Это была обычная ночь. Настолько обычная, что сам Дэн подумал — "Слишком спокойно. Такое обычно перед бурей."
Он возвращался с вечерней пробежки — привычка, оставшаяся с армейских времён. Августовский воздух Канады пах хвоей, землёй и грядущим дождём. Под ногами хрустели сосновые иглы. Он свернул с лесной тропы к своему домику — уединённой хижине в горах, где он проводил отпуск.
Дверь была приоткрыта.
Он замер. Ни зверь, ни ветер так дверь не оставят. Он шагнул внутрь.
Всё было на месте, и в то же время — не на месте. Воздух казался... густым? Плотным. Как будто ты в воде. И не просто густым — он звучал. Протяжно, глубоко, почти как инфразвук. Грудная клетка вибрировала, как от сабвуфера.
Он обернулся — и дверь исчезла.
Прямо перед ним — нечто. Оно не имело формы, не было света — только присутствие, которое невозможно описать. Оно не угрожало, но давило. В каждую клетку, в каждую мысль. Не было страха. Было понимание: “Всё изменилось.”
— Что ж, — выдохнул он. — Это, видимо, не лесничий.
И тут всё погасло.
_________________
Он очнулся в белом, без теней, без источника света, без углов. Пространство вокруг не имело ни формы, ни цвета, ни размеров. Оно напоминало одновременно пустоту и плотную ткань, сквозь которую что-то шевелилось, незримо, но ощутимо. Комната — не из материи. Мысли не шли, они как будто отражались от стен.
Перед ним появилось нечто, напоминающее фигуру, но неуловимо дрожащую — как фантом, живущий в другом измерении.
Оно не говорило. Но Дэн знал, что с ним разговаривают.
Ты человек. Ты готов. Ты выбран. Ты не особенный. Просто подходящий.
— Ну спасибо. Хоть без пафоса, — пробормотал он.
Ты — инструмент. Времени мало. Ты будешь отброшен назад. Очень далеко. И должен подготовить их. Объединить. Ускорить. Поднять.
Это — твоя миссия. Твоя жертва. И твоя слава — если справишься.
— А если нет?
Тогда — конец. Для всех. Не сразу. Но неотвратимо.
Он хотел задать тысячу вопросов. Но тут пространство изменилось.
Внутри его головы возник образ. Не картинка. Ощущение мира в огне. Миры, поглощающиеся тьмой. Планеты, захваченные, выжженные, замолчавшие. Над ними — нечто. Холодное, разумное, чуждое. Без сострадания. Без жалости. Пожиратели жизни. Ганатхи.
Они идут. Медленно. Но неостановимо. Через тысячи лет они дойдут до Земли. Если ты не изменишь ход истории, человечество будет как муравьи против пламени.
— Вы не можете остановить их?
Нам запрещено. Мы смотрим, но не вмешиваемся. Только подталкиваем. Как ветер, направляющий рост дерева.
— Почему не позже? Почему не сейчас?
Позже — слишком поздно. Сейчас — единственный момент, где возможен сдвиг. Глубокое прошлое. Когда человечество — пластичное. Мягкое. Его можно перенаправить.
— А что я должен сделать?
Объединить. Не дать разделиться. Ускорить рост. Придать смысл. Сделать из племени — нацию. Из нации — цивилизацию. Из цивилизации — щит.
Твоя жизнь закончилась. Теперь ты — их корень. Их начало. Если справишься — они будут готовы. Если нет — они погибнут. Все.
Мир снова затрясся.
Ты не будешь один. Ты получишь немного — не всё. Тело твоё будет готово. Память — частична. Но ты вспомнишь главное. Доверяй себе.
— И это всё?
Нет. Это только начало.
И в этот момент всё взорвалось светом.
Мир начал распадаться. Как будто всё вокруг складывалось в точку.
Он успел подумать лишь одно:
— Хоть бы одежду выдали потеплее.
И исчез.
Дэн очнулся с ощущением, будто ему зарядили ботинком прямо в мозг. Не больно — просто глухо и глупо. Он лежал лицом в земле, изо рта капала слюна, а где-то в носу щекотал муравей. Может, даже два.
Он лежал на влажной траве. Не на земле — на чем-то, что пахло жизнью. Земля дышала под ним, и это тревожило. Пошевелился. Тело болело. Точно не после вечеринки, точно не после дежурства — и точно не в госпитале. Слишком... живо. Воздух резал ноздри свежестью. Где-то далеко каркала птица. Очень злобно. Перевернулся на спину. Над ним — листва. Не как в парке, где ветви расчерчивают небо, а как потолок из зелени, плотный, чужой. Тёмные листья, свисающие клочьями мха, загораживали свет. Сквозь переплетение ветвей проникали пятна солнца — тусклые, словно в глубоком ущелье.
В карманах — пусто. Нож исчез. Часы — исчезли. Телефон — бесследно. Он машинально потрогал шейный жетон. Был.
— Ну, хоть ты со мной, — пробормотал он.
Он сел. Вокруг — лес. Но не тот, что он знал. Слишком дикий. Слишком... правильный? Как в парках, только без парка. Ни мусора, ни дорожек. Только заросли, деревья, тишина...
________________________________
Дэн Пелетье был человеком, каких на первый взгляд немало — спокойный, уравновешенный, сдержанный канадец с легкой улыбкой и прищуром, будто всегда прикидывающим, где здесь подвох. Обычный парень с военной выправкой, короткой стрижкой и вечно мятым воротом футболки. Военный медик — да, профессия серьезная, но сам он к ней относился почти скромно, как к ремеслу, требующему не только сноровки, но и трезвой головы в любой ситуации. Его вызывали туда, где было больно и страшно. И он шел. Без пафоса.
В мирной обстановке Дэн Пелетье был почти незаметен. Один из тех, кого не запоминаешь с первого взгляда — вечно в нейтральной одежде и с чашкой кофе в руке. Но стоило остаться с ним наедине, как появлялось ощущение, будто рядом не просто солдат или медик, а человек с глубиной. Спокойной, без лишнего блеска, как озеро на рассвете.
Он не был разговорчив, но слушал так, будто каждое слово собеседника — часть какого-то большого, сложного уравнения. Иногда он вдруг вставлял:
— А ты знал, что первые хирургические инструменты делали из обсидиана?
— Или: В Иране нашли зерно, которому девять тысяч лет. Люди уже тогда понимали, что можно жить иначе.
Такие фразы казались случайными, как оброненные мысли. Но в них всегда было что-то важное — как будто он знал, что память не в книгах, а в огне, земле и костях.
Он смотрел передачи про строение человеческого мозга, читал о древних племенах, обсуждал принципы дистилляции и фотосинтеза с таким же интересом, как кто-то обсуждает спорт или кино. Его любопытство не имело границ, и это не мешало ему быть хорошим фельдшером. Напротив. Он просто считал, что лучше знать немного обо всём, чем всё — ни о чём.
Одиночество он переносил легко. Чаще всего — даже с удовольствием. Мог провести вечер с книгой про древнеегипетские ирригационные системы, устроившись в углу казармы, или сидеть у костра на учениях, глядя в угли, будто что-то вспоминал. Не о прошлом — о чем-то большем.
Сослуживцы уважали его. Не как героя, а как парня, который знает, что делать, когда всё летит в тартарары. И не орёт. Просто делает.
И если бы кто-то спросил, кем он видит себя через десять лет, он пожал бы плечами. Потому что для него важно было не «где», а «зачем».
________________________________
Он встал. Кости протестовали. Левое колено ныло — старое ранение. Значит, это точно не сон. Огляделся. Лес. Никакой тропы, ни следов цивилизации. Только деревья — высокие, густые, с корой, покрытой зелёным мхом. Много мха. Слишком много для места, где он был вчера — в Альберте таких лесов не водилось. И таких звуков тоже.
Всё было не так. Всё. Даже птицы — если это вообще были птицы — издавали щелкающие, низкие звуки. Иногда сверху доносилось завывание, как будто кто-то тёр мокрую резину.
Он сделал несколько шагов вперёд. Почва под ногами — мягкая, как губка. Иногда вода выступала между мхом и глиной.
Шёл, как учил инструктор по выживанию: по прямой, отмечая приметы, ищет воду, возвышенность или дым. Шёл медленно. Деревья были старые — как из парка юрского периода. Однажды он даже остановился и потрогал лиану, как будто надеялся, что из-за дерева выглянет экскурсовод с мачете и скажет, что это всё — часть туристического квеста. Никто не выглянул. И — ни одного звука мотора, ни далёкой трассы, ни электрических шумов. Только ветер. И птичий крик — высокий, хриплый, почти издевательский.
Прошёл вперёд, приминая ветки, стараясь не шуметь. Лес жил своей жизнью. Где-то хрустнула ветка, будто кто-то ещё шёл рядом — и он замер. Нет, показалось.
— Ну, чёрт, — выдохнул он. — Я, похоже, конкретно заблудился. Или мёртв. Хотя если это рай — он сильно переоценён.
— Надо искать дорогу. Или воду. Или людей. В идеале — всё сразу.— буркнул он.
Он двинулся дальше, стараясь идти по более-менее ровному направлению, не сбиваясь. Через несколько минут оказался на склоне. Ниже был овраг, а там — лужа. Вода мутная, с листьями. Он зачерпнул ладонью, понюхал. Не пахло тухлым. Сделал осторожный глоток — и сразу сплюнул.
— Приятного аппетита, блин.
Пока он стоял, прислушиваясь, ему пришла в голову мысль: а если это не просто лес? Если он вообще не на Земле? Или — не в своём времени? Он мотнул головой. Чушь. Последствия сотрясения. Или наркотиков. Или…
«Или те, чёртовы, бесформенные, действительно тебя похитили», — прошептал внутренний голос.
Он замер. Флеш-мгновение. Свет. Белый. И тени. Высокие. Пронзительный звук, как будто иголкой в ухо.
— Нет, — вслух сказал он. — Хватит. Сейчас — лес. Нужно найти дорогу. Всё остальное потом.
Потом он увидел след.
Не отпечаток, а след — продавливающий траву, огромный, как будто кто-то волок за собой тушу коровы. А потом — ещё один. И отпечаток лапы.
Он присел. Потрогал. Свежий.
Просыпаясь на хрупкой постели из веток и листьев, Дэн первым делом прислушался. Лес по-прежнему молчал, будто и правда никого рядом не было. Но ощущения осторожности и настороженности не отпускали — инстинкты выживания оставались включёнными на полную.
Он медленно поднялся, растирая затёкшие мышцы, и окинул взглядом своё временное убежище. Вокруг всё было как вчера — поваленные стволы, толстый ковёр из опавших листьев и мелких веток, тонкие лучи утреннего солнца пробивались сквозь густую листву.
Между деревьями, чуть поодаль, темнела ложбина — забитая листьями и мхом, она напоминала пасть животного. Сквозь её щель поднимался пар — земля ещё хранила тепло ночи. Где-то за этой пастью могли скрываться хищники. Или люди.
Дэн понимал: сидеть здесь без дела — равносильно смерти. Надо двигаться. Искать спасение. А если его нет, то нужно найти более надёжное укрытие, куда не смогут пробраться ни хищники, ни недружелюбные люди.
Он собрал свои скромные пожитки, взял колотую ветку, оставшуюся после вчерашней охоты — острый кончик пригодится. Медленно начал двигаться в сторону, откуда слышал журчание воды, осторожно ступая, стараясь не шуметь.
Лес вокруг был густым, влажным. Ветки трещали под ногами, а в воздухе висела смесь запахов — сырой земли, хвои, цветущих растений. Он заметил следы зверей на мягкой почве: лёгкие углубления от лап и царапины на коре. Животные явно были ближе, чем хотелось бы.
Внезапно он остановился — перед ним на земле лежала свежая ветка, как будто кто-то прошёл здесь совсем недавно. Никаких звуков, ни единого движения — но эта маленькая деталь заставила сердце сжаться.
В этот момент Дэн осознал — окружающий мир полон не только природных угроз, но и тех, кто следит, оценивает, решает — быть ему врагом или союзником.
Похоже, что люди здесь есть, но они не спешат ему на помощь. Значит следует и от них держаться подальше.
С этой мыслью он ускорил шаг, направляясь к берегу реки, шум которой хоть и не предвещал легкой прогулки, но был отличным ориентиром. У реки гораздо более вероятно встретить поселения людей. Если они там есть… Во всяком случае, не умрешь от жажды. Мысли встретить дружественных людей почти уже оставили Дэна.
Река не обманула ожиданий. Это был стремительный поток шириной метров 20. Мерить глубину Дэн даже не думал. Остается просто двигаться вдоль берега вниз по течению.
Он шёл вдоль реки уже час, и всё прикидывал — куда бы податься, чтоб и воду иметь под рукой, и чтобы никто без приглашения не забрёл. Выживать – так выживать! Вскоре он приметил странное место: течение вдруг сбавляло ход, расплываясь в сторону, будто решив отдохнуть.
Перед ним открылась узкая заводь, почти стоячая. Вода здесь была глубокой, тёмной и ленивой, как охранник на последнем часу смены. По другую сторону заводи — вытянутый клочок суши, заросший кустарником и травой. Между рукавами реки он выглядел как забытый Богом кусок берега, оторвавшийся в вечной спешке вод.
Остров был не то чтобы большой, но и не крошечный — хватило бы места для палатки, пары костров и стратегических запасов вяленого мяса. В центре его поднимался небольшой холм — судя по высоте наносов, не топит даже во время разлива. По краям — густая зелень, с одного берега шумит река, с другого — почти тишина.
Переплыть заводь оказалось делом минутным. Дэн перекинул через плечо скатку с вещами, проверил дно палкой — и медленно вошёл в воду. Приятная прохлада, никаких подводных сюрпризов вроде крокодильих челюстей — уже радость.
Река рвала тишину равнины, пульсируя сквозь камни и изгибы русла с глухим рычанием стихии. Её рукава обнимали вытянутый каменистый остров, утыканный кустарником и редкими деревьями, как будто выжженный оазис посреди яростной воды. И когда Дэн выбрался на него, с одежды капала вода, в голове шумело от адреналина, а руки дрожали не от страха, а от холода.
На том берегу он долго разглядывал следы — их не было. Ни звериных, ни человеческих. Всё это выглядело… слишком хорошо, чтобы быть правдой. Поэтому он решил остаться. А заодно и пошутил про себя:
— Официально заявляю: база основана. Надеюсь, никто не придёт её "выдавать".
Он стоял посреди нового мира, мокрый до нитки, вцепившись в длинную сухую ветку, с которой начинал путь по реке. Всё вокруг было чужим, древним, неотесанным — и в то же время странно чистым. Живым. Река отрезала его от берега, но именно это ощущение изоляции — это «здесь только я и весь остальной мир» — дало Дэну чувство неожиданной безопасности.
Первым делом он обследовал остров. Он оказался примерно с половину футбольного поля, с возвышением в центре — песчано-гравийным бугром, достаточно высоким, чтобы не затапливаться при паводке. Рядом несколько деревьев с развесистыми кронами, похожими на акации. Под одним из них он и решил устроиться — ствол можно было использовать как часть будущего укрытия. Возле воды он нашёл несколько плоских камней — пригодятся как подставки или для обработки пищи. Всё вокруг шептало: «Обустраивайся. Это твой первый рубеж».
Он был один. По-настоящему один. Без сотового сигнала, без GPS, без общества, без кофемашины. Только прошлый опыт, армейская закалка и воспоминания о сотнях передач на Discovery.
— Ну, Робинзон, — хмыкнул он себе под нос, — добро пожаловать в адскую версию National Geographic.
Он начал с самого необходимого: укрытие и огонь. Ветви, связанные корой и виноградной лозой, стали основой для шалаша. Крона дерева над ним давала тень, а его собственные руки — уверенность. Он подложил сухой мох и траву, скрутил верёвку из растительных волокон, выточил палочку и сделал подставку из древесины. Методы трения — и он вспоминал каждый ролик, каждую статью. Пот, натёртые ладони, проклятия. Но в какой-то момент — дымок. Потом тонкая струйка угля. И он дышал на неё, как на младенца, согревая дыханием. И вдруг — пламя. Его собственное. Родное.
— Да! — почти выкрикнул он, сжимая кулак.
Остров был небольшим, но удобным. Быстрые, шумные воды с обеих сторон служили естественным барьером. С западной стороны густо росли деревья — тополи, акации, кое-где причудливо изгибались старые баобабы, чьи дупла могли стать кладовками. Восточный берег был более пологим, с мягкой травой и открытым местом для костра. Здесь Дэн и решил разбить лагерь.
Прошло несколько месяцев.
Он больше не был просто пришельцем в чужом мире. Он стал его частью — и в то же время чем-то иным.
На острове появилась жизнь, построенная с нуля, подчинённая разуму, опыту и упрямству.
Песок у воды был рыхлым, тёплым. Между галькой торчали крошечные побеги — первая трава, будто проверяющая, можно ли здесь жить. Дэн всё чаще замечал птичьи следы у берега — жизнь начинала тянуться к его очагу.
Там, где раньше был просто клочок суши, теперь раскинулось настоящее поселение — пусть и рассчитанное на одного. Каменное жилище, наполовину врытое в склон, с крышей из толстых ветвей, обмазанных глиной, выдерживало и ветер, и дождь. Пахло землёй, дымом и собакой. Здесь чувствовалось присутствие хозяина.
Вдоль стены аккуратно висели каменные наконечники, ножи, костяные шила. Изогнутое копьё стояло у входа — с кремнёвым наконечником, насаженным с таким искусством, какое в этой эпохе вряд ли можно было бы встретить. Лук и стрелы, тщательно просушенные, с крепкими оперёнными наконечниками, висели чуть в стороне. Стрелы были сделаны с разметкой — Дэн начал экспериментировать с балансом и длиной наконечников.
Ловушки у протоки приносили рыбу почти каждый день — ту, что не забирали выдры. Иногда он сушил её, иногда коптил у огня. Еда была. Вода — рядом. Одежда — грубая, но прочная: меха, переплетённые жилами, подогнанные по фигуре, не хуже туристического снаряжения из музея.
Два пса стали совсем другими. Растянулись в холке, окрепли. Ком — массивный, осторожный, с тяжёлым взглядом. Тень — чуть легче, но проворнее, с чутьём на движение. Они патрулировали остров по очереди, иногда оба выли ночью в сторону леса, отгоняя тех, кто решался приблизиться.
Дэн приучил их к жестам, к тихим командам. Они знали, когда затаиться, когда обходить стороной, когда рычать.
Сюда теперь не забредали хищники. Здесь пахло дымом, псами и железом — тем, что выбивалось искрой из камня, и тем, что он когда-то носил на груди. Один из жетонов стал тонким лезвием — острым, как бритва. Им он вырезал зазубрины, точил наконечники, кромсал жилы. Он носил его на запястье, вплетённым в шнурок. Символ. Инструмент. Напоминание.
В этом месте больше не было страха. Здесь появился порядок. Появился человек.
Теперь Дэн был уже не жертвой. Он стал охотником. Хозяином. И пусть другие сворачивают с пути, увидев или почуяв его. Его путь – прямо.
Не все, конечно, должны были сворачивать…
Однажды, во время охоты ему встретился зверь явно не по зубам. Но, что еще важнее, этот зверь заставил его крепко задуматься о том, что он всячески отгонял из мыслей.
Он шёл по берегу реки, следуя за утренним светом. Щенки бегали неподалёку, виляя хвостами и гоняя друг друга по песку. Было тихо. Слишком тихо. Никаких следов костров, ни единого признака других людей. Ни мусора, ни троп. Земля — чистая, будто никто никогда её не топтал.
Он уже начал привыкать к этому. К одиночеству. К тишине. К странному, упорядоченному лесу, где звуки были настоящими, а запахи — первобытными. Но чувство, что что-то здесь не так, не отпускало.
И тут он увидел его.
Сначала — только силуэт на другом берегу. Огромный, как автобус. Светлое тело, слегка припылённое. Потом — движения: неторопливые, тяжёлые, величественные. Животное вышло к воде и опустило голову. Напиться. Бивни — прямые, как жерди, тянулись вперёд, почти до самой поверхности.
Слон. Но не тот.
Голова — не такая. Лоб выпуклый, череп массивный, пропорции... нет, это точно не то, что он видел в документалках. Или в зоопарке. Или вообще где-либо.
Он замер. Даже щенки притихли.
Это не реконструкция. Не голограмма. Не глюк.
Это реальность, которая не должна существовать.
Он выдохнул.
— Слон, мать его. Доисторический, как мои страхи, — пробормотал он, не сводя глаз с животного. — Ну что ж, Даня, добро пожаловать в каменный век. Без археологов, но с полной комплектацией.
Он стоял в тени акации и смотрел на слона. Или не слона.
Массивное существо мирно пило из реки, лениво поглядывая по сторонам. Бивни — нелепо длинные и прямые, почти как копья. Голова непропорционально крупная. Он таких никогда не видел. Даже в старых хрониках сафари. Даже в детских энциклопедиях. А он, в отличие от большинства, не был полным профаном в зоологии.
Существо на том берегу было чужим. Не в смысле "неизвестным", а в смысле — не из этого времени.
Сначала это ощущение было просто тревожным звоночком. Потом — холодным током вдоль позвоночника. И наконец, мысль выкристаллизовалась:
Это вымерший вид.
Он опустился на корточки, чувствуя, как земля под ним живая. Щенки тихо сели рядом, чуя перемену в его состоянии.
И тут — щёлкнуло.
Как включатель в темноте.
Без звука. Без предупреждения.
Мозг, как будто перегруженный всей этой неделей, наконец выдал последнее сохранённое. Вспышка. Слепящий свет. Контуры, невозможные для описания. Абсурдные ощущения. Oaeuia.
Он закрыл глаза. И снова оказался там.
Не место, не пространство. Состояние.
Поток информации, не уловленной разумом, но записанной где-то в подкорке.
Он помнил, что они говорили, хоть и не словами. Он помнил, что цель есть. Что он не случайно здесь.
Он даже знал — с первого дня. Просто не хотел признавать.
Он медленно выдохнул. Вспышка прошла, но остался это слон. Все складывалось. Саблезубый тигр в первый день… Другие необычные животные. Следы явно диких людей.
По звездам и ощущениям он давно предположил, что находится где-то в Африке.
— Это не Африка, Дэн, — пробормотал он. — Это Африка... но триста тысяч лет назад.
Он посмотрел на щенков. Те смотрели в ответ, не отводя глаз. Верные. Уже не просто животные — спутники.
С тех пор как Дэн пришел в деревню вместе с выхоженным охотником, всё изменилось. Медленно, шаг за шагом, но неотвратимо. Его больше не сторонились. Его слушали. И хоть вождь всё ещё держал на себе тяжёлый взгляд власти, глаза племени всё чаще обращались к другому человеку — к тому, кто пришёл неизвестно откуда, выжил один, вылечил, научил, не убил.
Он не стремился взять на себя роль вождя. Ему и так хватало забот — на три смены и без выходных. Сначала — охота. Уроки стрельбы. Лук в руках первобытного охотника — это как планшет у древнего монаха. Интерес вызывает, но пользоваться не умеют. Тетиву натягивали, как будто боялись порвать. Стрелы летели в землю, в небо, в соседей. Один раз Боб чуть не проткнул шкуру сушащегося бизона. Дэн тогда только присвистнул и покачал головой.
— Ты хоть целься, а не заклятие шепчи, — буркнул он и перехватил лук. — Смотри. Вот так. Натягиваешь, выдыхаешь — и…
Стрела вонзилась точно в вырезанный круг на коре дерева. Боб хлопнул в ладони. Молодые охотники переглянулись с уважением. Потом начали соревноваться — кто лучше попадёт. Рождалась привычка. А за ней — навык.
После охоты — стройка. Он не трогал старые жилища, не ломал то, что работало веками. Но рядом начали расти новые укрытия. Куда прочнее, суше, уютнее. В стены замешивали глину с соломой. На крышу клали кору, камыш и даже куски шкур — чтобы держали тепло. У самого Дэна было отдельное укрытие, где всё было по уму: очаг с отводом дыма, приподнятая лежанка, каменные полки с инструментами. И да, возле входа — аккуратная кучка высушенных горшков. Гончарка пошла в рост.
Глину месили в старом рыбьем корыте. Дэн показывал, как обжигать: яма, угли, крышка из плоских камней, постепенное повышение температуры. Первый нормальный сосуд он торжественно вручил девушке. Той самой. С короткими дредами, глазами как ночь, и взглядом, в котором было меньше страха, чем раньше. Она приняла его, ничего не сказав, но вечером принесла в обмен ожерелье. Из зубов. Видимо, у неё был стабильный поставщик.
С ней всё было сложно. Она молчала больше, чем говорила. Но иногда подходила. Просто садилась рядом. Иногда — приносила что-то. Один раз — клубок мягкой волокнистой травы, которую потом он нашёл под своей головой вместо обычной шкуры. Неужели подушка?
Он начал учить детей. Простым вещам: как делать верёвку, как точить кремень, как ставить ловушку. Они слушали с жадностью. Им было интересно. Им хотелось знать, как выживает тот, кто пришёл один и остался.
Он следил, чтобы у деревни была пища. Охота была поставлена на поток. Благо дичи хватало. Но надо было разнообразить рацион.
Однажды Дэн поймал в холмах диких коз. Привел в деревню. Построил загон из кольев и плетня, кормил их травой, поил водой. Козы привыкли. Перестали пугаться людей. Сначала племя не понимало, зачем. Животных брали ради мяса, убивали сразу. Но он показал, что можно иначе.
Однажды он подозвал женщин и показал, как доить. Те смеялись, морщились, но смотрели. Дэн наполнил чашу — и дал детям. Те пили с удовольствием. У них пока не было проблем. А вот взрослые, попробовав, вскоре жаловались на тяжесть в животе.
Дэн понял: молоко — не для всех. По крайней мере, в свежем виде.
Он оставил глиняный сосуд с молоком на солнце — просто забыв. А через день увидел, как оно загустело, скисло. Попробовал сам — вкус был странным, но съедобным. Потом дал попробовать старейшине — тот кивнул и съел ещё.
Пробовали другие. Кисломолочное не вызывало боли.
Позже Дэн начал пробовать делать мягкий сыр, процеживая скисшее молоко через ткань из волокон. Получалась плотная белая масса. Её ели с кореньями и мясом. И она долго хранилась.
Так козы остались в деревне не как дичь, а как богатство. Их доили, ухаживали, берегли.
— Молоко — для детей. Сыр — для всех, — говорил Дэн.
И племя слушало.
Собаки были рядом. Бегали, охраняли, предупреждали. Их тоже уважали. Им дали имена на языке племени. Дэн, правда, продолжал звать их Ком и Тень. Старый шаман однажды подошёл, указал на собак, на Дэна, на небо, потом что-то пробормотал и ушёл, оставив после себя ощущение, что было сказано что-то важное. Или проклятие. Неясно.
И всё это время Боб был рядом. Помогал, учил других, переводил жестами, смеялся. Он стал чем-то вроде бригадира. Дэн частенько бросал в его сторону шутку — мол, пора уже ему жалованье платить. Или премию. Однажды он действительно вручил Бобу особый топор с зубцом сбоку. Боб воспринял это как титул.
— Слушай, ты теперь у нас ответственный за безопасность, снабжение, моральный дух и организацию досуга, — произнёс Дэн на своём, когда они сидели у костра. — Так что веди себя соответствующе.
Боб широко улыбнулся, уткнулся в своё новое оружие и с торжественностью ударил им по пню. Вроде как в знак согласия.
Жизнь в деревне изменилась. Стала стабильнее, тише. Огонь горел по ночам — всегда. Охотники возвращались с добычей чаще. Детей уже не теряли в лесу — у них были костяные свистки. Никто не называл Дэна вождём. Но если что-то случалось — смотрели на него.
И он знал — это только начало. Слишком многое нужно было ещё сделать. Но теперь он не был один.
Как-то он сидел у костра, наблюдая, как вечерний свет ложится золотистыми бликами на лица тех, кто теперь был его новой реальностью. Его… люди? Нет, пока ещё нет. Но уже не чужие.
Тумо. Вождь племени. Отец Аниши. Мужчина лет тридцати пяти на вид, но с глазами, будто пожившими дольше. Высокий, жилистый, с угловатым лицом и крепкой осанкой. Взгляд — как у старого волка: цепкий, настороженный, но не без разума. Он не бросался словами, и уж точно не обнимал новых друзей. Дэн с первого дня ощущал на себе его взгляд — не злой, но тяжёлый. Взгляд человека, который чувствует ответственность за всё и всех, кто у костра, и кто ещё не вернулся с охоты. А значит, за угрозу — особенно в обличье улыбающегося чужака с луком.
Тумо был умён — по-своему, как бывают умны деревья или реки: медленно, терпеливо, глубоко. Он видел, как Дэн лечил, как строил, как учил. Он это уважал. Но уступить место? Так просто? Нет. Он держался. Как старый скальный уступ, который всё ещё ловит солнце, даже если новый день уже на вершине холма.