Замок щелкнул с оглушительной окончательностью. Звук, сухой и безжалостный, рикошетом ударил по стенам прихожей, которую я еще вчера считала нашей крепостью. Нашим уютным гнездом.
— Убирайся, — ледяной голос мужчины, которого я все еще называла мужем, резанул по нервам.
Я стояла на пороге, вжимаясь в колючую ткань своего старого пальто. На груди, в детском рюкзаке-кенгуру, засопела Машенька. Моя шестимесячная дочка, мой крошечный, ничего не понимающий мир. Я инстинктивно прижала ладонь к ее спинке, ощущая хрупкое тепло сквозь ткань комбинезончика.
Воздух в квартире был чужим. Густой, пропитанный приторно-сладким ароматом незнакомых духов, которые въелись в обивку мебели, в шторы, в саму мою жизнь. Запах предательства. Он оседал на языке горьким привкусом, заставляя желудок сжиматься в тугой, тошнотворный узел.
Игорь стоял передо мной. Не мой Игорь, с которым мы когда-то мечтали о будущем, а чужой, холодный Игорь Романов в идеально отглаженной рубашке. На его губах застыла едва заметная, торжествующая усмешка. Он смотрел на меня так, будто я была досадной помехой. Пятном на его новом, сияющем паркете.
— Ты не можешь, — прошептала я, но слова потонули в новой волне Машенькиного плача. Дочка проснулась, почувствовав мое напряжение, и ее крик был похож на крик моей собственной души. — Ты не можешь выгнать нас. Это и ее дом…
— Этот дом мой, — отчеканил он, и в его голосе не было ни капли сожаления. — Как и все в нем. А ты… ты была ошибкой, Алиса. Самой большой ошибкой в моей жизни.
Он шагнул к двери, и я инстинктивно отшатнулась назад, на холодную лестничную клетку. В его руке что-то блеснуло. Ключи. Связка наших ключей. Он не протянул их мне. Он просто разжал пальцы.
Они упали на грязный кафельный пол с резким, унизительным звоном. Звук разлетелся по гулкому подъезду, и мне показалось, что это разбились вдребезги остатки моего сердца.
Я смотрела на него, не в силах поверить. Не в силах вздохнуть. А он, даже не взглянув на плачущую дочь, просто захлопнул дверь.
Тяжелая дубовая плита с номером «47» отрезала меня от прошлой жизни. Громкий щелчок замка прозвучал как выстрел.
Мир рухнул.
Я осталась стоять в полумраке лестничной клетки, ощущая ледяной сквозняк на своей коже. В ушах звенела тишина, прерываемая лишь отчаянным плачем моего ребенка. Я прижала к себе крошечное, дрожащее тельце и уткнулась лицом в ее пахнущую молоком макушку. Слезы хлынули из глаз, горячие и беспомощные.
Мы остались одни. На руках — ребенок, в кармане — ни гроша. И впереди — звенящая, леденящая душу неизвестность.