2002 год
Дверь в столовую «Восход» издала скрипучий, недовольный звук. Светлана переступила порог, и её обдало волной спёртого, тяжёлого воздуха, пахнувшего старым маслом, подгоревшей картошкой и едкой хлоркой.
На ней был белый халат поверх форменного кителя. Из-за удушающей жары, стоявшей третий день, Светлана чувствовала, как на спине, под тканью, расплывается влажное пятно. Её русые волосы были туго убраны в низкий, строгий пучок; ни единая прядь не выбивалась.
Её появление привлекло внимание нескольких посетителей в зале. Один мужчина в засаленной телогрейке даже перестал жевать, заинтересованно уставившись.
Она сделала несколько шагов внутрь. Удобные кроссовки прилипали к липкому полу с тихим чмокающим звуком. В зале было несколько посетителей, а из-за занавески, отделявшей его от кухни, доносилось шипение масла на раскалённой сковороде, влажные хлопки теста о стол и металлический лязг посуды. Лампы дневного света под закопчённым потолком мерцали, издавая назойливый, едва слышный гул. Где-то с шипением билась о стекло муха.
К ней уже спешила владелица, Маргарита Петровна, тоже в халате, но мятом и застиранном; впрочем, складки на ткани были не такими глубокими, как морщины на её лице.
Светлана, не дожидаясь вопросов, чётким, отработанным движением достала из портфеля удостоверение сотрудника Роспотребнадзора. Кожаная обложка документа была тёплой от руки.
— Светлана Петровна Орлова, инспектор Роспотребнадзора, — ровным голосом произнесла она. — Плановая проверка. На основании распоряжения № 347/р.
Она протянула документ. Маргарита Петровна бросила на него короткий, нервный взгляд, даже не пытаясь прочесть, и кивнула.
— Да, конечно, проходите... Только у нас тут... не совсем прибрано...
— Это я вижу.
Светлана убрала удостоверение и направилась на кухню к морозильной камере. Воздух здесь был ещё более застоявшийся. Он висел неподвижной пеленой, пронизанной косыми лучами солнца, пробивавшимися сквозь грязные, засиженные мухами окна. Пыль медленно кружилась в лучах перед тем, как упасть на липкие столешницы. Светлана остановилась у морозильной камеры. Конденсат стекал по её бокам мутными ручейками, оставляя на полу тёмные, влажные пятна. Она провела пальцем по раме. Подушечка пальца встретила липкую, маслянистую плёнку с крупинками налипшей грязи. Она поморщилась, вытерла руки о влажную салфетку, которую заготовила заранее в кармане. Камера громко гудела, её вибрация отдавалась лёгким дрожанием в полу.
— Температура, — сказала Светлана, — минус двенадцать. Должно быть минус восемнадцать, по нормативам. Кроме того, вы давно не размораживали и не мыли холодильник.
Она показала на рыхлый и влажный иней, намерзавший на стенках. Маргарита Петровна заломила руки. Её пальцы, красные и опухшие от работы в воде, нервно теребили край фартука.
— Да он же вроде работает! Мороженое твёрдое! Проверьте мороженое! — её голос сорвался на высокую, визгливую ноту.
— Мороженое, Маргарита Петровна, не показатель. К тому же это холодильник для мяса. Где журнал контроля температур?
Светлана ощущала, как капли пота медленно ползут по её спине под хлопковой блузкой, оставляя влажные, холодные дорожки, от чего она едва заметно поёжилась.
— Да мы его… заполняем как положено…
Женщина засуетилась, забегала глазами по полкам, но Светлана уже не слушала. Она двинулась дальше, вдоль стеллажей. Из следующего холодильника на Светлану пахнуло волной спёртого, кислого воздуха. Она наклонилась, вглядываясь в ряды пластиковых контейнеров. Вареники с вишней слиплись в один розоватый ком. Салат «Оливье» пожелтел по краям, майонез просел жирными слезами. Она взяла один контейнер — пластик был жирным на ощупь.
— Вот это просрочено на три дня. Куда смотрит повар?
Она ткнула пальцем в этикетку с датой, написанной от руки синей шариковой ручкой; чернила уже расплылись от влаги.
— Мы сегодня всё выбросим! Честное слово! Сейчас же! — голос Маргариты Петровны стал тоньше. — У нас и так народ не валит, аренда дорожает… Понимаете… Дети на носу, школу собирать…
— Выбросите. Сейчас. При мне. И составьте объяснительную. Почему допущено нарушение сроков хранения.
Она достала из потрёпанного кожаного портфеля толстую папку с бланками, взяла из кармана ручку и записала: «Установлено нарушение СанПиН 2.3.6.1079-01…»
Диалог с Маргаритой Петровной быстро превратился в монолог, прерываемый причитаниями и шипением сковородок. Светлана монотонно фиксировала: сколотая плитка, отсутствие мыла в диспенсере (вместо него — кусок хозяйственного, лежащий на краю раковины), трещина в стекле витрины. Она закончила писать и протянула бланк Маргарите Петровне. Та взяла его, и лист бумаги задрожал в её руках.
— Подпишите, что ознакомлены.
Женщина молча опустила плечи и поставила кривую закорючку.
— Будет штраф и внеплановая проверка через две недели. Чтобы убедиться, что нарушения устранены.
Светлана убрала копию акта в портфель, пряжка которого громко щёлкнула. Она повернулась и вышла на улицу, на мгновение ослеплённая ярким солнцем после полумрака столовой. Воздух снаружи пах выхлопными газами и раскалённым асфальтом, но после «Восхода» он казался свежим. Она направилась к своей машине, чтобы поскорее уехать из этой дыры.
Вернувшись в кабинет, который она делила с начальником, она ещё в коридоре почувствовала сладковатый запах его одеколона. На её столе лежали кучи папок и пустой стаканчик из-под дешёвого кофе из автомата. Кондиционер под потолком хрипел, кое-как справляясь с июльской жарой. Ветерок от лопастей трепал и шелестел разложенными везде бумагами.
Светлана молча положила на стол начальника заполненный акт проверки. Иван Сергеевич, грузный мужчина с мокрым от пота затылком и вечно красными глазами, даже не взглянул на него. Он смотрел в экран своего старого монитора, щёлкая мышкой. Его пальцы, толстые и короткие, с заусенцами, торопливо стучали по клавиатуре.
— Ну что, Светлана Петровна, опять разорила кого-нибудь? — отпустил он любимую шутку. — Не оставляешь людям шанса на выживание. Готов поспорить, оштрафовала какую-нибудь убогую столовку.
— Накладную на штраф выписала. И предписание на устранение. Обычное дело, — Светлана села на стул напротив, чувствуя, как влажная спина прилипла к деревянной спинке. Дерево было прохладным, но через секунду уже стало тёплым от её тела.
— Обычное, — он отхлебнул из кружки с надписью «Лучшему папе», и Светлана уловила сладковатый запах дешёвого коньяка, смешанный с кофе. — У меня для тебя другое дело. Необычное. Отвлечёшься от рутины. Развеешься за городом.
На подъезде к Красному Бору асфальт быстро сменился разбитой грунтовкой, по которой машина Светланы скакала, как козёл по кочкам. Пыль стояла такая густая, что через несколько километров красный цвет «девятки» стал рыжевато-бурым. Мелкая едкая взвесь проникала внутрь, покрывая тонкой шершавой плёнкой приборную панель, руль и кожу на руках. Светлана время от времени проводила пальцем по пластику, оставляя чёткие полосы, которые через минуту исчезали под новым слоем пыли.
Воздух над дорогой колыхался маревами, искажая очертания деревни и редких встречных машин. Её строгий пучок окончательно распался, и пряди русых волос липли к вискам и шее, вызывая лёгкий, но навязчивый зуд. Каждое движение доставляло неприятное ощущение влажной ткани на теле.
Рядом с дорогой тянулись поля, выгоревшие до желто-серого цвета. Изредка попадались покосившиеся домики с заколоченными окнами, похожие на черепа с пустыми глазницами. Тишину за окном нарушал натужный вой перегруженного двигателя и скрип подвески на ухабах.
Но чем ближе она подъезжала к Красному Бору, тем заметнее менялась картина. Сначала просто появилось больше машин — старенькие «Жигули», уазики, покрытые пылью иномарки. Затем на кривых столбах стали мелькать самодельные указатели: «МЕДОВЫЙ ФЕСТ» с коряво нарисованной пчелкой, стрелка «НА ФЕСТИВАЛЬ». И наконец, сама дорога стала чуть ровнее.
Когда она добралась до фестиваля, Светлане показалось, что она въехала в другую реальность. С унылой, выжженной, пыльной равнины она попала в яркий, шумный, пёстрый муравейник. Из динамиков на улице звучала музыка, доносились смех и крики торгашей-зазывал.
Деревня утопала в зелени. Старые липы и берёзы, которых почти не было видно с дороги, создавали плотный тенистый навес над улицами. Их листва почти не шевелилась в неподвижном, густом воздухе. Избы, многие из которых действительно были старыми, с резными наличниками, потемневшими от времени, выглядели ухоженными; они были украшены гирляндами из полевых цветов, уже слегка подвядших на жаре, лоскутными полотнищами, а кое-где и спутниковыми тарелками, неестественно блестевшими на солнце. Воздух, ещё недавно пахнувший пылью, здесь был густым, сладким и пряным. Веяло дымом от мангалов, жареным мясом, переспелыми ягодами, свежим хлебом, квасом и, конечно же, мёдом. Десятки, сотни разных медовых запахов — цветочный, гречишный, липовый, с примесью перги и прополиса — смешивались в один тяжёлый, дурманящий коктейль.
Машину пришлось оставить на импровизированной стоянке в поле на окраине, уже забитой до отказа. Земля здесь была утоптана. Светлана шла пешком, чувствуя, как её деловой, городской вид — форма, портфель и окончательно развалившаяся причёска — не вписывается в ярмарочное веселье. На неё оглядывались. Мужик в расписной косоворотке, нёсший огромный бочонок с квасом, пропустил её, одобрительно кивнув. Две девушки в цветастых сарафанах с венками на головах пронеслись мимо со смехом, и запах их пота смешался с общим густым букетом.
Не успела она сделать и десяти шагов по главной улице, превратившейся в торговый ряд, как к ней подошёл улыбающийся, краснощёкий мужчина в новой, но немаркой рубахе с вышивкой на вороте. Его лицо лоснилось от жары, а на висках выступили капли пота.
— Инспектор Орлова? — спросил он, и его голос прозвучал неестественно громко и радушно на фоне общего гама. — Я вас сразу признал! Ждал! Я — Геннадий Степанович, глава местной администрации. Очень ждали, очень рады!
Он протянул руку, и Светлана, автоматически пожав её, почувствовала, что хватка твёрдая, почти цепкая.
— Проходите, проходите, не стойте на солнцепёке! — Он взял её под локоть и повёл вдоль ряда палаток, с которых на них смотрели продавцы. — Вот, полюбуйтесь! Всё для людей! Всё по высшему разряду! Санитария, чистота, красота!
Он говорил без остановки, не давая ей вставить слово. Его речь была отрепетированной. Он жестикулировал свободной рукой, указывая на прилавки, ломящиеся от разных закусок.
— Вот, наша гордость, пасека братьев Кузьминых! Мед липовый, отборный! Целебный! Попробуйте, обязательно попробуйте! — Он схватил с прилавка деревянную ложку, обмакнул её в глиняный горшок и сунул ей прямо в лицо. Светлана машинально отклонилась. Запах был действительно прекрасным — цветочным, насыщенным, с холодными нотками мяты. Но что-то внутри неё сжалось. Что-то первобытное и настороженное.
— Спасибо, я не могу, у меня работа, — сухо ответила она, пытаясь высвободить руку. Его пальцы слегка сжались.
— Какая работа! — засмеялся Геннадий Степанович. Звук был слишком громким, слишком неестественным. — Праздник же! Всё проверено, всё под контролем! Вот, документы! Все документы в полном порядке! — Он сделал вид, что полезет в карман, но тут же передумал, похлопал себя по боку. — Пойдёмте лучше в мой офис, так сказать, я вам всё покажу, всё расскажу! Прохладно там, кондиционер работает! И угощу медовухой собственного производства! Не хуже, чем у деда Захара!
Он подмигнул, и в его глазах, маленьких и блестящих от пота, мелькнуло что-то тревожное, скользкое. Быстрая тень, тут же спрятанная за маской радушия. Светлана насторожилась. Её пальцы инстинктивно сжали ручку портфеля.
— Спасибо, но мне нужно сначала осмотреть территорию, ознакомиться с обстановкой.
Она наконец высвободила руку и открыла портфель, доставая блокнот и ручку. Вид официальных принадлежностей немного охладил пыл главы.
— Ну, конечно, конечно, — он засуетился. — Я вам помогу! Покажу все самые интересные места! Всех лучших производителей!
— Я предпочту работать самостоятельно, — холодно парировала Светлана. — По регламенту. Мне нужно составить объективную картину.
Её взгляд скользнул по рядам. Люди улыбались, торговались, ели, пили. Всё выглядело как идиллия. Яркие цвета сарафанов, блеск посуды, сочные краски ягод и фруктов. Но чем приторнее была эта картина, тем сильнее становилось её внутреннее напряжение. Это был не просто осмотр. Это было проникновение на вражескую территорию под прицелом десятков улыбающихся глаз. Она ловила на себе взгляды — любопытные, настороженные, быстро отводимые в сторону.