. Внутри — тёплый золотистый воздух, прохлада мрамора под ногами и чистый, как струна, запах полированных поручней. По стенам тянулись ложи с бархатными перегородками, каждая — под собственной вуалью тумана. Сцена плескалась светом, как озеро под луной, а над ней — хрустальная люстра, что не отражала свет, а будто рожала его заново.
В фойе подавали тонкие бокалы — лёгкое белое, которое пахло персиком и бальзамом; гранатовый напиток, в котором на дне тихо пульсировала рубиновая искорка; и прозрачные капли из синих фужеров, послевкусие которых оставляло на губах едва заметный холодок. На подносы ложились конфеты в форме драконьих чешуек — ломались с хрустом, внутри — горячий сироп с терпкой цветочной нотой.
— О, этот зал я узнала бы с закрытыми глазами, — прошептала бабушка с довольной ностальгией. — Здесь, кстати, бокалы вредно опустошать. Они… обидчивые.
— Бокалы? — Амалия не удержалась от улыбки.
— В этом городе обидчивы даже дверные ручки, — бабушка подмигнула. — Но за это мы его и любим.
На входе артефактор в белых перчатках коснулся их запястий и активировал вуали — полупрозрачный туман мягко лёг на лица, горло, грудь. Своё отражение в зеркале-колонне Амалия увидела словно через тонкую дымку: все черты на месте, но взгляд — глубже, незнакомее. Она вдруг заметила, как от волнения начал учащаться пульс, но выдохнула медленно, с достоинством. Маска — сначала маска.
— Только не забывай дышать, — тихо подсказала бабушка. — А то решат, что ты мертва от восторга.
— Я… постараюсь жить, — шепнула Амалия, и в этом шёпоте было больше смеха, чем страха.
---
Аукцион открылся фанфарой, не громкой — скорее, ироничной. Сцена ожила: из пола поднялись панели, как страницы книги. На центральной — пульсирующий герб мероприятия: вытянутая ладонь, на которой лежит маска; поверх — тонкая черта молнии, обещание неожиданностей. Ведущая — женщина в чёрном атласном фраке и кристаллических серьгах — поклонясь, объявила правила: мужчины инкогнито, женщины инкогнито; решения фиксируются браслетами; вне сцены касаний нет; юмор поощряется, пошлость пресекается; магические фокусы — допустимы, если они не ломают чужой щит.
— Всё культурно, — удовлетворённо кивнула бабушка. — Без ярмарочной грязи.
Первый блок — «Манера и движение». На сцену вышли десять силуэтов: разновысокие, разные по пластике. На мужчинах — короткие шорты цвета тёплого молока и белые открытые рубашки на пуговицах-жемчужинах; у некоторых — браслеты на щиколотке, у некоторых — тонкие кожаные ремни на запястьях. Головы — под лёгкой дымкой, но уши, руки, ключицы, линии бедра — видны, читалась и рельефность тела, и походка.
Музыка едва слышно сменила темп, и сцена превратилась в медленную волну. Кто-то шёл, как ветер, расправив плечи; кто-то — мягко, пружинисто, как кошка. Один споткнулся… и превратил это в шутку, ловко перекатившись и подмигнув ложам; зал ответил смешком и одобрительным шорохом. Амалия ловила каждый жест и неожиданно поняла: ей интересно. Но маска держала подбородок ровно, взгляд — светлым.
— Видишь, — шепнула бабушка. — Всё решают детали. Как расправил рубашку. Как поставил стопу. Где пустил в ход улыбку, а где — сдержал.
Второй блок — «Голос». Мужчины читали короткие тексты: кто-то — отрывки из местных пьес, кто-то — стихотворные шутки, у одного прозвучала песня без музыки, как чистый ручей. Магия усиливала тембр, так что голос падал прямо на кожу, прокатывался по позвоночнику. Амалия почувствовала, как от одного баритона — ровного, тёплого, необидчивого — внутри стало спокойно, словно ей подали плед.
— Такой голос дома пригодится, — оценила бабушка. — С ним и счета легче обсуждать.
Третий блок — «Талант». Сцена вспыхнула маленькими островками: на одном мужчина крутил послушные огненные нити — без жара, только свет; на другом — ловко собирал механическую птицу из плоских пластин; где-то запели бокалы, составленные в пирамиду. Один — высокий, смуглый — вышел с керном льда и ножом и выточил за три минуты прозрачного конька, который оттолкнулся и действительно скользнул по сцене, оставив тонкую полосу инея.