“А ты не грусти. Жизнь после сорока только начинается, это я тебе точно говорю” (с). “Москва слезам не верит”
Валентина
– Я ухожу.
Эти слова словно гром среди ясного неба. В глубине души я понимаю: это не шутка, не какой-то дурацкий розыгрыш, муж говорит абсолютно серьёзно, и земля уходит из-под ног. Внутри нарастает жгучая боль. Она вспыхивает где-то в горле и опускается к желудку.
– Как уходишь? – шепчу, сжимая ледяные руки в кулаки. – Почему? С утра же все хорошо было…
– Это у тебя хорошо, – муж смотрит безучастно. – Но не у меня. Посмотри на себя, в кого превратилась… Ты бездетная, старая… Ничем не напоминаешь мне ту, в которую я когда-то влюбился. А она… Яркая, молодая. С ней я снова чувствую себя живым, а не существующим по привычке. У нас с ней ребенок будет.
– Она?..
– Да, – прямо смотрит, кажется, все уже давно решил. – Моя любовница. Она беременна от меня. Она подарит мне наследника, которого ты родить не в состоянии.
Горечь оседает в лёгких, вышибая из них болезненный всхлип. Касается, кажется, каждой клеточки моего тела. Я дрожу, чувствуя одновременно жар и холод. Озноб, пробирающий до костей. И пожар внутри. Странное, неестественное сочетание.
Глаза мечутся от лица мужа к супружеской постели. Там лежит раскрытый чемодан, куда он, по всей видимости, уже собирает вещички. Хотел успеть до моего возвращения, чтобы не пришлось объясняться?..
Это просто случайность, что я вернулась домой в это время.
Встречу в налоговой перенесли, а я уже уехала из офиса, и босс разрешил не возвращаться.
– И когда ты планировал мне сказать, что у тебя появилась какая-то… она? И как давно она появилась, кстати?..
– Недавно, Валь, – морщится он. – Недавно. С полгода, может. Увидел её и пропал. Влюбился как мальчишка. Да я, может, никогда такого не испытывал, понимаешь?
Сглатываю горький ком, вставший поперёк горла, и шепчу:
– А как же я, Гош? Обо мне ты подумал? Как ты мог поступить так со мной? Я же люблю тебя…
– Любишь? Да ты на меня как на мужика уже сто лет не смотришь! Думаешь, мне приятно быть для тебя кем-то вроде тумбы из-под телевизора? Ну когда ты хотела меня в последний раз?..
Вопрос повисает в воздухе и заставляет задуматься.
Месяцев семь-восемь назад я как раз проходила в очередной раз гормональную терапию, вследствие чего испытывала снижение либидо. Потом на фирме, где мы оба работаем, сменился генеральный директор. И он гонял меня с отчётами, не давая продохнуть от усталости и стресса. Что тоже не способствовало восстановлению естественных желаний. А потом я и не заметила, как Георг перестал проявлять ко мне интерес. Теперь мне стало понятно почему.
– Ты предал меня.
– Не начинай, Валь, – отмахивается муж, возвращаясь к шкафу.
Размытым от слёз взглядом смотрю, как он берёт с полки стопку выглаженных трусов и, не глядя, бросает в чемодан.
– За что ты так со мной? Что я тебе сделала? Как ты мог так со мной поступить?! – Понимаю, что скатываюсь в банальную истерику, но уже не могу остановиться. – Мы вместе 25 лет! Женаты почти 23! И ты так просто отмахиваешься от меня, превращая все мои воспоминания в какое-то дерьмо?!
Он кривится:
– Это и мои воспоминания тоже, Валь. И они не становятся дерьмом, только от того, что дальше каждый из нас будет жить свою лучшую жизнь.
С этими словами он выгребает из шкафа остатки вещей, пихает в чемодан, комкая и сминая, как только что сжал в своей безжалостной руке моё сердце и разбил его без единой возможности когда-либо оправиться. Закрывает молнию, с лёгкостью подхватывает чемодан и, начисто игнорируя меня, просто выходит за дверь, тихо щёлкнув замком.
Секунда, две, три.
Глухие удары разбитого сердца.
Слёзы, градом стекающие по щекам.
Я обрушиваюсь на колени, начиная выть от боли, пожирающей изнутри.
Никогда не прощу ему такого предательства!
А ведь раньше казалось, что мы вместе на всю жизнь.
Лучшая пара со времён средней школы, красивая свадьба после выпускного, поступление. Меня зачислили, а Гоша провалил вступительные, и его призвали в армию. И я, молодая жена, верно ждала его, ездила на присягу и на свидания. Как новоиспечённой семье, нам даже позволяли проводить ночи вместе в семейном общежитии на территории воинской части.
Потом была демобилизация. Я организовала вечеринку для встречи любимого, созвала всех-всех друзей и родню, и мы гуляли все выходные. Гоша сразу же устроился на завод и поступил на вечернее отделение на юрфак в мой университет. У нас всё получалось. Днём Гоша работал, а я училась. Вечером, пока я занималась бытом, учился он. Так пролетел ещё год.
Летом Гоша взял отпуск, и мы поехали дикарями в Крым. А оттуда привезли две полоски на тесте.
Возможно, мы и были ещё слишком молодыми для рождения ребёнка, но единогласно приняли решение рожать. Гоша спешно искал подработку, чтобы обеспечить нас всем необходимым.
Ещё в школе я научилась неплохо шить, поэтому стала брать нехитрые заказы. Подшивала брюки и меняла молнии в куртках в свободное от учёбы время. Увидела где-то в журнале комплект постельного белья с бортиками для детской кроватки, накопила денег, купила ткани и сшила три комплекта. На вырученные от продажи деньги купила ещё рулон и сшила больше комплектов. Так завертелось моё небольшое дело, и накопления удавалось делать ощутимые.
Гром ударил оттуда, откуда даже в самом страшном сне не планировали. На двадцать четвертой неделе я проснулась посреди ночи от боли в животе. Рукой ощутила липкую влажность на постели и ночной сорочке. Дрожащим голосом разбудила мужа.
А дальше были неотложка, чистка и пустота внутри. Долгие месяцы восстановления. Осознанное решение не торопиться с новой беременностью.
Мы доучились, устроились на работу получше. Жили для себя. Путешествовали горящими турами по всей Европе, летали в Турцию и Египет. Купили собственное жильё. И только через десять лет после потери нерожденного ребёнка стали всерьёз готовиться к зачатию.
Для начала прошли всех врачей, сдали все анализы. Через полгода попыток стало понятно, что у нас не получается. Новые обследования, подготовка к ЭКО. Долгожданная беременность. Мне исполнилось тридцать два.
Беременность протекала гладко, несмотря на мои страхи. С лёгкостью был пройден и первый, и второй триместр. И только ближе к предполагаемой дате родов я начала волноваться с новыми силами, потому что в какой-то момент перестала ощущать шевеления плода. Вытерпела в страхе лишь пару часов, сама вызвала скорую. Гоша, едва вернувшийся с работы домой, тоже поехал со мной.
А из приёмного покоя меня экстренно повезли на операцию.
Последнее, что я услышала от мужа: “Если встанет вопрос, кого спасать, спасайте ребёнка”.
Я бы не захотела поступить иначе, но почему-то в то мгновение думала только о его предательстве.
Но всё – абсолютно всё – потеряло смысл, когда я услышала от хирурга-акушера глухое:
– Нежизнеспособный плод. Соболезную.
Через неделю меня выписали из роддома. Мы с Гошей мрачно смотрели на чужое счастье и не могли смотреть друг другу в глаза. Муж довёз меня до подъезда и бросил:
– У меня дела.
На что я лишь безразлично пожала плечами.
Его не было дней пять. Вернулся с перегаром. Не разговаривал со мной ещё две недели, словно это я была виновата в случившемся.
Наверное, тогда мне нужно было понять, что это начало конца. Уйти первой, пока у нас ещё была возможность начать всё с нуля, пережить очередную потерю и попытаться построить что-то новое. Но я не поняла.
А через две недели молчания Гоша сказал, что взял путёвки в санаторий, чтобы я могла поскорее восстановиться. Он старался, правда. Был хорошим в отпуске, окружал меня любовью и заботой. Но как только мы вернулись, начал пропадать на работе, брал командировки, в выходные старался как можно реже проводить время со мной.
Я погрязла в работе. Мой психолог советовала не давить на мужа. Я не давила. Восстанавливала душевное равновесие, пыталась как можно скорее перебороть полученный травмирующий опыт, чтобы предпринять ещё одну попытку – теперь уже точно удачную. Очередное гормональное лечение спустя два года. Очередные витки в карьере. Новые разговоры об очередной попытке родить ребёнка. Так пролетели ещё пять лет.
Последний год прошёл в подготовке к беременности. Мы планировали снова пойти на ЭКО, да всё не складывалось. Только у меня не складывалось. У Гоши, как оказалось, всё сложилось за-ме-ча-тель-но!
А теперь я сижу и рыдаю, познав всю глубину его предательства.
Кое-как уснув уже под утро, просыпаюсь по будильнику, но не могу оправиться от шока. Боль сковывает грудную клетку, слёзы, не переставая, текут из глаз бесконечными потоками и никак не желают останавливаться. Работать в таком состоянии не представляется возможным, поэтому я сказываюсь больной и беру неделю за свой счёт.
Первые три дня даже не выбираюсь из постели. Орошая подушку слезами, я жалею себя, свой брак, который, несмотря на сложные жизненные этапы, всегда казался мне довольно счастливым. Но больше всего жалею, что так и не успела родить. Хотя бы попытаться снова. Кому я теперь то нужна, видавшая виды женщина за сорок? Я же как подержанное авто: снаружи, при должном уходе, вроде и ничего, внутри периодически сбоит, и никакого сравнения с новой блестящей игрушкой из салона.
С горечью усмехаюсь, вытираю слёзы и поднимаюсь. Несмотря на жгучую боль где-то в области желудка, нужно начинать заставлять себя есть, пока окончательно не обессилила.
На кухне меня берёт злость, и я вышвыриваю в помойное ведро всю любовно приготовленную еду: обожаемые котлеты моего му… мудака, причём уже даже не моего, тушеную капусту для подлеца и предателя, сливаю в унитаз кастрюлю борща, жалея, что не догадалась вылить ему на голову. Глаз цепляется за сервиз, который нам подарили на свадьбу, и я с огромным удовольствием швыряю об плитку блюда и тарелки, наслаждаясь равномерным звоном. Мужнину чашку запускаю в стену, прямо в самую сердцевину рамочек с семейными фотографиями. От удара некоторые из них валятся на пол, вылетают стёкла, но этого мне мало. Царапая пальцы о стёкла, я достаю ещё совсем недавно дорогие сердцу фотокарточки и рву их на мелкие клочья.
Ничего мне не оставил, гад. Всё растоптал тяжёлой поступью своих шагов, исковеркал целых двадцать три года семейной жизни неотвратимой правдой своих слов. Не-на-ви-жу!
Резко останавливаюсь, тяжело дыша. Отыскиваю телефон, чтобы отменить бронь ресторана, отменить приглашения гостей – мы собирались шумно отметить через пару месяцев берилловую годовщину свадьбы. Но меня отвлекает неприличное количество пропущенных вызовов и уведомлений о непрочитанных сообщениях.
Хмурюсь, открывая мессенджер.
Злой и страшный Лев:
“Здравствуйте, Валентина! Надеюсь, вам уже намного лучше?”
“Мне нужны ваши подписи на платёжных поручениях в банк”.
“Это срочно”.
“Уважаемая Валентина Дмитриевна! Прошу, ответьте на звонок! Я уже два часа не могу до вас дозвониться!”
“Валентиночка Дмитриевна, прошу, сжальтесь, производство встанет, если мы не оплатим поставку!”
“ВАЛЕНТИНА! ДМИТРИЕВНА! Если вы не выйдете на связь в течение часа, я буду разыскивать вас с полицией!”
И через пятьдесят минут:
“Я уже выехал к вам. И лучше бы вам быть дома, болезная наша!”
И едва я успеваю дочитать, телефон разрывается вибрацией от входящего звонка.
“Злой и страшный Лев”, – читаю на экране. Тяжело вздыхаю и отвечаю:
– Да?
– Ну слава богу! Живы? Я уже подъезжаю к вашему дому, буду через семь минут.
– Лев Арсеньевич! Здравствуйте! Я, конечно, извиняюсь, но я сейчас не в лучшем состоянии, чтобы принимать вас. Да и дома, если честно, бардак…
– Одна подпись, – бросает тот. – Ладно, не одна. Но вы поняли. Можете хоть в неглиже, а хоть и без него меня встретить, но без подписанных документов я не уйду! А на ваш бардак обещаю не обращать внимания.
Он скидывает звонок. В этом весь Лев. Молодой, наглый, хваткий, бескомпромиссный генеральный директор. Работает с нами не так давно, но я успела понять главное: спорить с ним бесполезно. Если сказал, что приедет и возьмёт меня… тьфу ты, мою подпись, значит, так и сделает. И с полицией отыщет, если приспичит. Терпеть не могу таких!..
Поднимаю взгляд к зеркалу: лицо опухшее и красное от слёз, нос словно в три раза увеличился в размерах. Ладно, если не включать свет, сойду за простуженную. Выглядываю в коридор, откуда открывается вид на перебитую посуду на полу кухни, и мне хочется завизжать.
Это всё он, Георг. Это он настоял, чтобы мы поставили арку вместо двери. Мол, так будет больше пространства. Из-за его убеждений мне теперь придётся спешно убирать стихийно учинённый беспорядок, и это лишь подливает масла в топку моей ненависти.
Но стоит мне только сделать шаг в сторону кухни, раздумывая, как бы половчее сгрести осколки, в дверь звонят.
Не успела.
Звонок повторяется, выдавая нетерпение визитёра. Открываю дверь и с удивлением взираю, как Лев, этот весьма крупный представитель противоположного пола, втискивается в проём, стараясь не повредить огромный букет полевых цветов. Это ему удаётся с трудом, так как в одной руке он держит неизменный стильный кейс, а в другой – пакет из продуктового.
– Здравствуйте, Валентиночка, – улыбается он, заполняя разом всё пространство прихожей. Удивительно, но в присутствии этого мужчины оно – пространство – кажется мне незначительным. Вдруг становится слишком тесно, настолько, что я ощущаю жар мужского тела, его тяжёлый древесно-мускусный аромат с тонким шлейфом сугубо мужского запаха кожи и пота. – Это вам. – протягивает мне букет. И пакет: – И это тоже. Цветы и витамины для здоровья и отличного настроения нашего лучшего главного бухгалтера!
– Спасибо, – вежливо благодарю его, принимаю букет, перехватываю пакет, мои холодные пальцы случайно задевают его, горячие и чуть влажноватые. Это ощущается как микроразряд тока. И на короткое мгновение мне кажется, что он тоже чувствует это.
Поспешно одёргиваю руку. Лев Арсеньевич неловко переминается с ноги на ногу, задевает широким плечом выключатель, и в коридоре вспыхивает свет.
Он рассматривает моё зарёванное лицо и хмурится. Интересно, по фирме уже поползли слухи, что руководитель юридической службы бросил главного бухгалтера?..
– Вы в порядке? – тихо вклинивается в мои размышления голос генерального.
– Простыла немного, – осипшим от неожиданного вопроса, произнесённого чересчур интимно, голосом отвечаю ему. – Но уже иду на поправку.
Суетливо пристраиваю букет на кушетку, ставлю на пол увесистый пакет.
– Ага, – рассеянно отзывается он. Быстрый взгляд в сторону кухни. Я знаю, что него не укроется перебитая в хлам посуда на полу. – Надеюсь, вы поправитесь до выходных.
– А что у нас в выходные? – уточняю я, отчаянно желая, чтобы он не разглядывал мой бардак.
– День рождения фирмы.
– Чёрт! Совсем забыла…
– Хочу видеть там вас. Думаю, вам не помешает развеяться… после болезни.
Он переводит взгляд обратно на меня. Смотрит прямо в мои глаза. Чуть поджимает губы.
“Они все уже в курсе”, – проносится мысленно.
– Да, конечно, – бормочу смущённо. – Если успею поправиться до конца. Давайте документы, Лев Арсеньевич, ни к чему вам… а то ещё простуду от меня подцепите.
– А я уже… переболел, Валентина, – странно усмехается он, но документы всё же из кейса извлекает и протягивает мне.
Устраиваюсь у высокого комода, быстро просматриваю каждое платёжное поручение, перед тем как поставить подпись.
– Ну что же вы, не доверяете генеральному директору? – смеётся мужчина. Его смех хриплый, лающий, но приятный. Смех совсем не юношеский, сексуальный, мужской. От которого где-то внизу живота каменеет, и эта тяжесть увлажняет трусики. Харизматичный он мужик, всё-таки. Наверняка, перетрахал уже половину офиса. У нас много молоденьких и хорошеньких сотрудниц, а генеральному отказать сложно. Тем более такому…
“Ох, Валя, Валя! – корю себя. – О чём думаешь? От тебя муж ушёл к молодой беременной любовнице, а ты!..”
– Почему же? Доверяю. Но знаете, как говорят? Доверяй, но проверяй. В бухгалтерии – только так.
– Похвально. Вот за что я вас уважаю, так это за порядок. И порядочность.
Ставлю последнюю размашистую подпись.
“Наверное, я должна теперь сменить фамилию. Так странно… Большую часть жизни быть Казаковской и вернуть свою девичью фамилию на старости лет!”
Прикрываю на миг глаза, пытаясь остановить потоки накатывающих слёз. Протягиваю стопку поручений Льву.
– Готово.
– Спасибо вам, Валентина! – с улыбкой говорит он мне. Протягивает руку, вопреки правилам этикета, но я всё равно быстро вкладываю прохладные пальцы в его горячую ладонь. – Спасибо. Очень выручили.
– Это моя работа. – напоминаю ему. – А вы – мой непосредственный руководитель. Отказать вам я не вправе.
– Учту, – усмехается он. В его глазах вспыхивает нахальный огонёк, словно думает он вовсе не о рабочих поручениях. – Я буду ждать вас на праздновании дня фирмы. Обязательно приходите.
– Я постараюсь, Лев Арсеньевич, – не даю обещаний я.
– Тогда до встречи.
– До свидания.
Стоит ему уйти, я бросаюсь на кухню и избавляюсь от осколков. Запихиваю в ведро все до единой рамки. Навожу идеальную чистоту. Водружаю вазу с букетом в середину стола и сажусь на мягкий стул. С затаённым любопытством разглядываю цветы: васильки, мелкоцветные ромашки, статица, колоски, зелень. Просто и стильно. Очень нравится мне.
Сейчас я уже и вспомнить не могу, когда муж в последний раз дарил мне цветы… Чёртов мудак! Шалаве своей наверняка ведь дарит!..
Чувствуя, как внутри снова поднимается волна гнева, резко поднимаюсь из-за стола. Притаскиваю пакет от генерального и заглядываю внутрь: клубника, виноград, апельсины. Так мило, что аж плакать хочется! И я не сдерживаюсь – плюхаюсь на стул, складываю руки у лица и завываю в голос.
В этот момент я общаюсь с девочками из бухгалтерии, и все они усиленно делают вид, что ничего особенного не происходит. Те, кто помоложе, прячут глаза в бокалах вина. Те, кто постарше, смотрят с сочувствием. А я… Я чувствую, что задыхаюсь.
Под струящимся шёлком серебристого платья Светочки с лёгкостью угадывается округлый животик. Именно его с гордостью накрывает рука мужа. Правая. На которой я больше не наблюдаю золотого ободка обручального кольца. Лишь оставшийся от давности след от него.
Опускаю взгляд на свою руку и остервенело стискиваю с пальца свои кольца: простое золотое, которое не снимала ещё ни разу со дня свадьбы, и изящное кольцо с бриллиантом, подаренное мужем на десятилетний юбилей нашего брака.
“Теперь я могу себе это позволить, – сказал он. – И дальше будет только лучше, любовь моя”.
Теперь я прячу кольца в маленькую сумочку, хотя испытываю желание швырнуть их ему в лицо.
Но, чтобы не сотворить глупостей, удерживаю себя на месте и попиваю вино в компании коллег.
Один бокал, второй, третий.
Отправляюсь в уборную.
“А вы слышали, что Светка захомутала женатика?”
“Это муж Валентины Дмитриевны, ты что, не в курсе?”
“Ну и что? От хороших жён мужики налево не ходят”.
“Ох, и наивная ты, Люд! Светка такая хищница, что любого могла бы окрутить. Она же знала, что он женат, специально задом своим вечно под носом у мужика вертела. Это подло, не нужно этим восхищаться”.
“Ну не знаю. Не грешно прибрать к рукам то, что плохо лежит”.
“Это не перестаёт быть воровством”.
Отрывок разговора, услышанный случайно в толпе, снова срывает плотину невозмутимости. Невыносимо! Боль предательства разъедает остатки самоуважения, и я лихо разворачиваюсь на 180 и начинаю двигаться в другом направлении.
Прямиком к предателю и его новой пассии.
Переполненная решимости хорошенько поскандалить, расцарапать его рожу и оттаскать её за волосы, я пересекаю зал ресторана на крейсерской скорости. Но вдруг врезаюсь в огромный айсберг по полном ходу.
– Валентиночка, как я рад, – говорит мне каменная глыба, на проверку не такая уж и холодная. Напротив, он… горячий. Пышет жаром крепкого молодого мужского тела. Лев с улыбкой обхватывает ладонями мои плечи. – Вы великолепно выглядите, Валя. Могу я пригласить такую роскошную женщину на танец?..
Это звучит как вопрос, но он не спрашивает. Я сканирую взглядом Георга, который испуганно смотрит на меня, и не тороплюсь спорить с генеральным.
Тогда он добавляет:
– Потанцуй со мной. Не стоит оно того.
Быстро зажмуриваюсь, чувствуя, как обжигающие дорожки слёз бороздят щёки. И тут происходит нечто странное.
Лев порывисто прижимает меня к себе, к широкой груди, в которой громко ухает сердце. Начинает покачиваться в ритме медленной мелодии, оглаживаю мою спину кончиками пальцев, и неожиданно это успокаивает меня.
Жар мужского тела, сильные руки, горячее дыхание, запутавшееся в волосах.
Я больше не плачу, хотя мне всё ещё больно.
Я больше не чувствую желания убивать, хотя продолжаю ненавидеть.
Я больше не ощущаю неуверенности, хотя мой муж по-прежнему обнимает молодую любовницу.
Я обвиваю руками огромное тело Льва и согреваюсь его жаром.
После танца он провожает меня к столикам бухгалтерии и берёт обещание ещё одного. Перехватывает официанта с выпивкой и вручает мне в руки очередной бокал вина.
Их, этих бокалов, за этот вечер не счесть. Кажется, я сама превращаюсь в вино.
Лёгкость опьянения отключает разум, наполняет тело невесомостью. Я не отказываю генеральному каждый раз, когда он приглашает меня потанцевать. Я почти счастлива и больше не думаю о предателе, что наглаживает беременное пузо проститутки с ресепшена. Эйфория разливается по венам, отключая все чувства и эмоции, и это прекрасно. Я хочу всё забыть. Хотя бы на один грёбаный вечер. И темнота сжирает всё вокруг.
***
Во рту сухо, словно в Сахаре. Виски ломит от боли, в мозгах играет, не переставая, барабанная дробь. Боже, сколько я вчера выпила?
Открываю один глаз. Уже светло. Незнакомый потолок искрится от солнечного света, вызывая лёгкую тошноту.
Ощупываю себя под одеялом, чувствуя, как накатывает паника. Я абсолютно обнажена.
Веду рукой под одеялом, пока не натыкаюсь на нечто… горячее. С ужасом перевожу взгляд в ту сторону и вижу необъятную спину. Он спит.
Осторожно приподнимаю одеяло и разглядываю крепкие мужские ягодицы. Он голый.
И в этот момент он перекатывается на другой бок, сгребая меня ручищами. Большой и толстый член в полной боевой готовности упирается мне в бедро, и я тяжело сглатываю, разглядывая умиротворённое лицо своего молодого босса.
О. Мой. Бог.
Что я натворила?!
Я переспала со Львом?!
Стыд, смущение, неверие. У меня за всю жизнь был только один мужчина. Мой муж. Я же не могла переспать по пьяни чуть ли не с первым встречным, так?!
Лев
Пробуждение даётся мне с трудом. Лишь только открыв глаза, понимаю, что нахожусь в постели один.
Шарю рукой по подушке. Открываю глаза.
Пусто. Чертовка сбежала.
Ухмыляюсь и сажусь на постели. От меня ещё никто никогда не сбегал. Что ж, всё бывает в первый раз.
– Решили поиграть со мной, Валентина Дмитриевна?
Мой вопрос звучит в пустоту. Но я, чёрт побери, доволен до безумия. Потому что горячая крошка, которую я вчера завалил, никто иная, как моя главная бухгалтер!
Я и раньше подозревал, что за фасадом холодности таится недюжий темперамент, но чтобы такая буря!..
“Конечно, она была пьяна, но уверен, что и трезвая Валентина тоже задаст жару в постели!"
От воспоминаний о том, как эта чертовка стонала подо мной, как просила брать глубже и быстрее, кровь вскипает. Не помню, чтобы так реагировал на женщину, а их у меня было достаточно.
Я уже давно присматривался к Валентине. Не могу точно сказать, что меня в ней привлекло. Возможно аура холодности и властности, возможно острый ум, а может быть, шикарная задница и длинные ножки... Хотя кому я вру? Все сразу.
Как только я увидел ее, мне сразу захотелось подойти к ней, прижаться, ощутить запах ее тела. Прошептать ей на ушко:
“Не хочешь сесть мне на лицо?”
Однако мой зоркий взгляд сразу же заметил кольцо на ее пальце. И Валентина, Валечка (так я мысленно успел ее назвать) стала Валентиной Дмитриевной.
Никогда не связывался с замужними и изменять этому принципу не собирался.
Но после того, как по компании пошли слухи, что нерадивый муж бросил Валентину Дмитриевну, я понял, что теперь у меня есть шанс. Поглядывал на лучшего работника юридического отдела и недоумевал: как можно быть таким идиотом и променять поистине шикарную жену на непутевую девчонку, мою секретаршу?
В голове не укладывалось, что можно бросить Валентину. Мне хотелось наверстать упущенное. Поэтому я отбросил все сомнения, придумал архиважный повод, чтобы приехать к ней домой.
И когда увидел ее зареванную и домашнюю, то, к своему удивлению, захотел еще больше. Было бы легко сорвать с нее одежду, принудить к горячему и грязному сексу. Не сомневаюсь, что она была бы не против…
Но что-то во мне воспротивилось этому в тот момент.
И я поклялся сделать все, чтобы она стала моей. И добился этого.
Думал, что после проведенной ночи моя жажда утихнет, но оказалось, что ее было мало. И мой аппетит разгорелся лишь сильнее.
“Какие ещё тайны скрывает моя красотка? Я непременно об этом узнаю. Потому что я – Алмазов, а Алмазовым не отказывают”.
Прохожу на кухню и застываю на пороге. Все мысли о беглянке тут же исчезают из головы, потому что она обнаруживается прямо за столом. Растерянная, растрепанная и расстроенная.
– Доброе утро, – улыбаюсь ей. Настроение тут же поднимается. Подхожу к ней ближе, целую в щеку. Воспоминания о нашей близости тут же оживают во мне.
Страсть, с которой она отвечала мне, горчила отчаянием. Но казалась неподдельной, искренней. Лишь в моих силах, кажется, наполнить эту женщину счастьем. Но вот позволит ли она сделать это? И нужно ли мне это?
– Будешь кофе? У меня отличная кофеварка, – кончиками пальцев скольжу по ее руке. Вижу, как тонкая кожа покрывается мурашками, как светлые волоски встают дыбом… И улыбаюсь. Мне нравится эта реакция.
– Лев Арсеньевич, простите, я не пью кофе, – тихо произносит Валентина и убирает руку.
Меня бесит этот жест. Бесят ее слова. Хочется надавить, приказать, чтобы слушалась, делала то, что скажу. Но я напоминаю себе, что мы не на работе, а Валентина – свободный человек. Поэтому я натягиваю на лицо улыбку:
– Ну что ж, тогда сделаю чай. У меня есть дорогой, из Индии привезли…
– Нет, Лев Арсеньевич…
И снова она делает это. Проводит черту между нами.
Со стуком ставлю сахарницу на стол. Валентина вздрагивает и смотрит на меня большими, наполненными страхом глазами.
– То, что случилось ночью... Это была ошибка. Мне нужно ехать. Такси себе вызову сама.
Мои пальцы сжимаются на сахарнице.
Такое странное чувство… Неприятное. Обычно это я говорю подобные слова дамам, которые задержались в гостях.
– Ошибка? – цежу с холодной улыбкой. – Напомнить тебе, как ты стонала подо мной?
– Не нужно, – к ней возвращается ее холодность. Твердо смотрит на меня:
– Мне нужно выйти.
– Иди, кто ж тебя держит.
– Но ключи… Дверь заперта!
– Ах, дверь… – задумчиво провожу пальцем по губам. – Сейчас.
Медленно иду к своему кожаному портфелю, лежащему в кресле. Достаю ключи.
Странно, очень странно. Почему я так не хочу отпускать Валентину? Обычно я испытываю облегчение, когда они сами уходят, не обременяя меня выяснением отношений. А тут такое… Ладно. Разберусь с этим позже.
Утро понедельника проходит спокойно. Я иду в душ, делаю себе завтрак. Кидаю быстрый взгляд на часы: сорок минут до начала рабочего дня. Идеально.
Поскольку компания находится в пятнадцати минутах от моего дома, я успею заскочить в цветочный магазин за букетом.
Эта мысль плотно засела в моей голове. Обычно я не мастак ухаживать за женщинами, потому что сколько себя помню, они сами вечно преследовали меня. Но такая дама как Валентина... В ней есть характер, ее нужно добиваться. И это будит в крови азарт.
До цветочного я добираюсь быстро. Покупаю пышный букет роз, который точно поразит ее воображение. И уже через полчаса кладу его ей на стол.
– Это что? – спрашивает Валентина, холодно глядя на букет. Сидит за столом, строгая и величественная, как снежная королева. Вызывает во мне трепет.
– Разве ты не видишь? Цветы.
– Не помню, чтобы я у вас их просила, Лев Арсеньевич.
– А о таком нужно просить? – улыбаюсь и облокачиваюсь на стол. – Хочу пригласить тебя на свидание.
Она тяжело вздыхает и прячет взгляд. И мне это не нравится. Кажется, что с ее губ сейчас сорвётся отказ. Мягкий, но непреклонный. И я тут же говорю:
– Твоего "нет" я не приму.
– Во-первых, спасибо за розы, но я их не люблю. Мне больше по душе полевые цветы. А во-вторых, мы же уже все обсудили. Наша ошибка…
Морщусь. Неприятные слова о том, что она считает нашу волшебную ночь ошибкой, режет слух.
Пресекаю все ее тихие слова решительным:
– Зачем же так переживать? До вечера пятницы у меня нет ни единого свободного вечера. А это значит, что у вас есть время подумать. Не отказывайтесь так быстро, Валентина Дмитриевна, пощадите моё мужское самолюбие, – улыбаюсь ей так обворожительно, как только могу. И моя улыбка, кажется, попадает, прямо в цель.
Моя строгая, обычно чопорная главная бухгалтер краснеет, как девчонка. А мне так нравится видеть, как этот румянец заползает на шею, на грудь и скрывается под кофточкой… Куда я, впрочем, тоже не прочь заглянуть.
С разочарованием поджимаю губы. Валентина Дмитриевна – это стена, которую нахрапом не возьмешь. Поэтому нужно сбавить свои притязания, иначе рискую ее оттолкнуть окончательно. Она и так уже жалеет о нашей ночи.
– Я поняла, – пищит, смущенно отводя взгляд.
“Ей-богу, ну точно девчонка, которую первый раз поцеловал мальчишка…” – с усмешкой думаю я.
– Вот и славно, – с улыбкой произношу. – А цветы все же оставьте, они предназначены для того, чтобы радовать ваш взгляд. В следующий раз привезу вам полевые, ошибку свою понял.
И прежде, чем эта чертовка успевает произнести, что следующего раза не будет, прощаюсь с ней и выхожу. Обожаю оставлять за собой последнее слово.
***
Когда прохожу в свою приемную, обворожительная улыбка сползает с моего лица.
Алмазовы любят добиваться своего. Эта черта и позволила нам забраться так высоко, забирая у других желанное. Сейчас этим желанным является Валентина. И чтобы понять, как завоевать ее сердце, нужно выяснить, чем она жила раньше. А еще изучить людей, фигурирующих в ее прошлом. В частности, мужа и его любовницу.
Последняя, кстати, находится очень быстро. Склонившись над кофейным аппаратом, дует губки.
– Светлана Валерьевна, что вы делаете?
Она оборачивается ко мне и на ее лице тут же расползается смущенная улыбка. Подавив желание закатить глаза, слушаю жалобное:
– Лев Арсеньевич, как хорошо, что вы пришли! Меня не слушается кофеварка, и я подумала, что помощь сильного мужчины будет кстати…
Мне хочется сказать ей, чтобы просила своего новоиспеченного ухажера об этом. Но вместо этого я отвечаю:
– Вы забыли подключить ее к сети.
– Правда? Ой, я такая глупая… – хихикает и проводит пальчиком по своему глубокому декольте.
– Займитесь уже своими прямыми обязанностями, – сухо произношу я, и ее улыбка меркнет. – И да, смените гардероб на более официальный.
Прохожу мимо нее в свой кабинет.
“Поверить не могу, она считает меня оленем!”
Мне не претит, когда женщина глупая. Злит, когда она считает меня идиотом, способным повестись на сиськи и наигранную беспомощность.
День проходит незаметно. Я углубляюсь в работу, но время от времени вспоминаю о Валентине, которая сидит в соседнем отделе. За стеной громко чирикает о чем-то Светочка. Несмотря на сделанное ранее предупреждение, одежду она так и не сменила, хотя у нее и был перерыв.
Задумчиво барабаню пальцами по столу. Нужно сделать выговор этой профурсетке, которая привыкла полагаться только на свою внешность. Я бы пожалел о том, что взял ее на работу, но мысль о том, что она избавила Валентину от мужа-идиота приятно греет сердце. Так что пусть ещё немного поработает.
От воспоминаний о Валентине тянет в паху. Член наливается тяжестью, стоит вспомнить, как бешено я вторгался в нее, какой влажной она была.
Помню запах лаванды, исходивший от нее, белокурые волосы и тонкую талию, которую я сжимал, вбиваясь в нее.
Холодная неприступная королева чуть не сожгла меня своей страстью и была такой тонкой, что ее можно было сломать. А теперь вновь закрылась в своем коконе, возвела огромную неприступную стену между нами.
Что ж, я люблю сложные задачки. Тем интереснее их решать. Кажется, ещё ни разу я не испытывал подобного азарта. Обычно женщины сами вешаются мне на шею, ведь я не обделен ни внешностью, ни связями, ни деньгами. Лакомый кусочек, которая каждая из них была готова съесть, но обломала зубы.
Хищно улыбаюсь и беру телефон. Набираю номер личного помощника и когда тот отвечает, произношу:
- Подготовь информацию о главном бухгалтере и ее муже. Все, что сможешь найти. Как можно быстрее.
И отключаюсь.
***
Ближе к вечеру офис пустеет. Я прохожу по коридору к лифту, но застываю, завидев свет в кабинете Валентины.
"Почему она ещё не ушла?"
Меня тянет пойти и спросить.
Некоторое время я стою и маюсь, не зная, как лучше поступить. А затем широким шагом направляюсь к ней в кабинет.
Замираю около двери, слыша мужской голос:
-... Я бы не хотел проблем, если ты понимаешь, о чем я.
- О каких проблемах ты говоришь? - скучающе отзывается она. И я невольно восхищаюсь ее железной выдержкой. Потому что тот, с кем Валентина разговаривает — ее муж, который, очевидно, скоро станет бывшим.
А она тем временем продолжает:
— О твоей любовнице, ее положении или о том, в какое положение, прости за невольный каламбур, ты поставил меня? Кстати, ты уверен, что твоя Светочка беременна? Живота у нее не видно...
— Она на раннем сроке, — цедит он; в нотках его голоса чувствуется гнев, — просто дай мне развод по-хорошему...
— Да кто ж тебя держит, — усмехается она. — Проваливай, ты мешаешь мне работать. Иди к своей Светочке и жди бумаг на развод.
Складываю руки на груди, ухмыляясь, как мальчишка. Как она этого оленя умыла!
"Моя тигрица!"
— Смотри, ты обещала!
Слышу приближающиеся шаги и едва успеваю нырнуть за угол, чтобы не попасться на глаза этому идиоту. И тут же ругаю себя. Зачем прячусь, будто это не моя компания?
Прикрываю глаза от досады, понимая, что кажется, потихонечку теряю остатки разума. А все из-за нее, из-за Валентины, о которой думаю практически постоянно.
Как только ее муж уходит, медленно выхожу из своего временного укрытия и заглядываю в ее кабинет. Но не вижу ни малейших признаков удивления на ее лице. Валентина смотрит на меня в упор, устало, очки сверкают на кончике носа, светло-розовые губы поджаты, а белокурые волосы забраны в небрежный пучок.
Я так ее хочу.
Изо всех сил останавливаю себя от того чтобы не сократить дистанцию между нами, сжимаю руки в кулаки, чтобы не обнять ее.
Такой Валентина нравится мне почему-то ещё больше.
Обворожительно улыбаюсь ей:
— Почему вы все ещё на работе, Валентина Дмитриевна? Собирайтесь, я отвезу вас домой.
И хотел бы держаться от нее подальше, как и обещал, но не могу.
Вопреки моему ожиданию она не двигается с места, а лишь спрашивает:
— Вы все слышали?..
- Смотря что ты под этим подразумеваешь, - пожимаю я плечами. - Ничего криминального я не услышал, можешь не беспокоиться.
Ее напряженные плечи опускаются. И я вновь испытываю почти иррациональное желание приблизиться к ней и обнять. Сделать так, чтобы Валентина забыла о неприятном разговоре со своим бывшим.
Но я остаюсь на месте. Знаю, что ее оттолкнет моя навязчивость, потому что Валя не планирует ничего серьёзного.
- Так что? Не откажешься от личного водителя в виде меня? Время уже позднее, а я беспокоюсь за сохранность своего главного бухгалтера...
- Вам не жалко своего времени?
- Самое ценное - это у нас люди. Так что собирайтесь, Валентина Дмитриевна, вас ждёт вечерняя поездка со своим боссом, - легко улыбаюсь ей.
- Яковлев будет в бешенстве. Я не доделала смету...
- Подождёт Яковлев, я договорюсь с ним, - отвечаю ей, хотя понимаю, что это будет непросто. Яковлев - персонаж требовательный и за заминку потребует пересмотреть некоторые условия договора. Но я уже знаю, что ему ответить. И не испытываю никаких угрызений совести по этому поводу.
К счастью, Валентина больше не спорит. Медленно собирает свои вещи, не распускает пучок на голове и оставляет очки. Возможно пытается отпугнуть своим таким видом? Но если даже так, то она просчиталась, потому что мне нравится любой ее вид...
"С ума я сошёл что ли? Нет... Вот влюбится в меня, так мой интерес сразу остынет, я уверен!"
***
Вечер сгущается. На улице зажигаются фонари. Машина мягко едет по трассе, а Валентина закрывает глаза и, кажется, засыпает.
Мне нравится видеть ее умиротворённой. Хоть я и слежу за дорогой, но порой поглядываю на нее. Стараюсь ехать медленнее, чтобы подольше побыть вместе с Валентиной. Это мне не свойственно, но я стараюсь не думать об этом слишком много.
Когда подъезжаем к ее дому, она не открывает глаз. Я отстёгиваю ремень безопасности на себе и на ней, склоняюсь ближе.
На губах оседает ее дыхание, и я вновь чувствую прилив сильного возбуждения.
"Нельзя быть такой красивой".
Накрываю ее губы своими, не в силах сдержаться и умирая от напряжения, и накатившей тяжёлой похоти.
Я хочу сделать эту женщину своей.
Мне было мало нашей ночи, пьяной и мутной, той, которая наверняка осталась в памяти Валентины лишь смазанным пятном, ошибкой, которую нельзя повторить.
Мне мало ее.
Но это не значит, что сейчас я позволю себе больше.
С неохотой отстраняюсь от Валентины и тихо произношу:
- Дорогой главный бухгалтер, мы приехали. Или вы все же передумали и желаете поехать ко мне?
Она распахивает большие осоловевшие глаза. Смотрит на меня так, будто видит впервые в жизни, и это так мило смотрится, что я едва сдерживаюсь, чтобы не наброситься на нее прямо в машине.
"Стоп. Не нужно ничего делать, иначе отпугну ее окончательно".
- Я заснула... Боже, как стыдно, - шепчет Валентина. Ее щёки наливаются ярким румянцем.
- Ничего страшного, - благодушно улыбаюсь ей. - Рад, что вам настолько комфортно в моей машине!
На самом деле я понимаю, что она банально устала. Что ей тяжело даже сейчас разговаривать со мной. Но уже скорее по привычке флиртую, пытаясь отвлечь от грустных мыслей.
- Что ж, спасибо, что подвезли меня, - медленно произносит Валентина. - Вы не обязаны...
- Я знаю, - продолжаю улыбаться ей. - Ни о чем не думайте, Валентина Дмитриевна, отдыхайте. Увидимся завтра.
- Да... - она отворачивается и уже открывает машину, как с губ у меня срывается:
- Даже не поцелуете на прощание? Даже в щёчку?
Мысленно ругаю себя. Идиот, зачем?..
Валентина поворачивается обратно. И я уже готова сказать, что пошутил, когда она чмокает меня в щеку. Быстро, почти невесомо но так, что кровь в венах вскипает. И пока я изумлённо хлопаю глазами, чертовка выскакивает из машины и бежит к своему подъезду.
Почему-то мне кажется, что она сбегает.
Сжимаю руки на руле и шепчу:
- Ты точно будешь моей...
Валентина
Бегу от босса так быстро, будто он гонится за мной. Громыхает подъездная дверь, звенят ключи – и вот я наконец оказываюсь дома. Приваливаюсь спиной к стене, отрешенно пялюсь в потолок.
Зачем я поцеловала его? Зачем ждала его поцелуя, когда чувствовала, что он наклонился ко мне? Ведь не спала же, проснулась минут за пять, как приехали.
Почему позволяю этому происходить?
Возможно, пытаюсь чем-то заполнить свои пустые, наполненные одиночеством и болью, дни.
– Зря я даю ему надежду… Нужно сказать, чтобы больше не подвозил меня.
Я знаю, что Льву Арсеньевичу 35 лет. Он моложе меня на целых пять лет! Для меня это весомая причина, чтобы отказать ему. Да и потом – зачем ему я? Немолодая женщина с разрушенной жизнью. Ни карьеры не построила, ни мужа удержать не смогла, ни детей не имею…
Не сдержавшись, сползаю по стене вниз. Зажимаю рот руками, но рыдания все равно прорываются наружу. Я вою раненой волчицей, от боли, обиды и одиночества. От чувства несправедливости.
Разве я не была хорошей женой? Разве не поддерживала Георга в самые тяжелые периоды нашей совместной жизни? Я всегда старалась быть ему опорой. И в горе, и в радости, как говорится.
И что я получила? Впору бы вытащить нож из спины, но, кажется, не достану. Он крепко застрял, кончик пронзил сердце. Хочется вытащить эту бесполезную мышцу, окровавленный кусок мяса, из груди. Сжать руками, чтобы оно, это сердце, лопнуло. Чтобы больше не чувствовать этой зубодробительной, убивающей боли, которая становится лишь сильнее, когда вижу Георга…
Поначалу я хотела уволиться. Но моих сил хватило лишь на то, чтобы заполнить заявление о разводе на “Госуслугах”. А теперь даже не знаю, как поступить. Ведь босс, предвидя исход этих событий, строго-настрого запретил мне увольняться. А теперь я не представляю, как вообще подойти к нему с этим вопросом. Потому что Лев, судя по всему, планирует еще раз встретиться со мной.
Вытираю слезы и поднимаюсь, медленно бреду на кухню.
“Эту квартиру мы с Георгом купили в браке…” – с тоской оглядываю родные пенаты. – “Хорошо, что Лев не застал начало нашего с ним разговора, когда тот заявил, что намерен забрать свою часть… И куда мне увольняться? Сейчас поделим ее, и придется брать ипотеку…”
Завариваю себе чай в надежде избавиться от дурных мыслей. Все же не зря говорят, что утро вечера мудренее.
Завтра подумаю, как справиться со всем этим. Главное: нужно понять, что я осталась совсем одна. И надеяться мне не на кого. Так что необходимо собраться как можно быстрее.
***
Ранее я пыталась как-то собраться, но моя выдержка начинает трещать, как только с утра ко мне заходит Светочка. Та самая беременная любовница, о которой я предпочла бы больше никогда не вспоминать.
– Валентина Дмитриевна, доброе утро! – невинно улыбается она мне, вызывая желание запустить чем-то в нее. Но я в который раз напоминаю себе, что беременных женщин не бьют. И сдержанно отвечаю:
– Кому как, Светлана Анатольевна. Вы что-то хотели? У меня нет лишнего времени на бесполезные разговоры по утрам, потому что наш заказчик лютует. Мне нужно работать, – поднимаю на нее строгий взгляд. – Вы еще помните, что это означает?
Она обиженно дует губки, накручивая локон волос на пальчик:
– Нельзя быть такой суровой, Валентина Дмитриевна! Я всего лишь хотела узнать, заходил ли к вам вчера милый…
Тихо хмыкаю:
– Вы о Георге Яковлевиче?
– Ну конечно! Он же один у меня…
Я в этом сильно сомневаюсь, но коротко отвечаю:
– Виделись.
– Он говорил вам о квартире?
Медленно поднимаю на нее взгляд. Не знаю, кем кажусь ей, но Светочка отступает на пару шагов назад, бормочет:
– Простите, что напоминаю… Мы вас не торопим…
Втягиваю в себя воздух. Вот это наглость!
– Вот уж спасибо, – сдавленно произношу и язвительно улыбаюсь ей: – За беспокойство. Но со своей квартирой я и Георг разберемся сами.
– Зачем же вы так? – ее голос дрожит. Светочка прикладывает руку к животу, и меня мутит от этой картины.
Медленно поднимаюсь со своего места.
– Светлана Анатольевна…
– А что здесь происходит? – раздается вкрадчивый голос босса, который действует на нас обеих подобно холодному душу.
– Лев Арсеньевич!.. – спохватывается Светочка, улыбаясь во весь рот. – Мы тут с Валентиной Дмитриевной разговаривали… Я хотела принести ей кофе…
Поразительно, как быстро девчонка умеет “переобуваться” на ходу. Хитрая, пронырливая…
Чувствую тошноту и внезапную усталость. Сажусь на свое место и уже намереваюсь выставить всех из кабинета, как босс произносит:
– Странно, а я слышал разговор о квартире.
Быстро вскидываю на него взгляд. Лев улыбается и выглядит вполне добродушно, но это не вяжется с его ледяным тоном и острым взглядом, который он бросает на Светочку.
– Я… Мы… – лепечет она, но он прерывает ее:
– Достаточно. Иди в приемную и не мешай Валентине Дмитриевне работать.
Она сжимает руки в кулаки, но покорно удаляется, бросив напоследок злой взгляд на меня.
– На вашем месте я была бы осторожна, – вновь углубляюсь в цифры и отчеты. – Потому что, кажется, вы ей нравитесь.
– Ну я многим нравлюсь, – он плюхается на небольшой диванчик и широко улыбается: – В принципе, это не мои проблемы.
– Вы по какому-то вопросу?
– Ваша квартира…
– Нет, – смотрю на него в упор. – Мы не будем это обсуждать. Нет, вы не будете мне помогать. И подвозить меня домой вечером точно не нужно.
Он поднимает руки вверх:
– Сдаюсь. В гневе вы еще прекрасней, Артемида!
Пропускаю мимо ушей легкомысленный комплимент. Дотошно сверяю таблицы, но в присутствии босса делать это становится труднее.
– Почему вы все еще здесь? – спрашиваю раздраженно и прикусываю язык.
“Все же не стоит так с боссом…”
– А где мне еще быть? – невинно поднимает он брови.
– На своем рабочем месте.
– Но как быть, если я не хочу?
Не сдерживаюсь и закатываю глаза. Видимо, судьба подшутила надо мной, дав в боссы такого дуралея. Лев Арсеньевич тихо посмеивается и произносит:
– Я решил проблему с Яковлевым.
Вскидываю на него пораженный взгляд:
– И вы только сейчас мне об этом говорите?
Пожимает плечами, а я вновь отворачиваюсь. Не могу смотреть в его глаза, в которых пляшут черти…
– Он согласен дать нам послабления, но отчаянно хочет встретиться с тобой.
– Зачем я ему нужна? – хмурюсь.
– Ему понравилось, как ты посчитала предыдущую коллекцию. Косметический бренд, который он курирует, смог сделать дозаказ на сэкономленные деньги. Теперь Яковлев жаждет познакомиться со спасительницей своего кошелька, – Лев Арсеньевич недовольно фыркает: – Будто у него нет экономистов и бухгалтеров…
– Что ж, в обед я свободна.
– Хорошо. Мы поедем вместе. И даже не вздумай вестись на его пылкие речи! – босс хмурится. – Знаю я его, еще переманить захочет…
***
– Иван Алексеевич, давно не виделись!
Ресторан, куда мы приезжаем, роскошен. Огромное фойе в бежевых тонах и золоте, высокие люстры, ковры, заглушающие звук шагов… Мы проходим далее. В зале сидит от силы человек десять. И в самой середине расположен большой стол, за которым устроился человек…
Изумленно моргаю.
“Да не может быть! Неужели он?”
Яковлева я никогда в глаза не видела. Фамилия казалась знакомой, такая была у моего друга детства, который давным-давно переехал в другой город. Да и мало ли таких фамилий, верно?
Но сейчас, когда я смотрю в глаза Ивана, моего друга Ваньки, который вытирал мне слезы, когда я, будучи маленькой, разбивала коленки на улице, внутри вспыхивает тепло.
Я не в силах скрыть своего удивления. И Ваня, именуемый теперь Иваном Алексеевичем Яковлевым, встает со своего места, пораженный. Никак не реагирует на Льва, шагает вперед, берет меня за руку и сжимает:
– Валь, это ты? Правда что ли?
– Я в шоке… – тихо смеюсь я, чувствуя, как приятное тепло от встречи с давним другом заполняет черную пустоту в месте, где должно быть сердце.
“Хоть что-то приятное за все это время…”
– Я не понял, вы что, знакомы друг с другом? – вклинивается между нами Лев. Аккуратно, но настойчиво разрывает наше долгое рукопожатие и ледяным взглядом проходится по Ивану.
А тот смеется, кажется, не замечая его грубого поведения:
– Вот так встреча! Лев Арсеньевич, да вы привели ко мне подругу детства!
Лев хмуро смотрит на него.
– Подругу детства? – цедит сквозь зубы. – Иван Алексеевич, не ожидал от вас подобной фамильярности по отношению к моему работнику, который очень вам помог…
Иван с удивлением распахивает глаза:
– Поверьте, меньше всего я хотел кого-то оскорбить! Просто сильно удивился и обрадовался!
Лев молча смотрит на него. И мне даже кажется в какой-то момент, что он его ударит. Ведомая мгновенным опасением я осторожно кладу руку Льву на предплечье. Он сразу же переводит взгляд на меня и, кажется, немного расслабляется.
“Только драки нам тут не хватало! И чего он так взбесился?”
Мы проходим к столику, Иван галантно отодвигает для меня стул. И я улыбаюсь: все же приятно, когда ухаживают!
Беседа течет неспешно, мы все успокаиваемся. На столе появляются еда и изысканное белое вино.
Иван улыбчив, много смеется. Я отмечаю, что он хорошо выглядит. Карие глаза смотрят задорно, в русых волосах уже можно различить нити седины. Одет в деловой костюм стоимостью как несколько моих зарплат.
“Хорош… Кому-то повезло”, – с улыбкой думаю я.
– Лев, я надеюсь, между нами больше нет никаких обид? – тем временем спрашивает Иван.
– Нет конечно. Простите, что вспылил. Просто Валентина у нас очень ценный сотрудник, – Лев тонко улыбается и нанизывает на вилку ломтик запеченного картофеля. Блики зловеще танцуют на золотом перстне на его среднем пальце.
Отчего-то эта, безусловно, дорогая и вкусная еда не лезет мне в горло.
Поспешно отпиваю белого вина, пытаясь проглотить сухой комок.
– Надеюсь, мы забудем об этом неприятном эпизоде… – начинает Иван, но Лев перебивает его:
– Лучше расскажите, как долго вы знаете Валентину? – мурлычет он, скользя по мне пристальным взглядом.
– С детства! – широко улыбается Иван. – Мы жили по соседству, наши мамы дружили. Помню, Валентина любила лазить по деревьям, была той еще оторвой…
– Ваня! – возмущенно шиплю я, на что тот смеется:
– Что такое? Скажешь, не прав? Столько времени колени тебе лечил, постоянно падала то с деревьев, то с качелей…
– А что случилось? Почему связь потеряли? – не отстаёт босс. Впору пнуть его под столом, но я сдерживаюсь.
– Мы переехали, – вздыхает Иван. – Но год назад я вновь вернулся сюда и, как оказалось, совершенно не зря. Мы же обменяемся номерами? – он с надеждой смотрит на меня.
– Конечно!
Может быть, если вокруг меня будет больше людей, то тогда мне станет легче?..
– И все же… – качает Иван головой. – Все же никак в тебе, Валентина Дмитриевна, не узнать ту Валюшку, с которой мы играли в “казаки-разбойники”... А ты знаешь, я ведь был даже в тебя влюблён…
За столом повисает тишина. Даже не глядя на Льва, я чувствую, как тот напряжен и мрачен. И спешу перевести разговор, который становится опасным:
– Что мы все обо мне да обо мне? Лучше сам расскажи, как и чем жил? Фирма вот у тебя своя, это знаю. Как мама?
– Она умерла два года назад, – тихо отвечает он.
– Ох, прости… Мне очень жаль. А жена? Дети?
Он пожимает плечами, вновь улыбнувшись:
– Да все как-то никак. Была там одна, да разошлись. Изменять начала, не хватало ей внимания, видите-ли… Я же весь в работе был. Ох, простите, Лев Яковлевич, я о личном все, про дела забыл! Наши дела…
– Да ничего страшного, – благодушно улыбается босс. – Я все понимаю. Старые друзья встретились…
От его слов так и веет холодом. И я вновь спешу перевести тему:
– Лев Арсеньевич, нам действительно необходимо заняться делами. Я тут принесла с собой пару отчетов. Хочу, чтобы вы ознакомились…
Вечер постепенно переходит в рабочее русло. Напряжение окончательно спадает лишь тогда, когда босс и Иван углубляются в отчеты, которые я принесла с собой.
С лица Льва Арсеньевича пропадает ледяная маска, он цепко смотрит в бумаги. Разговор течет в спокойном тоне, и я могу немного расслабиться. Тем более, что они сами могут разобраться с документами, а я, наконец, нормально поесть.
В итоге Иван остается доволен. Но не пытается переманить меня к себе. Возможно, помнит взгляды, которые ранее кидал на него Лев Арсеньевич.
“Собственник…” – почему-то мне даже немного приятна эта черта босса. Но я ничем не выдаю своих эмоций. Лишь улыбаюсь на то, как босс хмурится, когда Иван на прощание целует мою руку.
– Увидимся, – обещает он.
Слышу позади себя фырканье и с улыбкой отвечаю:
– Конечно.
***
Несмотря на мое желание поехать домой в одиночестве, Лев Арсеньевич все же настоял, чтобы отвезти меня.
“Ещё немного и это войдет в привычку…” – чувствую странное стеснение в груди. Я не хочу привыкать к такому порядку вещей, не желаю воспринимать прихоть и желание за какие-то серьезные чувства. Слишком сильно ранена прошлыми отношениями. Слишком много всего произошло, чтобы я могла закрыть на это глаза и прыгнуть в омут с головой.
Но Лев Арсеньевич, кажется, так не считает. Склонившись надо мной, он медленно расстегивает ремень безопасности и мурлычет:
– Ну как, Валентина Дмитриевна, понравился ли вам сегодняшний вечер?
– Обычный, – пожимаю я плечами, стараясь казаться равнодушной.
Это почему-то получается с трудом. Лев красивый мужчина и знает об этом. Понимает, как произвести впечатление, как надавить и где отступить, поразив партнершу показным равнодушием. Он умелый игрок в любовь, а я слишком устала и слишком стара для подобных партий.
– На вас тяжело произвести впечатление, – ворчит он, касаясь моей щеки костяшкой пальца. Его прикосновения будоражат меня, пробуждая давно позабытые ощущения томления в груди.
Я не хочу испытывать больше ничего. Желаю, чтобы раненое сердце превратилось в камень и больше не ощущало ни единой эмоции. Чтобы оно отдохнуло от потрясений.
Втягиваю в себя воздух, когда Лев берет мое лицо за подбородок и поворачивает к себе.
– Если вы продолжите, я уволюсь.
– Я не дам вам уйти, Валентина… – шепчет он, впиваясь в меня страстным взглядом.
– Вы все усложняете.
– Что сложного в том, что вы мне нравитесь? – усмехается Лев, а я, наконец, нахожу в себе силы, чтобы убрать его руки.
– Вам нужна женщина моложе и наивней меня, Лев Арсеньевич. Мне претят игры, в которые вы играете.
Он отстраняется. В карих глазах напротив я вижу обиду, которая быстро исчезает.
– Так вот кем я кажусь, да? Человеком, который привык играть?
Тихо усмехаюсь:
– Вы сами еще не определились, играете или нет. А у меня нет сил наблюдать за этим. Впереди меня ждет тяжелый бракоразводный процесс. Мне сейчас не до ухаживаний. Простите, Лев Арсеньевич, за прямоту, но говорю как есть.
– Спасибо за честность.
Я киваю и открываю дверь автомобиля. Мы уже приехали, и я хочу побыстрее попасть домой.
Но как только я выхожу из машины, вслед мне доносится:
– Это еще не конец, Валентина Дмитриевна…
Лев
Такое отвратительное настроение у меня было в последний раз около года назад, когда компания, в которой я работал ранее, получила партию некачественного сырья.
Прохожу вглубь своей квартиры, швыряю ключи от машины на стол. Плюхаюсь в кресло и стискиваю руки в кулаки, едва удерживая себя от желания что-нибудь разбить.
Не думал, что Валентина такая упертая.
“Что же мне сделать? Может, сломать карьеру ее муженьку? Или не лезть?..”
Звонит телефон. Мне хочется запустить им в стену, но когда я вижу, что на дисплее высвечивается имя личного помощника, отвечаю:
– Я тебя слушаю.
– Лев Арсеньевич, вы просили разузнать информацию на лучшего сотрудника юридического отдела Георга Яковлевича Казаковского, – раздается ровный голос в трубке.
– Нашел что-то?
– Обижаете. Информацию отправил вам на электронную почту.
– Понял. Спасибо.
Включаю ноутбук, сажусь в кресло, внутренне подбираюсь. Почему меня так интересует личная жизнь Валентины? Она ясно дала понять, что мой интерес ее тяготит. Но, вопреки её словам, мне хочется ей помочь, как-то поддержать.
Несмотря ни на что я все же хочу разобраться в происходящем. И найти ниточки, за которые можно подергать…
Открываю почту, пристально всматриваюсь в присланный документ.
“Казаковский Георг Яковлевич”.
Почему-то факт, что Валя носит фамилию этого типа, мне неприятен.
“Алмазова Валентина Дмитриевна… Что? Почему я примеряю к ее имени свою фамилию?.. Так, ладно, что там дальше? Казаковский Георг Яковлевич, ведущий юрист… Договор на оказание услуг с Тимашевским Андреем Романовичем, адвокатом по бракоразводным делам. Что там Валя говорила? Ей предстоит тяжелый бракоразводный процесс? Против прыткого юриста, да еще и с поддержкой специалиста по разводам, будет сложно устоять…”
Вспоминаю кусок разговора, услышанного мной. Что там Светочка говорила про квартиру?
Хищно ухмыляюсь. Эти двое наверняка попробуют обобрать Валентину до нитки. Гнев опаляет меня с такой силой, что сжимаются кулаки.
– Нашли наивную идиотку и пытаются ее “обуть”, – бормочу себе под нос и тут же удивляюсь самому себе. Какого черта меня вообще волнует ее благосостояние? Ее личная жизнь не мое дело, как она сама мне и сказала.
Отметаю гнев прочь и вновь вчитываюсь в документ.
“В браке почти 23 года… Черт побери! Да он наверняка у нее первый, вот почему она так переживает. Детей нет, недвижимость, вклады в ценные бумаги, предметы роскоши… Вот же говнюк, даже цацки, подаренные жене за годы брака, делить собрался…”
Отрываюсь от документа. Достаю сигарету из золоченого портсигара, прикуриваю. Губы растягивает дьявольская усмешка:
– Так-так-так, господин Казаковский… Решили устроить своего супруге веселую жизнь? Славно…
Потому что теперь я знаю, на ком могу сорвать свою злость.
***
Утро начинается для меня с неприятного сюрприза. Звонит мама. Ещё даже не подняв трубку, знаю, что она снова будет стонать и плакать. Потому что последний год она звонила лишь для того, чтобы пожаловаться на то, что я не женат и что пора бы уже обзавестись семьей. Или чтобы в очередной раз занять денег.
Тяжело вздыхаю и беру трубку:
– Да, мама?
– Доброе утро, Лев, – с удивлением отмечаю, что голос у нее в этот раз энергичный и бодрый. Это настораживает еще больше.
– Доброе… Ты по какому вопросу?
– Как ты разговариваешь с родной матерью? – оскорбляется она.
Хмыкаю. Странная женщина. Упрекает меня в холодности, а сама видела в последний раз пять лет назад. Сидела бы на своей Сицилии, да не бухтела о внуках. Тем более, что одна внучка у нее уже есть.
– Ладно, – быстро спохватывается она. Ее голос становится вкрадчивым и немного виноватым. Таким, каким бывает лишь тогда, когда она просит деньги.
– Сынок, ты не можешь перевести мне еще сто тысяч?
– Рублей? – лениво интересуюсь я.
– Какие рубли? – возмущается она, вкрадчивость быстро пропадает из голоса. – Хочешь, чтобы родная мать по миру тут пошла? Евро!
Приподнимаю брови. Аппетиты маман растут, как на дрожжах.
– Что такое? Ты быстро просадила те семьдесят тысяч долларов, которые я прислал тебе в прошлом месяце.
– Я хочу попасть на один показ… – мурлычет она. – Ты же поможешь мне?
– Я переведу тебе пятьдесят тысяч долларов и ни единым центом больше.
– Но это даже меньше, чем в прошлом месяце!
– Это наказание за жадность. Либо так, либо никак, – мое терпение лопается. – Выбирай.
– Ладно, чертов скряга! Пятьдесят так пятьдесят! – даже через динамик слышу, как скрипят ее зубы от злости и улыбаюсь:
– Пока, мам.
Сбрасывает звонок первая. А я уже ничему не удивляюсь. Когда она в последний раз спрашивала, как у меня дела? Как я себя чувствую? Не заболел ли? Уже и не помню.
– Да, в моей жизни явно не хватает заботливой женщины… – бормочу себе под нос, глядя как экран мобильного вновь загорается входящим. На этот раз звонит “бывшая”.
Мне не хочется ей отвечать. Не желаю разговаривать. Но… Есть одно маленькое “но” с большими голубыми глазами, пухлыми щечками и длинными русыми волосами, которое зовет меня “папой”. Моя милая Маргаритка, которая живет с Эллой.
– Слушаю, – коротко бросаю я, беря трубку.
– Малыш, – мурлычет бывшая. – Я так рада, что смогла до тебя дозвониться…
Меня передергивает. Даже раньше, когда я был по уши влюблен в Эллу, меня раздражало это прозвище, а теперь уж и подавно. Как можно называть почти сорокалетнего здорового мужика, у которого есть свой бизнес, малышом? С дуба что ли рухнула? Или ботокс в мозг протек?
– Что тебе нужно? Говори быстрее, я занят, – едва сдерживаю раздражение.
Элла – ошибка моего прошлого и неприятная часть настоящего. Первая любовь, которая окончилась болью. В какой-то степени я понимаю Валентину с ее разбитым сердцем. Мы жили с Эллой пять лет, а тут 23 года… Такое просто так не забыть.
– Ты не мог бы забрать Риту с детского садика?
– Я-то заберу, а ты сама где будешь?
– У меня сегодня последний сеанс лазерной эпиляции, я никак не могу его пропустить. На следующей неделе показ моды в Милане, я обязана на нем быть. Франческо создал такой костюм, я буду в нем словно богиня…
Я настораживаюсь.
– А Риту ты куда денешь? Не с собой же повезешь?
– Нет конечно! Я найму ей няню…
– Не нужно никаких чужих людей рядом с ребенком! – рявкаю я зло. – Пусть остается у меня!
В памяти все еще живо воспоминание о том, как меня в детстве пытались похитить. Покойный ныне отец был политиком, и через мое похищение на него пытались надавить. Он быстро решил ситуацию, но впечатления о том дне остались со мной на всю жизнь.
– Я не доверю свою дочь незнакомому человеку, – цежу сквозь зубы.
– Ты просто душка! Я знала, что на тебя можно положиться! – с восторгом пищит Элла, а потом ее тон вдруг становится томным: – Малыш, а может я вечером приеду и мы вспомним много приятного?..
– Нет, – резко парирую я. – У меня нет на это времени. Кладу трубку.
Она все еще пытается вернуть меня. Но после той измены я больше не воспринимаю Эллу как женщину.
***
На работу приезжаю в самом мрачном расположении духа. Но не забываю заглянуть к своему милому главному бухгалтеру. И когда захожу в ее кабинет, то вижу огромный букет красных роз, которые стоят в вазе на полу. Их такое огромное количество, что они попросту не могут стоять на столе.
– Это кто вам такое подарил?
Настроение становится еще хуже, когда Валентина бросает на меня равнодушный взгляд, а затем переводит его на букет.
– Иван, – бросает она тихо. – Нужно сказать ему, что я не люблю эти цветы.
– Я сам скажу, – рычу также тихо. – Чертов донжуан!..
Валентина насмешливо смотрит на меня поверх очков-половинок, и я поспешно добавляю:
– Даже не думайте нас сравнивать!
– Я ничего не говорила.
– Просто вижу ваше лицо…
– И что? – она уже открыто улыбается. А мне вдруг так нравится ее улыбка, что сердце бьется от нее быстро-быстро…
– Ничего… – бурчу я, а сам думаю:
“Красивая ты, Валентина Дмитриевна… Как бы сделать так, чтобы почаще улыбалась?..”
Валентина
Суббота не задаётся с самого утра. Тишина, стоящая в квартире давит, в глазах стоят невыплаканные слезы. И я не знаю, сколько буду пребывать в подобном состоянии.
Несмотря на то что Георг съехал, оставив в шкафу – и в душе – зияющую пустоту, я до сих пор ощущаю его присутствие здесь. Его вещи исчезли, но его призрак – нет. Он витает в каждом углу, в тени от лампы, в монотонном тиканье часов, отсчитывающих время, которое теперь принадлежит только мне. Валентине Дмитриевне Казаковской. Главному бухгалтеру крупной фирмы по производству косметики. Женщине без мужа. Женщине без детей. Весьма уже немолодой женщине, которая абсолютно не знает, что с ним, временем, теперь делать. Наверное, так и ощущается фантомная боль?
В голове крутятся не цифры отчетов, а образы. Георг, его торжествующее лицо, когда он сообщил, что его любовница – “яркая”, с которой он “снова чувствует себя мужчиной” – ждет ребёнка. Его ребёнка. Ребёнка, которого я так и не смогла ему родить. Которого я так отчаянно хотела и который дважды ускользал из меня в кровавых муках.
Теперь его ребёнок родится и будет жить. А моё материнство останется вечным “почти удалось”, осевшим горьким осадком на душе.
Отчаянно трясу головой. Нет. Нельзя об этом думать! Не сейчас. Нужно… что-то делать. Что-то твёрдое, знакомое, не требующее чувств. Вспоминаю, что так и не добила квартальный отчет. Тот самый, с которым я ковырялась вчера допоздна, пытаясь заглушить жгучую обиду на… на всех. На Георга. На жизнь. На Льва Арсеньевича.
Лев. Генеральный директор. Мой начальник. Мужчина, который после того, как Иван – друг моего детства, – прислал огромный букет роз “без повода, просто порадовался новой встрече”, вдруг сбавил свои привычно настойчивые обороты. Его приглашение на “свидание в ресторане вечером в пятницу” как ветром сдуло. Словно конкуренция, которой, впрочем, не существует, знатно охладила его пыл. Чему я, признаться, только рада.
Одна мысль о флирте, о внимании мужчины, даже такого харизматичного и притягательного, как Лев, вызывает у меня тошнотворную усталость. Все силы уходят на то, чтобы просто держаться на плаву. Не разбиться вдребезги. А впереди ещё бумажная война – развод с Георгом, делёж имущества. Мне сейчас ни к чему новые сложности. Ни к чему вообще ничего, кроме работы. Мысль, что я могу ввязаться в новые отношения, вызывает ужас. Я не готова больше ничего строить. Георг хорошенько постарался отбить у меня всяческое желание.
Поэтому работа звучит как спасение. Я быстро одеваюсь в практичный деловой костюм. Привычная броня выступает против субботней тоски, делая меня в разы собранней. Выключаю свет и выхожу из квартиры, которая больше не чувствуется домом, уютным семейным гнёздышком.
Офис в субботу – это царство безмолвия. Знакомый запах свежести, бумаги и чего-то едва уловимого, дорогого – пробников новой коллекции. Мои шаги гулко отдаются в пустых коридорах. Вхожу в свой кабинет. Занавески открыты, серое небо льет тусклый свет на стол, заваленный папками. Включаю компьютер. Иду на кухню, варю крепкий кофе в тишине, нарушаемой только бульканьем машины. Никаких разговоров, стука клавиш, телефонных звонков. Словно я осталась совсем одна в этом мире, хотя, по сути, так и есть.
“Так… Гони все эти упаднические мысли”, – велю себе. Беру горячую чашку в руки. Аромат бодрит, обещая хоть какую-то ясность.
Возвращаюсь за стол. Первая чашка кофе. Первые цифры на экране. Мир балансов, дебетов, кредитов, налоговых ставок… Он понятен. Предсказуем. В нём нет предательств, нет разбитых надежд на материнство, нет мучительных вопросов “почему я?” и “как он мог?”. Здесь я не брошенная немолодая женщина, а Валентина Дмитриевна, профессионал своего дела. Здесь я, в отличие от жизненных обстоятельств, действительно сильна.
Погружаюсь в цифры, как в прохладную, успокаивающую воду. Минута, другая… мысли начинают упорядочиваться, боль отступает, притупляется, заменяясь сосредоточенностью.
Внезапно дверь кабинета тихонько скрипит. Я отрываю взгляд от экрана, ожидая увидеть уборщицу или забывшего что-то сотрудника, заглянувшего поздороваться. Но в проеме стоит… маленькая девочка.
На вид ей лет пять. Два пушистых белокурых хвостика торчат по бокам головы, как маленькие антенны или забавные усики у букашки. Большие, небесно-голубые глаза с детским любопытством разглядывают меня и мой кабинет. На ней ярко-розовая курточка и джинсы с блестками.
– Привет, – звонко говорит она, не смущаясь ни капли. – А ты чего здесь делаешь?
Я замираю. Полная неожиданность. В субботу. В офисе. Ребёнок.
– Работаю, – отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, хотя внутри что-то резко колет. Такой непосредственности, такой жизни я давно уже не встречала. Дети наших друзей давно выросли, но для внуков ещё рановато. Поэтому эта крошка мгновенно вызывает у меня тёплые чувства.
– Ааа… – протягивает она, кивая с понимающим видом. – А как тебя зовут?
– Валентина Дмитриевна, Валя, – представляюсь я автоматически. И, чувствуя себя немного нелепо, спрашиваю: – А тебя?
– Рита! – радостно выпаливает она и делает шаг внутрь, осматривая мой стол с явным интересом. – У тебя тут много бумажек.
– Да, Рита, много, – соглашаюсь я. Сердце почему-то стучит чуть чаще. Эти глаза… такие ясные, бездонные. – А ты как сюда попала? Ты одна? Заблудилась?..
– Не-а! – качает головой Рита. – Я с папой пришла! Он там… – она машет рукой куда-то в сторону коридора.
И в этот самый момент, как по злому режиссёрскому замыслу, в дверях кабинета появляется он. Лев Арсеньевич. Высокий, подтянутый, в обычной для него идеальной рубашке с открытым воротом, но сегодня – без пиджака, что придает ему необычную домашность. На его лице – смесь облегчения и легкой досады.
– Ритка! Слава богу, вот ты где! – его голос, обычно такой уверенный и властный, сейчас звучит по-отечески мягко и устало. – Я же просил никуда не уходить!
“С папой”. В голове щёлкает. Генеральный директор. Лев Арсеньевич. У него, конечно же, есть семья! Семья, о которой он предпочитает никогда не говорить на работе. О которой я… не думала, не подозревала даже о её существовании. Да и вряд ли вообще кто-то в офисе в курсе!
В голове проносятся обрывки разговоров, его пристальные взгляды и откровенный флирт, его внезапное охлаждение после цветов от Ивана… И вот она. Дочка. Живое, неоспоримое доказательство его другой, настоящей жизни.
Он направляется к девочке, но его взгляд скользит ко мне. И наши глаза встречаются.
В его взгляде – мгновенная растерянность, смущение, даже вина. Он явно не ожидал найти меня здесь. В субботу. И уж тем более не ожидал, что его дочь ворвется именно в мой кабинет. Я вижу, как он пытается собраться, нацепить на лицо привычную маску начальника.
В этот момент меня накрывает волной такой горькой, такой пронзительной ясности, что дыхание перехватывает. Я вижу его – отца. Вижу эту маленькую девочку с его глазами. Вижу картину целой, нормальной семьи, которая у него есть. Которая скрывалась за его деловым имиджем и… и его недавними, почти неуловимыми попытками сближения со мной. С его случайной… любовницей.
“Минутное увлечение”, – слова всплывают в сознании сами, острые и безжалостные. Они причиняют почти физическую боль. Не такую сильную, как вспыхнула, когда я узнала о предательстве мужа. Другую. Ведь теперь предают со мной.
Я настолько жалкая, что гожусь только для этого? Для заигрываний на работе, для секса на одну ночь, для очередной засечки в череде его завоеваний, пока дома его ждёт семья? Это всё, что я могу значить? Отдушина для скуки? Мимолетная интрижка для мужчины, у которого есть живая, дышащая дочь, жена где-то там, дом, наполненный детским смехом? Всё, что мне недоступно. Всё, чего у меня никогда не будет.
Кажется, меня тошнит. Горечь подкатывает к горлу, кислая и обжигающая. Я чувствую, как все мышцы лица напрягаются, пока я пытаюсь сохранить нейтральное, профессиональное выражение. Не дать ему увидеть эту внезапную боль, это жгучее осознание собственной неполноценности и ненужности в его – и чьей-либо – настоящей жизни.
– Пап, смотри, я Валю нашла! – весело сообщает Рита, хватая отца за руку и показывая на меня.
Лев Арсеньевич кашляет, его взгляд снова прилипает ко мне. В нём читается немой вопрос, извинение, замешательство.
– Валентина Дмитриевна… – начинает он, голос звучит чуть хрипло. – Я… извините. Мы тут ненадолго, мне срочно понадобилось решить кое-что в офисе… А Риту не с кем оставить дома, вот и…
– Ничего страшного, Лев Арсеньевич, – перебиваю я его, и мой голос звучит на удивление ровно, холодно и отстраненно. Голос не глубоко обиженной женщины, а главного бухгалтера, который просто зашёл в выходной доделать отчет. – Работаю над квартальным. Рита… очень милая девочка.
Я улыбаюсь Рите. Можно ли назвать улыбку искренней? Наверное. Её непосредственность трогает какую-то глубокую, давно забытую струну. Да и в конце концов ребёнок точно ни в чём не виноват!..
Но эта улыбка не доходит до глаз. И уж точно не доходит до Льва Арсеньевича. Взгляд, которым я его встречаю, должен быть таким же ледяным, как и горечь внутри. Понятным. Окончательным.
Он видит это. Видит стену, которая вырастает между нами в считанные секунды, возведенная белокурыми хвостиками и голубыми глазами его дочери. Его лицо каменеет.
– Пап, пойдем, ты обещал найти фломастеры! – тянет его за руку Рита, уже потеряв ко мне интерес.
Не знаю, сколько так сижу, вперившись в экран, где цифры расплываются в серую мутную рябь от тщательно удерживаемых непролитыми слёз. Палец сам собой тянется к кнопке выключения монитора. Щелчок. Тишина кабинета становится оглушительной.
Горькая реальность, вторгнувшаяся в моё существование вместе белокурыми хвостиками и голубыми глазами Риты, жжёт изнутри, снова и снова ударяет под дых, затрудняя дыхание. Осознание, что я, меньше всего того желая, оказалась втянута в новую интригу, действует разрушающе. Полностью разбивает меня.
“И чем он лучше моего мужа?”
Слова отдаются эхом в пустоте, оставленной Георгом, в пустоте моего собственного тела.
Нет. Тут больше не усидишь. Невозможно. Надо уйти. Сейчас же. Пока они ещё где-то здесь. Пока Лев не решил… не решил чего? Объясниться? Извиниться? Мне не нужны его объяснения. Мне нужна тишина и стены моей пустой квартиры, чтобы снова собрать из осколков себя подобие целого.
Я резко встаю, едва не опрокинув кружку с холодным кофе. Быстро хватаю сумку, ключи. До лифта – тридцать шагов по пустому коридору. Только бы не встретить…
Дверь моего кабинета распахивается с такой силой, что я вздрагиваю и отступаю на шаг. В проёме – Лев. Один. Без Риты. Его лицо напряжено, взгляд – прямой, пронзительный, без тени начальственного величия. Он дышит чуть учащенно, будто бежал.
– Валентина Дмитриевна! – Его голос звучит резко, не оставляя места для бегства. Он делает шаг внутрь, дверь захлопывается за его спиной. Пространство кабинета сразу уменьшается, наполняясь его энергией и моим желанием провалиться сквозь пол. – Валя, Валентиночка… Собралась улизнуть? – Он не сводит с меня глаз. – Как много ты успела надумать за эти пять минут?
Вопрос бьёт точно в цель. Я чувствую, как щёки наливаются жаром. Но вместе с жаром приходит и волна гнева. Гнева на него, на ситуацию, на свою собственную уязвимость. Я выпрямляюсь, встречая его взгляд.
– Достаточно, Лев Арсеньевич, – мой голос звучит удивительно ровно, холодно. – Достаточно, чтобы понять, что этот разговор абсолютно бессмыслен. – Я вижу, как он напрягается, но продолжаю, не давая ему вставить слово: – И что теперь уж точно никакого продолжения не будет. Даже если бы оно когда-то гипотетически могло случиться. Оставьте свой неуместный флирт, все эти ваши разговорчики и мысли о том, что вам удастся заманить меня на свидание. Не нужно больше никогда меня подвозить. Мне не нужны ваши букеты и комплименты. Отныне мы просто руководитель и сотрудник. Не более. Я уже совершила одну ошибку – много лет доверяла человеку, который предал. Я не намерена наступать на те же грабли. Я не сплю с женатиками. И точка.
Я произношу это чётко, чеканя каждое слово. Броня главбуха, броня обиженной женщины – всё сплетается в единую защиту. Пусть знает моё мнение. Пусть раз и навсегда отстанет от меня.
Лев не отводит взгляда. На его лице нет ни гнева, ни обиды. Кажется, он даже… облегченно вздыхает? Делает быстрый жест рукой – словно убирает со лба невидимую испарину.
Потом он медленно говорит:
– Я в разводе, Валентина Дмитриевна. Официально. Уже довольно давно. Могу и документы показать. – Он делает паузу, давая словам впитаться в губку моего недоверия. – Элла… Мать Риты… Мы больше не вместе. Дочку я не бросаю. Никогда не брошу. Вижусь с ней каждые выходные, часто забираю к себе. Вот и сегодня пришлось взять сюда – Элла уезжает, Рита поживёт пока со мной, оставить не с кем. Вот и торчу тут с ней, пытаясь хоть переделать срочные дела между её бесконечными “пап, смотри!” и “пап, я хочу пить, есть, играть, в туалет”. – В его голосе звучит усмешка и нежность, когда он говорит о дочери. Его взгляд – открытый, честный, без тени лукавства. Он не оправдывается. Просто констатирует факт.
И я… верю. Потому что этот взгляд не лжёт. Потому что в нём видна ответственность и боль, похожая на мою, но другая. Уж не знаю, что там между ним и матерью Риты произошло, но это ударило по нему. Это я понимаю сразу.
Моя броня даёт трещину. Но я всё ещё держусь.
– Это ничего не меняет, – произношу я, но уже без прежней ледяной уверенности. – Твоя личная жизнь – твоё дело. Моя – моё. И я не ищу…
– Не ищешь сложностей. Знаю, – он перебивает меня, и в его глазах мелькает что-то похожее на понимание. – Слушай… Мы собирались в парк. В “Сказку”, тут неподалёку. Рита рвётся на карусели, а я, вроде как, ей уже пообещал. Пойдем с нами? – Он бросает это предложение неожиданно, почти неловко, как неопытный школьник. – Просто… погулять. Без подтекста. Воздухом подышать. Тебе явно не помешает развеяться.
Я открываю рот, чтобы сказать решительное “нет”, чтобы сослаться на отчёт, на усталость, на то, что мне не до прогулок. Чтобы снова отгородиться.
– Папа! Пап!!! – Дверь снова распахивается, и в кабинет влетает маленький вихрь в розовой ветровке. Рита, запыхавшаяся и розовощёкая, с сияющими глазами. – Пап, ты скоро? Ты же обещал! – Она бросается к отцу, хватает его за руку, а потом её взгляд падает на меня. – О, Валя, ты еще здесь! – Она радостно улыбается. – Пошли с нами! А то папа опять будет тут сидеть долго-долго! – Она делает уморительно серьёзное лицо. – Он всегда так! Говорит “минутку”, а сам работает целый день!
Её прямота, это искреннее приглашение: “пошли!” – разбивают последние остатки моей обороны. Неожиданный смешок вырывается у меня. Я вижу, как Лев смотрит на меня, в его глазах – немой вопрос и… надежда?
* * *
Популярный городской парк в субботний день – оживленный, шумный, пропитанный запахами лета, ароматами кофе и сладкой ваты. Едва мы входим на тенистую аллейку, как Рита цепляется за наши руки. Одной – за руку своего отца, другой – за мою, фактически, руку незнакомки. Я чувствую себя странно, но не смею отказать ребёнку.
Периодически девочка отрывает ноги от земли и повисает на наших руках. Лев привычно удерживает вес одной рукой, так, что мне практически не приходится напрягаться. Завидев вдали аттракционы, Рита тащит нас за руки к самым высоким каруселям.
Я стою рядом со Львом у ограждения, наблюдая, как его дочь визжит от восторга, летая на яркой лошадке. Её смех звенит, как колокольчик, разрывая серую пелену пасмурного дня и моих мыслей.
– Спасибо, – негромко говорит Лев, не отрывая взгляда от Риты. – За то, что согласилась пойти с нами. И за то… За то, что сказала прямо там, в кабинете. Я понимаю. После всего, что с тобой… – Он осторожно подбирает слова. – Георг – идиот. И подлец. Так поступить… – Он замолкает, сжимая кулаки.
– Да, – просто отзываюсь я. Солнце, наконец продравшееся сквозь низкие плотные облака, пригревает лицо, ветер треплет волосы. Я чувствую странную легкость. Здесь, сейчас, боль от предательства Георга, о потерянных годах жизни рядом с ним, кажется приглушенной. Задвинутой куда-то в самые недра сознания.
– Элла… – тихо продолжает Лев, и в его голосе слышится старая, глубокая рана. – Мы были вместе не сказать, что долго. Но у нас была Ритка, я никогда не планировал разрушать семью. А потом… потом она встретила кого-то. Она изменила мне, потому что он “интереснее, чем вечно занятый муж”… – Он горько усмехается. – Ушла, когда Рите было три. Сказала, что задыхается, что я думаю только о работе… – Он смотрит на кружащуюся дочь. – Риту забрала, конечно, но, слава богу, никогда не препятствует нашему общению. У меня тогда весь мир перевернулся. Я не могу сказать, что горячо любил её, но у нас была своя семейная жизнь, были планы, которые просто вдруг перестали быть актуальными. Поэтому я… – Он вдруг поворачивается ко мне, его глаза тёмные, серьёзные. – Я знаю, что такое предательство, Валя. Знаю, как это бьёт по самому нутру. Как оставляет ощущение, что ты ни на что не годен. Что твоя жизнь – сплошная ошибка.
Его слова находят отклик где-то глубоко внутри. Я киваю, не в силах говорить. В его признании обнаруживается то, чего я меньше всего ожидала. Неожиданное родство душ. Мы оба – израненные, обманутые, преданные. Но он держится. Не чувствуется сломленным, в отличие от меня. Пусть даже только ради Риты. Но в этом – его сила.
У меня же нет абсолютно никого, ради кого я могла бы быть сильной.
– Пап! Валя! Я хочу есть! – Рита подбегает к нам, врезается к крупное тело Льва, обнимая его ноги. – Очень-очень!
Лев смеётся, снимая с неё ослабленную после катания на карусели резинку с одного хвостика:
– Значит, ты проголодалась? И куда принцесса хочет? В кафе? – Ловко завязывает новый хвостик.
– В ресторан! – заявляет Рита с важным видом. – Настоящий!
– Договорились! Знаю одно место неподалеку, – говорит Лев, бросая на меня вопросительный взгляд. – Небольшой французский ресторанчик с внутренним двориком. Уютное, стильное заведение, готовят вкусно. И детям там всегда рады.
Я неожиданно ловлю себя на мысли, что не хочу, чтобы этот день заканчивался. Хочу ещё немного этой простой, светлой нормальности. Хочу провести ещё немного времени с этим семейством.
– Почему бы и нет? – улыбаюсь я. Рите. И, кажется, Льву тоже.
* * *
Небольшой ресторанчик с клетчатыми скатертями и запахом свежего хлеба действительно очень уютный. Рита восседает на высоком детском стульчике, таком же, как у нас, но на более высоких ножках – чтобы маленьким гостям было удобнее сидеть за столиками, серьёзно изучая меню с картинками.
– Я буду… это! – она тычет пальчиком в изображение огромного бургера. – И картошку фри! Много-много!
– Рита, это не очень… – начинает Лев, но я его перебиваю:
– А я возьму луковый суп и салат. И фри – обязательно. На троих. Чтобы нам всем хватило.
Рита смотрит на меня с помесью восторга и восхищения:
– Ты умная!
Лев заказывает рыбу, а также “много-много фри”, как велела его принцесса. Когда приносят еду, счастью Риты нет предела.
– Ой, смотри, пап, какой смешной суп у Вали! Там плавают колёсики! – Она указывает на луковые колечки в моей тарелке.
– Это не колёсики, солнышко, это лук, – смеётся Лев.
– Но он же в кружочках, пап! Ты ничего не понимаешь. Как колёса у машинки! – настаивает Рита. – А у тебя рыба. Она смотрит! – Она тычет вилкой в лимон на тарелке отца. – У неё один глаз! Как у циклопа из той книжки, помнишь?
– Это просто лимон, Рита, – терпеливо объясняет Лев, но дочь уже переключается на свой бургер.
– Ой, он убегает! – кричит она, когда котлета вываливается из булки на тарелку. – Поймай его, пап!
– Он просто очень боится, что ты его съешь, – находит выход Лев, водружая котлету обратно. – Поэтому надо скорее кусать, чтобы он не высочил на улицу!
– А фри – это картофельные палочки. – продолжает болтать Рита, мгновенно забывая про попытку побега своего бургера. Берёт одну картофелину. – Они как деревянные палочки для суши, только короткие и съедобные. Хочешь добавить их в суп? – Она делает движение к моей тарелке с супом.
– Нет-нет! – смеюсь я, отодвигая тарелку. – Не думаю, что будет вкусно, если добавить их в суп. Фри едят так. С кетчупом. – Макаю картофелину в соус и показываю ей. – Вот так.
Рита внимательно копирует мои действия, потом с важным видом заявляет:
– Я поняла. Никогда не пробовала с кекчуком. Вкусно. Как солёное варенье из помидоров. Значит, картошка фри – это палочки для макания в красное варенье.
Лев ловит мой взгляд, и мы не можем сдержаться. Его смех – глубокий, тёплый, смешивается с моим – впервые настоящим за долгие-долгие дни глухой тоски и отчаяния.
Я ловлю себя на мысли, что не думаю о Георге. Не думаю о разводе, о пустоте внутри, о том, что никогда не испытаю радость материнства, тогда как этот предатель попросту перешагнул через годы нашего брака и пребывает в счастливом ожидании.
Сейчас я здесь. Я ем “палочки для макания в красное варенье” с пятилетней девочкой и её отцом, который оказался вовсе не женатиком, а таким же одиноким и израненным, как я. И в этом странном, нелепом, наполненном детским смехом обеде есть что-то невероятно… целительное.
Солнце льётся через окно, освещая Риту, усердно макающую картошку в кетчуп, Льва, смотрящего на дочь с обожанием, и мои руки, спокойно лежащие на клетчатой скатерти. Боль не ушла. Она где-то там, глубоко, где будет жить всегда. Иначе невозможно. Нельзя прожить половину жизни и не испытывать боли. Но сейчас, в этот момент, она спит. А я… Я просто живу дальше.
И это неожиданное ощущение лёгкости, почти счастья, пусть и мимолетного, кажется самым дорогим подарком за последние недели. Даже дороже, чем вовремя сданный отчёт.
Валентина
После того субботнего парка и смешного обеда с “палочками для макания” что-то сдвинулось. Не глобально и не драматично. Словно тяжёлый штормовой прилив немного отхлынул, оставив после себя не разорванные в клочья берега, а просто мокрый, но целый песок. И на нем – следы: маленькие следы Ритиных ботиночек и более крупные, уверенные – Льва Арсеньевича.
Теперь они заходят ко мне каждый день. Обычно под конец рабочего дня, когда офис уже вымирает, а я досиживаю последние цифры или просто… сижу, глядя в окно на медленно опускающиеся сумерки, не торопясь возвращаться в пустую квартиру. Сначала тихий стук в дверь. Я знаю, это не Лев, а Рита. Её звонкий голос, спрашивающий: “Можно?”, раздаётся прежде, чем я успеваю отозваться на стук. И вот они уже тут: он – в дверях, чуть смущенный, но с тёплой искоркой в глазах, она – сразу несётся к моему столу, как розовый ураган. Всегда и непременно в чём-то розовом.
– Валя, привет! Смотри, что мы тебе принесли! – Рита выкладывает на край стола, аккуратнее, чем можно было ожидать от пятилетки, небольшой пакетик или коробочку. Сегодня это пончики. Не какие-то там шикарные десерты из кондитерской при бутике, а самые обычные, ещё тёплые, в сахарной пудре, из пекарни на углу. Один – с клубничной прослойкой, другой – с шоколадом.
– Рита настояла, снова, – говорит Лев, останавливаясь на почтительном расстоянии, руки в карманах брюк. – Говорит, ты любишь сладкое, как все девочки. Я, честно говоря, не знал.
Я поднимаю на него взгляд. Он смотрит на Риту, которая уже копается в моём органайзере для ручек, явно пытаясь отыскать что-то интересное. Но уголком глаза я ловлю его быстрый, вопросительный взгляд на меня, словно говорящий: “Правда? Ты любишь?..” И я понимаю. Конечно же, Рита не может знать, люблю ли я сладкое. Это он. Он где-то подметил, запомнил. И использует дочь как самый невинный, самый безопасный предлог для этих маленьких знаков внимания.
– Правда, люблю, – отвечаю я, аккуратно подцепляя пальцами шоколадный пончик. Он действительно ещё теплый, сахарная пудра осыпается на стол. Откусываю. Сладко, воздушно, по-детски вкусно. – Спасибо, Рита. Очень вкусно.
– Ага! – довольная девочка находит добычу – мою любимую перьевую ручку с серебряным пером. – Пап, смотри, какая красивая! Как у принцессы!
Лев подходит ближе, чтобы рассмотреть. Наклоняется над столом, нависая сверху. Его лоб почти касается моего. Я чувствую лёгкий запах его одеколона, смешанный с вечерней прохладой с улицы и чем-то домашним, тёплым, уютным. Не тем навязчивым ароматом, что витал вокруг него раньше, когда он пытался флиртовать. Это другое. Мягкое. Ненавязчивое.
– Красивая, – соглашается он с Ритой. Его взгляд скользит ко мне. – Как дела, Валентина Дмитриевна? День тяжелый?
Обычный вопрос. От начальника – подчиненному. Но произнесён он так… заботливо. Без подтекста, без скрытого смысла. Просто: “Как ты?” И в этом – вся разница. Его нынешняя “мягкая поддержка”, как я это мысленно называю. Он не лезет в душу, не задаёт неуместных вопросов. Он просто… рядом. Приносит пончики, бельгийские вафли, что-то ещё. Иногда – стаканчик капучино с правильным количеством молока – опять же, откуда он знает? Однажды – маленький кактус в горшочке, со словами: “Рита сказала, что тебе не хватает зелени на столе”. Каждый день – новый презент. Что-то вкусное, сладкое, приятное, небольшое, недорогое. И каждый раз – этот тихий вопрос: “Как дела?” Словно это его способ показать, что он просто есть: рядом, готовый подбодрить и поддержать.
И мне… приятно. Опасное слово. Оно теплится где-то под рёбрами, согревая изнутри. Это не то оглушительное влечение, которое я когда-то боялась в нём почувствовать. Не напористый флирт, от которого хотелось бежать. Это – спокойное, тихое признание: “Я вижу тебя. Я знаю, что тебе больно. И я здесь”. Это не причиняет дискомфорта. Наоборот. Это как глоток горячего чая в промозглый вечер. И я позволяю себе этот глоток. Позволяю Рите рисовать на моих черновиках. Позволяю Льву Арсеньевичу стоять вот так, рядом, дышать одним воздухом, пока его дочь увлеченно выводит пером “солнышко для Вали”.
Но тараканы из моей головы, конечно, никуда не делись, не испарились чудесным образом. Они шевелятся в тишине кабинета, когда Рита и Лев уходят, оставив после себя крошки от пончика и детский рисунок. Они нашептывают в темноте моей пустой квартиры.
“Он – твой босс”. Этот факт висит тяжелым колоколом. Даже если он самый понимающий босс на свете. Даже если сейчас между нами только пончики и разговоры о погоде. Стоит чему-то пойти не так… Работа – моя твердыня, моя последняя опора. Рисковать ею – безумие.
“Он младше”. Всего на четыре года? Пять? Кому-то не принципиально. Но мне – да. В его глазах – энергия, планы. В моих – усталость и шрамы от потерь. Он на подъеме. Я – собираю осколки. Наши скорости разные. Наши траектории несовместимы. Мы – это нечто невозможное, противоестественное порядку вещей.
“Он хочет семью. Ещё детей”. Этот таракан – самый жирный и страшный. Самый реальный. Он материализуется каждый раз, когда я вижу, как Лев смотрит на Риту. С каким обожанием, с какой нежностью. С какой жаждой подарить ей братика или сестричку, с желанием испытать это снова. Он хороший отец. Он создан для этого. А я… Моя биография в графе “дети” – две строки из медицинской карты и вечное “невынашивание”. Моя матка – пустыня, где ничего больше не прорастёт. Георг предал меня из-за этого. Не прямо, конечно. Но беременность той… девушки была последним гвоздем в крышку гроба нашего брака. Какой мужчина – тем более такой, как Лев – захочет связывать жизнь с женщиной, которая не может дать ему того, чего он, несомненно, хочет? Разве откажется от полноценной семьи? Даже если сейчас он приносит пончики и смотрит тёплыми глазами?
* * *
Проходит несколько дней. Элла возвращается из своего заграничного вояжа. Мы не говорим об этом, но я понимаю: по хмурости Льва, по отсутствию Риты, розового цвета, новых рисунков, болтовни.
Повод для ежедневных визитов Льва в мой кабинет, вроде бы, исчез. Но он... продолжает. Всё так же под конец дня. Всё так же с какой-нибудь ерундой – то пакетиком мармелада, который “Рита велела передать”, то новой ручкой – “А это уже я, видел, твоя старая скрипит на последнем издыхании, будет неловко, если мой главный бухгалтер не сможет поставить вовремя подпись”. Всё так же с этим тихим “Как дела?”. Дружески. Ненавязчиво. Но я остаюсь начеку. Дружба с боссом – минное поле.
Сегодня он входит без стука. Лицо серьёзное, деловое. В руках не пакетик, а визитка.
– Валентина, – начинает он без предисловий, положив визитку мне на стол. – Я нашёл адвоката. Для твоего развода. Лучшего в городе, по семейным делам. Марина Витальевна Ковалева. – Он указывает на визитку. – Обо всём договорился. Она уже ждёт твоего звонка.
Я смотрю на визитку, потом на него. Шок. И... что-то горячее подозрительно пощипывает глаза, а щемящее чувство подступает к горлу. Он помнит. Он не просто спрашивал “как дела?”. Он действовал. Нашёл. Всё устроил.
– Лев Арсеньевич... – начинаю я, но он меня перебивает:
– Не благодари. И не отказывайся. – Его голос твёрд. – Это в знак нашей... дружбы. Так друзья и поступают. Помогают. Особенно, когда видят, что друг влип по уши. Георг – мудак, и он не заслуживает ни копейки твоего имущества. Марина Витальевна выжмет из него всё, что положено по закону. Без лишних нервов для тебя.
Я беру визитку. Гладкая, дорогая бумага. “Ковалева и Партнёры”. Это действительно топовая адвокатская контора. Их услуги стоят целое состояние.
– Это слишком, – шепчу я. – Я не могу принять...
– Можешь, – он настаивает. – И должна. Позвони ей. Сегодня. Это приказ... друга. – В его глазах – не начальственный приказ, а искренняя настойчивость. Забота. Та самая, мягкая, но невероятно прочная.
Я киваю, не в силах говорить. Тронута до глубины души, но вида не показываю. Просто убираю визитку в кошелёк. Но мне приятна его неожиданная забота в этом вопросе.
* * *
Поздний вечер. Я наливаю бокал красного вина и устраиваюсь в кресле, пытаясь уложить в голове итоги тяжёлого разговора с Мариной Витальевной. Адвокат меня впечатлила: умная, резкая, безжалостная к “подлецам”, как она назвала Георга. План действий чёткий. У меня появилась крошечная надежда выйти из этого ада с минимальными потерями.
И тут – звонок в дверь. Резкий, настойчивый. Сердце замирает. Через глазок вижу – Георг. Лицо перекошено злобой. Очевидно, он уже получил “привет” от адвокатов Ковалевой.
Я открываю – не впускать хуже. Он вваливается, принося с собой волну алкогольного амбре и ненависти.
– Ты что, сука, вытворяешь?! – орёт он, оттесняя меня вглубь квартиры, не снимая обуви. – Каких-то шакалов наняла?! Думаешь, я тебе что-то отдам?! За какие такие заслуги ты хочешь оттяпать половину?! Ты – одинокая, старая, никому не нужная, бездетная… Вот за каким фигом тебе столько?! У меня впереди новая жизнь! Ребёнок скоро родится! Мне объективно нужно больше, чем тебе! А ты… Ты нервы трепать Светочке вздумала? Не хочешь просто довольствоваться тем, что я тебе оставлю, да? И это твоя благодарность за то, что я тебя терпел все эти годы? Хранил верность, зная, что ты никогда не сможешь мне родить?! Да ты мне ещё и заплатить должна за испорченную жизнь, а не делить имущество!
Обида, горькая, невыносимая обида от его слов режет внутренности своим остриём. Я абсолютно не узнаю человека, стоящего передо мной. Это не мой муж. Больше нет. Это – какой-то посторонний, абсолютно незнакомый мужчина. Я не могла прожить с ним 25 лет. Не могла согласиться выйти замуж за этого негодяя и провести с ним в законном браке почти 23 года!
– Убирайся! Немедленно! – кричу я не своим голосом. – Вали к своей Светочке, нацеловывай её беременное пузо и надейся, что это вообще твой ребёнок! А сюда больше не смей приходить! Встретимся в суде! И даже не рассчитывай, что я уступлю тебе хоть одну копейку из причитающегося мне по закону!
– Ты дрянь! Что ты сказала? Думаешь, это не мой ребёнок? Считаешь, что проблема во мне? А вот обломись, стерва! Я всегда знал, что ты бракованная! И Света и этот малыш – доказательство, что ты, старая идиотка, не способна ни на что!
Он лезет ко мне, тычет пальцем в грудь. Я отступаю, пытаюсь его успокоить, убедить отойти. Но он не слушает. Гнев слепит его. Он хватает меня за плечи, трясёт. Потом – резкий толчок. Я отлетаю назад, ударяюсь плечом о дверной косяк спальни, обрушиваюсь на пол. Боль пронзает тело, искры сыплются перед глазами. Он никогда... никогда не поднимал на меня руку. Даже в самые жаркие ссоры.
– Вон! – кричу я, задыхаясь от боли и ужаса. – Сию секунду вон из моего дома!
Он что-то ещё орёт, но я уже не слышу. Поднимаю дрожащую руку, показывая на дверь. В его глазах – глазах некогда самого дорого и родного мне человека – чистая ненависть и, наверное, безумие. Он плюёт на пол, бормочет проклятия и, наконец, вываливается в подъезд. Я медленно поднимаюсь. Ноги не слушаются. Меня всю колотит и трясёт. Кое-как, на негнущихся ногах, пересекаю коридор и захлопываю дверь, запираюсь на все замки, прислоняюсь спиной к холодному дереву. Тело лихорадит, по лицу текут слёзы. Не столько от физической боли, сколько от унижения, от окончательного краха всего, что когда-то было между нами. От удушающего ужаса.