- Почему вы ничего не делаете? – хватаю сестру за рукав белого халата.
- К вам сейчас подойдет доктор, – отводит взгляд, – не волнуйтесь.
Разжимаю пальцы. Весь мир в черном свете снова. Бессильно сжимаю руки на животе. Эмоций никаких не осталось., кроме одной. Хочется закрыть глаза и не проснуться.
- Эй, слышишь.
Вяло поднимаю веки. Любопытное лицо соседки приближается.
- Че, скинула?
Госсподи-и … Ну им всем надо от меня.
Отворачиваюсь к стене. Уже все равно, что будет дальше. Мне больно. Я понимаю почему не спешат врачи.
Все бесполезно! Третий раз, боже мой. Третий!
- Отстань от нее, – сквозь вату доносится чей-то голос. – Видишь, ей плохо.
- Если блатная, везли бы в отдельную палату, огрызается соседка, – а так надо отвечать, когда спрашивают. Ладно, пойду покурю.
Мимо меня, задевая больничную кровать проплывает дама. Чувствую, что смотрит, но мне наплевать. Я просто хочу отсюда сбежать как можно скорее.
- Богомолова где? – в палату вкатывается медсестра с капельницей. Ей видимо показывают на меня. – Руку давайте.
Безмятежно роняю руку на край кровати. Игла разрывает кожу и впивается в вену. Кап-кап-кап …
- Позовете, как закончится.
Отворачиваюсь.
- Ты Женя?
Мягкий голос вырывает из безразличного состояния. Разлепляю веки. Рядом на стул садится девушка. Она участливо смотрит и впервые с момента, как сорвалась беременность накрывает. Сглатываю ком, киваю. Две горячие соленые капли прожигают кожу.
- Ну, – гладит по руке. – Хватит. ЭКО, да?
Киваю.
- Не плачь. Все еще можно исправить?
- Три попытки промах. Не вынашиваю.
Все, что могу выдавить.
- Ч-ч-ч, – успокаивает. – Тут хорошие врачи.
- Мгм.
Я не могу мириться ни с чем. Мне плохо! Я так хочу ребенка, что свет не мил. Ну почему другим все, а мне ничего? Чем провинилась? И врачи … Да, не боги, но можно было что-то сделать? Выскоблили и на койку. Все!
- Муж где?
- В командировке. Приедет сегодня.
- Ладно, все. Не плачь. Меня Галя зовут. Если что зови.
Отрубаюсь. Плаваю в сонном мучительном вареве. Ищу ответ на вопрос и не нахожу. Больше не могу так. Три года – три попытки. Бесчисленные лечения, поездки за границу. Я даже к экстрасенсам ходила, по бабкам ездила. До такой степени дошла.
«Понесешь, когда все круги ада пройдешь. Судьба у тебя такая!»
Чертова бабка. Как прокляла меня тогда. Вот и не верь после этого.
С трудом просыпаюсь. Достаю телефон из-под подушки. От мужа пришли сообщения. Открываю фотографию, глажу его портрет. Мой любимый, жить без него не могу. Сколько раз Рома просил остановиться. Бесполезно. Я шла к цели как одержимая. Нам нужен малыш, какой смысл без детей, скажите?
10ч.00мин. «Жень, держись».
12ч. 02мин. «Все будет нормально».
- Аккуратнее, криворукие! – оглушительный визг раздается из коридора. – Если со мной что случится, тут никто завтра же работать не будет.
- Успокойтесь. Не надо кричать. Тут беременные.
- А я какая? – капризный голос застывает у порога нашей палаты. – Фу-у, что это такое? Где индивидуальная палата?
- Пока здесь побудьте, пожалуйста.
Абстрагируюсь от реальности. Мне не до чьего-то пафоса. Филиал от центров Демидовых отличный. Просто здесь ремонт и ничего страшного не происходит. Это я теперь смирившись с потерей понимаю.
- Я сказала!
Красотка нервно расхаживает по палате, брезгливо морщась. Гладит свой большой живот. С ненормальной завистью рассматриваю. Ну прокляните меня, оторваться от этого выше моих сил. И да – я завидую! Впервые в жизни завидую до черных точек перед глазами. Закусываю губы, чтобы позорно не разреветься от лютой несправедливости судьбы. Таращусь слепо в потолок, смаргивая пелену.
Соседка не успокаивается.
Ведет по подоконнику пальцем, косоротится, тыча в матрац. Потом достает что-то из своего пакета и расстилает, присаживается на самый краешек.
Противная.
- Помойка, – нервно заводит.
- Заткнись, а? – голос Гали строгий и внушающий. – У нас человеку плохо. Не ори, пожалуйста.
- Да срать я хотела, – набирает голос и потом рушит его на сладостно-приторный, – ой, Ромочка, приехал.
Знакомое имя бьет разветвленным кнутом на горячим искрящим нервам. Самое ужасное, что кожей ощущаю присутствие мужа. У меня всегда так. Роман к дому подъезжает, я уже знаю что он рядом. Вот и сейчас также.
- Добрый день.
Суровый голос мужа острым ножом вспарывает болевые точки.
Ошарашенно подползаю к спинке кровати, вжимаюсь острым позвоночником в тощую подушку. Меня кромсает заживо, не понимаю, что делать. Сюр какой-то, правда. Это последствия наркоза. Все слишком тупо и глупо, чтобы стать реальностью.
- Женя, не делай поспешных выводов.
Роман неопровержимо спокойной глыбой возвышается. Глаза горят сатанинским блеском, он несокрушимо стоит. По моему измученному искромсанному телу идут тепло-холодные волны. Я почти обездвижена.
- Что?
Хлопаю глазами. В смысле? Рот растерянно растягивается в дурацкой клоунской улыбке, помимо воли. Он разъезжается. Хватаюсь за щеки, чтобы сдвинуть назад.
- Да она сумасшедшая! – брезгливо кричит прилипшая к мужу девка.
- Заткни рот, Марьяна! – жесткий голос мужа гремит под потолком.
Хватаю одеяло, натягиваю до подбородка. Хочу спрятаться. В голове так шумит и вспыхивает, так больно и неприятно.
- Ты что женат?
Да. Да. Да! Стучит в голове.
Роман женат. Почему он молчит?
Ни слова не говоря, муж выходит из палаты. И тишина гробовая, а потом:
- Сука! Ты видела, – подлетает к койке Марьяна, – вот! – тычет пальцем на живот. – А ты? Что дашь ты? Раз уж так вышло, уйди с дороги.
- Ну-ка, отошла от нее, – между нами влезает цветной халат. Пахнет сигаретами. Я почти отключаюсь. – Марш на свою кровать, кукла.
- Бомжиха, пошла вон!
Курящая соседка хватает за локоть упирающуюся Марьяну. Тащит и сквозь зубы матерится. Насильно усаживает, что-то шипит. Не могу разобрать. Я оглушена.
В палате на минуту становится тихо. Только вопли недовольной женщины … моего мужа возносятся стенаниями и угрозами к потолку.
Меня уносит. Зажимаю челюсти бульдожьей хваткой. Нет-нет-нет. Я не сорвусь. Я не … Я не … госсподии-и-и!
- Марьяна, – входит персонал. – Мы вас перевозим в другую палату. Где ваши вещи?
Пока они возятся, беременная от моего Романа дама капризно распоряжается, я почти отрубаюсь. Или теряю сознание, не понимаю пока. Девочки перешептываются, сочувственно вздыхают.
А мне хоть сдохни. Мой мир разрушен. Мне некуда деться. И как в той песне? По мне плачет только свеча на холодной заре? Мамочки.
- Сестра, – зовет кто-то, – подойдите. Вколите ей что-нибудь. Видите, что с ней.
Кто-то уходит, кто-то приходит, я же медленно умираю. В вену втыкается острое, по телу разливается небытие. Уплываю.
В себя прихожу уже в другой палате. М-м, ясно. Люкс. По ранжиру моего мужа, как он любит. Роскошь и блеск. Роман сидит на диване и строчит в телефоне. Работает, как всегда.
- Пришла в себя?
Отворачиваюсь. Разговаривать больше не хочу. Он встает и садится рядом.
- Жень, – осторожно начинает, – прекрати. Давай мы тебя подлечим, и ты отдохнешь. Хочешь полететь на Майорку?
- А ты здесь со своей новой женщиной останешься?
- Хватит, – морщится.
- Ром, как так вышло?
- Бывает, – разводит руками.
- Подло.
- Подло, – соглашается. – Но уж как вышло. Разве это повод рушить нашу жизнь?
- Повод, Ром.
- Женька, ты в какой реальности живешь? Посмотри вокруг. Как минимум у наших знакомых есть такие вот дети. И что?
- Ром! Я три ЭКО вынесла. Ты понимаешь какие это муки?
- Сочувствую.
- Ни черта ты не сочувствуешь. Пока мучилась, ты спал с ней.
- Пару раз. Вот как на духу признаюсь. Женька, я вообще пьяный тогда был. Отметили сделку, и она оказалась под рукой. Все!
- Ничего такого, да?
- Да.
По глазам вижу, что врет.
Сжимаю ладони в кулаки. Мне бы воевать с ним сейчас, сил нет. Я их в операционной оставила. Прикрывая глаза, говорю.
- В течении короткого времени мы разведемся. Я уеду.
- Куда? Ты же мужняя жена, Жень. Что ты умеешь?
- Научусь, Ром. Выживу.
- Жень, не дури. Ты же моя девочка.
- Нет.
- Забудь про нее. Дам денег на ребенка, и она отвалит.
- Все. Хватит!
Тянусь к кнопке вызова врача. Роман перехватывает руку и прижимает к кровати. Нависает надо мной, отчаянно смотрит в глаза.
- Женька, я тебе жизни не дам, если уйдешь. Я ж тебя люблю, дура!
- Нет! Даже если с голой задницей оставишь, все равно уйду.
Он звереет. Взгляд наливается яростью. Распахиваю рот и собираюсь сильно заорать, но вместо крика слабый писк вылетает.
- Роман Олегович, немедленно прекратите! – влетает Левицкая, точнее теперь уже Демидова. – Нужен полный покой. Марш из палаты и пока не разрешу посещения, запрещаю вам приходить!
- Женя, как вы?
Доктор пальпирует живот. Сосредоточенно хмурится. Нажимает и отпускает. Я тупо залипаю в белый потолок. Мне все равно, даже когда больно.
- Нормально.
Вздыхает. Заставляет меня сесть. Потеряно, слепо таращусь пустым взглядом. Она хорошая, да. Но вот разговаривать не хочется от слова «вовсе». Можно помолчу, а?
Встреча и разговор с Романом добили. Иссушили, изодрали вхлам. Ничего не хочу.
- Жень, у нас есть хороший психолог. От души рекомендую.
- Не надо. Я в норме.
- Вам так кажется.
- Елена Александровна, у меня просьба.
- Слушаю.
- Не пускайте, пожалуйста, моего мужа сюда. Вообще не пускайте.
Демидова напряженно думает. А я жду вердикт. Если позволит ему, то убегу отсюда. Встречи выносить больше не в силах. Не-а. Не потяну. Я в дно просто.
- Хорошо. Но на счет психолога подумайте.
Киваю, съезжаю с темы. Лишь бы не трогали сейчас. Доктор набивает сообщение. Молчим.
- Можно мне погулять?
- Можно.
- Спасибо, – голос как дохлая ворона.
- Женя, – Елена внимательно смотрит, а потом присаживается рядом. – Вы сейчас о себе больше думайте. Остальное потом. Понимаете?
- Понимаю.
- Надеюсь. Не бойтесь, Романа я не пущу.
Ее вытягивает постовая сестра и Демидова стремглав уносится. Гоняет, как сумасшедшая. На разрыв женщина.
Натягиваю одеяло на голову. Дышать становится тяжело, но одеяло не снимаю. Что меня больше вынесло? Измена или беременность? Давай честно, Женька.
Зажмуриваюсь, замираю.
Измена - да. Болью обдирает кожу. Без наркоза. Без забытья. Как представлю, жить не хочется. Я же люблю его гада до умопомрачения. Внезапно за закрытыми веками кадры нашей свадьбы всплывают.
Океан. Бирюзовый. Теплый. Пудровый песок. Я в белом красивом кружевном сарафане бохо с венком в волосах из живых цветов. Ромка в льняном костюме с подвернутыми штанами и лихо расстегнутой рубашке. Босые, счастливые. Арка из цветных лент, регги, шампанское и куча гостей.
- Ромочка, я такая счастливая.
Его серьезный взгляд насквозь. Таю.
- Навсегда моя, Жень. Чтобы не произошло. Поняла?
- Поняла.
- Моя, Женька! Запомни!
А-а-а! Все … Всё-о-о!
Терзаю себя дальше. Так что?
Беременность соперницы острой иглой загоняется под ногти. Больно! Жгуче от своей неполноценности. Почему не могу родить ребеночка? По-че-му????
Все же нормально. Все работает. Совместимость есть. Все хорошо. И ничего за это время. Ни-че-го!!!
Провалявшись до вечера, шатаясь встаю. Гуляю по коридору, на улицу идти не решаюсь. Голова кругом идет. Опираюсь о широкий подоконник, зажимаю себя руками. Стекло холодит лицо. В душе такая же промозглая осень, что стоит сейчас за окном. Здесь тепло. Хорошая больница, но все равно тоскливо и муторно.
Знала бы я, что все с ног на голову перевернется.
- Евгения.
Собираю силы в кулак. Навесив на лицо безразличие, разворачиваюсь.
Мда. Лет двадцать, может двадцать два. На челе печать девственности ума. То есть Роман променял меня на что? На это?
Марьяна, гордо выпятив живот, смеряет меня презрительным взглядом.
- Вы поняли, да?
- Что именно?
- Рома со мной останется.
- И?
- Не позорьтесь, разведитесь сразу.
- Серьезно?
- Женя, давайте серьезно, – разводит руками. – Не думайте, что я глупая. Знаю, о чем мечтает каждый мужчина. О сыне! И я даю эту мечту Ромочке. А что дадите вы? Очередную попытку забеременеть?
В сердце проникает яд. Я борюсь с его мерзкими язвами.
- Марьяна, спасибо за совет, идите к себе. По полу сквозняк гуляет, простудитесь.
Собрав весть стратегический резерв, ступаю мимо, выпрямив спину. В след несется:
- Вы выглядите жалко. А то, что Рома сына хочет, он мне сам сказал.
Арбалет выпускает грязную стрелу, она вбивается между лопаток и вылазит через разверстую грудь. Пошатываюсь, но удерживаюсь.
Закрываю за собой дверь. Падаю в кровать и отворачиваюсь к стене, забыв накрыться.
Можно я сдохну? Пожалуйста!
**
Попробовала написать эту главу с учетом состояния ГГ, рвано и слепо. Без подробного описания. Местами обрывочно. Просто Женьке не то, что тяжело, ей смертельно уязвимо и ядовито. Дай Бог, она справится.
Спасибо за поддержку! Кому нравится, поддержите лайком и комом) Следующая глава от Романа.
Ситуация фаталити. Но делать реально нечего. Накосячил надо исправлять. Женька в пиздецовой яме, а я не хочу, чтобы она там была. Перед тем, как зайти к Стасу нервничаю немного. Загнался жесть.
Пить надо меньше, что еще сказать. Надо же было Марьяне под руку подвернуться. И ведь не постеснялась в номер ко мне прийти.
Долбаный отель. Долбаная встреча. Жопа, блядь, сплошная!
На встрече с партнерами появилась прекрасная возможность заключить контракты с Севером. И мне удалось. Рекомендации, репутация, все дела.
Женя со мной не поехала. Я в принципе никогда не беру ее на деловые встречи. Нечего там делать! В этот раз всем как в зад стрела залетела – прибыть со своими половинами или кем там, кто претендует на роль. Хер там. У меня тогда мозги не в ту сторону работать станут.
Короче все закончилось замечательно. Я влетел в момент первым. А потом заметил заинтересованный взгляд спутницы чела из Минска. За что-то зацепился сам не понял. Виски. Виски. Еще раз виски. Получилось то, что получилось.
Стук в номер. Я пьяный. Марьяна сама пришла и предложила. Я не отказался.
А на утро выставил ее вон.
Выбрасываю окурок. Толкаю дверь. Слепо шагаю по коридору, отыскивая его кабинет.
Демидова знаю давно, встречались-общались.
Он делает знак рукой, призывая подождать пока закончит разговор. Понимаю, сам такой.
Дела есть дела.
- Давай, Ромыч. Слушаю.
- Стас, мне надо.
Он в курсе. Его жена наш специалист на данный момент.
Демидов качает головой, а меня рвет. Да вы что тут все сговорились?
- Лена лечащий врач. Мне жопа сразу, Ром. Забудь. Я с женой ссорится не собираюсь.
- Я к тебе как к мужику пришел. Ты же сам был в пиздецовой ситуации. Че не так-то?
- Ты мою Левицкую знаешь. Она ядерка. Что касается работы, я вообще не лезу.
- Стас, ты же был в моей шкуре.
- Погоди, – с наездом выдыхает, – ты наши шкуры не равняй. Вообще разная ситуация**
Досадно выдыхаю. Разная-то разная, но солидарен он со мной или как?
Ведь знает и понимает, что такое просчеты. У меня должен быть шанс все исправить.
- Не пыли. Имел в виду, что ребенок замешан. Короче, понял. Ты стороной.
Я взрослый человек, но пацанские обвинения сыплются как горох. Меня прёт не по-детски.
Самый трындец, что нет времени тратить на разные всякие объяснения, у меня горят контракты. Надо много успевать, чтобы достойно жить.
- Не обижайся, Ром. Ленка моя сожрет. Против жены не пойду. Тем более ее компетенция сам знаешь. Она первая в городе.
- Наслышан.
- Почему к нам сразу не пришли?
- Не знаю. Женя как-то по другим знакомствам побежала. Не могу сказать.
- А ты что не направил?
Правду сказать? Почему нет, когда в заднице уже. Тем более Стасян всегда держит рот на замке. Ребенок всегда важнее для девушек. Для нашего племени он вторичен. Пусть плохая, но правда же. Вопрос в том, что именно такая истина никому не нужна. Ведь положено в семье иметь детей? Да. И хоть трава не расти.
Такие они странные – женщины.
- Да мне не надо было. Контракты горели. Сам знаешь, как я тогда из жопы вылазил. Если бы инкубаторы не запустил, конкуренты прогнули. Не до того было.
- М-м, понял. По сценарию идем.
- Что?
- Говорю для нас деньги всегда важнее интересов наших женщин.
- Да брось, – отмахиваюсь. – Куда ребенок бы убежал. Годом раньше, годом позже. А возможность влететь в рынок всего одна.
- Мда, – задумчиво качает головой. – Говорю же, одно и тоже у всех. Только жрем потом дерьмо полными ложками.
- Хватит, Стас. Все философия. Как мне Женьку остановить?
- Оставь ее. Дай дышать.
- Ды да. Времени нет уговаривать и ждать.
- Думаешь, купаясь в травме, примет спокойно информацию о твоем ребенке от другой. Типа все нормально, живем как жили.
Уверенность Стаса начинает бесить. Я понимаю, что он прошел уже египетские казни и теперь достойно почивает на лаврах. Мне вот можно без них как-то обойтись?
- Никуда не денется, – отчаянно самоуверенно задвигаю. Сам себе не верю, но пру напролом. Оправдываю себя. – Все ради нее. Неужели непонятно? Она мечтала о своем деле? Вот теперь я готов выделить кусок, чтобы занималась. А там все забудется.
И снова издевательский кивок.
- Ты куда … как ее? – щелкает пальцами. – Марьяну денешь?
- Куда-нибудь. Она меня перед фактом поставила на большом сроке. Думал не мой, прикинь тест показал, что мой. Так что пусть рожает.
- А потом?
- Разрулю. На Марьяну мне насрать, а вот ребенка бросить теперь … А если у Жени не получится? Пусть хоть этот будет.
- Хочешь ко мне приезжай.
Галя протягивает стакан с соком. Мягко отказываюсь. Не хочу я. Ничего не желаю категорически. Мне бы в небо. Взвиться чайкой и кричать что есть сил от больной боли.
- Разгонишь своего-то? – осторожно спрашивает.
Пожимаю неопределенно плечами. Так вышло, что мы сблизились мгновенно. Я больше молчу, Галя за нас двоих говорит. Жалеет меня, чувствую. Она простая и человечная. И беременная. Только там все не сладко тоже.
- Да. Не хочу больше.
- Ну и правильно. Я тоже своего жалела, а потом, – горестно вздыхает, – прихожу из консультации, а он с соседкой. Представляешь? Дети в одной комнате, а он с ней в кладовке расположился.
- И как?
- Выгнала. Кобеля видать ничего не исправит. Но ты на меня не смотри, я знала за кого замуж шла. Вот, – гладит живот, – думала дите удержит. Ха-х! Ни черта! Другое им что-то надо, Женька. А что не пойму. Да когда понимать-то, детей поднимать надо.
- Ясно.
- Ты не куксись. Эта вон, – презрительно машет в сторону, – все ходит орет. Демидова, сцепив зубы, терпит. Хорошая Елена Александровна, Жень. Если надумаешь, к ней иди в следующий раз. Видишь, как они сделали свою больницу. Все есть. Для таких как мы по ОМС, а для тех, у кого деньги отдельные услуги. Но точно знаю отношение ко всем внимательное. Она знаешь какой доктор, не понимаю как раньше ты к ней не пришла. Таких вытаскивала, что ой-ой.
Киваю. По другим я ходила. Вот почему. Молчим некоторое время. Машем веточками у ног, отгоняем назойливых комаров.
- Земнухова!
- Ой, Женька, я побежала.
- Давай, увидимся.
Поднимаюсь, ковыляю по территории. Везде так красиво, на улице конец мая, а у меня в душе стылая вьюга. В сердце корявый грязный лед. Мою душу изваляли в дерьме. Но триггерит больше всего женская неполноценность.
Никогда не смирюсь с тем, что кому-то судьба дает много, а им не надо. А тем, кто просит плачет и умоляет о счастье материнства ни шиша. За что?! Не понимаю.
Нарезаю круги, варюсь в мыслях и вдруг натыкаюсь на Марьяну. Она, торопливо запахивая шикарное кимоно, спешит по вымощенной тропинке. Сердце начинает запекать. С таким радостным лицом мчатся лишь по одному поводу.
Натягиваю капюшон глубже, разворачиваюсь в другую сторону. Не хочу их видеть. До меня доносится властный голос Романа и писк той самой Марьяны. Он придавливает интонацией, что отвечает она мне плевать.
Затыкаю уши, убегаю. Как малолетка прячусь за зданием. Лезу через стопки кирпичей, цепляюсь за гвозди. Все равно, только бы не видеть и не слышать. Чуть не падаю, но едва вылезаю, на пути вырастает Роман.
- С ума сошла после операции бегать по стройке?
Отлетаю от него, как от прокаженного. Вытираю лоб, я вспотела пока лезла. Роман в крайней степени раздражения. Со злости тянет ворот рубашки, галстук разъезжается. На мощной шее натягивается бронзовая кожа.
- Уходи, – опускаю голову.
Итальянские туфли двигаются прямо и бескомпромиссно. Мелко отшагиваю назад и с ног едва не валюсь. Тут же получаю смертельную инъекцию из прикосновения. Ты-дыщ! Трескается кожа, в кровь поступает убийственный яд прошлой жизни.
И его голос.
- Жень, хватит. Что как маленькая?
Роман говорит, как прежде. Низко, урчаще. Ласково.
Будто ничего этого нет. Как же так вышло-то, м? Неужели он настолько двуличен или все же омерзительно холоден? Не понимаю.
Вдруг меня будто анестезия отпускает. Со всей ясностью понимаю, что жизнь наша меняется здесь и сейчас. Как прежде не будет никогда. Все разрушено, как здание после взрыва. Один пепел витает.
- Пошел вон отсюда.
- Прекрати!
- Иди к своей Марьяне. Со мной тебе делать больше нечего.
Отталкиваю двумя руками. С размаху.
Роман отходит и со злостью выплевывает ругательства. Он всегда так делает, если обстоятельства складываются против его воли.
- Мне она не нужна. Ты моя жена.
- Я скоро тебя от бремени освобожу. Будет у тебя новая семья.
- Ты меня доведешь! Сколько раз говорить? Она мне не нужна!
- Дурак, – выкрикиваю. – Что ты будешь делать, когда ребенок родится? Ему нужен отец. А то, что мать идиотка никто не виноват. Ты же выбирал кандидатку.
Рома тяжело дышит. Он сует руки в карманы, расставляет ноги и молчит. Нахожу ресурс, поднимаю взгляд. Пустая безжизненная пустыня. Но как только цепляет мой, оживает. Я вижу в нем того Рому, с которым была счастлива. Того, что горы сворачивал, ради нашей жизни. Того, что стер с лица земли наше будущее.
- Буду отсылать деньги. Все. Еще вопросы.
- Бездушная тварь ты, Ром. Готов отказаться от своего ребенка?
Молчит. Тяжело смотрит и так выразительно молчит, что понимаю – да. Он готов.
- Не подходи больше ко мне. Хотя знаешь, сделай доброе дело. Бога ради, прошвырнись по связям, пусть нас разведут как можно быстрее. Домой я не вернусь.
- Думаешь, все испортишь мне? Слышишь? Чего отворачиваешься?
Нет, эта идиотка достала уже. Откладываю вилку, недоеденное пюре. Складываю руки на груди и предельно внимательно готовлюсь слушать. Разъяренная дева тучей застыла в дверях.
Затягиваю потуже халат на впалом животе. Еще немного и поясом в позвоночник врежусь. Высохла, как вобла с такими нервами. Марьяна, заметив мой жест злорадно усмехается. Дура. Нашла чем козырять.
Не желаю никому бумерангов, но совесть надо иметь. Что в ней, а? В смысле чего нет во мне. Наверное, каждая женщина, попавшая в мою ситуацию, задает себе такой же вопрос. Только ответа нет.
Скрепив сердце на двойные замки, говорю.
- Чего стоишь? Проходи.
Показываю на кресло. Я спокойна. Ага, так. Никогда ни за что не покажу свою боль. Пошли вы все. Лучше кровью истеку изнутри.
Она моргает. Не сходится в голове, да? Не знает, что воспитанные люди приглашают оппонентов за круглый стол. Стола традиционного у нас правда нет, но журнальный вполне подойдет.
Марьяна, встряхнувшись, грациозно опускается в кресло. Переигрывает.
- Излагай.
- Что значит излагай? – морщит нос. – Я пришла сказать тебе, что из-за тебя Рома не хочет со мной разговаривать.
Не скажу, что новость страсть как радует. Мне все равно каким образом они общаются. Противно об этом думать.
- А раньше разговаривал?
- Тебя не касается, что было раньше. Вот, – тычет в живот, – главное! Поняла.
Гордая до неимоверности. Неужели это единственный козырь. Зачем так часто его демонстрировать не понимаю.
Незаметно выправляю дыхание. Беременная, да и что? Как там сказала Елена, надо думать о себе. О себе … Не вых-ходит ни черта-а-а … М-м-х … Помогите мне …
Втыкаю ногти в кожу. Реанимируюсь. Смаргиваю оглушающую ослабляющую слабость. Он трогал ее! Трогал! Её!
Чтобы Марьяна не увидела трясущиеся руки, плету косу. На все манипуляции уходит мало времени, оно просто внутри меня разительно замедляется. Надо выбираться из больного болота. Закрепляю на волосах резинку и закидываю ногу на ногу.
Давай, Женька, ты сможешь.
Сцепляю зубы изо всех сил. До боли челюсти смыкаю. Перевожу внимание организма от выработки слезных потоков к другому. Дайте ж найти это другое, где оно потерялось. И тем не менее, как загнанная лошадь вскидываю измученную голову.
Да пошла ты, сука. Пусть я сейчас Беатрикс Киддо, избитая и почти убитая, но и ты ни хрена ни Гого Юбари.
Изо всех доступных сил спокойно и почти доброжелательно улыбаюсь.
- И?
- Не прикидывайся идиоткой. Понимаешь, о чем я.
Понимаю. Бесит, что не бросаюсь сражаться и одновременно не признаю поражения. Отказаться от игры не могу. Мне тоже больно!
- Нет.
- Не мешай нам. Ребенку нужен отец.
- Предлагаешь самоустраниться? Как? Физически?
Уже откровенно смеюсь. Да у нее вместо мозгов гель! Мне так легче думать. Но это не так. Марьяна играет роль. Я эту даму насквозь вижу. Слишком зло сверкают ее глаза.
- Просто разведись.
- Слушай, а можно вопрос.
- Ну?
- Как у вас вообще получилось? Обычно Роман на таких как ты не западает.
- На каких?
- Ну вот, – обвожу овал в эпицентре которого сидит Марьяна. – Таких …
Все же не обижать не могу. Да, она беременная. Это как-то надо уважать, но не могу и не хочу. Когда она разрушала мою жизнь не думала о том, что со мной будет. Видела же обручальное кольцо? Видела. Мы никогда не снимаем ободки. Никогда.
Вот и сейчас неосознанно кручу пальцем колечко.
Колечко …
Зачем оно теперь мне?
- Это любовь, ясно! С первого взгляда. Такое бывает.
- Да все ясно. Уходи, пожалуйста.
Сниму, когда она уйдет. Клятвы нарушены. Ободочный утиль активирован. Так быстро меняется жизнь и приоритеты. Ха-х!
Марьяна встает и нервно измеряет шагами палату. Мельтешит перед глазами раздражающим пятном. Мой запал пропадает. Снова наваливается безразличие. Хочу остаться одна.
- Так мы договорились? Я так понимаю, – показывает взглядом на живот, – тебе без вариантов, да?
Какая она все же дура …
- Уйди, – зверею по-тихому. – И Самойлова забирай. Я в нем не нуждаюсь больше.
Самойлов … А я Богомолова. Легче будет при разводе. Фамилию мужа я не брала, оставила свою. Вот. Пригодилось.
Как только за ней закрывается дверь, меня выгибает дугой. Душу в себе стон, со скрежетом зубов вбиваюсь затылком в подушку.
Пальцы сами слепо чертят пароль, я набираю номер Беселии.
- Алло, Жень. Ты куда пропала?
В очередной раз не выдерживаю неопределенности. Моя жизнь должна быть четкой и понятной. Только ни хрена не такой. Сейчас преобладают сраные рефлексии, а именно - разрулить и жить спокойно.
Ну чего Женя взбеленилась. Я же не собираюсь уходить от нее, рушить семью не в моих планах.
Залетела эта дура и что? Она контейнер. Все. Пусть звучу, как последняя мразь, но она лишь тело для вынашивания и вызревания плода. Ничего у меня не колышется. Марьяна проходной материал. Ничего незначащий эпизод с некогда красивым телом.
Тупо перебираю факты в голове. Многие мужики имеют на стороне детей. Дальше? Живут же с ними жены прекрасно. Взамен много чего получают. Разве может значить проходной секс с последствиями большой смысл.
Стыдно, конечно, не отрицаю. Так облажаться нужно постараться. От досады кроет по-черному. Ведь качественная резина всегда с собой, надо же было гандону порваться. Одни наебаторы кругом.
Но в целом?
Ок, я лажанул. И?
В диком раздражении сметаю со стола мелочи. На реактиве собираю назад. Жена не любит беспорядок. Торопливо заталкиваю в витую плетеную корзинку атрибутику.
Как не вовремя появилась Марьяна. Сука! Перекидной лист календаря. Еще и с довеском.
Плод мой! Не отпереться. Тест не обманешь, тем более что сделал в надежном месте. Совпадение 99.9 и сколько там еще этих сраных девяток. В груди запекает от безысходности.
Сдираю несвежую рубаху, кидаю на тумбу. Горло сушит пиздецки.
Бутылка минералки сильно помогает прояснить мысли. Не виски, не коньяк. Обычная минералка. Дожил.
Женька - моя. Отпускать не собираюсь. Побесится и перестанет.
Я ее знаю, и люблю. Реально люблю. Не хочу терять даже при возникших ублюдских условиях. Устало прохрустываю шею. Очень тяжелый день. Просто наизнос, как машина работаю, нельзя остановиться ни на секунду. Простой смерти подобен будет.
Женька поймет. Поймет же?
Да нахуй мне ребенок нужен от Марьяны. Я и от жены не очень хотел. Не до него.
Шел на поводу, лишь бы работать не мешала. Хочешь ЭКО – на! Только всерьез не думал. Жалко было, когда обрывалось все, толком не начавшись. Больше Женю, конечно. О ребенке не жалел, а вот Женьку очень.
А эта … Сам не понимаю зачем оставил. Зачем помощь оказываю. Надо было настоять на аборте, только она на последних сроках заявилась, там уже просто так не избавишься. Сплела, что в больнице лежала, вся херня. Плохо ей там было. Короче целая история.
Не испугалась даже, когда сказал, что если тест не подтвердится, то ей полный пиздец придет. Ни на что не посмотрел бы. Но он подтвердился! Я разрешил. Толком сам не понимаю – нахуя? Можно все равно лесом послать, но нет. Скотом, наверное, в своих же глазах не хочу окончательно становиться. Вот и все. Да. Так! Именно так.
И есть еще момент. А вдруг у Жени не выйдет. Брать из дома малютки? Это исключено, там одни уроды. А она бы настаивала, я знаю. Короче, вот еще одна причина.
Со злости вскакиваю. Да что оправдания? Перед кем я юлю? Сам перед собой?
Не нужен мне спиногрыз, ясно? Неужели так трудно понять, что не в детях счастье.
Блядь. Ходите свои ресницы клейте и морды шлифуйте, зачем фигуру портить и вообще? Не понимаю.
Мне так тоскливо становится, что хоть волком вой. Тускло без жены, пусто. Каждая деталь о ней кричит. Я по ней отчаянно скучаю.
Падаю в спальне на свою половину. В башке туман клубится. Он стылый и почти осенний. Прикрываю веки и в душе начинает разгораться пожар. Огонь еле-еле раздувается, начинает спазмировать сильнее.
Представляю Женькины глаза. Потухнет она. Не простит. Самое поганое, что так и будет, как не бодрись и не сопротивляйся. И что тогда? Придется отпускать, да?
Иду по схеме просранной ценности брака. Прав Стас, так и есть. Мальчуковые дела важнее девичьих. Так было, есть и будет.
Вяло поднимаюсь, вытягиваю свитер. С полки выпадает лонгслив жены. Как он тут оказался? Тонкий аромат духов проникает и заполняет. И что-то такая тоска наваливается с новой силой.
Поговорю еще раз. Такой характер, мне надо расставить все ебучие точки над «Ё». Надо понимать, что дальше. Понимать, как жить и вообще, как двигаться. Жена особо никогда не выносила мне мозг, не бесила, не раздражала. Хочу вернуться к привычному образу жизни, потому что этот ни хера не устраивает. Только без этих ебучих ЭКО, пожалуйста.
Уговорю перелистнуть досадный эпизод, иначе чердак отлетит. Короче, нам надо успокоиться.
Еду, продумываю разговор. Понимаю, что видеть меня сейчас последнее удовольствие, но я-то тоже в подвешенном состоянии. Надо решать. Сидеть дерганным на встречах с партнерами в рот мотал.
Да что такого случилось-то! В очередной раз подрывает. Виноват - отвечу. Только, блядь, надо быстрее разгрести досадную ситуацию и прекратить париться.
- Ромочка, подожди!
Голос Марьяны пронзительный и вместе с тем просящий. Скрежещу зубами, резко останавливаясь на больничной дорожке. С неудовольствием наблюдаю, как торопится на встречу. Вот реально не понимаю, бабам нравится что ли в постоянной штукатурке ходить. Как на подиум собралась. Даже губищи ярко-красные. Меня этот цвет чрезвычайно бесит. Блядский.
- Тамаз, кажется, нас догоняют.
Тревожно оборачиваясь. Точно. Это машина мужа. Разворачиваюсь сильнее, залезаю на сиденье с ногами и прилипаю. Внутри сплошные взрывы от надвигающегося ужаса. Зажимаю ладонями виски.
Если он нас догонит, а он догонит! Это будет полная жопа.
- И что? – спокойно отражает. – Не ссы.
Цокаю. Вот всегда он такой. Наглый и безмятежный. За то и не любит его Роман. Но и Тамаз тоже не пышет радушием по отношению к моему пока еще мужу.
- Нам все тогда, – развожу руками. – Знаешь же, как к тебе относится.
- Пусть переживает, – переключает скорость, – ему полезно. Возьми вон лучше пакет. Там бутер. Ешь давай. Жендос, ты на кикимору похожа. Надо жрать, понимаешь?
Не обижаюсь, потому что слова не задевают. А что кукситься, если мы с пеленок друг друга знаем. У нас общение без границ. Вот и говорите, что дружбы между мужчиной и женщиной не существует. Умойтесь. Еще как существует.
- Не хочется.
- Жень!
Отодвигаю дальше.
Какой бутер. Меня запекло изнутри, колбасит так, что по сиденью размазывает. Жесть. Выглядываю снова. Роман, видя, что Тамаз нормально рулит, тоже не гонит. Едет впритык, не позволяя ни одной машине вклиниться между нами. И что он так с нами до конечной точки, да?
Конечно, да! С него станется. Самойлов упрямый, как бык. Злой и жестокий. Если упрется, то бесполезно, будет лбом стену колотить, пока не прошибет.
Стекла в машине Беселии не затонированы. Окаменев, смотрю в лобовое Самойлова. Он ведет машину на автомате, взгляда с меня не сводит. Так и едем, я на коленях стою, а он как приклеенный рулит. На перекрестке не разрывая сцепку проваливаемся в пространство между миров.
Все размывается, становится таким незначительным и плоским. Снова падаю в липкий туман, распадаюсь там от жалости к себе, почти умираю. Едва-едва выбираюсь, чтобы успеть запереть сердце на последний замок и в том спасение.
Рома ложится руками и грудью на руль. Вижу одни глаза. Он стоит почти вплотную. Еще немного и авария. Что там машины, всего лишь жестянка.
Между нами катастрофа произошла, целое бедствие.
Он смотрит …
А меня эмоции в труху мелят.
Там опять мой Ромка. Глубоко в зрачках такое отражается … Невольно хватаюсь за горло, что начинает непроизвольно дергаться. Не могу разорвать контакт. Мы как заколдованные магниты. Тянемся, несмотря на жесточайший определенный нами же запрет.
Как вытерпеть, м? Как сохраниться, чтобы от безысходности не разорвало? Это так больно, когда в миг разрывается сотканная жизнь. Когда лишь вчера касалась любимого человека, нежилась под крепкими руками, стонала и шептала иступлено слова о любви.
Когда тебя неистово целовали в ответ и потом в одно мгновенье получить удар в солнечное сплетение, одновременно с этим еще и по затылку отгрести.
Как не сдохнуть в страшной боли, я спрашиваю?
Смотрит.
Да, Боже! Почему так все, м? Как же это невыносимо мучительно. Будто из разорванной груди вновь и вновь вырывают куски.
Смотрит.
- Ром, ты так много работаешь, – веду пальчиком по губам. – Может отдохнешь? Год без отпуска и почти без выходных.
Рома поворачивается ко мне. Старый раздолбанный диван ужасно скрипит, впиваясь расшатанными блоками в бока. Подложенные одеяла съезжают. Но нам хорошо.
- Не, Жень. Еще немного. Я обещал тебе достойную жизнь? Я дам.
- Мне ты нужен, – прижимаюсь крепче.
- Я у тебя есть, – подминает под себя, наваливается, игриво кусает губы. А-а-а, обожаю! – Всегда есть, Женька. Знаешь, как люблю?
- А я тебя, Ром.
- Я крепче, – стаскивает с меня короткую пижамку, – сейчас покажу.
Кажется, мы сейчас одно и тоже вспоминаем. Не понимаю, откуда знаю, но я уверена. Прикрываю от бессилия веки.
Все. Не могу больше. Просто не могу. Зачем Рома с ней? Зачем? Еще и ребенок этот. Ребенок … Ребенок!
Ненавижу … Ненавижу …
Роман поднимает руку, показывает на телефон. Хочет, чтобы взяла трубку. Нет, я не готова. Не могу и не хочу с ним разговаривать. Мне даже головой тяжело качать, еле-еле справляюсь.
Он напрягается и читаю по губам: возьми, хуже будет!
- Тамаз, можешь быстрее?
Падаю на кожаную подушку, прячу голову в песок, как страус. Не вывожу я. Закусываю губы, чтобы элементарно не завыть. Получается. Взамен нехитрому желанию, тело начинает нещадно трясти, аж подкидывает. Сколько можно держать себя в руках.
- Так, хорош, – паркуется к обочине Бес, – ты так поедешь башкой. Давай поговоришь с ним. Обещаю, я тебя не отдам. Уедешь со мной. Но так нельзя заходиться в немой истерике, Жендос.
- Что я ему скажу? – ранено вскрикиваю, даю себе волю.
- Что хочешь, то и скажи. А чего ты хочешь-то?
- Зря ты, – хриплю. – Сказал же не отпущу.
Сцепленные на предплечьях пальцы неестественно белеют. Ничем себя не выдают, только сухие губы плотнее сжимает. Хоть бы заплакала что ли … Как неживая.
Мои слова канаты. Плетут свою толстую неразрываемую нить. Я это лассо на шею жены набрасываю. Маниакально звенит в ушах гребаный зов ее крови, ее тела, ее самой.
Накаляю себя до ебучего предела.
Не пущу.
Женька такая маленькая, хрупкая. Почти прозрачная. Подкосило ее шиздец как. Самый треш, что причина всему – я. И от этого хочется тоже сдохнуть.
С капота не поднимаюсь, одно неверное движение напрочь сломает тонкий лед, соображаю какой выдержки стоило из машины ебаного Беса выйти. Мельком цепляю тачку. Сидит душевный друг, как ни в чем не бывало. На меня, конечно, не смотрит, а вот с Женьки глаз не сводит. Коршун черноглазый.
Трется с ней рядом постоянно, хуле ему надо?
Больше всего желаю вытащить его из тачки и прямо сейчас отполировать смуглую рожу. От души так, с чувством. Опять к нему побежала! Зачем? У нее есть я. Разрулили бы, разве нет? Найду, чем грех замолить, приняла бы только.
- Я спрашивать не буду.
Отбрасываю окурок. Молча лезу за второй сигаретой и едва подкурив, вздрагиваю.
Женя тянется, вытаскивает табак из пальцев, старательно не дотрагиваясь до кожи. Боится любого контакта. Как от прокаженного шарахается. Гашу, всячески давлю порыв схватит, прижать к себе. Отдаю сигу молча.
Она отступает и затягивается. Жадно и глубоко.
- Ты же бросила.
- Теперь начала. Все равно бессмысленно.
Горько улыбается. Понимаю, о чем говорит. Сразу начинает бомбить. Она такая надломленная и жалкая, пиздец просто.
- Едем домой?
Спрашиваю быстрее, чем надо. Но у меня реально времени нет. Его, блядь, нет!
При расхламляющем душу хаосе, лицо начинает пульсировать. Сердце долбит навылет. Мозгами понимаю, что пошлет сейчас на хер, а я не хочу так.
Стиснув зубы, жду, когда рыкнет. Может станет легче. Ведь должно же когда-нибудь прорвать.
- Нет, - касается пальцев, теребит несчастную сигарету, обсыпая горящим пеплом рукава свитера. – Нам больше не по пути.
В башке ни одной нормальной мысли, кроме экспансивных действий. На плечо, рот заклеить и в берлогу, а там разберемся. Но это Богомолова, она не все. Она, вашу мать, реально не все.
Загнано выдыхаю. Все тело кромсает на куски, размалывает. Я бы и ее боль забрал, но не отдаст. Будет тащить сама, пока не развалится. Зажимает трясущимися губами сигарету, затягивается. Дым маленькими сизыми порциями через нос и рот выходит. Женька пропадает в нем, как в болотном тумане.
- Давай спокойно, – руки в карманах в кулаки и задом сильнее в капот вдавливаюсь. Не сорваться бы. – Я понимаю, Жень. Все, что произошло …
- … за гранью.
Шипит раненой кошкой. И она права. За гранью.
Любая другая схавает левак, но не моя.
Молчу, потому что никакой картой не прикроешь охуенную комбинацию просранной жизни. Она есть. Лежит нагло улыбается уродливым джокером с моей рожей.
Впервые затыкаюсь, судорожно ищу оправдания, которого нет. Утыкаюсь в одну точку. Сердце засбоившим мотором расходится.
Как же все надоело, как я устал. Не спал нормально не знаю сколько, вымотался и выдрочился.
Давай просто забудем, я заебался, Женька! Нет же ничего проще, чем спустить произошедшее в унитаз, нажать слив и идти дальше.
Пожалуйста, давай остановимся и выдохнем.
Молчу, конечно. Она же устала еще больше, понимаю.
- Да, – безэмоционально выдыхаю. – И что теперь, разбегаемся?
- Развод.
- Мы поженились для того, чтобы развестись?
- Наверное, для того чтобы ты заделал на стороне ребенка, – с перекошенным лицом выплевывает слова, будто пощечины щедро раздает.
Да, блядь. Прилетает заслужено, что уклоняться-то. Слова жены, как дроны, несущие разрывные снаряды. Ебашит оружием прицельно-кассетно. Отличие теперь в том, что медпакет никто не даст. Я истекаю повинной кровью. Терплю. Потому что Женя истекла раньше меня.
Закорачивает тоже. Просыпается внутренний баран, выплескивает желтую кипучую пену, сжигающую остатки разума. Понимаю – нельзя говорить, но в данную минуту не только баран подначивает, еще и осел морду показывает.
Заткнуть бы рот, зашить. Ни хера. На табло словно полчища демонов вылезают.
- Мне что теперь всю жизнь платить? Так вышло. Пойти застрелиться?
- Нет. Просто давай разведемся и все. Быстро и тихо.
- Я не хочу.
- Я хочу. Не переживай, претендовать ни на что не стану. Забирай все.
Последние слова жесткой оплеухой прилетают. Неужели окончательным уродом опустившимся выгляжу, если думает, что скрупулезно делить стану бытовую хуету и деньги.
- Я выпрыгну, – ору, мотаясь на заднем сиденье, как тряпка.
Машина несется вперед с огромной скоростью. Позади громкие звуки сигнала, визг тормозов и мат.
- Пристегнись! – рявкает Самойлов. – Живо!
Нахожу более-менее удобную точку опоры, хватаюсь за ручку. Он злой, как тысяча выпущенных на свободу дьяволов, но и я не ангел. Впадаю в беспамятство, в злой нервный припадок качусь с бешеным ритмом и маниакальной увлеченностью. Противостоять состоянию не могу, все в некогда послушном теле против меня работает. Будто обратный процесс запустился.
- Я тебя ненавижу-у-у!
Пытаюсь отлепиться взмокшей спиной от мягкой поверхности. Мажу по крепкому плечу продажного Иуды, и снова от резкого торможения влипаю назад.
Слез нет. Закупорка потоков работает как никогда надежно, трясет от другого. Все органы, не дождавшись спасительных слез устраивают такую дикую вакханалистическую пляску, что на месте подкидывает.
Программа отходняка активируется, запускается с невиданной мощью. В страхе сжимаюсь. Вот чего боялась. После критической мобилизации всех процессов в один разрушительный триггерный миг наступает ЭТО.
Зажимаю рот рукой, сминаю губы. Глаза закрыть не могу, веки дергает. Сжимаюсь почти до отключки, а потом до меня доходит. Это я кричу.
- Что ты наделал? – захлебываюсь. – Что-о-о? Я тебя … Я тебя любила, – расхожусь громогласно. Ору так, что у самой уши режет. – Ты знал, как мне важно … Чтобы это наш … Наш … Не твой и её … Наш! Реб-бено-ок … Йя-я-я … Никогда не прощу тебя!
Откидываюсь назад. Теряю зрение и почти не ориентируюсь. Меня захлестывает.
Тяжело дышу, почти совсем задыхаюсь, потому что ни хрена не работает. Легкие свистят и бурлят. В голове красным вспыхивает. Сворачиваюсь в три погибели, все, что могу – издавать тихие скулящие звуки.
Какая-то сила отшвыривает назад. Запрокидываю голову, рот сам по себе открывается.
- А-а-а-а!
С безумным криком выходит какая-то застоявшаяся дрянь из тела. Не в прямом смысле, фигурально. С последней особенно озверелой нотой, обмякаю.
- Женя! Женя-я-я!
Не понимаю как, но машина уже не едет, а Роман сидит рядом. Оторопело, по шальному таращусь. Трогаю лицо – мокрое, губы – там кровь. Несильная, но неприятно саднит. Размазываю по пальцам.
- Ты прокусила губу.
Все еще не могу прийти в себя. Отодвигаюсь дальше от мужа, с дверью почти сливаюсь. В позвоночник неприятно впивается пластик и это окончательно отрезвляет. Что это было? На припадок не похоже.
- Кровь …
Шепчу себе.
Заторможенно достаю из заднего кармана маленькое зеркало, из отражения смотрит девочка из японского звонка. Господи … Собираю волосы в хвост. Нервный срыв, да? Лихорадочно соображаю. Скорее всего так и есть. Тело дало обратную реакцию на блокировку при полученном стрессе.
Хочу уйти. Сидеть в одной машине с ним невыносимо. Нет, не потому что хочу обидеть в ответ, дело в другом. Меня медленно убивает факт «дележа» с другой женщиной. Не могу представить, как он её … Это разрушает окончательно.
- Давай поговорим.
- О чем?
Выкручиваю шею на максимум.
Машина Тамаза стоит неподалеку. Он выворачивается сбоку, торопится к нам. Морда злая, решительная. Отсюда вижу, как губы шевелятся. Ругается как сапожник, а это редкость. Но я слышу грузинские ругательства, благодаря Бесу я их с детства знаю.
- Да блядь! – рыкает Самойлов.
Выходит из машины, ставит на блокировку и торопится на встречу. Звать сейчас Беса и орать не стоит. Тут такое начнется. Переключаюсь с себя на них, мне снова тревожно. Тамаз стоит ко мне спиной, лопатки бугром выгибаются. А Роман … Багрового цвета. Выговаривает Бесу что-то жестко и напористо.
Еще секунда и сцепятся.
Бес сдает первым. Отталкивает Самойлова, круто развернувшись, шагает ко мне.
- Открой тачку, – орет.
- Отошел оттуда, – давящий голос Самойлова через металл просачивается. – Она со мной.
- С тобой? – издевательски тянет Бес, я зажимаю уши, но все равно слышу. – А что же тогда ее так колбасит? Твоя, блядь, прекрасная семейная жизнь?
- Не лезь!
- Да иди ты …
Дергает ручку, рычит, как зверь. Опасаюсь, что вот сейчас точно кто-то круто сорвется. Стучу Таму в стекло.
- Я позвоню. Тамаз, слышишь? Остановись.
Делаю это потому, что искренне верю - сейчас реально смогу убедить Романа в том, что нам надо развестись. Другого шанса не будет.
Поддавшись эмоциям, вызвала друга, зная, как примчится по первому зову и поможет. Но никуда не деться от брака.
Мне нужно будет снова вернуться в пекло, взять хоть какие-то вещи. Обозначить, что между нами больше ничего быть не может и все такое.
Пока быстро перебираю ход мыслей в голове, неотрывно смотрю на Беса. Даже не моргаю. Внимательный взгляд считывает посыл. Там понимает меня, как никто. Насквозь видит.
Я своей квартире как в чужой. Рву вещи с полок, роняю все на пол. Плевать на все хотела, теперь это не моя история. Пусть прибирается сам, пусть Марьяну сюда свою приводит. К черту! Она с радостью наведет порядок. А что? Площадь прям мечта. Такие как она своего не упустят.
Они к чужим мужьям без зазрения совести подкатывают, в постель ложатся, рожают. Так что нормально.
В один момент милая сердцу квартира стала опостылевшей и далекой. Все незнакомое и противное. Даже долбанные вязаные корзиночки, какие с любовью выбирала для всякой мелочи ненавижу. Я все хочу растрепать и разнести.
Внутри нестихающий ураган. Ветер лишь обороты накручивает с новой силой.
- Дай сюда! – рвет сумку Роман. – Сядь уже.
Сцепив зубы, молчу. Если уж привез, пусть заткнется и ни слова. Договор: беру необходимые вещи и деньги, потом сваливаю. Плевать куда, хоть на вокзал. Не его больше дело. Пусть не касается моей жизни. Прочь!
- Долго с ума сходить будешь?
Вышвыриваю вешалки, они с грохотом на пол отскакивают. Путаюсь в дурацких платьях. С дурной головы рву одно из них. Кажется, что нечаянно, но на самом деле целенаправленно. Подарок Ромы … Слишком их много в последние дни.
- Ебанутая! – орет с силой и хлопает оглушительно дверью.
Обессиленно оседаю на кровать, лишь на миг зажимаю руками виски. В тот же миг слышу грохот. По кухне летают чашки, что-то падает. Придурок. Разнесет всю квартиру сейчас.
Вскакиваю, продолжаю всовывать в чемодан необходимое. Сжимаю челюсти, плакать не хочу. Сминаю сердце в кулак, не даю себе раскиселиться. Нельзя.
И снова оглушительные раскаты и быстрые шаги. Поворачиваюсь спиной к несущемуся тайфуну. В глаза смотреть не хочу.
- Хватит, – грохочет камнепадом. – Ну прости же меня, Жень. Оступился, что теперь делать мне? Скажи!
Горблюсь под давлением. Руки отступника сжимают плечи. Тепло ладоней просачивается в тело ядом, особенно где соприкосновение происходит. Бьёт прицельно. Подлючий яд бежит по крови со сногсшибающей скоростью. Ах, не надо-о!
- Ничего!
Выворачиваюсь и отбегаю.
Нахожу в себе запас крепости взглянуть в глаза Роману. В темные-темные предательские очи.
Зрачки слились с радужкой, я будто демону внутрь заглядываю. Вжимаюсь в шкаф, трясу головой. Нет-нет-нет. Забыть немедленно, что люблю его больше жизни. Забыть сию секунду и больше никогда не вспоминать.
Осторожно вдыхаю отравленный Самойловым воздух. Рома в каждой молекуле, насквозь им пропитана. Как вытравить, м? Как? Когда в легких лишь он и больше никого никогда в помине не было.
- Рома, – тихо говорю, - в последний раз объясняю. Я от тебя ухожу. Понял? У тебя будет ребенок. А у нас с тобой уже больше ничего никогда не будет.
- Куда ты пойдешь? – орет, не слыша главного. – Куда? Скажи мне.
- Тебя не касается.
- Может к Беселии своему побежишь? – звереет на глазах. – Ну? Говори? Что же ты от него отлепиться все время не могла? Может трахалась время от времени?
В два счета отскакиваю от стену и залепляю ему звонкую пощечину.
Самойлов замолкает. Наклонив голову, тяжело гоняет воздух. Все трещит, звенит. С меня шкура сползает кусками, так печет все от злости.
- Как ты смеешь? Ты же знаешь, что никогда и ничего у нас не было. По себе судишь?
Рома садится на стул и зажимает голову руками. Вытаскивает из кармана пачку, закуривает прямо в комнате. Почти не моргает, уставился в одну точку. Дым витыми кольцами уходит в потолок, едкий запах наполняет комнату, выжигая из нее запредельную агрессивно-больную наполненность.
Морщась, дергаю оконную раму.
Нет, мы не слышим друг друга. Так не пойдет.
Беру последние вещи со штанги, неловко задеваю костюм мужа, тяну. Пиджак выворачивается и из внутреннего кармана падает упаковка презервативов. Целая.
Она катится подпрыгивая, останавливается прямо у ног Самойлова. Тупо перевожу взгляд на костюм и до меня доходит. Это тот, в котором он приехал из командировки.
Меня вторично шарашит током.
- Классно, Ром. Красавчик.
- Гандонов не видела? – затягивается, отшвыривая пинком пачку.
- Она новая.
- И что? – вызверившись, сатанеет.
Повторно пинает блестящую упаковку.
Влетает в угол, отскакивает. У меня сил нет спорить и орать. Я вымоталась. Падаю, как и Самойлов на стул и также зажимаю голову.
Не могу-у …
- С Марьяной твоей выходит порвался.
- Что? – непонимающе смотрит.
- С ней говорю порвался, – издевательски тяну, тщательно скрывая подступающий припадок. – Так не терпелось, что резину подпалил и протер.
- Блядь, не гони, Жень. Мы кажется с тобой от резины не отказывались. Я снимал ее лишь на твое ебаное зачатие. Не я же боялся инфекций и прочей херни, – орет будто особенно виновата в глобальной заднице, что происходит в семейной жизни, – хватит! Я для нас покупал.
– Почему не набрала?
Тупо молчу. Отодвигаю Тама и протискиваюсь в квартиру. Сумка падает на пол, что-то выкатывается, но мне все равно. Бес молча подбирает вещи, сует на полку.
– В кухню иди, налей себе чего-нибудь. Я сейчас.
Киваю сама себе. С закрытыми глазами волокусь, нащупываю любимое кресло, опускаюсь. Вазэктомия да? Прекрасно …
После признания ушла сразу. Теперь считай все, коробочка безысходности захлопнулась с треском. Ха-х, даже задерживать не стал, да я бы и не осталась. Орал в след, что отпускает на сколько? Я не помню сколько Самойлов обозначил … Год? … Полгода? Месяц? Неделя?
Плевать. Дверь закрыла, даже не обернувшись. Разве можно сделать еще больнее условиями, думаю нет. Выгорело. Выжгло.
Не знаю, как объяснить запертые бушующие внутри ощущения. Я как богиня Калипсо из Пиратов. Отличие в том, что меня даже ради корыстных целей освобождать никто не собирается. Да и не я не пришла на встречу, это меня кинули. Самым наглым образом. Подлый Джонс! *
Моя безумная любовь и жажда обернулись против меня сокрушающей сметающей все на пути силой. А Ромкина развеяла пеплом по воздуху остальное.
Мы убили друг друга. Факт, который нужно принять.
Вазэктомия … Какое противное слово. Оно будто отрезает от всего живого. Ничего теплого в нем нет, оно безнадежно.
Мне нужна только ты.
Что значит его «ты», понимаю же. Если быть честной, так всегда было. Я дура, когда думала, что это можно исправить. Да твою мать! «Ты» разбито на мелкие осколки об угол по имени Марьяна. Хотя подозреваю – её он тоже не любит. Она для него как сменный сезонный компклект шин. Как бы не было противно, соображаю, если бы все было не так, то Роман нашел бы любые способы, чтобы быть с ней рядом.
Упертость мужа хорошо известна. Лоб расшибет, но свое возьмет.
Самойлов потребитель и эгоист.
- Смотрю поговорили, - Там садится рядом.
Уныло соглашаюсь. Поговорили.
Подпираю голову и начинаю тихо подвывать. Без слез. Просто скулю. Молчать не могу. Мертвой себя ощущаю.
– Может я урод, Там?
– Почему? - удивляется Бес. - Может Самойлов твой урод? Нет?
Вздыхаю сквозь скулежь. Да нет. Для любой другой бабы он просто счастье, если по-честному. Зарабатывает, красивый мужик, альфач. Целеустремленный и все такое. Все на подносе. Все, кроме самого главного — учета женских заскоков. Понимания и терпения. Тут полная нестыковка. Хотя многие покрутили бы у виска пальцем, как так разбежаться с мужем из-за какого-то сопливого карапуза и то! Карапуза в перспективе.
– Твою мать! - бессильно ругаюсь.
– Хреново?
– Ну … так, - вытираю сопли. - Больше по самолюбию бьет.
Вру. Бес все понимает, делает вид, что верит. Какое самолюбие, если кишки на кулак наматывает.
– Мгм. А то я тебя не знаю.
Вздергиваюсь. Пытаюсь хорохориться. Мне ой как нужно немножко задрать нос. Не для Беселии, конечно, для себя самой. Крайне необходимо реанимировать сломавшийся хребет.
Хватит. Держусь я. Пусть живет со своей Марьяной. Неопределенно отмахиваюсь, поджимая губы. Бес все понимает, хлопает по руке, гудит басом.
– Прекрати. Ромычу твоему на хрен она не упала вместе с довеском.
– Как видишь упала, – психую.
– Ну да …
Тамаз достает из холодильника бутылку коньяка. Плещет граммов тридцать и ловко пускает стакан по поверхности. Без слов замахиваю. Мне сейчас очень надо.
Едва дожидаюсь расползающегося тепла по телу. Как только первая горячая волна расходится, подпираю голову и запальчиво признаюсь. Не могу больше держать в себе.
– Прикинь, он вазэктомию сделал.
– Че?
– Угу. Сразу после того, как эта забеременела.
– Норм, - криво улыбается. - Подготовился.
Кручу стакан на столе. Думаю. Да. Вооружился по-другому не скажешь. Тамаз молчит, переваривает информацию, давая мне собраться с мыслями.
Ухожу в себя. А ведь так и есть. Роме всегда нужна была лишь я и все. Весь мир был зациклен на двоих. Это моя идея маниакальная стать родителями, не его. Мне казалось, что только в этом случае семья станет полноценной. Такие дела.
Все случилось в прямо противоположную сторону. Я в очередной раз не мама, он отец, которому наплевать на ребенка. И чужая посторонняя женщина между нами. Перфоманс судьбы. Прятки по-взрослому.
– Что дальше, Жень?
– Побуду у тебя. Можно?
– Живи сколько надо.
Он всегда так. В любое время на помощь приходит. Мой друг широченной души человечище. Но тем не менее злоупотреблять не хочу гостеприимством.
- Там, я квартиру подыщу в ближайшее время.
- Тебя кто-то гонит? – снимает очки, сердито сверлит горящими карими глазюками. – Не тупи. Лучше скажи, что с работой будешь делать?
- Тамара! – зову племянницу Беселии, машу рукой.
Она разворачивается, бросает игры и кричит.
- Зеня-я-я!
Смешная такая. Маленькая.
Сжав кулаки, кусаю губы. Пытаюсь улыбаться. Тамарка бежит, загребая сандаликом песок и почти падает. У меня все внутри сжимается, а вдруг упадет. Проказа останавливается, трясет одной ногой, высыпая песок и улыбается. Зуба нет. Прям переднего.
- Осторожно, – запоздалое предупреждение выпадает из рта, как тот самый Тамарин зубик.
- Хо-хо! – натужно и даже с угрозой. – Не упану! Не боись.
Несусь к ней. Платком вытираю лицо, поправляю волосики. Малышка взахлеб рассказывает, как прошел ее день, а я таю. Щебечет, как птичка райская. Тамарка мой личный антидепрессант. Тискаю все время, когда вижу и трусливо жалко мечтаю. Вот бы мне такую дочку.
Очередное «почему» загрызаю, не даю прорваться. Что-то спрашиваю, что-то сама отвечаю. А девчушка звенит и звенит, не давая сорваться в бездну. Держит пухлыми ручонками невидимой нитью так крепко, что любой позавидует.
- Мама пишет, – доверительно шепчет на ухо, – эту … дисри … дис … ри … тасыю. А папа тожа занят. Они тебя за мной послали? – присаживается, заглядывая в глаза.
- Угу, – заглядываю в доверчивые детские глазки. – Ты рада?
- Канешна! А мы куда?
- Домой, Тамарочка. Родители тебя ждут.
К нам летит воспитательница, машет руками. Попутно роется в кармане, отыскивая очки. Отсюда вижу, как дрожат руки.
- Остановитесь! – шумит. – Немедленно. Тамарочка, иди сюда.
- Здравствуйте, Наталья Алексеевна.
Она останавливается. Хватается рукой за сердце и с облегчением выдыхает. Женщина уже в возрасте, но дети ее обожают. Родители умоляют не уходить на пенсию. Стаж и знания. Детки в первый класс идут подготовленными, у нее своя система.
- Женя, – грузно опускается рядом, – как я испугалась. Не узнала. На минуту отошла, Петя закапризничал, воды хотел … Надо же!
- Все нормально, – успокаиваю. – Это я. Как ваши дела?
Наталья Алексеевна отрывается от наблюдения, на минуту задумывается. С сожалением говорит.
- Дорабатываю месяц и ухожу. Здоровье, Женя, подводит. Три года переработала сверху, уже тяжело. Ответственность будто в разы возросла. Жаль безусловно, – качает головой. – Работа много значит в моей жизни. Можно было еще остаться, но Петра Ильича сразил инфаркт. Надо вытаскивать. С сожалением покину детей, – переживает, замолкает. Я тоже молчу. Сочувствую безусловно, что говорить. – Женя, давай на мое место.
Первые секунды молчу. Не знаю, как реагировать. У меня есть диплом, да. Но сколько он в ящике пролежал. Уже забыла все! Не смогу я. Боюсь.
- Ты талантливая, – увещевает. – Вот скажи, сколько раз ты Тамару забирала, находила ведь общий язык с ребятками. Помнишь, как с Владиком рисовала картину? Висит в рамке между прочим! На конкурсе первое место заняла. Женя, признаюсь, мне бы хотелось, чтобы на мое место пришла достойная девочка. Зарплата вот … – смущается. Цокаю языком, да знаю я зарплаты воспитателей. В этом саду она выше, чем везде, но все равно ужас. – Но можно взять доработками. Женя!
Рассеянно слежу, как Тамара вновь носится. Думаю. Наталья Алексеевна немного в курсе, что я пыталась забеременеть. Про последний раз, кстати, знает тоже. Конечно, она понимает, что вновь не вышло.
Она не давит, дает пометаться и пожариться в мыслях. Но я сама не выдерживаю.
- Не знаю, – выдавливаю. – Тяжело с детьми. После … Вы понимаете …
- Да, – тихо говорит. – Это надо пройти, значит нужен еще один этап пробраться через боль. Детишки знаешь какие, – уносится в рассуждения, даже взгляд становится расфокусированным, – они лечат, Жень. Высасывают правда тоже не плохо, но и лечат. Облепят со всех сторон, глазами как лучами пронзают. В них такое тепло, такая искренность. Ведь детки самое начало, они исток. Хрустальная вода. Веришь? Сама увидишь. Приходи завтра. Не отказывайся сразу, хорошо?
- Хорошо. Спасибо, Наталья Алексеевна, – с чувством благодарю.
- За что? – удивляется.
- За объяснения, – сбивчиво говорю. Сама еще не понимаю, только внутри что-то лопается. – Потом скажу, ладно? Мы пойдем. Тамарочка, собирайся.
Торопливо прощаюсь с воспитательницей, сгребаю Томку и сбегаю. Томка болтает ножками, я тащу ее, посадив на себя как обезьянку. Поет песенку про мамонтенка прямо на ухо, у меня сердце сжимается.
Дети исток … Это надо пройти … Лечат … Ведь так не бывает на свете … По синему морю …
Что я теряю? А?
Деньги? Так я не работала. Вещи? Хватит того, что взяла с собой. Еду вкусную? Обойдусь куриной лапшой. Обследование в платных клиниках? Есть и обычные, по полюсу. В голове бахает и носится все со страшной силой. Не замечаю, как отмахиваю пешком большое расстояние, при этом ни капли не устаю.
Самый сложный вопрос – квартира. Точнее аренда. Придется потрошить заначку, но это мелочь ведь так? Деньги на то и даны, чтобы тратить. Сниму что-то попроще без выпендрежа. Денег там немного, конечно, но для кого как это «немного».
- Ты слышишь? Что молчишь?
Меня качает в кресле. Нахожу опору в подголовнике, упираюсь. Тошнота подкатывает к горлу, сглатываю отраву.
Зае-ба-ло!
Штырит по-взрослому. Я облажался, так? Наверное. Но почему меня никто не хочет понять, а? Кому излить свои мысли, м? Всем пох.
А почему … а кому я скажу-то … а-а-а? Из упрямого мальчика с закованным сердцем, что мхом заросло, что выросло? Ага … Такой, как я. И что?
- Же-ень …
Шатает пиздецки. Зажимаю трубку плечом, стягиваю рубаху. Пальцы не слушаются, петли уходят. Психанув, рву. Ткань падает на пол. На шее душит … Трогаю … Галстук … С-сука …
Стягивать сил нет.
- Ром, не звони мне.
Пьяный агрессивный мозг яростно сопротивляется. У меня он включается лишь на звуки голоса жены. Остальное в тумане. Сквозь пелену свет вижу. Встаю, цепляю ногами пустые бутылки, катятся с грохотом.
- Не могу не звонить.
Неужели не понимает. Я не могу не звонить! Блядство! Не понимает?
- Ты пьяный, – обвинительно шипит.
- Хм …
Всегда лютовала, когда выпивал. Хотя это не часто было. Женька не переносит на дух спиртное. Кстати, одна из причин скандалов. Любой стакан в компании – смертельный номер. Уничтожающие взгляды и все такое. А теперь тотальная безнаказанность, жри – не хочу.
- Давай поговорим.
Веки вздрагивают, никак не успокаиваются. Жмурюсь. Тело не слушается, никак не хочет. Пытаюсь расслабиться, все на хрен в жопу катится. Как же хочу, чтобы была рядом.
Пусть орет, пусть кричит и бесится, но только рядом.
Не вернется же. Я ее знаю.
Можно надавить, пригрозить и вынудить. Найти тысячу аргументов, просто взять за руку и запереть в квартире. Но она лучше из окна выпрыгнет. Упрямая, ранимая, обиженная.
- Не хочу, Ром. Я же сказала уже.
Наливаю еще бокал. Верчу на свет лампы. Искрит. Как вся моя гребанная жизнь искрит.
Отпиваю. Фу … Глотаю с нажимом.
- На каких условиях вернешься?
Я готов. Реально. Пусть выдвигает.
- Пока.
- Стой, блядь!
Ору, подскакивая. Стакан падает, жидкость выливается на брюки. Матерясь, отряхиваю капли.
Я скажу ей. Может в этот раз дойдет, как надо.
- Выслушай. Знаю, я, возможно, абьюзер. Понимаю. Скот, сволочь и изменник. Но, Жень, – подбираю слова. В трубке тишина, зову ее, чтобы проверить тут она или ушла. – Женя! – что-то мычит. – Эта девка для меня ничто. И то, что она носит тоже. Так вышло. Я выпил и все, она подвернулась. Да это просто сброс напряга, понимаешь. Безэмоциональное трение с окончанием. Кроме нее никого больше никогда … Единственный срыв и все.
- Отличное окончание, Ром, – не кричит. Говорит спокойно. Мой отравленный алкашкой мозг фиксирует и напрягается. Почему не возмущается. Значит, что? Херово это. – Окончание скоро родится.
- Знаю, – поспешно перебиваю. – Выслушай.
- Рома, ты пьян. Прекрати.
- Может я сейчас все как есть хочу сказать, – давлю. – Без приукрашивания и вранья. Оценишь?
- О, боже.
Разматываю нить в голове, выстраиваю концепцию провального спича. Моя попытка номер бессчетный.
- В нашем браке я хотел лишь тебя. Дети для меня бессмысленны, – странным образом мозги проясняются. Язык, конечно, немного заплетается, но в целом сносно объясняю. – Не люблю их. Не хотел никогда. А тебя всегда! В единоличное владение. Для меня лишь ты смысл в жизни. Пойми меня! Женька, я тебя люблю. Знаешь ведь, что правду говорю.
- Ром, мы ЭКО делали.
- Потому что ты так хотела. Все ради тебя!
- Но ты говорил …
- Я еще бы и не то сказал, – признаюсь. – Чем бы не тешилась. На все готов был. Успокоился лишь когда срывалось. Понимал, плохо тебе. Но … мне не было так жаль, как тебе.
- Это жестоко.
- Зато честно.
- А Марьяна? Там твой ребенок.
Не хочу думать о ней. Пошла она на хер! Только Женька важна.
- Угу. И что? Она сама захотела рожать. Денег дам и все.
- То есть ты даже не захочешь посмотреть на ребенка.
- Нет. Зачем?!
- Ром … Ты чудовище.
Взрываюсь. Правду же говорю, наизнанку весь.
- Я такой и что? Разве нам мешало как-то жить без спиногрызов. Зачем ты загналась над этой темой, а? Нам было прекрасно! Все начало получаться как надо. Только от попытки все нахуй испортилось! Если бы ты родила, еще хуже … да твою мать! Нахер нужны дети, скажи?
В трубке оглушающая тишина.
А потом срыв звонка. Сбросила.
Я старался. Я очень-очень старался.
- Я не гоню, Жень, - Там сжимает кружку, следит как упаковываю немногочисленные вещи.
Бросаю все, сажусь рядом. Обнимаю и расчувствовавшись целую в щеку. Ну дает, неужели так плохо обо мне думает. Разве можно? Мы же друзья.
Просто пришла пора прощаться. Не именно в моменте, в целом.
- Вот дурной, - треплю по волосам, - я о другом сейчас. Не могу я у тебя больше жить. Не в женщинах твоих дело. Пошутила неудачно.
Уже жалею, что подколола про то, что не ночевал дома, что типа я виновата в том, что не смог привести обоже к себе, вот и пришлось мне из чувства вины убирать квартиру и варить суп.
Шутка не зашла. Переживает.
Ой, он всегда такой был. Воспитание и особенности характера. Еще плюсом идет неодолимое желание меня оберегать. Поэтому не смогла перерезать пуповину, что нас объединяла после моего замужества. Нет, мы в разумных пределах общаемся, но стоит лишь набрать номер и все – зависли: шуточки, прикольчики и так далее.
- А что срываешься?
Скрывая улыбку, смотрю на Беса. Ох, красивый он малый. Девки с ума сходят. Спина хоть мешок цемента клади, ладони - лопаты. Каждый раз удивляюсь, как он так ловко с компом управляется. А глазищи! Черный дикий мёд. Как моргнет и все штабелями. Никому в руки не дается. Котяра! Сколько ко мне подваливало страдающих с просьбой посодействовать — не счесть.
Сидит, дуется. Мой хороший! Тамаз реально отрада в самом добром смысле слова.
- Работать пойду.
Посвящать по поводу детсада не хочу. Я так долго думала ночью. Обо всем. Сначала от разговора с Ромой отходила. Слишком больное признание. Слишком по разверстой ране откровением хлестало. Не хотел, да? Нужна только я … Что ж …
Напился как скотина. Ненавижу алкоголь в таких количествах. Но в моем случае, сработало как сыворотка правды. Только кому нужна эта правда. Мне? В таком виде, после того как в очередной раз оказалась до блеска выскобленной. Да не нужна! Молчал бы лучше.
Зажмуриваюсь, сбрасываю мерзкую тряску. Все. Точку поставила, нечего многоточия рисовать. Забыла, как страшный сон. Нужно вспомнить, как это заново научиться улыбаться.
Стараюсь.
Работа она и в Африке работа. Справлюсь. Я себя знаю. Сейчас поплачу еще немного, а потом пойду с поднятой головой по кривой тропинке судьбы. И что внутри никого не касается. Выживу. Нет своих детей, значит чужих воспитывать стану. И видит Бог, стану лучшей воспитательницей. Приложу усилия, как надо. Справлюсь.
- Ты квартиру нашла уже?
- Мгм. В ночи списалась. Вот, смотреть надо ехать.
- Издеваешься? - хмурит брови. - Я даже отвезти тебя не смогу. Работа.
- Я сама, – отмахиваюсь. – Не прям сейчас убегаю. Еще ночку побуду. Понадоедаю тебе.
Злится. Шутливо замахивается треснуть под задницу. Дурашливо визжу, выпрыгиваю из-под громадной руки. Пусть моя искусственная радость граничит с дрожью реального калёного идиотизма, но не могу так больше. Надо вытягивать себя. Надо убеждать, жизнь продолжается. Надо встать и идти дальше.
Поэтому улыбаемся, господа. Улыбаемся! Даже сквозь кровавые слезы.
- В обраточку получишь, - скачу. - Под сопаточку!
Ржет. Это наша детская присказка, которая работает по сию пору.
- Давай суп.
- Дама не покормила? - подкалываю. - Всю ночь задаром работал?
- Женька!
Закатываю глаза. Знаю, что перебор. Эта тема для Тама табу. Не обсуждает ничего и никогда. Мы всегда около ходили. Нормально. У друзей так и должно быть.
- Молчу. Иди мой руки. Нагрею пока.
- Иду, заноза.
Смеюсь. Там занимается своими делами, брызгает в ванной. Вот зараза, беззлобно про себя ругаюсь, там же все начищено. Опять забрызгает. Цокнув языком, накрываю на стол. Выйдет, шею намылю.
Телефон трезвонит. Подходить не хочу. Опасаюсь. Не хочу вновь падать в ранящие разговоры.
Рома, да? Кому еще трезвонить. Мне той ночи хватило. Я еле отошла от разговора. Но! От любопытства кошка сдохла. Кошусь.
Кто это? Может второй номер сдающего квартиру? Боясь потерять площадь, хватаю.
- Евгения …
Дыщ-щ-щ! Искры по телу.
Где там запасы матюков?! Сейчас достану и вывалю. Она в край обнаглела. Вот же наглая тварь.
- Откуда мой телефон?
- Неважно.
Важно, конечно.
Роман вряд ли дал. Выманила у персонала, заплатила. Сто процентов. Накидываю варианты, этот самый верный.
Сжимаю трубку. Во-первых, не понимаю с чего вдруг ей надо меня доставать. Во-вторых, за каким фигом набрала. Я последний человек, кто хотел бы с ней говорить. Совесть есть или нет?
Выдаю грубее, чем положено.
- Что тебе нужно.
- Встретится.
- Ты в уме? - взрываюсь. - Что обсуждать будем? Романа? Или твоего-вашего ребенка? - набираю обороты.
Сижу за столиком в богом забытом кафе на окраине города. От напряжения дергаю ногой. Мотаю по столу стакан темной бурды, пить не решаюсь. Да и не хочу. Дура, что согласилась, да? На хрена мне это все надо.
Покажите хоть одну идиотку, которая попрется на встречу с любовницей мужа, что еще и беременная от него. Может встать, уйти?
Ну что я вечно ведусь, что Марьяна может такого сказать. Они мне уже все сказали.
Еще пять минут, если не придет, сваливаю. Мне квартиру надо смотреть, она важнее. Если профукаю, вряд ли что-то подобное найду. Блин, цена хорошая … До работы рукой подать.
Думай-думай, Женька о чем угодно. Давай! Подгоняю себя, мотая стакан еще сильнее. Черт! Нервничаю.
За ребрами революция не утихает. Ненавижу состояние недовойны. Либо стреляешь, либо опускай ружье. Вечно перезаряжать не получится.
Остервенело копаюсь в сумке. За каким-то фигом вытаскиваю зеркало. Зачем смотрела? Там уставшая панда. Красота прям наоборот. Задерганная и замученная. Растягиваю губы в вымученной улыбке. Госсподиии … Девочка из звонка.
- Привет.
Вздрагиваю.
Напротив меня усаживается Марьяна. Пыхтит, всячески демонстрирую как тяжело ей садиться. Месяцев семь у нее где-то. Не больше. Как раз в то время Роман ездил в проститутскую командировку.
- Что надо?
Грублю намерено. С чего ласковой быть? Нечего. Я тоже человек, так? На зло отвечаю злом. Такая я теперь, да. И мне не стыдно.
Марьяна на грубость вскидывается. Недовольно косится, но в открытую нападать не решается. Упрямо и дерзко пронизываю взглядом. Бесит!
- Повежливее нельзя?
Рыкает в ответ.
Складываю руки на груди, надменно смотрю. А что хотела она? Сочувствия или супер-ласки. Хамоватая до передела. Но все же несмотря на наглость Марьяны, в ней сквозит злая неуверенность.
Не складывается, видимо, по плану продуманная жизнь. Что? Улетает журавль в небо, что ли? Судя по отстраненной позиции блудного мужа, скорее всего да.
- Говори. Мало времени, – подгоняю, нетерпеливо поглядывая на часы.
Брезгливо поддевает ламинированный лист.
- Есть в этой рыгальне нельзя? - копается в меню. - Смотрю ничего не заказала.
Усмехаюсь. Не я, дорогая моя, сюда звала. Сама встречу назначила.
- Пять минут у тебя.
Вздыхает. Цокает языком, закатывает глаза. Улучаю момент ревниво окинуть ее взглядом. Красивая девка, как не крути.
Мейк, одежда, ноготочки, бровки и реснички — все на высоте. Выпирающий живот «портит» картину, он ей будто бы и не идет. Смотрится как инородное тело. И тем не менее живот у нее, не у меня. На, Женя, получи стрелу между лопаток! Марьяна все равно в выигрыше.
- Жень, давай по-хорошему, – меняет тактику.
Голос звучит почти по-человечески. Или очень старается. Ха-х! Не пронять. Броня крепка …
Честно? Я сейчас пойду уже. Ну не могу я. Не по-людски, никак!
- Нет.
- Выслушай, - хватает за рукав. Вытягиваю назад. Отодвигаюсь. Марьяна кусает губу, отчего блеск стекает некрасиво, неаккуратно. На лбу выступают капли пота. Нервно смахивает. - Рома не хочет с мной …
Да что ты! Ах, какая жалость.
Сказал все-таки. Ну что ж.
Меня не удивляет. Хочется встать и заорать: а что ты хотела?! Чтобы было как-то по-другому? Но я молчу.
Прежде чем ответить, тщательно сдерживаю рвущийся пульс. По больному снова режет, вспарывает. Раздуваю ноздри, чувствую, как горло предательски дрожит.
- И?
- Ты не могла бы помочь?
- В чем?
Марьяна жалостно пожимает плечами. Глаза слезами наливаются. Пристально смотрю … Давай … Ну … Плачь! Рыдай, как я. Завязывайся в узел, пусть тебя рвет на части.
Катится слеза. Угу. Хорошо … Я поганая сволочь, но мне все равно.
- Не могла бы с ним поговорить?
- Как ты это представляешь? - истерично смеюсь, задирая голову.
Делаю вид, что поправляю волосы, на самом деле вытираю льющиеся ручьи.
Внутри давит камень. Абсурд!
Эта тварина понимает, что у меня внутри фарш. Соображает кого и о чем просит. Я же его люблю. Сама себе боюсь признаться, но не может все пройти так быстро. Если любовь сильная, при любом предательстве процесс отдаления происходит медленно и мучительно.
Кто кричит о том, что «как отрезало»? Вы чего??? Значит, вы не любили.
- Попроси его. У нас будет ребенок. Почему Самойлов так ведет себя, не понимаю.
Прижимаю кулак ко рту. Жму крепко на губы, почти до крови. Больно упираюсь распухшим ртом к зубам. Внутрь проливаются небольшие капельки. Ржавый вкус расползается по полости.
Марьяна всхлипывает.
Не понимаю, притворяется?
- Полный бак, – едва оборачиваюсь на заправщика.
Оплачиваю на кассе литраж, попутно цепляю разной херни, чтобы время занять. На глаза попадается любимый Женькин шоколад. С орехами. Молочный. Беру пару плиток. Не потому, что есть хочу, хоть что-то из «её» рядом будет.
Ебанутая цель, но пусть будет так.
Спасибо сегодня никому не прилетает. Ни кассиру, ни заправщику. Да насрать.
Мне тесно в теле. Рвет навылет. Места не нахожу, нигде не могу приткнуться. Давлю в пол, делаю ставку на скорость. Лихачу на дороге, как последняя тварь. Хоть куда-то деться, хоть куда-нибудь вылить накопившееся раздражение.
Марьяна никак не успокоится. Говорил же, звонить в крайнем случае. Уже жалею, что она оставила. Пусть я гандон, прокляните все, мне наплевать. Я сгораю заживо. Навалилось с верхом, макушки не видно. Блядство! Жму сигнал. Что ты, сука, как курица мокрая, знак не видишь?
Обгоняю идиотку.
Женя! Женя-я!!!
Сдавив руль, взмыкиваю. Неконтролируемый звук заставляет трещать по швам легкие. Хочу жену назад. Годовщина еще … У нас сегодня дата. Блядская блядь! М-м-м … завязаться в узел.
- Три семерки ААА остановитесь, прижмитесь к обочине.
Пиздец. Не хватало еще побирушек с жезлом.
Встаю, жду, когда экипаж подъедет. Вжимаюсь головой в подушку, меня разрывает на куски. Неторопливые шаги слышно, в стекло стук.
- Инспектор Петренко, предъявите документы.
Начинается процедура. Зачем гнал, почему не слышал требование об остановке, дыхни. Все делаю на автомате. Сраться и спорить не хочу. Как зомби отвечаю и дышу. Не предлагаю оплатить штраф на месте, делаю как положено. Получаю квитанцию за превышение и уезжаю.
На хрена полез на Марьяну, а? Ответить даже сам себе не смогу. Вряд ли кто-то из мужиков здраво даст пояснение. Подтекста никакого искать не стоит. Это просто момент, вот и все. Не только пьяная девушка себе не хозяйка в определенный момент, мужики тоже.
Понесло? Да. Вознесся от достижения цели, к которой долго шел. Результат оторвал голову? Да. Виски вселило царственность и вседозволенность? Да. Все просто.
Контракт. Запах больших денег. Стабильность в будущем и алкоголь. Это сука идеальная формула в моем случае.
Марьяна дыра, в которую все перечисленное было слито. Причем удачно! Так удачно, что оставшаяся жизнь просрана с треском. Вот когда применимо выражение «штопанный гандон». Мне, блядь, такой продали.
Маты, маты и еще раз маты. Изъясняться больше нет никакой возможности. Я живу матерными словами с момента обнаружения пиздеца.
Едва успеваю притормозить за мыслями у цветочного бутика. Останавливаюсь скорее по привычке. Тупо пялюсь в вывеску.
Зачем? Ах, да … Дата же …
Как дебил прусь в бутик. Сразу подхожу знакомым бутонам. Хорошая ваза, там как раз охапка приличная. Киваю флористу.
- Заверните.
- О, прекрасный выбор, – одобряет женщина, – писать что-то будем?
- На чем? – туплю.
- Вот, – россыпью ложатся конвертики.
Качаю отрицательно головой. Какие конверты? Нет, конечно.
Бормочет под нос, примеряя на букет разную обертку. Бью копытом, можно уже быстрее, как неживая возится. Едва дожидаюсь конца, бросаю купюру на стол и сматываюсь. Кладу цветы назад и что? Куда я их?
Ладно. Разберусь.
Падает звуковое. Зло швыряю аппарат на сиденье. Достала! Если так дальше будет, лишу довольствия и пошлю на хер. Сказал же не трогать меня. Навязчивая пиявка. Через пару минут успокоившись, прослушиваю.
Снова просит встречи. Что-то про здоровье плода, что-то про свое. Ни хера не понял.
Курю.
Ехать или нет?
Курю …
Достало все. К Жене хочу. Какого хера упрямится, м? Забыли бы, проехали дальше. Весь мир ради нее переверну и раком поставлю. Вернись ко мне, Женя. Верни-ись! В ярости стучу по рулю, от машины отскакивает рядом идущая бабка. Крутит пальцем у виска, говорит что-то.
Ага, знаю. Я ебанутый. Все?
Снова голосовуха.
Короче. Зверею до белых глаз. Еще одна встреча и сваливаю в закат. Еще раз ткну носом Марьяну в условия содержания. Не поймет, проблема не моя.
Жму микрофон, рычу.
- Через двадцать минут заеду. Будь дома.
- Ромочка, – дверь распахивает разнаряженная в пух и прах Марьяна.
Брезгливо морщусь. Ненавижу, когда меня так называют. Дебильное имя. Отстраняю от двери, прохожу в гостиную. Марьяна бежит следом. Мелкие неуклюжие шажки раздражают. Семенит, как гейша. Впрочем, почему нет. Разве не гейша?
Сидя в кресле, нетерпеливо жду что хотела. Кручу в руках ключи, сосредотачиваю внимание на лого марки машины. Все занятнее, чем таращится на девушку. Тоскаа-а …
- Чай или кофе? – звенит колокольчиками.
- Я не рассчитывал распивать напитки, – отрезаю. – Если надо в ресторан заеду. Что хотела?
Намеренно обижаю. Пусть скотом считает, хоть кем, мне наплевать. Она никто для меня. Если бы не косяк с залетом, возможно, просто смотрел бы сквозь, но она беременная.
В который раз спрашиваю себя, зачем оставил Марьяне возможность на надежду? Женщины именно так благотворительный шаг воспринимают. Я же не дебил, понимаю, тяжело смириться что тебя ни во что не ставят.
Будет исправлять, так ведь?
Точно!
Усмехаясь, слежу.
Распахивает шелковую херню, как бы нечаянно обнажая ноги. Присаживается на диван, не сгибая спину. Идиотка. Ребенка-то пожалей, сядь как следует. Корячится, как шкура. Не понимает, мне насрать? Хоть наизнанку пусть вывернется.
- Итак.
Раздраженно подгоняю. Следом раскрывается декольте. Идиотка!
Ну все, пора заканчивать.
Щелкаю пальцами.
- Стриптиз не мне устраивай. Иди, оденься, как нормальная беременная баба. Сними проститутский халат, он не вставляет.
- Ро-ом, – жалобно смотрит.
- Иди сказал.
Плетется в спальню. Стучит чем-то, шуршит. Выходит в коротких шортах и длинной майке, волосы собрала на затылке, блядскую помаду стерла. На человека стала похожа? Нет. Кажется, беременные такое не носят. У нее вообще адекватная одежда есть?
- Давай, говори.
Марьяна садится напротив и картинно заламывает руки. Глаза предательски увлажняются влагой.
Волнуется? Возможно.
В гостинице так не волновалась. Очень резво прыгала и материлась для … как сказала? Остроты и пряности. Ну-ну.
- Рома, давай попробуем.
Подпираю рукой подбородок. Понимаю, что сейчас начнется стандартная херня, просьбы, нытье и прочая дрянь. Хочется встать и уйти, хлопнув дверью. Почему так не делаю, реально не знаю. Удивляюсь даже. Может совесть где-то ропщет. А у меня она есть?
- Что попробуем?
- Семью создать. Я понимаю, что ты говорил …
- Я женат, – отсекаю.
Статус скоро пошатнется. Вот от этого по-настоящему больно. В моменте злость одолевает. Тру переносицу, прикрыв глаза. К Женьке хочу. Хоть волком вой. В душе не гребу, как вывезу ее обиду и как смогу удержать от необдуманного поступка, хотя какой он к черту необдуманный. Я же сучий потрох в глазах жены. Еще вдобавок без согласования добровольно отсек возможность отцовства.
Твою ж мать. Как на вертеле в шаурмичной слоями прибитыми слиплось. Не разгрести.
- В отеле все было по-другому, ты не отказывал себе в удовольствии.
- И?
- Я бы не просила, но ведь ребенок. Должен быть отец.
- Тысячи растут без них.
- Ну может не в нашем случае.
- Нашем? Нет слова «нашем», поняла? Ты сама по себе, я сам по себе.
- Почему?
Сдерживаюсь, хотя очень хочу наорать как следует.
- Я женат. У меня есть любимая женщина.
- Какая она любимая? Она ушла от тебя.
- Рот закрой.
- Она не вернется.
- Рот. Блядь. Закрой!
Говорить больше не о чем. Прогнала очередной треш. Короче, надо заканчивать историю о добровольных материальных и духовных пожертвованиях. Дерьма не оберешься.
- Она бесплодна! А я нет. Рома, подожди, – бросается за мной. – Не уходи. Не уходи, пожалуйста.
Стряхиваю руку. Мне противно. От самого себя воротит.
- Ты совершила ошибку. Не надо было оставлять, – показываю на живот. – Я не герой твоего романа.
- Почему? – растерянно облизывает губы. – Что плохого в ребенке?
- Для меня – все. Для тебя … Ты просчиталась. Это не тот инструмент, которым надо арканить. Ведь так, Марьян. Надо было к Жогову подкатывать. У него ресурса больше.
- Я к тебе хотела, – отводит взгляд.
Прошмандовка. Угораздило же в нее слить.
- С первого взгляда? – смеюсь открыто.
- Да! Я влюбилась и что? – огрызается, мимолетом взглянув в зеркало.
Поправляет прическу отработанными жестами.
Еще день-ночь и переезжаю на новую площадь. Тамаз уехал. Срочная командировка в соседний город. Парень золотая голова, просто нарасхват. Удивляюсь, как все успевает. Правда с утра немного поцапались и от этого настроение еще гаже.
Кошусь на пачку денег, там около ста пятидесяти.
Сказал не возьму, отлупит. С него станется, я его знаю. У меня есть тысяч двести, хватит же. По мнению Тама – нет.
Прилепился, как репей. Орал так, что среди брани услышала такие грузинские ругательства, рука-лицо и «ухи в трубочку». Я в ответ не отставала. Пусть идет со своими тысячами куда подальше. В итоге чуть не подрались. Шуткой, конечно.
Мне, конечно, деньги нужны, что уж набивать цену. Это как раз на оплату квартиры на долгое время вперед, а остальное моё – подушка безопасности. То есть как подушка, так … тощий мешочек.
Не взять если, реально отлупит. Я знаю, как это. Рука крепка и махи наши быстры. Однажды мне досталось на дискотеке за лишний бокал шампанского, с которого развезло и я чуть не пала жертвой похотливой сволочи. Летали все! Зад горел, как искандер при запуске на цель.
Фиг с ним, возьму. Но потом верну. Обязательно.
Слоняюсь по квартире. Убирать больше нечего, еды наготовила на трое суток вперед. Вещи собраны, такси на завтра заказать не проблема. Заваливаюсь на кровать, шарюсь в интернете. Копаюсь а профиле и вдруг бахает – годовщина.
Я забыла.
Закрываю глаза. Нет, не забыла. Просто я … Я не хочу помнить.
- Смотри на меня, Жень, – качает Рома, – не падай.
Невменяемо ищу взгляд. Слёту тону в зрачках. А он все качает, то жестче, то плавнее.
Заполняюсь до краёв, того и смотри выплеснется. Ловлю губы мужа, впиваюсь. Наглый язык проникает плавно, но значимо.
- М-м-м, – несет обоих. – А-а-а …
Горячо. Агрессивно. Безумно.
- Рома-а, еще-о …Ром!
- Ненасытная моя … Взлетаем … Взлетаем …
Закутываюсь в одеяло, вжимаюсь лицом в подушку.
Т- с-с. Тихо!
Забывай-забывай-забывай!
Не будет уже ничего этого, все в прошлом. И Рома тоже. Он в первую очередь. Теперь нам не по пути. Ни сегодня-завтра официально разведемся и каждый отправится в своей лодке. Дышать нечем, но я еще сильнее перекрываю доступ кислорода.
Разгоняю легкие, выбивая остатки воздуха. Вот такая экзекуция. В голове взрываются огромные огненные шары. Нос закладывает. Непроизвольно выкатываются слезы.
Здесь в темноте признаюсь сама себе. Не знаю простила бы я измену, может быть да. А вот беременность … Точно нет. Это такая обида. Смертельная. Мне даже на сраную вазэктомию наплевать, потому что расходимся. На неродившееся дитя соперницы - нет. Хотя какая она соперница, когда Самойлову как собаке пятая нога нужна.
Дело не в этом.
Цветет махровым цветом унижение в душе. Страшно сказать, унижение чужим ребенком. Мне стыдно за это, горько, но побороть себя не могу. Знаю пройдет, вопрос когда. Обещаю себе, что потерплю.
Откидываю одеяло, когда наступает предел. С шумом вдыхаю воздух. Делаю так несколько раз, в глазах звезды сверкают, потолок качается. Приглаживаю влажные волосы, фокусируюсь.
Надо куда-то сходить, иначе снова свалюсь в бездну. Клялась же себе, что перестану думать о прошлом. Не раздумывая, встаю, натягиваю свежую одежду, прохожусь щеткой по волосам. Подумав, все же крашусь.
Не думай. Не думай! Встань и выйди из квартиры. Потом поймешь куда. Подчиняюсь внутреннему голосу, хватаю сумку и выскакиваю на улицу. Иду вперед с абсолютно пустой головой. Тепло …
Бреду по красивому проспекту, глазею на витрины. Мне нужно отвлечься, покупать ничего не хочу, а вот десерт может быть. Я сегодня лишь завтракала. Сглатываю слюну. Все бы ничего, но ноги привели меня к кафешке, где у нас с Самойловым все началось. Вон за тем столиком. Он свободен.
Что ж.
Ритуал прощания считаю открытым.
- Здравствуйте, – встречают, – рады вас видеть.
Провожают за столик. Меню знаю наизусть. Не глядя заказываю латте и нежнейшее пирожное. Приносят быстро. Пробую. Вкусно, конечно, но не так как когда-то. В прошлом все было с привкусом любви и мексиканской страсти.
- Занято, к сожалению.
На входе кто-то настырно прорывается. Сначала не понимаю, а потом … О-о-й, мама …
- Меня ждут.
- Да?
Что ж такое! Ну нет же! Какого черта принесло?
Первый порыв возразить, нет, я никого не жду. Встаю из-за стола, немного задеваю. Кофе проливается на поверхность, ложка с громким стуком падает. Самойлов отодвигает официанта, на ходу резко бросает, чтобы убрали и принесли новое в двойном размере. Он будет тоже самое.
- Мне не нужно, – говорю персоналу. – Я ухожу. Принесите счет, пожалуйста.
- Она не уходит, – спокойно говорит Самойлов. – Делайте, что сказал. Счет девушки присоедините к моему.
- Озверел? – пинаю по ноге.
Роман даже в лице не меняется. Лишь сильнее оскаливается и глаза заливает белая безрассудная злоба.
- Не видно по мне? – с силой дергает.
Мотаюсь в руках как тряпка. Боли не чувствую, хотя прилично таскает в стороны. Треплет, как собака палку. Сквозь лютые рыки, прижимает к себе до саднящего ощущения в спине. Сжимает пальцы, щипая кожу. Выдираюсь с потерями, как бешеная кошка.
Стоим на порожках кафе, у всех на виду. Мимо идут люди, оборачиваются. Не хватало мне публичного унижения. Выкручиваю руки, вцепляюсь в одежду и толкаю, что есть сил. Молочу по груди, но ногам, где достану.
- Не прикасайся!
Мгновенный перехват, шесть шагов и мы в темной арке стоим. Роман припечатывает к стене, блокирует по сторонам, телом вдавливается. Лоб в лоб! На черта в каблуки влезла, так бы он не достал, пришлось бы в три погибели согнуться.
Отворачиваюсь, продолжаю брыкаться. Чертовы цветы около щеки, губят ароматом. Но даже среди лютого бесива успеваю понять, что Роман пахнет чужими духами. Тяжелыми, кричащими о том, чтобы их заметили.
Ядом исхожу от испепеляющего безрассудства.
- От нее … – отравой плюю, – приехал поздравить с годовщиной! – цежу, не справляясь с эмоциями.
- Что?
Некогда любимое лицо становится потерянным. Не останавливаюсь, жарю пепел на раскаленной сковороде дальше.
- Что за духи?
- Какие на хрен духи! – не давая дышать вдавливает вновь. – Не неси херню.
- Херню? – взвиваюсь. – Если не отпустишь, я тебе не знаю … – задыхаюсь от беспомощности. – Я тебе глаза выцарапаю.
Самойлов несмотря на дикую ситуацию, хрипло смеется. Безнадежно и почти безысходно.
Еще сильнее подбивает сопротивляться. Сейчас мне очень неприятно и яростно. Почему от нее ко мне? Что там делал? Это же ее духи. Марьяны! Я эту вонь с больницы запомнила.
Со злости впиваюсь ногтями Роману в бок и пропарываю кожу. Хочу сделать больно, так больно, чтобы знал.
Шипит, но не отходит. На что рассчитывала, что присядет от царапин? Его колом не прошибешь.
- Хватит, Жень.
Сбито рычит, опуская голову. Сраный букет в нос втыкается. Нечаянно вдыхаю аромат. М-м-м … Бож-ж-же-е-е … Как серпом по … Запах напрямую связан со счастьем, а теперь это роковой реквием Амадея. Реквием по сгоревшей прекрасной жизни в неведении.
В глазах меркнет, так все по больному шпарит. Растекаюсь по ледяной бетонной стене, пропадаю.
Самойлов что-то почувствовав, ослабляет немного тиски, тут же вдыхаю полной грудью демонстративно повернув голову в бок.
- Ты был там?
Зачем спрашиваю, а? Чтобы сильнее обезумевшее сердце в мясорубке прокрутить? Наверное. Мне же мало. Давай, надо добавить.
Самойлов не думает отводить глаза. Взгляд спокойный, прямой.
- Был.
- Ясно. Когда свадьба?
- Какая?
- Твоя и Марьяны.
- Дура, что ли?
Правда дура. Стою, разговоры разговариваю. Уходить надо и вычеркнуть позорную страницу судьбы, а он пусть как хочет. Мне дела нет. Кусаю губы, из всех сил.
- Конечно. Один ты гений. Ром, отстань, а? – моргаю, чтобы не заплакать. – Хватит. Ну не вернусь я. Понял?
- Нет.
- Я же тебе не нужна.
- Нужна.
- Нет, – перебиваю. – Ты упоротый. Главное, надо точку поставить в свою пользу. В любом случае подвести черту так, как тебе надо. Я же твой характер знаю. Не успокоишься, пока не исправишь.
- Все так, – подтверждает.
- В этот раз не выйдет.
- Думаешь, что ты для меня черта? Всего лишь черта?
Снова злится. Набирает обороты, газует над пропастью.
- А что не так?
- Хуйню не неси. Я за тобой, как тень брожу. Повторяю, никто не нужен кроме тебя.
Выкрикивает громко, надрывно. Эхо гулко гуляет по своду. Кажется, в ушах эхом отдается. Высвобождаю руки, зажимаю. Не хочу слышать, не буду. Сопротивляюсь вопросами.
- Поверить должна?
- Должна, – неопровержимо рубит.
- Нет.
- Я тебя люблю.
- Нет.
- Жень, – начинает подрагивать верхняя губа. – Не зли … Я и так … еле-еле.
И так меня все достает. Неимоверно. Прикрываю глаза, считаю круги вспыхивающие как маятники. Больше не могу выдерживать огненную пытку. Ресурсы заканчиваются. Еще немного и рухну.
Только сейчас понимаю, я в пылающем пекле. Пекущие сковородки не считаю, кажется, сто пятую сменила. Мне уже привычно постоянно больно. Но сегодня край. Все.
- Иди к Марьяне, – тускло отражаю. – Она покладистая и на все готовая.
Очередная командировка идет по плану.
Если так прикинуть, то по плану идет вся моя жизнь, кроме того, что впереди развод. Не поддается Женька на уговоры.
- Ромыч, – толкает в плечо Переверзев. – Как оно?
- Нормально.
- Злой? – подмигивает. – Вроде все складывается.
- Мгм, – неопределенно бурчу.
Бесцельно шарюсь по залу, что ищу сам не знаю. Кругом костюмы и галстуки, строгие юбки. Все носятся, как угорелые. Ждут звезду программы.
- Готов услышать гуру?
- Готов, – киваю. – Интересно, что скажет. Занятный мужик.
Не брезгую тренингами, мне реально интересно. Если развиваться, то почему бы и не прозондировать новенькое. По ходу Локотков занимает не только меня, судя по количеству ухвативших в текущем году кусок сочного пирога.
А так если в целом, то обычное дело – получить советы бывалого тренера по бизнесу.
- Кого высматриваешь?
Усмехаюсь. Никого. Сам себя потерял.
- А-а, – смеется. – Ясно. Красивая.
Смаргиваю слепоту. Оказывается, в упор пялюсь на незнакомую девушку. Она стоит в конце зала с коллегой. Или кто он ей там.
Безучастно рассматриваю. Реально, красивая. Все при ней. Гладкий пучок, естественный макияж и отличная фигура, скрывающаяся под офисной скучной одеждой.
- Какая деловая.
- Орлова Вера. Бутики одежды, – рапортует Переверзев, не сводя с нее взгляд. – Не замужем. Двадцать семь лет. Детей нет. Спортсменка. Комсомолка, – скатывается в тупой юмор.
Морщусь. Когда закончится уже мода на цитирование старья? Будто замерли в развитии все.
- Понял, – останавливаю. – Не старайся.
- Скучный ты, Ром. Пошли лучше покурим.
Сразу покурить не получается. По пути цепляемся со знакомыми, обсуждаем новое на рынке сбыта. Не то, что здесь все олигархи, совсем нет. Тут парни, имеющие неплохо, но откровенно желающие иметь еще больше.
Зубы отращивают как надо, на месте никто не стоит. Поэтому обижаться нечего, двигаем понемногу ретроградов в бизнесе. Те скалятся, но соррян, блядь, девяностые давно прошли и наше поколение продуктивнее, работаем совсем по-другому. Каждому свое.
Занимаем места на балконе, треплемся за жизнь. Юра солирует, я же вяло вставляю реплики. Живой он парень, веселый. Вот холостяцкая жизнь, бери больше кидай дальше. Загоняться не о чем. Мне же еще разгребать.
Женька подала на развод. Прям на следующий день после встречи в кафе.
Сначала разволокло, со злости решил, что подпишу не глядя. Сколько можно возвращать ее. Не хочет, не привяжешь же к себе. Ослабляю узел галстука, душит. Гомон разговоров уходит на второй план. Если по-честному, на месте жены может тоже бы так себя повел, но я не на ее месте. А значит …
Развод неизбежен. Будет больше времени заняться делами.
Отпущу Женю пока, но с поводка внимания спускать, пожалуй, не стоит. Мне придется это сделать. Преследовать нет больше ни сил, ни времени. Если свяжусь с севером по-крупному, себя забуду.
Любить жену не перестану, конечно.
- Отомри, что как окостенел?
С недоумением возмущается Переверзев. Расслабляю тело. Правда. Ушел в себя. Так всегда, когда про Женю думаю.
Где она теперь? Ждать гребаного Беса, трясти его. Знает сто процентов. Как приеду, придется потроллить своим присутствием Тамаза.
Все же спит она с ним или нет? При мысли вскипаю.
Мозгами понимаю, он друг и все такое, но какая нахер дружба между мужиком и девушкой? Он ей что косы заплетает? Или истерики выслушивает? Или что еще? Пиздят оба. Мне край надо узнать.
В браке Женя не изменяла, знаю точно, а потом на эмоциях могла поддаться.
- Нормально, – поднимаю запястье. – Еще десять минут. Да?
- Да. По кофе?
- Давай.
Допиваем бокалы вовремя. Нас уже зовут. Пока усаживаемся, копаюсь попутно в телефоне. Рядом отодвигается стул. Скашиваю взгляд.
Улыбаясь, та самая Орлова изящно опускается и придвигается.
- Вера, – тянет руку. Тонкие аристократичные пальцы, идеальный маникюр и смелый открытый взгляд. – Орлова.
- Роман.
- Не боись, – шепчет на ухо Тамара. – У нас все мальчики хорошие. Не забидят!
- Не обидят, – машинально поправляю.
- Ну да, – грызет пряник. – Не забидят.
Обвивает шею руками, прижимается к уху. Будто сообщает тайну! Я слушаю. Томка сейчас мой единственный прутик. Хоть и крошечный, но прочный. Вдавливает липкие губешки в ухо, успокаивает. Мда, крошки в волосах так мило.
Чмокаю в ответ в макушку. Бусинка моя, люблю не могу.
Ла-ла-ла-ла!
На рейве цветы-ы-ы – тихо подпеваю.
Дарили тебе-е
А ты-ы
Слезы утри!
На рейве цветы … дарили тебе …
Томка подпевает. Тоже любит ДжаЯмми. Благодаря мне, кому же еще.
- Я и не боюсь.
- Спускай меня, – брыкается, – детишков много, а ты меня таскаешь.
- Тут же не видно, – возражаю. – Кусты растут.
- Ага, увидят! – авторитетно заявляет.
Отпускаю. Подпрыгивая, девчушка уносится. Прежде чем забежать за угол садика, тормозит, показывая большой палец. Важно киваю, типа, сигнал принят, все будет отлично.
Меня тут же ловит Наталья Алексеевна.
- Женя, – иди сюда. Манит пальцем. – Ты Тамарочку не выделяй. Все детки одинаковые.
- Так я не выпячиваю привязанность вроде бы, – растерянно оправдываюсь. – Наталья Алексеевна, боюсь неправильно поняли. Конечно, учту замечание. Томочку с детства знаю и вот так вышло, что иногда в садик буду приводит. Мама очень занята.
Господи, что я несу. Она же в курсе.
- Ты же ее и раньше забирала, – спокойно комментирует. – Но! Аккуратнее, пожалуйста. Нам лишь кажется, что дети ничего не замечают.
Краснею. Все так и есть. Вздыхаю, конечно. Признаюсь сама себе, что на самом деле выделяю Томку. Что сделать, если я ее с самого детства знаю. Даю себе обещание быть внимательнее.
Выдохнув, прыгаю в первый день!
***
Моя стажировка длится уже целую неделю. Привыкаю помаленьку.
Иногда тяжело, особенно когда проникаюсь детками из неблагополучных семей. Таких видно сразу. Рубашечки мятые, колготки грязные в пятнах. Есть у нас двое таких, Никита и Андрей. Они всегда вместе, особнячком. Сколько ни старается Наталья Алексеевна теплом окутать, не выходит. Как волчата пока, но надо признать, что их привели всего-то пару месяцев назад, не адаптировались еще. Отогреем! У меня сердце кровью исходит при взгляде на них. Помня наказ главного воспитателя, не акцентирую. Так и ношу смятые конфеты в кармане, отдавать не рискую.
На тихом часу обхожу сад, замечаю углы с трещинами, где-то потеки, где-то линолеум задран. Неплохо бы ремонт сделать, только заведующая садом строго-настрого запрещает собирать с родителей деньги. В наше время обычное дело, но для данного сада на поборы табу. Ждем очереди на выделенный государством транш. Есть еще спонсоры, которые что-то не спешат.
Иду по коридору.
На стенах поделки, под стеклом рисунки. Смеюсь. Рисовали мам. Боже-е-е … Раскрасавицы. Смеюсь по-доброму, искренне. Я была бы счастлива, если бы меня так нарисовали.
- Евгения Александровна, что Вы тут? – ловит Любовь Петровна.
Та самая заведующая. Какая она … ну профессионал! Костюмчик, платок на шее, брошь необыкновенная.
- Вот, – задираю голову наверх, намекая на потолок. – Давайте я спонсоров новых поищу. Не против?
- Были у нас. И сейчас есть. Но знаете, – пожимает плечами, – что-то заглохло в последнее время. Или я деньги просить не умею.
- Дадите шанс?
- На что? – снимает очки.
- Растрясти мошну капитализма. Вдруг мне повезет.
Любовь Петровна оживляется. Берет под руку и уводит к себе в кабинет. Там получаю список наших благотворителей. О-о-о … Прям негусто. Как только удалось садик на плаву держать? Ни фига наша Любовь не бизнесмен.
Ну и что? А я ей на что? Вдруг как выйдет, как все получится. Во мне силы нерастраченной море. Научусь. Нужно двигаться, смело идти дальше.
Обхожу садик, набрасываю в блокнот повреждения. Делаю может не так, но уж как умею. Потом разберемся. Исписываю целую кучу всего. Крайне довольная собой иду назад в кабинет заведующей, озвучиваю мнение. Договариваемся о дальнейших действиях.
День летит, как миг. Без конца ношусь туда-сюда. То Саша упал, то пластилин размазали по стеклу. Маша не хочет есть суп, Паша немножко описался мимо горшка. Я кручусь, как белка в колесе. Опомниться не успеваю, как наступает вечер и детей разбирают.
Опустив голову, сижу на детской карусельке. Можно как-нибудь на ней домой докатиться?
Вот это ритм жизни. Зато есть несомненный плюс. Я ни о чем больше не думаю, не успеваю. Но как только наступает ночь, снова кромсает. Поэтому стала принимать снотворное, но даже через их действие глаза Романа исправно приходят в сны.
Што ш …
Давай, Женя. Сама себя подгоняю. Шустро веду спонсора вглубь, абсолютно ни черта не опасаясь. Придурковатая лихость наше все. А что делать? Начала за здравие, не заканчивать же за упокой. Растрясем на максимум, мне терять нечего.
С некоторых пор плевать какое произвожу действие на мужчин. Теперь главное дети. Так за максимально короткое время у женщин, как я, меняются приоритеты. Такие дела.
- Смотрите, – тычу пальцем в потрескавшийся фасад. – Вот, кусок фундамента на земле. Слесарь убрал, конечно, бедлам, но эта ужасная дыра, как у детей, у кого зубы повыпали. Вроде бы знаешь, что новые отрастут и спокойнее становится, – тараторю все подряд, чуть не заваливаясь в обморок от своих же сравнений. – Но тут то ничего не отрастет.
- Отчего же? – спонсор белозубо улыбается, как дурак. – Я же приехал.
- Отлично, а где раньше были?
Хочется треснуть себя в лоб, ну что же такое? Фонтан открылся не заткнуть ничем. Но мне обидно же! Если скакать на коне, то галопом, на фига мне толочься на одном месте.
Мужчина стоит, по-прежнему блаженно улыбаясь. Почему-то бесит. Может уже начнет расчехлять карманы или так и будет?
- Вы записывать будете? – строго спрашиваю.
- Что записывать?
Возмущенно поднимаю брови. Он думает это все? Да тут дел на миллион, в смысле на пять или шесть. А может даже больше. Надеюсь, у него есть, нам с Тамаркой тут нищие благотворители не нужны.
- Хорошо, я сама запишу.
Достаю из объемной сумки потрепанный блокнот. Яблоко продала, ни к чему такой, взяла попроще. Но он настолько попроще, что памяти в нем с гулькин нос оказалось. А что делать? Мой айтишник скачет по городам и весям, посоветоваться с ним не успела, а сама я пень в этих делах.
Спонсор косится на папирус, насторожено молчит. Ой, я даже не знаю, как его зовут.
- Как к Вам обращаться?
- Илья.
И все? Мы что на именинах? Отчество где? Поправляю волосы, хмурюсь. Отставляю ногу и скучно-менторски вопрошаю.
- Отчество?
- Какие наши годы? – еще и подмигивает. Точно ненормальный. Может не надо ничего с ним иметь общего. А вдруг он вообще не тот, за кого себя выдает. – А Вас?
- Женя, – на автомате отвечаю. – Фамилия есть?
Илья откидывает голову и заливисто смеется. Ошарашено делаю шаг назад. Ладони вспотели и в целом очень странно все. Рубашка оттопыривается, оголяя внушительную шею. Надо же, спонсор-качок. Отсмеявшись, он стягивает пиджак, расстегивает пару пуговиц на рубашке и закатывает рукава. Это ни к чему прям. А так да, жарко на улице. Но можно было и подождать пока все закончим, потом оголяться.
- Ильин.
Странненько. Илья Ильин.
- Минуту подождите.
Кричу, скрываясь за углом сада.
Набираю попутно Любовь Петровне, рассказываю о мужчине, но она успокаивает. Начинает волноваться и громко щебетать о том, чтобы как следует встретила его и была очень-очень приветливой. Он наше спасение. Так и сказала. Еле уговорив не беспокоиться и не приезжать, заканчиваю разговор. Строительный меценат какой-то кажется.
Закатывая глаза. Одни бизнесмены кругом, куда ни плюнь. Интересно, у нас в стране обычные мужики хоть остались. Хотя какая мне разница.
Выдыхаю.
По итогу: счастье пришло в наш дом, сам Ильин снизошел до сада. Он много кому помогает, но до садика нашего все очередь не доходила. И вот – бинго!
Рассеянно передвигаю ноги в обратном направлении. Ладно, что ж. Будем исправлять наезды и поведение, чтобы ни в коем случае не обидеть такого важного человека.
- Убедились?
Моргаю. Он всегда так беспрестанно улыбается? Щеки не болят?
- Как Ваше отчество? – вежливо уточняю.
- Давайте без него.
Взъерошивает шевелюру, расправляя плечи. А я окончательно смущаюсь. Как дубиной по голове шандарахнуло. Как-то с богатыми людьми не очень привыкла общаться. Не знаю как с ними разговаривать. Приседать почаще?
- Без отчества не положено.
- Кем?
- Субординацией.
Ильин грустнеет, глаза его немного тухнут. Задумчиво грызет соломинку, гоняя ее туда-сюда. Я молчу, как дура. Сказано же не перечить и угождать. А мы люди маленькие.
- Женя, – тихо окликает. У меня глаз начинает немножко дергаться. Сцепляю руки в замок, наклоняю голову вперед. Говори, барин, холопья слушать приготовились. – А ты мне больше дерзкой нравилась.
- Неплохой тренинг, как считаешь?
Орлова складывает девайсы в кейс. Движения ровные спокойные отточенные. От нее разит стойкой уравновешенностью и рациональностью. Ни одной лишней эмоции. Все по делу. Мне нравится. Самое главное – не навязывается. Просто сидит рядом и не бесит.
- Да. Не разочаровался.
- Из тебя слов не вытянешь, – чуть улыбается. – Роняешь, как редкие бусины. Зато каждая на вес золота.
О, как. Молчу много, да? Мне казалось наоборот. Чуть внимательнее присматриваюсь к Вере. Любопытная особа.
- Ты тоже.
Удовлетворенно смеется. Надо же. Хохочет, как девчонка. Думал, что она Снежная Королева. Оказывается, Орлова сочетает в себе обе стороны.
- Спасибо за компанию, – бросаю «бусины» вежливо.
Поднимаюсь, следую сразу на выход. Остались дела и их нужно решить. Еще неплохо было бы сменить сорочку. Марафон почти закончен, осталась самая приятная часть, но особо не намерен нырять туда, кажется, лучше отдохнуть.
Улавливаю в груди начинающиеся ноющие нотки. Загодя тру, разгоняю глухую тоску о Жене. Она не проходит, так и сидит там безвылазно. После взрывного произошедшего живу с вырубленным куском в сердце.
Срабатывает напоминалка, надо Марьяне пополнить счет. Морщусь. Вылетает из головы периодически. Стирается хоть тресни. Она в принципе как-то белым шумом становится. Скоро растворится, следа не останется.
Торопливо стучат шпильки и под локоть проникает тонкая рука.
- Не против выпить что-нибудь.
Не останавливаюсь. Пальцы Веры цепко впиваются. Она шипит и ойкает. Ну естественно, шпильки невыносимо высокие. Даю ей секунду передохнуть. Облегченно выдыхает, елозит пятками и крутит стопами. Не понимаю на хрена такое носить, если досаждает все потом?
Тяну дальше.
- Что-нибудь что?
- Например, кофе со сладким сиропом.
- Не пью бабские напитки.
- А не бабские которые?
Подскакивает на ступеньке. Шипит сквозь зубы «чертовы каблуки».
- Черный, – не сбавляю шаг, – без сахара. Без сливок. Из хорошей арабики.
- Идет! Я угощаю.
- Да ты что? – иронизирую. Потом смотрю на часы. Есть минут двадцать еще. – Ну давай. Я плачу.
- Я первая сказала.
- Неважно, что ты сказала. Плачу все равно я.
Пока идем мысли крутятся вокруг Жени. Верин словесный шум успокаивает, она тараторит без умолку.
Как там Женечка? Знаю, что в сад устроилась. Донесли. Дурочка. Зачем? Неужели треша мало или решила добить себя? Я даже пересечься с ней не успел. К брызгающему яду привык, перетерпел бы.
Все, как назло, складывается. У меня поперло. И поперло так, что промедление смерти подобно. Не могу оторваться. Я сука всю жизнь бился насмерть, чтобы вылезти из дерьма. Как бросить? Отпустил ситуацию на время, хотя внутри как кислотой прижгло. Иногда вроде бы отпускает, правда ненадолго.
- Суров! – рука чуть сжимает локоть.
- Что? – не сразу въезжаю.
- Как ледокол идешь, – поясняет, пока усаживаемся за столик. – Пару человек с дороги отскочили, ка ошпаренные.
- Не заметил, – подзываю официанта.
- Ну да.
Делаю заказ и встречаюсь с Верой взглядом.
Орлова с интересом взирает на меня, как на диковинку. Это не интимное любопытство, скорее как диковинный экземпляр рассматривает. Нейтрально растягиваю губы. Болтать нет ни сил, ни желания.
- Женат? – показывает на кольцо.
Трогаю ободок. Не снял пока. Несмотря на развод, не снял. Пока еще не конец же, верно? Пока подпись не поставлю, не сниму. Нет, это не верность вдогонку браку. Это ебанутое чувство собственности, наверное, так. Нежелание отпускать ситуацию.
Охватывает знакомое раздражение. Дал себе слово не думать плохо о Жене, клялся дать ей временную свободу от себя, но коза насмерть стоит. Развод и хоть ты сдохни.
От ответа ухожу. Перевожу разговор в безопасную плоскость.
- У Локоткова на первом тренинге?
Вера оживляется. Сразу начинает блестеть глазами, интересно рассказывает, как внедряла в своем бизнесе некоторые шаги, что-то сработало, что-то нет. Но безусловно теория всегда полезная и бла-бла-бла.
Она спокойно рассказывает, потом срывается в едва уловимые эмоции. Меня встряхивает. Почему-то в манере повествования неуловимо сквозит манера Жени. Они даже похожи немного, лишь теперь замечаю.
Такие же длинные аристократические пальцы, родинка на шее, контур губ, излом бровей. Отпиваю по крошечному глотку терпкий кофе, наблюдаю исподволь. Все же не ошибся, есть.
- Я решила, будь что будет и прыгнула с головой в новый проект. Представляешь, даже свадьбу свою сорвала. Вы мужчины такие странные, – меняет тон, окунаясь в претензии.
- Почему?
Дома меня традиционно ждет огромная корзина цветов у двери. И даже не сопрет никто, настолько порядочные жильцы здесь. Не надоело Самойлову? Мне уже да.
Козлина! Со злости толкаю дверь, она отлетает к двери и сильно хлопает.
Пинком зашвыриваю корзину в глубь квартиры. Она с гулким стуком вшмякивается в тумбу и рассыпается. Тупо смотрю на цветы. Нежные, хрупкие стебли. Со вздохом присаживаюсь, собираю. Они-то причем? Это моя жизнь разлетелась поломанными бутонами также от крепкого пинка Самойлова. Ну заказывает он их и что?
Ярость по направлению к Роману вспыхивает без конца, а стебелёчки …?
Аккуратно расправляю, сую в банку. Вазы нет. Не покупаю принципиально. Принимать подношения больше ни от кого не планирую. И вообще на фиг мужиков. Хотела детей? Теперь их куча. Занимайся.
О-о-о, как быстро влилась. Я так благодарна судьбе, что меня взяли в садик. Пружина внутри стала отпускать. Господи прости, времени нет думать о Роме весь день. Ночь по-прежнему мой враг. Самойлов иногда звонит. Не разговариваю. Один раз приняла звонок, но пожалела. Деньги стал совать, типа как ты там без них и все такое. Не взяла. Ну не хочу! Пошел он в жопу, бизнесмен сраный.
Переоценка ценностей мощнейшая. Оказалось, я ничего не хочу. Ни шмоток, ни косметики, ни салонов. Бывает же. Внутри барьер намертво стоит. Как долбанутая монашка отказываюсь от благ цивилизации. Принимаю спокойно изменения. У кого какие побочки от развода, у меня такая. Жить не мешает.
А еще говорят, что женщины во время расставания стараются выглядеть лучше. Врут.
От стебля отваливается бутон, шлепается прямо перед носом на стол. Наклонившись, вдыхаю аромат. Пахнет вкусно, пахнет прошлой жизнью куда больше не вернусь. Закрываю глаза, в последний раз задерживая аромат в дыхательных путях. Сохраняю как можно дольше.
Всего лишь цветы … Э-э-х!
Хватит прошлой жизни. Вытаскиваю букет и топлю в мусорке. Банку выношу на балкон. Вот так.
Загасив отблески душевного пожара, звоню Таму. Рассказываю о работе, плету все, что в голову приходит. В Бесе мое спасение теперь. Невзначай говорю о новом знакомстве. Там оживляется, начинает подробно выяснять, а я осекаюсь.
Странный этот Илья Ильин. Ей-богу. Таращился, как дурак на денежку. Только мы теперь девки гордые, нас взглядами не проймешь. В итоге Бес вспоминает, что меценат не женат, что романов куча. Короче, очередной мажористый ловелас, правда умный, чуть ли не гений. Информация проходит юзом. Мы в принципе сегодня разговариваем для «поддержки штанов». Не клеится. Нервная взбудораженность Беса через расстояние ощущается.
- Загнался? – лениво размешиваю воду в стакане.
- Навалилось.
Признается. Нонсенс. Он всегда молчит, даже если очень устал, а тут прям на тяжелом выдохе трансляция.
- Ты где теперь?
- На конференции. Слет молодых и красивых. Перспективных. Здесь известный парень Локотков. Был на тренинге.
- Понравилось?
- Оч-чень.
Виляет. Интонация меняется, становится колкой и злой. Я внутренне собираюсь в комок, будто услышать что-то должна. Ругаю себя за очередной бред, но есть оправдание, я уже говорила. Когда наступает вечер, а за ним ночь, превращаюсь в жалкое трясущееся существо.
- Что случилось?
- Да-а-а ... Ничего интересного.
Но не так же все. Шестое чувство вылазит на поверхность кожи и не дает нормально дышать. Бес не трепло, знаю. Правда есть нюанс, когда ему не нравится хоть что-то, корячит насмерть. Не скрыть, как не шифруйся.
В мембране слышу сбитое яростное дыхание. Падает и разбивается кружка. Погодите …
- Бес, ты выпил?
- Это принципиально, Жень?
Почти орет. Ого-го!
Там и спиртное не совместимы, как зад и палец. В изумлении хлопаю глазами. Происходит что-то однозначно, и я не в силах изменить ход событий. Как помочь Бесу? На моей памяти он напивался три раза. Три!
- Нет. Конечно, нет.
Сопит, как трактор. Как могла не заметить односложные ответы, слишком рваное настроение. Все мимо прошло. Ругаю себя, что я за друг такой. Мой раненый Бес оглушает очередными громкими глотками. Дурак, что ли?
- Немедленно прекрати жрать спиртягу.
- Коньяк, – растянуто поправляет.
- Какая разница! – возмущаюсь. Набираю воздуха в грудь, успокаиваюсь. Уровень тревожности зашкаливает. – Там, прошу тебя.
- Отстань, Жендос.
Бульк-бульк-бульк.
Ой, дурачи-и-на-а-.
- Там, слышишь? – зову, пока в уши не вползает мычание. – Расскажешь.
Очень надеюсь на откровенность. Подлец молчит. Сжимаю телефон в руке до хруста. Вдруг сверху начинают дрелить соседи, звук мешает. Тихо ругаясь, убегаю в ванную, сажусь на пол. Звук хоть на сколько-то становится тише.
- Хватит молчать, – повышаю голос, потому что больше не могу.
- Жендос, – пауза. – Мне плохо, но, если я скажу, тебе будет еще хуже.
Ежедневные корзины летят на её адрес со скоростью света. Да, я знаю где она живет. Особого труда не составило выяснить. Залипаю на букетах. Пионы и ирисы. Женькины любимые цветы.
Маньячу, понимаю. Удержаться не могу.
Я безнадежно хреновый рулевой, знаю. Ну уж как могу выкручиваю колесо надежды. Хотя все чаще возникает мысль, а нужна она эта надежда. Крепость не рушится. По хожу даже камешек не отвалился. Дни плывут, проблема не решается.
Утешение лишь успехи на поприще.
Цель достигнута? Да. Есть такое. Меня прет на раздутых парусах, как легковесный парусник. Все складывается даже лучше, чем предполагал.
Женя сменила номер. Дурочка … Думает, что спряталась? Я его достал сразу же. Но не писал ни разу. Хотя очень хочется. Руки чешутся до нестерпимого зуда.
Что ей надо, а?
Я же все для нее делал. В очередной раз в башке пульсирует обида. Чтобы не рухнуть на самое дно, хватаю пиджак, спускаюсь в бар. Надо выпить немного, закорачивает к ночи. Ненавижу теперь темное время суток. Мыслей появляется много. И все о ней.
- Пару виски, - бросаю бармену.
Отпиваю терпкую жидкость, по телу разливается тепло. Начинает немного отпускать. Рассеянно ни на чем не фокусируясь особо рассматриваю народ. Все почти с конфы. Девок завались. Расслабленные, более смелые теперь. Официоз прошел, можно отпустить вожжи.
Из недр зала машет Орлова. Встает, идет ко мне.
Красивая девка. Смелая и открытая. Яркая деловая блонда. На ее губах красная помада и почему-то цвет не бесит сегодня. Он ей идет.
- Привет, Самойлов, – здоровается, будто тысячу лет знакомы.
- Привет.
- Последний вечер, – смеется, – завтра по домам.
- Да.
- Что кислый?
- С чего взяла? Нормально все.
- Возможно, – снова смеется, – ты в принципе суровый и неприступный по виду. Вечно недовольный. Почему? – рука накрывает мою.
Не улавливаю в рукопожатии скрытого смысла. Кожа у Веры очень нежная и шелковистая. И сама она очень игривая сегодня вечером. Не поймешь ее, то ли бесшабашно веселиться, то ли опасно играет. Такая она нечитаемая. Горячая ладонь задерживается еще на пару секунд.
Ответно сжимаю на мгновение. Глаза Веры лукаво вспыхивают.
- Тебе кажется, – отпиваю вторую порцию.
- Закажем еще? – показывает на виски.
- Мне достаточно.
- Тогда мне закажи.
- Не развезет? – впервые за вечер сам улыбаюсь.
- Не-а, – беспечно отмахивается, – сегодня можно. Я выгодных спонсоров нашла.
Заказываю ей бутылку брюта. Девочкам же такое заказывают? А себе повторяю вискарь.
Разговор ни о чем, но что-то сквозит в нем этакое. По краю местами. С любопытством наблюдаю за ситуацией. Орлова в ударе, поет, как соловей, я изредка вставляю фразы. Поддерживаю.
Вера все больше становится раскованной, губы и глаза блестят, она в эйфории. То плечами поведет, то взгляд из-под ресниц. Но все очень аккуратно делает. Вроде бы как открыто заявляет об открытой позиции и вместе с тем, дистанция сохраняется. Шаг вперед и два назад. Подпираю подбородок, любуюсь. Когда женщина в эйфории жди чего угодно.
- Ром, пошли потанцуем?
О-о, вот как? Тройка парочек топчет пол под бессмертные хиты Лепса. Ненавижу качаться под народные песни. Тупо все и глупо. То ли дело регги и все такое. Ночь, луна и белый песок. Ноги лижут теплые волны и рядом женщина, от которой сходишь с ума.
Бр-р-р. Разудалые голоса перекрикивают звучащую громко музыку.
- Ром! – складывает губки бантиком Вера.
- Нет, Вер, извини, – пожимаю плечами. – Не танцую.
- Ром, – умоляюще складывает руки, – один разок. У меня такой праздник. Так хочется покружиться.
- Выбери не меня, – мягко отлыниваю. Обижать Орлову не хочется, но я правда не хочу выползать на сраный импровизированный танцпол. – Пригласи Переверзева. Посмотри, глядя на тебя слюной исходит.
Вера замирает. Складывает руки и надувается. Такая смешная. Молча отпивает брют и оттопыривает губы.
- Не хочу, – капризничает.
Взмахивает волосами, демонстративно облизывает пухлый рот. Смеюсь. Пьяненькая дурёха. Залипаем на пару секунд взглядами.
- Ве-ер! Хорош тебе.
Заправляю за ушко выпавшие волосы. Пытаюсь сгладить отказ. Вера медленно отстраняется, моргает часто, фокусирует взгляд у меня за спиной. Убираю руку от блестящих локонов Орловой. Пока отпиваю глоток, пытаюсь понять, что она застыла.
- Смотрю развлекаешься.
Голос, наполненный скрытой яростью, раздается прямо над моим ухом. До носа долетает убойный запах спиртного. Усмехаюсь. Поклонник Орловой что ли? Неспеша оборачиваюсь.
Ситуация гораздо хуже.
Позади меня стоит гребаный Бес. Сука! Что он тут вообще делает?! Душевный поверенный моей жены, мать его. И в такой момент. Блядство.
- Любовь Петровна, – зависаю в пространстве. – А можно мне на завтра выходной?
На том краю тишина. Я явственно ощущаю вспыхивающие вопросы в воздухе. Знаки большие и жирные. Ой, я понимаю. Взволнованно начинаю бегать по квартире. Сейчас разругает по полной программе. Только устроилась и уже прошу день.
Судорожно подсчитываю. Ну да, меня лишь день не будет. Плюс два выходных. Я успею. Тут ехать всего ничего. Надо же чертова Беса вытаскивать. Да его Вика с ума сойдет, про Ираклия вообще молчу. Начистит морду без промедления. Такие у них порядки. Хотя, о чем я, дело в не в этом.
Таму плохо. Он меня сколько раз вытаскивал. Я должна дать ответку, не могу бросить на перепутье судьбы. Бесу отчаянно плохо. Хоть бы объяснил, что нормально. Обозвал Самойлова, грозил избить и что-то о непростой любви. Поняла, они в соседнем городе. На скоростном ехать совсем недалеко. Несколько часов и на месте.
- Евгения, – расстроенно отвечает. – Я надеялась, что Вы будете постоянно на работе.
- Так я и буду. У меня непредвиденные обстоятельства.
Пауза.
- А сколько планируется непредвиденных?
- Постараюсь нечасто, – горячо убеждаю. – Я попрошу Наталью Алексеевну взять мою группу. Она справится.
- Не сомневаюсь, – сухо.
- Спасибо большое.
Мне погано, что приходится просить. Дети важно безусловно, но там Тамаз! Он почти не в адеквате. И если не приеду, то до конца жизни буду себя проклинать. Я должна поддержать друга.
Гуглю гостиницу, заказываю билеты. Ох, черт побери! Только бизнес свободен. Они что там? Тут ехать всего ничего. Блин, да я через минимально короткое время приеду туда!
А-а-а! Сколько? Обессиленно падаю на стул, тот жалобно скрипит. Ок, жабяке здесь не место!
Да фиг с ними с деньгами. Дружба дороже. Оплачиваю билет и бронирую номер.
Кидаю в рюкзак самое необходимое и вперед.
Дорога как во сне проходит. Пялюсь в проплывающий за окном пейзаж, вслед за проводами возвышаясь и опадая в мыслях. И лишь теперь осеняет дурацкая догадка. Он и Самойлов вместе там? Вскипаю. Не понимая себя, не разобравшись в цепочке размышлений вскипаю.
Пьяная зараза. Выхватит ведь от Романа. У того дури, как грязи. Сильный же, я знаю. Так и не смог по-человечески объяснить, что случилось, сиди здесь с ума сходи.
Где Тамаз его встретил, причем тут несчастная любовь и все такое. Зажимаю голову руками, трясу головой, будто желаю, чтобы доводы высыпались и укатились под кресло.
Чувствую себя дебильной героиней романа.
Вот сейчас я такая приезжаю, несусь забирать Беса. Спасительница, блин!
А там р-раз! И Самойлов. И мы напротив друг друга замираем. Он такой напряженный, глаза сверкают и все такое. Я дрожу … Потому что он гад! Сволочной гад! Потому что … Да потому что! И вот он такой шаг ко мне, я назад. Он еще шаг, кричу зверски «не приближайся!»
Между нами молнии, гром и свинцовые тучи. Тяжело встречаться, тяжело разговаривать и …
Выплывает нимфа, становится рядом с ним. Призывно смотрит на Самойлова, и я окончательно понимаю, что пипец. Горбатого могила исправит. А ему теперь хоть затрахайся по сторонам. Вазэктомия же!
Вжимаюсь головой в кресло. Устало тру глаза. Госссподиии … Я дура! Мерещится черт знает что.
Дрожащими руками отвинчиваю бутылку с водой, выпиваю чуть ли не половину. Не хочу больше думать о Романе, все – другая жизнь настала. И с чистого листа, я все начну сначала-а-а. Звоню в последний раз и номер мой сотри (Д. Маликов - прим. автора)
Кстати, о телефоне. Копаюсь в недрах, выуживаю аппарат. Вот вам здрассьти, Ильин нарисовался. Спрашивает буду ли я на работе такого-то числа. А меня нет, я отпросилась. Господину надо решить вопрос о ремонте, а так как меня ему делегировали с потрохами, меценат хотел бы оговаривать детали только со мной. Я что штукатурку буду обсуждать? Так не умею. Показала же на недостатки, считайте ради Бога сами.
Благословляю небо за отсутствие сети на ж/д. Спокойно закрываю мессендж. Ехать еще пару часов и на месте. Прикрываю глаза.
Вот не всегда на ж/д провалы в недоступ. Бульк!
Тьфу!
Меценат: «Евгения, сообщите о своем свободном времени. Планирую восстановить сад полностью. Приглашаю обсудить за ужином. Любая дата и любое время»
Евгения Богомолова: «Предлагаю обсудить все с заведующей. Она главная. Вы немного перепутали»
Меценат: «Любовь Петровна переадресовала к Вам»
Врун несчастный. Закатываю глаза.
Евгения Богомолова: «Крайне неудобно разговаривать»
Меценат: «Так найди время, Жень! Впиши меня в свой безумно занятой график. Не пожалеешь.»
Ооо, так дело не пойдет. Провалится из ниоткуда возникшая связь или нет? Может у Ильина на самом деле фамилия Маск?
Отключаю телефон вовсе и на иголках убиваю оставшееся время. Из поезда вылетаю, будто из душной клетки.
- Девятьсот восемьдесят рублей, – озвучивает водитель.
Отдаю тысячу, молча выхожу. Ну Беса и занесло. Мариот небоскреб какой-то. Стеклянный куб, устремленный ввысь. Неловко переминаюсь с ноги на ногу. Быстро же я отвыкла от такого рода зданий. Были времена, когда как рыба в воде, а теперь … Детей полный сад теперь у меня. Вот!
Подтягиваю джинсы. Спадают сволочи, а новые времени вообще нет купить. С досадой перестегиваю ремень, чтобы хотя бы как-то удержать на тощей заднице.
Захожу в отель. Быстро оставляю вещи, сразу телефон заряжаю. Бес, конечно, не отвечает. Думаю, что всерьез не воспринял слова о приезде, но что мне стоило проехать несчастные несколько часов. Ерунда!
Осложняет происходящее позднее время. Оно за полночь. Терзаю телефон, абонент по-прежнему молчит. Выхода нет. Надеваю свежую футболку, тащусь на ресепшн.
- Извините, в каком номере остановился Беселия Тамаз Бесикович?
Жалобно хлопаю ресницами.
- В четыреста втором, – машинально отвечает служащая и смертельно бледнеет.
Ободряюще киваю, я же понимаю сведения о клиентах табу и все такое. Маякую ей, типа, нормально – никому не скажу, что вы проговорились нечаянно. Быстро сваливаю, чтобы не вступать в диалог.
Меня в холодный пот бросает, когда думаю, что друг в нетрезвом состоянии. Телефон, как немой. Ни звука. Уже злиться начинаю. Что же ты зараза черноглазая делаешь? Ну не пил же почти никогда, так не пей!
Хотя кого обманываю. Он не единственная причина, чтобы трусить. Роман тоже здесь.
Заколбашивает сразу при одной мысли. К постоянной тряске от мыслей о Роме привыкла. Даже смирилась. Темный пульсирующий клубок в теле живет, как мигрень. В неожиданный момент как бахнет и ты недвижимость.
- Да там все сейчас, – навстречу движется быстро раскрасневшийся парень. – Подтягивайся. Ага. Говорю – все! Ай-ти, бизнес и остальные. Бегом! В рест спускайся на втором. По коридору, сразу налево. Давай. Там такие девки. Да цветник, говорю. Ага. Да не. Махач уже растащили. Убрали драку говорю. Да что со связью, – с досадой бормочет.
Боже мой. Это же не то, что я себе тут рисую?
- Козлище твой Самойлов! – цедит сквозь крупные глотки. – Я ему … Блядь … Я ему ебало расшибу!
Или все-таки да?
По спине продирает холодный пот. Я в предобморочном состоянии. Хватаюсь рукой за воздух. Попадаю в кулер. Как зомби набираю целый стакан и в три глотка осушаю. Если парни подрались, то не знаю ... Это предельный предел. Переживаю не за Романа, конечно же. Просто … Просто … Да …
Слепо кружу по извилистому коридору. Номера, номера, номера. И вдруг лифт и лестница. По указателям добираюсь до злополучного ресторана.
Людей море. Кружу по лицам, ищу, но как назло по нулям. Пробираюсь сквозь толпу, онемевшими ногами ступаю, стоп почти не чувствую. Что так затронуло, а? Ну даже если и подрались, то что? Да ни фига.
Ни фига хорошего. Разгребай потом, блин.
- Девушка, – дергает парень под градусом за край футболки.
- До свидания, – не глядя бормочу.
- Гля какая, – возмущается.
Не слушаю. Медленно иду ко входу ресторана, из дверей которого льется громкая музыка. Напряжение внутри нарастает.
Понимаю, что у меня огромная вероятность увидеть не только Беса. Могу напрямую столкнуться с самым страшным пусковым фактором последних дней. От соприкосновения с реальностью останавливаюсь.
Обхватываю себя руками, сердце начинает так сильно колотиться, что кожей рук каждый суматошный удар ощущаю. Бах-бах … Пауза. Замерло все. Тук-тук-тук-тук. После паузы в тысячу раз быстрее заряжает. В глазах темнеет.
Дышу через раз. То срываюсь захватывать воздух, никак не в силах затолкать в легкие как можно больше кислорода, то вообще не ощущаю, что могу функционировать. Между теми самыми паузами, кляну Романа, как последнего. Ведь из-за него все!
- Ох, бли-ин …
Шепчу непослушными губами. Они как деревянные.
Чертова боль. Она не проходит и не исчезает.
Я все еще … Все еще … не готова.
Нечаянно бросаю взгляд на глянцевую поверхность стены. Отшатываюсь. Взгляд затравленный и почти трусливый. Невольно хватаюсь за лицо, тру в сражающем недоумении глаза.
- Жендос!
Резко подрываюсь. Разворачиваюсь мгновенно, аж кожу на боках скручивает. Второй раз шоковый шок прилетает. Передо мной в дым пьяный Тамик.
- Твою ж ма-ать.
Пораженно тяну, прикрывая рот. Да что ж такое-то, а.
- Че приперлась?
Пока отхожу от грубого окрика, Бес злится сильнее. Мозгами понимаю, что за всем стоит пьяный выхлоп. Несанкционированная работа убитого алкоголем мозга. Это не друг сейчас орет на меня, а сивушные масла. Или как там называется убийственная смесь.
Но тем не менее, навешиваю на лицо мину, шиплю, позабыв о своих бедах.
- Ополоумел так напиваться?