БЕСПЛАТНО в процессе и по окончании!
Сохраняйте книгу себе в библиотеку, чтобы не потерять!
Будет ух, как интересно 🔥
Пока я жду мужа и дочь с прогулки, на глаза случайно попадается пост нашей с мужем общей знакомой.
Диана Лабутен — а в соцсетях у нее именно такой ник, является ни много ни мало светской львицей, с репутацией роковой женщины. Сплетничают, что из-за нее распалась ни одна семья.
Так вышло, что наши дети ходят в один садик и дружат. Догадываюсь, что ее пост выскочил у меня в ленте как раз таки благодаря общим знакомым.
Листаю. Глаза цепляются за подпись под одной из фотографий:
«Счастье любит тишину…»
Сердце болезненно ударяется о ребра, и я еще не знаю, что именно меня так встревожило.
Повинуясь женской интуиции, которая вопит о том, что что-то не так, я листаю ее фотоальбом.
Новая сумочка, пышный букет бордовых роз, несколько самовлюбленных селфи, и…
— Богдан? — шепотом произношу имя мужа, чья рука попала на один из снимков.
Я узнаю́ его по рубашке, которую собственноручно гладила этим утром. И по любимым часам мужа, которые он надевал, тоже при мне.
Не хватает только одной детали — обручального кольца.
Ничего не понимаю.
Сердце начинает биться быстро-быстро, я делаю рваный вдох и начинаю как ненормальная увеличивать все ее фотографии, в поисках подтверждения своей сумасшедшей теории.
Богдан не может мне изменять. У нас крепкая, любящая семья. Мы встретились в осознанном возрасте и оба хотели этого брака.
Я повторяю все это как мантру, которая должна защитить мою семью от такого бездарного финала, но легче не становится.
Зачем ему другая? Особенно — такая как она.
Сам же, насмехаясь, говорил мне, что на Диане пробу ставить негде.
Выходит, врал, и сам тайно хотел ее?
Из размышлений меня вырывает стук дверей машины мужа.
Богдан и Наташенька, наша маленькая дочь, прямо сейчас возвращаются домой с детской площадки.
А я сижу на лестнице, лицом к входной двери. Чувствую себя разбитой, униженной и совершенно не понимаю, что мне делать.
Терпеть измену я не буду. Но сначала я должна выяснить, что именно произошло.
И как так вышло, что он повез дочь на площадку, а оказался дома у другой женщины? Поправка: у любовницы. Потому что фотографии и подписи под снимками кричат именно о любовной связи.
— Мама! Мама! Мама! — дверь распахивается, и дочь летит ко мне, раскидывая обувь по сторонам. — Я тебе нарисовала рисунок!
— Спасибо, зайка, — беру листок в руки и целую дочь в красные щечки, а сама наблюдаю за тем, как муж мешкает у машины, словно не торопится заходить домой. — Иди мой руки, скоро будем обедать.
Наташа послушно убегает в ванную в конце коридора, а я, положив рисунок на комод, иду встречать Богдана.
Хочу хотя бы ради приличия выдавить из себя улыбку, но не получается. Внутри полный раздрай.
На фотографии точно был он, сомнений нет. Иначе почему он меня избегает?
— Привет, — глухо говорит муж и, даже не поцеловав меня в щеку, как обычно, делает, проходит мимо меня в дом.
— Богдан, — окрикиваю его севшим голосом.
Он оборачивается не сразу, а когда наши взгляды встречаются, я сразу же замечаю, что он раздражен.
— Что? — Можайский умеет держать лицо, тут ему нужно отдать должное.
Так, просто его к стенке не прижмешь, но я постараюсь.
— Вы задержались на два с половиной часа, — сохраняю самообладание из последних сил.
Я-то думала, что они проводят время вместе, ведь сегодня у Богдана редкий выходной и чем ему еще заниматься, если не наверстывать упущенное время с дочерью?
— Наташа заигралась, — нехотя отвечает он. — Я замахался. Пойду приму душ, а потом отъеду по делам. Надеюсь, это не проблема? — недовольно спрашивает муж и смотрит на меня мрачным взглядом.
— Почему ты мне грубишь? — щурю веки и скрещиваю руки на груди.
— Виноват, — пожимает широкими плечами он. — Говорю, что задолбался. У Наташки пропеллер в одном месте, за ней не угнаться.
Это правда, дочь у нас очень активная — живое серебро. Но раньше Богдан никогда не жаловался на усталость, наоборот, приезжал с площадки и хвалил успехи дочери.
— И что, вы кроме площадки больше нигде не были? — ловлю на живца.
— Были, Алис, — он недовольно выталкивает воздух из легких. — Об этом потом. Я весь в песке.
Я прям вижу, как сильно ему хочется уйти от этого разговора.
— Где?
— Алис, — он сжимает переносицу кончиками пальцев, показывая мне, что я его утомляю. — Ты меня вообще слушаешь? Я же сказал — не сейчас.
— Сейчас, Богдан. Сейчас, — нажимаю я. — Наташа моя дочь, и я должна знать, где она бывает и чем занимается. Где вы были?
— Иначе ты от меня не отстанешь, да? Ладно, — он сует руки в карманы брюк. — Наташе приспичило в туалет, и мы зашли в гости к ее другу Эдику. Допрос окончен?
Эдик — это сын Дианы, имени отца которого никто не знает. Говорят, что это крупный Московский бизнесмен. Женатый. Который содержит мать своего внебрачного ребенка за ее молчание.
— Вы были у Дианы?
Я чувствую невидимый удар в солнечное сплетение, от которого перехватывает дыхание.
— Да.
— Хм…
— Что «хм»? — взгляд мужа становится острым как лезвие.
— У нее сегодня день рождения. Вас хоть тортом угостили? — не могу удержаться от колкости.
— Мы там были пять минут. Какой торт? — возмущенно говорит Богдан. — Зашли и вышли. Все.
— И что, даже шампанского не пригубил? — вспоминаю фото, на котором муж держал бокал с игристым. Там был виден его торс. — Или Диана не предложила?
— Я за рулем не пью, — отмахивается от моих слов он. — И вообще, Алиса, к чему этот допрос? Можно мне уже пойти в душ и смыть с себя пот и песок, который у меня даже в трусах?
— Иди, Богдан. Только сначала машину перепаркуй, ты колесом встал мне на клумбу.
— Ты нормальная? — возмущённо спрашивает Богдан. — Вот оно, — он вытягивает из кармана золотой обруч и демонстрирует мне.
— Почему оно в кармане? — включаю свой строгий тон, а сама задыхаюсь от страха в ожидании его ответа.
— Пока играли с Наташей, я снял его, чтобы не потерять его в песочнице. Допрос окончен? — раздражаясь еще больше и смотря мне прямо в глаза, отвечает муж.
— Иди в душ, — равнодушно кидаю ему в ответ и двигаюсь в сторону его новой и безумно статусной машины.
Мне нужна минута наедине с мыслями.
— Осторожно там! — кричит Богдан мне вслед. — Не поцарапай мне ничего.
Я оборачиваюсь, чтобы кинуть ему пронзающий, грозный взгляд, но муж слишком спешит в ванную комнату. А может, спешит прочь от меня? Скорее второе.
В голове миллион мыслей. От плохого предчувствия подташнивает.
Смотрю на его машину, на которую даже дышать боюсь, ведь стоит она баснословных денег.
Трогаю гладкую ручку, тяну на себя, сажусь за руль — и тут же улавливаю тонкие нотки запаха свежих цветов. Странно. С улицы запах принесло? Мои клумбы так не пахнут.
Судорожно осматриваю машину, и мой взгляд падает на заднее сиденье.
Это лепестки роз?
Горло сковывает холодная лапа отчаяния.
— Нет, нет, нет… не может быть, — шепчу я.
Открываю водительскую дверь, спрыгиваю на асфальт. Всегда бесил его этот огроменный джип — не могу в него нормально ни влезть, ни вылезти.
Открываю пассажирскую дверь, беру в руку один из лепестков, пальцы. Да, это точно розы.
Это не может быть совпадением — на фотографии Дианы, где засветился Богдан, были видны именно розы.
Я будто плыву, ничего не понимаю. На автомате перепарковываю машину. Иду обратно в дом на негнущихся ногах. Внутри меня — мерзкая пустота, от которой никуда не спрятаться.
— Мама! — из-за угла выглядывает довольная Наташа.
— Да, зайка? — приходится улыбнуться через силу.
— Ужин готов?
— Да. Если помыла руки, то беги, садись за стол. Папа тоже скоро присоединится…
А сама понимаю, что я не в себе, и не представляю, как теперь сидеть и делать вид счастливой семьи за ужином после всего, что я сегодня узнала. Ведь всё указывает на то, что мой муж мне изменяет.
Для того чтобы моя счастливая семейная жизнь развалилась как карточный домик, понадобилось всего лишь несколько минут.
— Ты хорошо провела сегодня время с папой? — спрашиваю дочь и накрываю на стол.
— Да-а! Было очень весело, мы с Эдиком построили огромный песочный замок, — с блеском в глазах рассказывает дочь.
Я очень рада видеть ее такой довольным, но на душе гадко. Так, стоп. Богдан же сказал, что они только в туалет зашли.
— Вау! Какие вы молодцы. Папа вам тоже помогал? — между делом спрашиваю.
— Нет, мы всё сделали сами, — с гордостью отвечает Наташа.
— Ничего себе. Прям всё сами? Папа даже немножко не помогал? — подозрения душат.
— Не-а. Папа с тётей Дианой сидели на лавочке. Мы всё сами сделали!
Меня как хлыстом по спине ударили. Я выпрямляюсь и смотрю перед собой.
Для Наташеньки это гордость — она делится своими достижениями. А для меня это ещё один нож прямо в сердце.
Слышу, как к нам идет муж. Поцеловав дочь в макушку, он садится за стол и спрашивает:
— Что у нас на ужин?
— Мама сказала, что это будет сюрприз! — резво выкрикивает Наташа.
А я и правда утром сказала дочери, что приготовлю что-то особенное. В тот момент я хотела порадовать свою семью. Но сейчас я не считаю, что Богдан достоин сидеть за этим столом — не говоря уже о приготовленном мной с любовью ужине.
Но, чтобы не скандалить при ребенке, на стол я все-таки накрываю, и мы приступаем к еде.
— А ещё мы были в гостях у тёти Дианы, — продолжает Наташа, уплетая запечённый картофель, а у меня еда застревает в горле.
— Наташа, ешь давай, — спешит закрыть дочери рот Богдан. — Когда я ем, я глух и нем, помнишь?
— Нет, — получается громче, чем я хотела. — Пусть она продолжает, я его весь день ее видела и хочу, чтобы она поделилась своими впечатлениями.
Можайский откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди. Собирается контролировать слова дочери? Я не позволю.
— Говори, милая, — глажу дочь по волосам.
— Мы с Эдиком рисовали. Он хотел подарить рисунок маме на день рождения. А я сделала подарок тебе. Ты видела мой рисунок?
В гостях у тети Дианы?
Это там Богдану попал, по его же словам, песок в трусы?
Приходится обмахнуть лицо ладонью от того, как стремительно к лицу приливает жар. Богдан видит мою реакцию, и я чувствую, как он пронзает меня своим напористым взглядом.
— Ой, моя милая. Большое тебе спасибо! — радостно говорю я, а сама умираю внутри. — Ты же знаешь, как я люблю получать от тебя такие прекрасные подарки. Ты у меня очень талантливая! — говорю, а на глаза наворачиваются слезы.
— У нас, — отчеканивает Богдан и возвращается к тарелке, чтобы дальше с аппетитом проглатывать мой ужин.
Я бешусь. Где же он так растратил свои силы?
— Наташа, а для тёти Дианы ты нарисовала рисунок? — решаю не сдерживаться.
Пусть дочь расскажет мне все, что знает.
— Мы с папой подарили тёте Диане цветы! Большииеее такие! Такие же, как тебе папа обычно дарит!
Взгляд Богдана, направленный в тарелку, блестит металлом.
— Как интересно, — отвечаю дочери, а сама погружаюсь в мысли. — Ешь, родная, а то остынет.
Ужин проходит в тишине.
Наташа, после очень активного дня, была без сил и заснула очень быстро.
Обычно после того, как дочь засыпает, мы с мужем проводим время вместе: смотрим кино или просто болтаем. Но в этот вечер Богдан то ли избегал меня, то ли не считал нужным что-то пояснять после откровений Наташи за ужином. Скорее второе, такие как Можайские не избегают неудобных разговоров с женами.
Я же была настроена решительно — на разговор, причем до выяснения всей правды.
— Ну приехали, — смеется белозубой улыбкой он и демонстративно поправляет подушку у себя за спиной, намекая на то, что собирается спать. — Ты про букет?
— Нет, Богдан, — шагаю в спальню и останавливаюсь у изножья. — Я про букетище, который твоя… Диана запостила у себя в соцсетях.
Про подпись «Счастье любит тишину» я пока молчу, хотя она так и вертится на языке.
— Если я куплю тебе такой же, ты перестанешь смотреть на меня как на врага народа? — насмехается он. — Это всего лишь веник. Но вам, бабам, такое нравится, — он разводит руками, мол не понимает, почему женщины любят цветы. — Тебя злит, что она фоточку запилила, а ты нет? У вас соревнование такое?
Богдан далеко не глупый мужчина. Более того — он опасно умный. Только такие могут с нуля создать сильный бизнес, имея у себя в подчинении огромное количество людей.
Но сейчас он решил прикинуться дураком, чтобы усыпить мою бдительность.
Каков подлец!
— Ты с ней спишь? — присев на край постели, в лоб спрашиваю мужа я, и…
Ничего не происходит.
Можайский не спешит отвечать только по одной причине: он продумывает ответ, к которому я не смогу прикопаться.
Но я тоже далеко не глупая.
— Неизменяющие мужья на такой вопрос отвечают твердым «нет», — не свожу с него взгляда.
Надо отдать ему должное. На смуглом, холеном лице ни одной эмоции.
Это страшно. Когда дело касается эмоций, я открытая книга, и у меня в арсенале нет такого запредельного хладнокровия, как у него.
— Алиса, ты опять торчала в своих клумбах без шляпы и как результат перегрелась? — Богдан снисходительно улыбается. — Сходи, ополоснись прохладной водичкой, легче станет, родная. А мне, — он пододвигается и понижает голос до опасного, — больше мозги не выноси своей тупой ревностью.
— Тупой ревностью? — цепляюсь за его слова. — А может, дело в том, что мой муж берет на свидание с любовницей нашего ребенка?! Хоть на секунду представь себе эту ситуацию, только наоборот. Где по любовникам шляюсь я? Как? Нравится? Представил?!
— Дура, — холодно выплевывает он.
— Я дура? — из груди вырывается истеричный смешок. — Или дурак ты, раз позволил Диане залить ваши общие фото в интернет?
Это блеф. Зато какой результативный! У Можайского вытягивается лицо, и ему уже не так легко держать эмоции под контролем.
— Ну? Чего сидим? — подначиваю его. — Тебе же хочется взять в руки телефон и проверить соцсети Дианы. Сделай это. Только сначала найди в себе смелости признаться в том, что ты мне изменяешь.
— Алис, — он нарочито устало трет переносицу, — ты правда думаешь, что если бы я хотел тебе изменить, то я бы мог вот так бездарно попасться?
От его гонора и надменности меня прошибает жаром. Это что такое? Тонкий намек на его возможность спокойно изменять и не попадаться?
Трясет.
— Нет, Богдан, не думаю, — мотаю головой и горько усмехаюсь. — Но ты взял и попался! Прям по канонам жанра, когда измена вдруг берет и неожиданно вскрывается!
Меня не оскорбило, когда он назвал меня дурой. Потому что я и есть дура, раз решила, что мой муж — не такой. И что семья у нас построена на любви, уважении и верности.
А он изменяет, причем с классической силиконово-гиалуроновой светской львицей.
Гуляя со мной вдоль набережной, где расположен его яхт-клуб, Богдан чуть ли не с усмешкой говорил про то, как бизнесмены приезжают в наш курортный город, чтобы отдохнуть в компании как под копирку оперированных Диан.
И ему это претило. На словах, конечно же. А я — верила.
Оказалось, что все мужики правда одинаковые. А все браки с обеспеченными мужьями-предпринимателями обречены на присутствие в нем других женщин.
— Я уйду от тебя, — приглаживая и без того ровное покрывало на постели, говорю я.
— Нет, — голос мужа звенит железом.
— Уйду-уйду, — в моем опущенном взгляде колышутся слезы. — Если не признаешься.
Тотальная ложь с моей стороны, потому что, конечно, я от него уйду, вне зависимости его явки с повинной.
Но пусть скажет. Я хочу знать правду, как есть. Пусть даже если мне будет больно.
Так я точно разлюблю. Должна буду разлюбить, если во мне есть хоть капелька самоуважения.
— Алис, — Можайский меняет гнев на милость и пододвигается ко мне. — Я тебе не изменял, — он гладит мои волосы и отводит прядь от лица, чтобы оставить на щеке нежный поцелуй.
Я позволяю.
А в момент, когда он губами касается моей кожи, говорю:
— Тогда покажи мне свой телефон.
Дорогие читатели!❤️
Мы приветствуем вас в новой, пламенной истории, где героиня-умница даст по заслугам всем предателям!
❤️Книга публикуется бесплатно для вас!❤️
Чтобы порадовать авторов, оцените книгу звездочкой⭐️⭐️⭐️ и оставьте свой комментарий.
П.с Чем быстрее наберется ⭐️ 300 ⭐️ тем быстрее мы опубликуем следующую главу!
— Я тебе что, какой-то бесхребетный лох, у которого жена проверяет переписки?! — моментально ощетинивается муж. — Забудь про глупости вроде проверок. Это обернется против тебя.
Его угрозу я пропускаю мимо ушей, потому что меня поразило другое.
— Я ни слова не сказала про переписки, Богдан, — в горле застревает немой крик. — Ни слова!
Единственная причина, почему я держусь, заключается в том, что Наташенька спит и не должна слышать, как ее родители ругаются.
Несмотря на то, что у дочери двое родителей, думаю об этом только я.
Можайский за секунду вспыхивает адской яростью, и я вижу по нему, что он готов разорвать меня. Ему сейчас не до дочери.
— Но ты же хотела залезть именно в них? — в ответ муж только раздраженно подергивает желваками, несмотря на пламя в твердом взгляде.
Поразительно. Утром я провожала любимого мужчину, а теперь на меня смотрят абсолютно чужие глаза.
Так бывает. Особенно когда муж возвращается домой к опостылевшей жене после той, которую любит. Ну или хочет. Тут мужчины сильно отличаются от женщин, и я даже не буду браться рассуждать чем для них одно отличается от другого.
— Нет, дорогой, — мой голос звучит грубо, гортанно. — Я еще не знала, что именно буду искать, а ты уже побоялся, что я открою именно твои переписки.
— Какой, в жопу, боялся? — Богдан прыскает, зло так, надменно. Ему совершенно несмешно, просто он так делает, чтобы высмеять меня. — Запомни, Алиса, я не ничего и никого не боюсь. А вот тебе стоит.
Окатив меня ледяным взглядом, муж поднимается с кровати и, сунув руки в карманы пижамных штанов, что только подчёркивают тренированные ноги этого подлеца, останавливается у окна.
Из нашего дома виден прибой, и именно на него сейчас смотрит мой муж.
Помню, как Богдан привел меня сюда с завязанными глазами и снял повязку только у окна. Я тогда не поняла, куда именно мы пришли, потому что наш дом был по сути голыми бетонными стенами.
Он тогда спросил меня:
— Нравится? — и нежно обнял со спины. — Если хочешь, я куплю его для нас.
Тогда он положил ладони на мой живот и больше ничего не сказал. Но намек я поняла, Богдан подводил к тому, что хочет расширения семьи.
Я думала, что большой дом со своим садом, умница, дочь и достаток — это все, что нужно для счастливой семьи. Оказалось — этого хватало только мне.
— Я не поведусь на твои угрозы, — поднимаюсь на ноги и расправляю юбку от складок. — Мог сам честно признаться, что завел себе любовницу, а не ломать комедию…
— Алиса, выйди, — рявкает он, даже не поворачиваясь ко мне. — Если ты хочешь лечь спать со мной в одной постели, то будь добра, закрой свой красивый рот и перестань меня пилить.
Поразительно, что после всего, он еще имеет наглость так со мной разговаривать.
— Какая одна постель, Богдан? — у меня брови взмывают вверх от абсурдности ситуации. — Ты нашу дочь таскаешь к первой городской подстилке. Приезжаешь домой без кольца. Бесконечно и нагло мне врешь. Какая, прости меня, постель? Меня от тебя тошнит, Можайский!
От бессилия сжимаю ладони в кулаки. Я не была готова к его измене, причем такой пошлой, хладнокровной и наглой.
Богдан медленно разворачивается и бросает на меня скучающий взгляд.
— Ну вот тебя тошнит, а других нет.
— Что? — его цинизм пробирает до мозга костей. Меня аж передергивает.
— Что слышала, — лениво отвечает он. — Пока ты выносишь мне мозг, на твоем месте мечтают быть другие женщины.
В горле начинает першить.
Нет, я знала, что самомнение у мужа о-го-го. Но это слишком.
— Женщины? — у меня на губах появляется улыбка, чистой воды защитная реакция психики. — Я думала, у тебя только с Дианой отношения.
Можайский ловко обходит мою ловушку, сверкнув металлическим взглядом.
— В нашей стране женщины не избалованы нормальным мужским отношением. А уж деньгами и возможностью сидеть дома — тем более. Чего тебе не имется, Алис? Давай честно.
— Богдан, мы с тобой, что говорим на разных языках?! Я поймала тебя на измене! А ты спрашиваешь, чего мне не имется? Да муж у меня оказался кобелем, вот в чем дело. Как ты не поймешь?
— Не поймала, — щелкает меня по носу словами муж, и клянусь, он звучит так, словно испытывает триумф. — Не поймала, Алис. Все, что у тебя есть — это пустые догадки. И что мы имеем в результате? Ах да, твое слово против моего.
— Я уйду! — знаю, что повторяюсь, но больше мне нечем защититься от этого ада.
— Нет. Уйду я, — огорошивает меня Богдан, и пройдя мимо, направляется в гардеробную. — Вернусь утром, тогда и продолжим разговор.
У меня в голове начинает стучать от напряжения. Кем он себя возомнил?! Будет бегать от меня к другой и обратно? Если Диане на вторых ролях комфортно, то я такого бардака терпеть не буду.
— Можайский, — бурей врываюсь в гардеробную, когда он напяливает на себя рубашку. — Чтобы не возвращался, пока я не закончу сборы!
Отталкиваюсь от дверного косяка, чтобы выйти, но муж делает неожиданный бросок и ловит меня.
— Какие, твою мать, сборы? — его голос обжигает мой висок. — Не понял.
— Мы расстаемся. Дочь я забираю с собой. Вам с Дианой совет да любовь. Я что-то забыла? — хлопаю ресницами, пока глаза Богдана метают молнии.
— Никуда ты не пойдёшь. Я не допущу, чтобы из-за твоих больных фантазий страдала наша дочь! — прижимая меня к стене, произносит сквозь стиснутые зубы этот предатель.
— Уйду, — твердо обещаю. — Ещё как уйду! А о страданиях нашей дочери надо было думать раньше, Можайский. Происходящее — дело твоих рук. Запомни это на всю свою жизнь. Когда Наташа подрастёт, сам расскажешь ей о своих подвигах, и о том, почему распалась наша семья! — говорю, глядя ему прямо в глаза. Он этого заслуживает.
— Остынь, — рявкает он, глядя на меня сверху вниз. Огромный, злой, дышит как бык перед атакой. — У тебя едет крыша, дорогая моя жена. И никуда ты не денешься. Ясно? — Богдан убирает от меня свои руки, поправляет одежду и возвращается в спальню.
Резким движением он подхватывает ключи с комода и… уходит!
Ну гад.
— Не забудь заехать за цветами для своей пассии! — выкрикиваю ему вслед.
В этот момент я каждой клеточкой чувствую, как адреналин бурлит в моей крови.
Он даже не обернулся. Хлопнул дверью и уехал прочь. Туда ему и дорога. Пусть едет к своей подстилке Диане. Мне не нужен такой муж, а Наташе — такой отец!
Какой же он все-таки подлец.
Я не позволю ему манипулировать ситуацией.
Уверенно поднимаюсь в гардеробную и стремительно начинаю собирать наши с Наташей вещи.
Выходя из нашей спальни, краем глаза замечаю на полке наши совместные фотографии. Нет. Даже смотреть не хочу.
Тогда я еще не знала, на что он способен.
Я решила, что на первое время мы останемся у моей подруги Маши. Конечно, можно было бы поехать к родителям, но я не хочу, чтобы они переживали.
Да и как им сказать о том, что Богдан, их любимый зять с безупречной репутацией, спутался с какой-то простигосподи?! Это унизительно.
Унизительно и больно, но не время поддаваться эмоциям.
Маша — подруга с детства. Человек, на которого всегда можно положиться. Как только она узнала о произошедшем, сразу же сказала, что мы с Наташей можем остаться у неё, сколько понадобится.
Но я не хочу злоупотреблять её добротой. Сразу же займусь поисками работы и жилья. Финансово зависеть от Можайского я больше не намерена.
Вот из принципа!
Я обязательно поговорю об этом с Машей. Она работает менеджером в компании, которая занимается трудоустройством в нашем курортном городе.
Рано утром по дороге к ней с чемоданами в багажнике я не могу перестать прокручивать в голове наш разговор с Богданом. Омерзительно. Меня передёргивает от одной мысли о нём и Диане.
Ниже падать некуда.
Отгоняю от себя эти мысли. Напоминаю себе: мой приоритет — Наташа.
Я не объяснила дочке настоящую причину нашего отъезда. Сказала, что мы поедем погостить к тёте Маше, и обрисовала это как небольшое приключение. Наташа ещё маленькая и не понимает всех превратностей взрослой жизни.
Отвезя дочь в садик, я отправилась в наш дом, чтобы забрать оставшиеся вещи.
Богдан дома, или все еще в объятиях другой?
Когда я вижу, что его машины все еще нет во дворе, то испытываю двоякое чувство.
Облегчение, что он не будет препятствовать моему уходу. И адскую боль от того, что мой муж совершенно свободно ночует у любовницы.
Даю себе несколько минут. Собираю всё необходимое, пробегаюсь взглядом по шкафам и полкам, чтобы ничего не забыть, быстро спускаюсь, и что-то внутри екает.
Я вижу тот самый рисунок Наташи, который она вчера мне вручила, и сердце пропускает удар.
Беру листок в руки. Всматриваюсь в рисунок до рези в глазах.
Меня, наверное, обманывает собственное зрение…
И тут входная дверь распахивается прямо передо мной. Я вздрагиваю от неожиданности. Сумка с вещами падает на пол.
— Что ты делаешь? — недовольно бросает Богдан.
А я даже смотреть на него не могу. Приехал от любовницы, еще и вопросы задает.
— Я всё сказала тебе ещё вчера, — спокойно отвечаю несмотря на то, что от изображенной на рисунке дочери «картины» хочется кричать.
Это похоже на плохой сон. Или чью-то злую шутку…
— Ты меня не поняла? — муж делает ко мне резкий шаг. — Ты никуда не поедешь!
— Я уже… — словно загипнотизированная, я не могу перестать смотреть на рисунок.
— Что уже? — бесится муж.
— Мы с Наташей тут больше не живем, — ставлю мужа перед фактом. — Я приехала за вещами и уже ухожу. Так что, уйди с дороги.
— Ты не имеешь права забирать у меня дочь без спроса, — угрожающе говорит Можайский и загораживает собой выход. — Я тебя засужу, Алис. Ты что, вообще страх потеряла? Забыла, кто я? Так, я напомню.
— Ты предатель! — повышаю голос. — Вот кто ты! Приехал после ночи с любовницей и ещё смеешь мне что-то предъявлять? — наклоняюсь, чтобы взять сумку и уехать отсюда как можно скорее.
Он резко хватает её, не давая мне ни малейшего шанса вырваться.
— Отдай сумку. Я не собираюсь играть в твои игры. Подвинься и дай пройти! — толкаю его в плечо, но куда мне против ста килограммов мышц.
— Сейчас же говори, где моя дочь. Я привезу её обратно домой, а ты пока займись распаковкой всего того, что, так усердно собирала, — кивает в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.
— Даже не мечтай! — пытаюсь вырвать сумку. Безрезультатно.
Он хватает меня за руку, приближается к моему лицу и опасно чеканит:
— Не играй со мной в эти игры. Останешься ни с чем. Если потребуется, я заберу у тебя дочь. Будешь сидеть у разбитого корыта из-за своих истерик. Этого хочешь? Так я без проблем устрою.
— Пугай своих подчинённых, не меня. Я тебя не боюсь. И прежде чем бороться со мной за дочь, взгляни, как она видит своего любимого папочку! — я подношу рисунок к его лицу.
— Что это? — зло смотрит на меня Богдан и вырывает лист из рук.
Он замирает, вглядываясь в изображение, и молчит.
А тишина эта, злая-злая.
— Это твоя дочь нарисовала тебя, целующегося с любовницей, — подначиваю его, еле сдерживаясь от желания вцепиться в холеное лицо. — Ну что, нравится?
Богдан вяло опускает руку с рисунком дочери и принимается массировать переносицу пальцами.
Я знаю эту привычку мужа. Он так делает, когда сильно утомлен.
Как подумаю, что именно «высосало» из него все силы, так хочется кричать. Еще вчера утром мы были крепкой любящей парой, которая воспитывает желанную дочь.
Вернее, вчера таковой была моя картина мира, потому что Богдан, раз позволяет себе спокойно оставаться ночевать у Дианы, между двух женщин лавирует давно.
Кобелина.
И хватило борзости домой завалиться в таком виде. Рубашка смятая, воротник перекошен. Под красными глазами мешки.
Шумно выдохнув, Богдан вдруг зло, сминает рисунок в кулаке, делает из него малюсенький, жалкий клочок и бросает на пол как мусор.
Я набираю в легкие воздуха, чтобы гаркнуть ему в лицо, какой он чертов предатель, но у меня неожиданно вздрагивают ноздри. Я после беременности с Наташей стала очень чувствительна к запахам. Любым.
И особенно к перегару.
— Матерь Божья, от тебя разит за километр, Можайский! — локтем закрываю лицо, чтобы не дышать с ним одним воздухом. — Какая гадость…
Меня как взрывной волной отшатывает от пока еще мужа. И как я сразу не заметила, что он вернулся домой не просто от любовницы, а после попойки с той самой любовницей.
— Вижу, день рождения у твоей шлюшки удался, — не собираюсь выбирать слова. — Впрочем, можешь не отвечать, мне плевать на твою личную жизнь. Просто знай, что между нами все кончено. Теперь мы с Наташей сами по себе.
На последней фразе голос надламывается. Я даже в страшном сне не могла представить, что мне придется увидеть в некогда любимом муже предателя.
Прижимая к груди сумку, я огибаю молчаливого Богдана.
— Куда пошла? — со скрытой в голосе яростью требует он. — Я тебя не отпускал, — его пальцы обхватывают мое плечо. — И без меня ты дочь воспитывать не будешь.
— Буду!
— В нищете? — он надменно вскидывает темную бровь. — Не позволю. У моей дочери должен быть высокий уровень жизни, который ты позволить ей не сможешь.
— Я свою дочь не подведу! — подонок все-таки довел меня до слез, которые я быстро смахиваю со щек. — И вообще, о дочери надо было думать, когда залезал на другую женщину. Или ты ожидал, что я тебя прощу и у нас все будет как раньше? Где была твоя голова, Можайский? В штанах?
Смотрю в глаза Богдану, ожидая ответа. Ну как? Как можно ради похоти все разрушить?
Или Диана правда так хороша в глазах мужчин, что наша семья просто вошла в статистику ее побед?
Хотя чему тут удивляться, ведь истории нашего мира известны короли, которые ради сомнительных женщин шли на куда более страшные жертвы.
Тошно.
— А кто тебе сказал, Алиса, что мне нужно твое прощение? — обманчиво спокойно спрашивает муж. — Ты не в позиции выставлять мне условия, выносить мозги и уж тем более разводиться, — тут он позволяет себе глумливый смешок. — Без меня ты долго не протянешь.
Мне становится физически плохо от того, насколько уверенно он это говорит.
Получается, что он настолько меня не уважает, что не просто спит с другой, но и свято верит, что я без него пропаду.
Как бы больно мне ни было, это даже логично. Изменяют только тем, кого не боятся потерять.
— Хорошо, что ты мне это в глаза сказал, — вскидываю подбородок, глядя в некогда любимые глаза. — Запомни этот момент, Богдан. Я тебе его еще припомню.
— И что именно ты сделаешь? — на губах мужа появляется еще одна глумливая усмешка. — Насмотрелась фильмов, где жена после развода умудряется утереть нос мужику? Так это вымысел, родная. В жизни такие бабы сначала на эмоциях уходят в закат, потом понимают, что никто за ними бегать не будет, и как миленькие приползают обратно. Ты же умнее этого, правда?
От его самоуверенности и цинизма у меня кровь в жилах стынет. Кто передо мной? И этого человека я любила? С ним планировала встречать старость и воспитывать внуков?
— Ты чудовище, — вслух произношу я.
И получается у меня настолько искренне, что лицо Богдана каменеет от ярости.
— То, что тебе не нравится правда, не делает меня чудовищем. Ты не приспособлена к окружающему миру и никогда сама не дашь себе и Наташе того уровня жизни, который вам обеспечиваю я. Своим, блядь, горбом! — рявкает он так громко, что его голос разносится по дому.
— Да плевала я на уровень жизни, когда у меня муж трахается на стороне и утром приезжает с перегаром! Плевала, понял? Своими деньгами, и как ты выразился, уровнем жизни, можешь трясти перед силиконовой рожей Дианы. Я себя не на помойке нашла, чтобы после общественного туалета вроде нее, принимать тебя назад!
— Примешь, — скучающе перебивает меня Можайский. — С распростертыми объятиями.
— Обалдел? Я сказала: нет!
— А я сказал: да, — он начинает идти на меня, и все, что мне остается это пятиться. — Тебе бы не мешало встретиться с Дианой, чисто так, по-женски. На бутылочку вина.
— Что ты несешь? — не верю своим ушам.
— Тебе бы не мешало поучиться у нее, как уважительно разговаривать с мужчиной. Как быть со мной легкой и милой. Как правильно слушать, чтобы я хотел только твоей компании, — пока Можайский говорит, у меня в груди поднимается ком. — Понимаешь меня?
Это сон, или он мне советует подружиться с его любовницей?
— Пока ты меришься со мной яйцами, она смотрит мне в рот, — понизив голос, говорит он. — Да, Богдан. Хорошо, Богдан. Конечно, Богдан.
— Ну и катись к ней. Чего ко мне пристал? — от бессилия хочется зареветь.
Он хоть представляет, как только что меня унизил, сравнив с ней?
— У нас с тобой дочь. Мы женаты. Да и на полпути лошадей не меняют. Так что остынь, смирись, найди мне чистую одежду и принеси из аптечки аспирин. Башка раскалывается.
— Какое ты неотёсанное хамло, Можайский, — его последняя фраза довела меня до предела. — Ты мне противен. Езжай обратно к своей подстилке, пусть она тебе рубашки стирает и аспирин подаёт, — выпаливаю с презрением, стараясь скрывать агонию, что опоясывает.
Вот оно что. Оказывается, я лошадь на полпути, которую ему просто лень менять.
А Диана, видимо, молодая кобылка, на которой скакать и скакать…
Тошно. Горько. Обидно до слез, которых он не увидит!
Мазнув по мне скучающим взглядом, муж, как ни в чём не бывало начинает стягивать с себя рубашку и подает мне: «на мол, возьми, отнеси в стирку».
— Блистать своим накачанным торсом будешь перед своей шалавой. Хотя… ей же не привыкать на голых мужиков смотреть? Она у тебя барышня многогранная, в постельных делах прошла рым, Крым и медные трубы. Не так ли? — слова срываются с моих губ со злой усмешкой.
Я поражаюсь, откуда у меня на это силы. Ведь прямо сейчас распадается моя семья.
Богдан молчит.
— Знаешь, что, Можайский? — а вот я молчать не могу. Да и как молчать, когда меня открыто с какой-то шлюхой сравнивают? — Ты настолько упал в моих глазах, что мне уже не больно, — смотрю ему в глаза, — мне противно оттого, что я твоя жена.
Вот тут у моего пока еще мужа, видимо, иссякает терпение. Зыркнув на меня волчьим взглядом, он делает глубокий вдох, подбирается, и глядя на меня свысока, с ухмылкой говорит:
— Я думаю, ты просто завидуешь Диане.
Высказав мне гадость, он делает несколько шагов в мою сторону.
— Не приближайся, — требую я, но это не помогает.
Богдан прет на меня тараном, и даже то, что я обеими руками упираюсь в его твердые грудные мышцы, ни капельки не помогает.
— Слишком ты смелой стала, Алиса. Язык развязался? — от злости его черты заостряются, а темные брови сходятся на переносице. — Я даю тебе последний шанс закрыть эту тему. Последний, слышишь? Может, тогда я даже смогу забыть этот театр одного актера, который ты устроила.
— Богдан, — произношу его имя с насмешкой, чтобы сбить его спесь. — Мне твое прощение сто лет не нужно.
Я чувствую, как под каменной наружностью внутри мужа закипает вулкан. Я знаю его много лет, и такие вещи замечаю на раз два.
— Я тебя услышал. Тогда собирай манатки и катись, — зло бросает он и облокачивается на комод. — Как наиграешься, приползёшь обратно. Но знай, сидеть и ждать я не буду. И еще, на случай, если в твою светлую головку придет идея скрыть от меня дочь, то мало тебе не покажется. Будешь иметь дело со мной и юристами.
Подхватываю ручки сумки ослабевшими пальцами, туда же закидываю скомканный рисунок дочери, и ничего не ответив на угрозы Можайского и покидаю стены любимого дома.
Приползу, значит? Ну у него и фантазии. Да я после Дианы к нему на пушечный выстрел не подойду!
Возвращаюсь в квартиру подруги в полном раздрае. Внешне я держусь, но внутри…
— Привет, — обеспокоенная Маша встречает меня на пороге. — Ну как всё прошло? — покусывая нижнюю губу, говорит она.
— Прекрасно, — с горькой иронией произношу я. — Богдан заявился домой весь помятый, с перегаром. Видимо, ночка была жаркая, — опускаюсь на диван в прихожей, чувствуя, как мое тело подрагивает от адреналина.
Разговор с мужем дался мне ох как нелегко.
— Ты всё правильно делаешь, Алис. Этот подонок тебя недостоин. Он и дальше будет гулять и унижать тебя. Все они такие… Приличных женщин не ценят, им всякую шваль подавай! — Маша быстро собирается на встречу и вдруг добавляет: — Кстати, пока не забыла. Мне кажется, я нашла для тебя один вариант по работе. Сегодня отдохни, а завтра приходи в офис — обсудим детали.
— Спасибо тебе большое, — обнимаю Машу с благодарностью, потому что пока она единственный человек, которому известно про грядущий развод с Богданом.
Уже позже, по дороге в садик за Наташей, меня охватывает тревога. Я понимаю, что Богдан ее папа и если ему взбредет в голову, он может спокойно забрать дочь домой.
Вдруг у нас начнется война за ребенка? Так бывает через раз, когда пара расстается.
Или Можайский все-таки не такой?
Я останавливаюсь возле парковки у садика и быстро осматриваю ее в поисках огромного дорогого джипа, который сложно не заметить.
Фух…
Его тут нет.
С раздражением думаю, что он отсыпается после «горячей» ночки. Отмахнуться от этих мыслей мне удается с трудом, но это необходимо, потому что перед дочерью я не могу показывать своих настоящих чувств.
— Папа! Папа! — голос дочери долетает до моего слуха, когда я только ступаю на порог здания.
Двери распахиваются, и я вижу, как Богдан, лощеный и свежий, в светлой рубашке и джинсах, ведет за руку Наташу, которая от радости аж припрыгивает.
Он очень редко забирает ее из садика, спихивая это на меня. Конечно, она рада!
Я замираю. Не может быть… Вот козлина.
Подхожу ближе. Наташа невероятно довольна, не отлипает от Богдана. Он для неё любимый папочка, и винить её за это я не могу. Она ничего не понимает.
— Папочка, а мы сегодня домой поедем? — улыбается она, глядя на него искрящимися глазами.
В смысле домой?
Я делаю шаг вперёд, набираю в лёгкие воздуха, чтобы отвоевать у него дочь, но Можайский предвосхищает мое желание поспорить.
Он поднимает на меня свои жестокие глаза и с холодной решимостью в голосе произносит:
— Мы с Наташей уже всё решили. Дай мне ваш новый адрес, вечером я ее привезу.
Сразу же чувствую подвох. Раньше он никак не мог втиснуть в свое расписание семью. На первом месте всегда была работа, как бы я ни просила провести со мной и Наташей хотя бы один вечер.
А тут.
Аж с садика дочь забрал и весь день освободил.
— Как чудесно, — через силу улыбаюсь я и присаживаюсь перед дочкой на корточки. — Повеселитесь с папой хорошенько, ладно? — целую ее в щечку.
— Папа сказал, мы будем рисовать!
— Супер, — скрипя зубами произношу, вспоминая, что именно дочь нарисовала в последний раз. — У тебя очень красивые рисунки, зайка, — выпрямляюсь и, глядя мужу в глаза, отчеканиваю: — На них легко узнать знакомые лица.
Богдан мою подначку пропускает мимо ушей.
Его волнует другое:
— Адрес, Алиса.
Черта с два я скажу ему, где меня искать! Хотя не буду кривить душой, он знает, где живет Маша, и при желании сам прекрасно нас вычислит.
Но облегчать ему жизнь я не буду.
— Ой, что ты, Богдан, — машу рукой. — Не утруждайся. Я сама, в часиков семь подъеду за Наташей. Договорились?
— Нет, — Можайский неумолим. — Я имею право знать, где живет моя семья.
Вскидываю бровь и всем своим видом показываю, что думаю о его словах.
— Давай не будем при дочери ругаться? — это правда не в моих интересах.
— Тогда не доводи до этого, — муж ловко сваливает ответственность на меня. — Я жду ответа.
— Ах вот как? — вспыхиваю. — Я ведь могу сейчас просто развернуться и уйти, и ты мне ничего не сделаешь, — рассуждаю вслух, из-за чего у Богдана вены на шее вздуваются. — И знаешь, что? Я именно так и сделаю.
— Алиса, — со скрытой угрозой в голосе зовет меня муж.
Но я не ведусь.
Снова присаживаюсь на корточки перед малышкой, прощаюсь с ней и… ухожу в закат.
— Алиса, а ну-ка вернись! — бросает мне вслед муж, но я не оборачиваюсь.
В конце концов, когда у меня в последний раз был свободный вечер, который можно потратить с пользой для себя?
Даже не припомню. Вечно семья, семья, семья…
А дел, к слову, у меня воз и маленькая тележка. Вот ими и займусь. Надо только сначала собраться с духом и решить, за что хвататься первым делом.
Удивительно, но лучше всего у меня получается держаться именно перед Богданом. Все мои эмоции как будто блокируются, когда я смотрю на любимого мужчину и вижу в нем предателя.
В голове до сих пор не укладывается, как моя жизнь перевернулась вверх ногами за один миг.
Но это и неважно. Можайский дал понять, что нормального поведения от него ждать не стоит, а значит, времени предаваться унынию и считать свои потери у меня нет.
Будь я расчётливой любительницей денег, мне было бы легче набросать план на развод, а так… Я даже не знаю, что хвататься первым делом?
Вдруг он поступит как последний человек и правда попробует получить полную опеку над Наташей?
Вот этого я точно не переживу! Деньгами Можайский может подавиться, только пусть не трогает мою дочь.
Выбор сделан. Первым делом мне нужно обезопасить себя и выяснить, что Богдан может сделать, а что нет. Закон у нас не резиновый, а очень даже жесткий.
На пороге юридической фирмы я усмиряю свои эмоции и в голове репетирую, что именно и как скажу.
Дело в том, что Богдан Можайский в нашем городе человек, имя которого на слуху. И я не хочу, чтобы не дай бог, слух о нашем разводе завтра выстрелил в газетах.
Нужно, чтобы это произошло, только когда я буду на сто процентов готова.
Собираюсь с мыслями, толкаю дверь в офис и становлюсь свидетельницей, ни много ни мало, скандала.
Не в моей натуре совать нос в чужие дела, поэтому я мирно рассматриваю стоя́щий у порога комнатный фикус, но вдруг…
— Нет, вы меня не поняли! Я вам такой скандал закачу, что вас закроют завтра утром! Вам ясно?
Диана…
В этой адвокатской конторе, осатаневшей скандалисткой орет именно она. Любовница моего мужа.
При параде, на шпильках, в облегающем джинсовом комбинезоне и плетеной шляпке.
Я замираю. Никогда бы не подумала, что случайно с ней пересекусь.
Становится тошно при мысли о том, что именно с ней Богдан провел прошлую ночь, пока я собирала вещи и судорожно думала, как выстраивать жизнь с нуля.
Что она здесь делает? Ладно, я тут по разводу, а она?
— Девушка, — красная из-за скандала администратор сдувает со лба прилипшую прядь волос, — вам уже сто раз объяснили, что мы не занимаемся юридической помощью по неуплате алиментов. Вам нужно будет обратиться в другую фирму.
— Я никуда не уйду, пока вы не возьметесь за мое дело! — пальцем с длинным ногтем грозит Диана. — Вы хоть знаете, кто я? Вы знаете, какие у меня связи?!
— Девушка, довольно. Мы не можем вам помочь. К сожалению.
— Да мне только один звонок сделать, и сюда приедет мой мужчина, большой в этом городе человек.
Меня сшибает с ног ее угрозой, потому что речь, очевидно, про Богдана. Мне стыдно. Мне больно. И обидно до слез, что жгут глаза.
— Вы этого хотите? — Диана снимает с плеча брендовую сумочку и запускает туда руку. — У него такие связи, такие знакомства, что вы у меня тут все попляшете!
Увы, но она говорит правду. Как владелец туристической отрасли в нашем городе Богдан Можайский действительно имеет такие связи, что, потянув за пару ниточек, вполне может манипулировать ходом событий.
И я про это не забываю ни на секунду.
— Мне ему звонить?
— Звоните на здоровье, — девушке с ресепшен нужно отдать должное, она не сдается.
— Ну все, — Диана прикладывает телефон к уху. — Вашей богадельне осталось существовать пять минут!
Бросив пошлую угрозу, она поправляет на плече сумочку, отворачивается от стойки и… встречается глазами со мной.
На секунду всё замирает, душа уходит в пятки.
Черт. Я не боюсь Диану, но встречи с ней не планировала.
Она мне противна до глубины души, но устраивать драму на людях я не собираюсь.
Больше всего я не хочу, чтобы она передала Богдану, что я была в адвокатской конторе.
Он сразу всё поймёт, я не могу этого допустить.
— Какие люди, — с усмешкой говорит Диана, накручивая прядь волос на палец и приближаясь ко мне ещё ближе. Телефон она убирает в сумку. — Сбросила на Богдана дочку и пошла консультироваться, как отжать побольше денег при разводе?
Я лихорадочно перебираю в голове варианты, как выйти из этой ситуации.
— Я здесь по работе. У меня встреча с владельцем, — скрестив руки на груди, уверенно отвечаю я.
— Какая же ты глупая баба, Алис, — с презрительной ухмылкой кидает любовница мужа мне. — Повезло же тебе. Нашла мужика при деньгах, красавчика да еще и прекрасного отца. У него на языке всегда Наташа, Наташа… А ты взяла и всё это просрала. На тебя смешно смотреть. Пришла вот устраиваться на работу, как нищебродка какая-то.
— Судя по тому, что с алиментами проблема у тебя, нищебродка — это ты, — холодно отвечаю я. Пусть не расслабляется. Я не позволю ей мешать меня с грязью. — И орешь, как самая настоящая истеричка.
— Истеричка? — она хохочет с призрением. — Нет, дорогуша. Я просто защищаю то, что принадлежит мне.
— Да? А я думала, тебя больше интересует то, что принадлежит другим, — бросаю я через плечо, и мимо нее иду в сторону девушки на ресепшене, давая Диане понять, что её общество мне абсолютно не интересно.
— В тебе говорит зависть, милая моя Алиса. Ты же понимаешь, что всегда выбирает мужчина. И мужчине, особенно статусному, нужна мягкая, покорная женщина, которая утолит все его желания, а не мороженая рыба вроде тебя, — отвечает Диана с приторной улыбкой и ненавистью в глазах.
— Наши отношения с Богданом не твоего ума дело. Вот с кем-с кем, а с тобой я это обсуждать точно не собираюсь.
Поворачиваюсь к ней спиной, но не успеваю сделать и шага, как снова слышу ее противный голос.
— Всё, что касается Богдана моё дело, — отвечает она приближаясь. Её шпильки раздражительно громко стучат по полу. — Особенно если это касается его бывших.
Слово «бывших» она произносит медленно, будто ядовитая змея, что впивается в плоть и впрыскивает свой яд в жертву.
Но что греха таить, её фраза бьёт в самое сердце.
Я уже решила, что с Богданом нам точно не по пути. Но когда какая-то прошмандовка так уверенно заявляет, что он ей принадлежит, да ещё называет меня бывшей…
Меня окутывает свирепая злость.
Я резко разворачиваюсь и быстро подхожу к ней. Она не ожидает такого напора с моей стороны, и в её глазах проскакивает неподдельный страх.
Очень тихо, почти шёпотом, прямо у её плеча, я говорю:
— В общем, так, забирай своего Богдана, мне он не нужен. Вы будете идеальной парой: предатель и беспринципная бабища. Только оставьте меня и Наташу в покое. За дочь я вас обоих сотру в порошок. Надеюсь, я понятно объяснила? — замечаю краем глаза, как от лица Дианы отливают краски. — Ну что встала? Иди, звони ему, требуй, чтобы тут всех разогнали. Иди-иди, — показываю на дверь.
Диана сдулась на глазах. Что неудивительно, потому что последние мои слова звучали как угроза.
Не дай бог, расставание с Богданом повлияет на дочь… Пусть пеняют на себя!
Не давая ей и секунды на ответ, резко разворачиваюсь и иду к стойке ресепшена.
Последнее слово будет за мной.
Больше любовница мужа ничего мне не говорит. Все, на что ее хватает это громко хлопнуть дверью.
Ей повезло, что она сама устранилась
Я не смогла бы выносить ни минуты больше в её мерзкой компании. Какой бы воинственной я ни была в нашей перепалке, на душе так гадко и больно, что внутри всё онемело.
Я готова рвать и метать, но не собираюсь падать в грязь лицом. Она не заслуживает моих переживаний.
— Чем я могу вам помочь? — спрашивает девушка с ресепшен, с широкой, доброжелательной улыбкой.
Не знаю, что именно она слышала. Да и плевать. Пусть стыдно будет любовнице, а не мне.
— Подскажите, я могу поговорить с одним из ваших адвокатов по поводу развода? — спрашиваю я неуверенно, почти шёпотом, словно сама до конца не верю, что решаюсь на развод с Можайским.
— Конечно. Предоставьте нам ваши данные. Я передам информацию коллегам, и как только вас смогут принять, сразу позову, — девушка протягивает мне ручку и бумагу.
Пока я ждала, когда меня пригласят в кабинет, в голове крутился наш разговор с Дианой.
Осадок только нарастал.
Я всё ещё не могу понять, что он в ней нашёл. Обвешанная брендами хабалка с накачанными губами. Столько женщин вокруг, а он выбрал именно её. Мне за него стыдно.
И что хуже всего, я подсознательно начинаю сравнивать себя с ней. Именно потому, что на нее пал его выбор.
— Алиса Можайская? Вас ждут, — говорит девушка с ресепшена.
Она провожает меня в дорого обустроенный кабинет.
За столом сидит мужчина лет сорока, подтянутый, в дорогом костюме, похожим на те, что носит Богдан.
Я сразу замечаю его проницательный взгляд. Он встаёт, чтобы поздороваться.
— Сергей Павлович Свиридов, — представляется он, подавая руку. — Присаживайтесь, пожалуйста.
— Я пришла к вам с деликатным вопросом. Хочу узнать всё, что нужно о процессе развода, — сразу же перехожу к делу.
Он кивает и достаёт блокнот.
— Слушаю вас.
— Мне нужно, чтобы всё прошло быстро, грамотно, и чтобы мой муж не смог потом шантажировать меня или забрать у меня дочь, — впервые озвучиваю свои страхи.
Мне страшно, но я мысленно убеждаю себя, что это единственно верное обдуманное решение. Я всё делаю правильно. Но руки все равно дрожат, а во рту пересыхает.
Адвокат делает записи в блокноте, задаёт уточняющие вопросы.
И вдруг останавливается.
— Простите, фамилия вашего супруга Можайский? Вы жена Богдана Можайского?
Паркуюсь у обочины и отвечаю только после того, как мне удается немного усмирить бешеное дыхание.
— Разве не так делают жены, которым изменяют?
Вспоминаю ту, с кем он мне изменил, и к горлу подкатывает тошнота. И дело даже не столько в репутации его любовницы, сколько в том, как ощущается видеть ту, на кого тебя променяли.
Сравнение с «соперницей» происходит само собой, и оно не заканчивается, как только вы расходитесь в разные стороны. Наоборот, как только я осталась наедине со своими мыслями, в голове запустился маятник, который с каждой минутой раскачивается все сильнее.
— Нет, — грубо отрезает муж. — Так делают недальновидные бабы. Не думал, что ты одна из них.
Говорить он может что угодно. Его измена оскорбила меня куда сильнее слов, поэтому побуду недальновидной бабой.
Главное — поскорее бы стать разведенной и про все это забыть.
— Алис? — муж решает поиграть в хорошего полицейского. — Когда ты перебесишься? У нас все-таки семья.
— И лошадей на полпути не меняют, — устало произношу и затылком прислоняюсь к подголовнику, — все это я уже слышала Богдан.
— Что ты привязываешься к моим словам? Лучше слушай, что я говорю тебе сейчас. Развода не будет, потому что я тебе его не дам.
Можайский звучит настолько спокойно, словно и правда верит в то, что ему удастся удержать меня рядом с собой силой.
— Ты не всевластен.
— У меня есть связи, — легко парирует он.
— Зачем? — стискиваю веки до появления белых звездочек перед глазами. — Зачем тебе я, когда у тебя есть любовница? Это какая-то больная фантазия, иметь двух женщин у своих ног?
У меня все просто — я с ним была по любви, кто бы что ни говорил. Даже не будь он человеком такого масштаба, я бы все равно любила его именно за качества характера.
Но это я. А он?
— Я так хочу.
Коротко и зло отвечает Богдан.
— Ну а я хочу развода, — отвечаю ему в тон. — Кстати, кто меня заложил? Твоя любовница, что пришла бороться за алименты, или адвокат?
Наступает нетипичное для моего мужа молчание. А он никогда не молчит, особенно в моменты обостренных конфликтов, вроде такого, как сейчас.
— Ой, прости, я кажется навела переполох в вашем раю, — глумлюсь над мужем, правда не испытываю от этого никакого удовлетворения. — Значит, все-таки это был адвокат. Ничего. Найду другого.
— Ты видела Диану?
— Да. Представляешь как тесен мир? — усмехаюсь, прикусывая нижнюю губу. — Так захочешь, не придумаешь…
Богдан меня не слушает. Его волнует другое.
— Что она тебе сказала?
— Кучу гадостей, что, впрочем, было ожидаемо.
— Что еще?
Понятия не имею, к чему ведет мой пока еще муж. Но раз его так интересует наш разговор с Дианой, то почему бы не сделать его жизнь капельку сложнее?
Ведь он явно боится, что она могла болтнуть лишнего.
— Не скажу. И вообще, мне пора. Наташу заберу в семь, пусть будет готова.
— Алиса, твою мать, — голос мужа звенит металлом, — не смей бросать…
Трубку я всё-таки бросаю, и, поставив телефон на беззвучный режим, прячу его в сумку.
Осадок после разговора с Богданом наложился на впечатления после встречи с его любовницей, и мне просто хочется сдохнуть.
Парочка из них получилась что надо. Уж она, особенно без алиментов от отца ее ребенка, быстро найдет применение деньгам Можайского. А может, такая женщина и была ему нужна все это время, и наш брак был ошибкой?
Чувствую себя униженной и разбитой.
И даже любовь к мужу уже отошла на второй план. Оказывается, расставаться больно по факту. И как бы я логикой ни пыталась себе пошагово разложить все по полочкам — не помогает.
Я прикипела к мужу, вросла в него сердцем и душой. А он взял и отплатил мне как самый настоящий подлец.
Еще и адвокаты пляшут под его дудку. В том, что у него прикормлен далеко не один юрист в городе — я уверена.
Значит, придется брать все в свои руки.
Безумная на первый взгляд мысль о том, чтобы представлять свои интересы в суде сначала пугает, но потом я понимаю, что терять мне нечего.
Пока Богдан будет думать, что ему удалось отговорить меня от развода, угрозами, я буду вовсю им заниматься. И нет, я себе не переоцениваю и понимаю, что это огромный риск.
Но кто не рискует, тот не пьет шампанского, верно?
Придя с работы, Маша застает меня на полу в гостиной с ноутбуком перед глазами и кучей распечатанных листов вокруг.
— Так, а что это тут у нас? — она поднимает с пола распечатку. — Как подать иск, — читает она. — Погоди, ты что…
— Длинная история, — тру глаза и смотрю на часы, что показывают ровно шесть часов вечера. Через полчаса я выезжаю за Наташей. — Я буду судиться с Можайским. Сама.
— Офигеть, — Маша трет лоб и обеспокоенно спрашивает. — Ты уверена? Разве вас не разведут через ЗАГС, например?
— Нет. У нас общий ребенок, имущество, да и муж у меня козлина еще тот, — поднимаюсь на ноги. — И я собираюсь ему отомстить, — скрещиваю руки на груди и, испытывая прилив уверенности в своих силах, говорю: — Забрать у него то, что он строил, пока я сидела дома с Наташей и хоронила себя бытом. А именно: половину бизнеса.
— Ого, — она поряжена, но полностью становится на мою сторону после того, как я рассказываю ей про встречу с Дианой. — Вот же гадюка! Дай мне знать, если я могу чем-то помочь, я буду только рада, когда эти двое останутся у разбитого корыта.
Ну, у разбитого корыта Можайский не останется. А вот по его раздутой гордыне это будет самый настоящий удар.
На крыльях предвкушения я мчусь за дочерью. Пусть Богдан почаще ее забирает, чтобы показать, какой он заботливый папочка. А я тем временем буду и дальше готовиться к нашему разводу.
Подъезжаю к дому, который все ощущается родным, паркуюсь и иду к входу.
Стучусь, ведь больше я здесь не живу.
Богдан открывает почти сразу же, словно ждал меня.
Прохожу вовнутрь с одним вопросом:
— Отойди от двери, Богдан.
Он не двигается.
— Ты всё ещё злишься, я понимаю, — снисходительно говорит муж. На его губах появляется самодовольная улыбка. — Но ты не уйдёшь, Алиса.
Сжимаю ремень сумки до побелевших пальцев. Злость охватывает меня так сильно, что хочется вмазать ему по лицу.
Только куда мне против него? Метр девяносто чистых мышц без капельки жира — это вам не шутки.
Туго сглатываю, понимая, что защищаться могу только словами.
— Ты мне уже не муж.
— По документам ещё как муж, — твердо говорит от и после недолгой паузы глаза в глаза добавляет: — И останусь им, Алис.
— Я пришла за Наташей, а не ради разговоров, которые ни к чему не приведут.
— Я же сказал, Наташа у бабушки. Расслабься, — нарочито спокойно отвечает он.
И вообще, Можайский ведет себя так, будто не водил меня за нос, не предавал, не унижал. Будто у него всё под контролем.
Слово плевал он на последствия его поступков. Главное, снова оказаться в роли хозяина положения.
Потому что он, Богдан Можайский, привык держать в кулаке всё и всех.
— Мы всё обсудили, Богдан, — несмотря на бурлящие чувства, стараюсь звучать нейтрально. Иначе мне в этой схватке не победить. — Я не хочу больше быть частью твоей жизни.
— Алиса, — его голос становится чуть мягче, — хочешь быть честной? Тогда начни с себя.
— Что? — с недоумением смотрю на него, ожидая пояснений.
— Ты не хочешь свободы. Ты хочешь наказать меня за то, что я разрушил картинку безупречной семейной жизни, которую ты себе нарисовала.
Он попал в точку. От этого осознания я вздрагиваю.
Он видит мою реакцию, удовлетворенно считывает ее на моем лице и подходит ближе. Останавливается совсем рядом.
Так близко, что до меня долетает его запах, который я раньше так любила вдыхать.
— Ты злишься и уже это всем показала. Но я всё ещё твой муж. Отец твоего ребёнка. И человек, который знает тебя лучше всех.
Он не давит. Он смотрит на меня так, словно абсолютно уверен, что победа за ним.
Что можно всё вернуть без особых усилий. И я рано или поздно ему подчинюсь.
— Это все слова, — отшатываюсь от него. — Ты не можешь держать меня рядом с собой силой.
— Я и не держу, — спокойно говорит он. — Но ты уйдёшь и пожалеешь. Не сразу. Через какое-то время, — нажимает он. — Но обязательно пожалеешь.
— Богдан, — смотрю на него, как будто вижу впервые в жизни. — Я не пожалею. Потому что так как ты, любящие мужья не поступают. Не изменяют. Не унижают. Не манипулируют. А без любви мне все это не нужно, — обвожу руками наш дом, где каждый закуток напоминает о счастливых днях, которые Богдан назвал картинкой, в которую я поверила.
Произнося это, я чувствую, как глаза предательски наполняются слезами. Но я не сдаюсь.
Не получит он такого зрелища.
Не сводя с меня взгляда-рентгена, он делает шаг в сторону, открывая путь к двери.
— Ты не заложница. Но прежде чем хлопнешь дверью, ответь: ты действительно веришь, что где-то там есть другой мужик, который будет тебя содержать, и ни в чём не отказывать? А главное, терпеть твои капризы вроде этого цирка с уходом из дома?
Его вопрос на мгновение лишает меня дара речи.
Ах, капризы он мои терпел. Бедный.
— Я никогда не была с тобой из-за денег, Богдан. Ты это знаешь, — голос подрагивает, но я вкладываю в него все свои силы. — И то, что ты считаешь свою измену моим капризом, только подтверждает, что я всё поняла правильно, и сделала правильный выбор для себя и для Наташи.
Меня трясет от возмущения.
Можайский выставляет меня капризной истеричкой, которую он, видите ли, терпит.
— Ты не можешь решать, что лучше для Наташи, — цепляется он за мои слова. — Я её отец, и моё мнение ты будешь учитывать. Хочешь ты этого или нет.
— Если бы она понимала, что ты сделал, она была бы счастлива, что решения принимаю я, а не ты. А ведь ты предал не только меня, Богдан. Ты предал и нашу дочь. Мы были семьёй! Не картинкой, как ты говоришь, а семьей! И если не ради меня, то хотя бы ради Наташи мог бы удержать свои штаны на месте.
— Ты утрируешь, Алис. Так же, как придумала себе идеальный брак, теперь и это выставляешь, как тебе удобно. Не приплетай сюда дочь. Я её не предавал. Она самое дорогое, что у меня есть.
Можайский заводится, как только его отцовский авторитет подвергается удару.
— Показывать, что тебе не всё равно, нужно делом, а не словами. А ты показал, что мы с Наташей тебе доверять не можем.
Моё сердце стучит быстро и неровно. Ощущение будто бегу марафон на остатках сил.
Можайский отступает.
— Я дам тебе ночь на подумать, Алис, — говорит ровно. — Прекрати этот фарс. Не ради меня, а ради себя и нашей дочери.
— Чего ты добиваешься? Что я забуду всё и прибегу обратно, потому что без твоих денег не выживу? Нет. Этого не будет.
От отвращения к мужу и усталости от этой абсурдной ситуации мне становится плохо. Мутит.
Слова Богдана всё-таки врезаются в мои мысли и от этого еще хуже.
— Алис, если ты думаешь, что мы разведемся просто потому, что ты так решила — то ты сильно ошибаешься, дорогая.
— Это не решение, Богдан. Развод — это спасение. Моё и Наташино.
— Тогда почему ты всё ещё здесь? — тихо вопрошает он. — Я тебя не держу. Дверь открыта. Мне нужно было поговорить с тобой с глазу на глаз, чтобы обрисовать тебе реалистичную перспективу твоего будущего без меня. Теперь, когда мы с тобой друг друга поняли, ты свободна.
Произнося слова, он наклоняется все ближе. Я чувствую, как его дыхание касается щеки.
— Видишь, ты все еще здесь. И я даже знаю почему, Алис. Как бы ты ни бравировала, ты все еще меня не можешь меня отпустить, — уверенно говорит он у моего уха.
Я отскакиваю от Можайского, как от огня.
— Не путай страх с чувствами. Я боюсь тебя, Богдан. Вот и всё.
Он смотрит на меня с недоумением. Вздыхает раздражённо, ладонью трёт лицо.
Можайский вручает мне конверт, но сам до конца его не отпускает.
— Это подарок, — легко отвечает он, как будто мы с ним только что не ругались в пух и прах. — Ты заслуживаешь отдыха, а Наташе и подавно давно пора посмотреть мир, побегать по белому песку.
— Хватит говорить загадками, — смотрю на него прямо.
— Это путевка на Мальдивы. Для всей нашей семьи. На десять дней. Все включено.
— Обалдеть, — произношу я со щедрой долей сарказма, но Богдан его почему-то не замечает.
Вместо этого на его лице появляется удовлетворенное выражение, мол, он молодец, что смог обвести меня вокруг пальца.
— А чего только десять дней? — продолжаю подыгрывать эго Можайского и заглядываю в конверт.
Там наши загранпаспорта и детали тура.
У меня внутри странное чувство похожее на грусть перемешанную со злостью. Я ведь столько раз просила его об отпуске, причем даже не о Мальдивах, а простой семейной поездке. Чтобы я, Наташа и он могли провести время вместе как семья.
На это у него всегда был один ответ: работа.
Как итог, наш семейный досуг ограничивался пикниками в парке и поездками на детскую площадку. И то, Богдан с нами был редко.
Одним из исключений был тот самый раз, когда он поехал с Наташей на площадку, а сам угодил в загребущие руки своей любовницы, которая так вовремя лишилась алиментов на своего ребенка.
Уж кто-кто, а она за такое подношение от Богдана душу бы продала.
Хотя… Откуда мне знать, что он ей не делал настолько дорогих подарков? Ведь можно вместо того, чтобы отправить женщину на острова, осыпать ее бриллиантами.
— Можем полететь на две недели, — муж хватается за мои слова как за соломинку.
— А работа? — поднимаю на него глаза и вижу, как в его взгляде проскакивает тень.
Ведь столько раз наши планы разбивались именно об это: его работу.
— Подождет, — чуть более напряженно отвечает муж.
— Раньше не могла подождать, а теперь легко? — в моих словах сквозит упрек, но я этого не стесняюсь.
В конце концов, почему на закате нашего брака я должна умалчивать о проблемах, которые давно расшатывали фундамент наших отношений.
Правда я думала, что максимум, что с нами случится — это сессии с семейным психологом, где мы разбираем трудоголизм мужа.
Оказалось, что жизнь куда более банальна, если ты жена состоятельного мужчины.
Трудоголизм уступает связям на стороне.
— Теперь да, — парирует он.
— Что заставило тебя изменить свои приоритеты?
— Не переворачивай, Алиса. Ты и Наташа всегда были моим приоритетом номер один, именно поэтому я вкалывал от заката до рассвета.
— Ты не ответил.
Можайский зло поигрывает желваками и некоторое время молчит. Ему ох как не по вкусу, что я устроила допрос. Но еще сильнее он не хочет, чтобы я сорвалась с крючка.
Ведь пока ему кажется, что победа близко и меня можно задобрить отпуском.
Только ему невдомек, что для всего есть свое время.
И везти жену на море нужно тогда, когда она этого хочет, а не когда она находит у тебя на заднем сиденье лепестки роз, и чтобы избежать развода тебе нужно срочно усыпить ее бдительность таким вот подношением.
— Дорогая, — по одному только тону я понимаю, что сейчас мне на уши вывалится целая кастрюля лапши.
— Нечего сказать, да? Ты ожидал, что я завиляю хвостом от пусть дорогой, но все-таки подачки?
По лицу Можайского пробегает тень. Я попала в точку, но он ни за что в этом не признается.
— Ты взрослая женщина, а не отличаешь подачку от подарка? — он усмехается глядя на меня холодными глазами. — А знаешь, что я на самом деле думаю?
— Кроме того, что кроме тебя меня не вынесет ни один другой мужчина? — цитирую его же слова. — Нет, не знаю.
— Пока ты ломаешь комедию и таскаешь за собой Наташу, я хотя бы пытаюсь, — он делает акцент на последнем слове.
— Пытаешься что, Богдан? У меня такое ощущение, что ты опять не договорил.
— Не дать нашей семье развалиться, — отчеканивает он, причем таким тоном, будто это я завела себе любовника.
— Это уже наглость, Можайский, — сую ему в руки конверт, который и так не хотела принимать. — Если не хотел, чтобы наша семья развалилась, не надо было изменять. Тут все просто как дважды два, дорогой, — возвращаю ему его же обращение.
Он нехотя перенимает конверт и не глядя швыряет его себе за спину, в сторону комода.
В ответ я только разочарованно мотаю головой и смело иду к выходу.
Это был пустой разговор, бессмысленный и выматывающий. Так еще и за Наташей к свекрови теперь ехать надо. Как подумаю, так внутри все опускается.
— Стой, — голос Богдана врезается мне в спину и я едва не спотыкаюсь о порог. — Ты хорошо меня знаешь, Алиса. Оправдываться не в моем стиле, но.
В этот момент его голос звучит по-особенному, словно он правда хочет сказать мне что-то стоящее.
Я не оборачиваюсь, но вся превращаюсь в слух.
— Я с ней не спал.