— Антон, ты мне изменяешь с Варей? — спрашиваю спокойно.
Спокойно… хотя внутри меня разрывает гнев так, что пальцы хочется согнуть в кулаки и чем-нибудь швырнуть.
Он даже не сразу понимает, что это ему вопрос. Отрывается от телефона, смотрит так, будто я помешала ему спасать мир.
— Тань, что за бред ты несёшь?
Ага. Поехали по классике:
«Бред», «ты всё придумала», «тебе показалось».
Следующий пункт обычно — «ты устала».
— Конечно, бред, — киваю. — Такой же бред, как и следы её помады в твоей машине.
Он моргает.
Это всегда выдаёт. Не слова, не оправдания — один нервный миг моргания.
— И такой же бред, как то, что она спокойно ходит по офису в твоей рубашке, — добавляю.
Пауза.
Глубокая, тяжёлая.
Антон поднимает на меня свой звериный взгляд, челюсть напрягается:
— Ты вечно занята, Таня. — Голос резкий, он почти рычит. — А у Вари хотя бы находится время поддержать меня в трудные дни.
Поддержать.
Вот это слово — как пощёчина.
— Поддержать? — переспросила я тихо.
— Да. Она… — он делает вдох, будто ищет оправдание получше. — Она слышит меня. Она рядом. Она умеет меня поддерживать.
— Ртом? — спрашиваю резко.
Его взгляд дёргается в сторону. Всё.
Этот жест честнее любого «да».
В горле встаёт ком, но я его проглатываю. Я точно не дам ни одной слезы при нём.
Хотеть плакать — это одно. Плакать перед мужиком, который тебя предал — нет, спасибо.
— Потрясающе, — говорю я. — Пятнадцать лет брака. Я тяну дом, детей, твой долбаный бизнес, а ты вместо «спасибо» решил, что тебе нужна… оральная поддержка.
— Ты перегибаешь, — отрезает он. — Всё не так, как ты думаешь.
— Угу, — хмыкаю. — Расскажи мне, как всё на самом деле. Это была помада твоей матери в машине? Твоя рубашка сама запрыгнула на Варю? Или Варя споткнулась и случайно упала тебе… на трудные дни?
Он вскипает:
— Хватит! Ты сейчас специально всё утрируешь!
— А ты специально мне изменяешь или просто так получилось? — не отступаю.
Он отходит к столу, опирается руками, будто ему реально тяжело.
Бедный, бедный мужчина. Устал. Ему тяжело.
Так тяжело, что он не нашёл ничего лучше, чем завести себе копию жены, только помоложе и с губами побольше.
— Таня, я… — он делает вид, что подбирает слова. — Я был в стрессе. У меня проблемы с объектами, с налоговой, с партнёрами. Ты сама знаешь. Ты постоянно занята, ты холодная.
А вот и «ты сама виновата». Я почти аплодирую внутренне за столь базовую отговорку.
— То есть, — уточняю спокойно, — пока я работаю, помогаю тебе, ты чувствуешь себя одиноким и решаешь это тем, что ложишься под Варю?
— Не «под», а…
— А как, Антон? На бок? На четвереньках? — усмехаюсь. — Раз уж мы тут честно разговариваем.
— Ты несёшь чушь! — взрывается он. — Ты вообще себя слышишь?
— Очень хорошо слышу, — отвечаю. — И тебя слышу тоже. Ты признался, если что. «Она поддерживает меня». Вариантов немного.
Он машет рукой:
— Между нами давно всё не так. Ты сама это знаешь.
— Между нами давно всё не так, — повторяю. — Но почему-то додуматься поговорить, пойти к психологу, взять отпуск ты не смог. Зато додумался завести себе любовницу. Молодец. Додумался. Аплодирую стоя.
В этот момент я действительно встаю.
Не потому, что хочу уйти, а потому что сидеть уже физически больно.
— Куда ты? — напрягается он.
— Просто постоять хочу, можно? Челюсть у тебя дрожит, Антон. Смотри, зубы не вывали.
Он делает шаг ко мне.
— Таня, ну давай нормально поговорим…
— Мы сейчас как раз нормально говорим, — перебиваю. — Ты мне изменяешь, а я спрашиваю — зачем.
Антон отворачивается. Его всегда бесило, когда я говорю прямо.
Ему нужны были аккуратные намёки, недосказанности, «дорогой, мне кажется».
Только мне больше не «кажется». Я уверена.
— Я не хотел, чтобы всё так вышло, — бурчит он. — Оно… само.
— Само? — я фыркаю. — Антон, ты взрослый мужик. Оно «само» — это когда носки под кровать падают. А когда ты расстёгиваешь брюки перед другой женщиной — это уже осознанный выбор.
Он резко оборачивается:
— Да что ты вообще знаешь о моих выборах?
— Достаточно, чтобы сделать свой, — отвечаю. Голос вдруг становится ровным, как сталь. Даже самой становится немного страшно.
Он хмыкает:
— Куда ты денешься? У тебя всё тут. Дом, вещи, твоя привычная жизнь. Новый год через неделю. Дети. Родители приедут. Ты же не будешь устраивать цирк?
Меня подкидывает от его уверенности.
Ах вот оно как. Он правда думает, что я проглочу? Потому что удобно.
— Смотри, как заговорил, — усмехаюсь. — Цирк, говоришь… По-моему, цирк — это когда твоя любовница разгуливает в твоей рубашке по твоему офису.
— Я не собираюсь обсуждать Варю с тобой, — раздражённо бросает он.
— А зря, — спокойно отвечаю. — Потому что это теперь не просто Варя, Антон. Это твоя новая жизнь. И если ты её выбрал — будь добр, скажи это вслух.
Он сжимает кулаки.
— Я ничего не выбирал.
— Нет, ты выбирал, — качаю головой. — Каждый раз, когда закрывал от меня телефон. Каждый раз, когда позволял ей «поддерживать тебя в трудные дни». Но я вижу, что ты просто хочешь и меня, и её. А я так не играю.
Внутри всё сжимается, но я стою ровно.
Было бы проще сейчас закричать, разреветься, устроить истерику с швырянием тарелок.
Но я не та женщина.
Я — та, которая молча собирает чемодан. И уходит.
— Таня, ну не драматизируй, — он пытается перейти на мягкий тон, не меняя пластинку. — Давай всё обдумаем. Новый год на носу, гости, планы. Мы взрослые люди…
— Взрослые люди не изменяют, прикрываясь «стрессом», — отрезаю. — Взрослые люди сказали бы: «Мне плохо, давай что-то менять». Но ты выбрал по-тихому завести себе молодую дублёршу жены. Без меня.
Антон хмурится:
— Что ты имеешь в виду?
— Одной? — я хмыкаю. — Это не одна ошибка. Это система. Ты изменял не только с ней, Антон. Ты изменял каждый раз, когда считал меня фоном. Когда решал, что я никуда не денусь. Но вот он сюрприз: денусь.
Он смотрит на меня так, будто впервые видит.
Наверное, впервые и видит — ту, которая не проглатывает, не оправдывается, не делает вид, что всё нормально “ради семьи”.
— Подожди хотя бы до завтра, — выдыхает он. — Утро вечера мудренее…
— Ага, а ночью ты напишешь Вaре, что “жена истерила”? — усмехаюсь. — Нет, спасибо. Утро пусть будет мудренее уже без твоего храпа.
Я разворачиваюсь и иду в спальню. Открываю шкаф.
Смотрю на свои вещи и понимаю, как мало мне нужно. Джинсы, свитер, бельё, зарядка, документы.
Всё остальное — декорации к чужой жизни.
Кидаю всё в дорожную сумку.Очень быстро, очень чётко. На автомате.
В голове пусто. Только одно чёткое ощущение: если сейчас останусь — предам себя.
На выходе он снова перекрывает мне дорогу.
— Таня, не делай этого.
— Я уже это делаю, — отвечаю. — Ты начал, я продолжаю.
— Я поговорю с ней, — бормочет. — Я всё закончу…
— Не надо ничего заканчивать, — качаю головой. — Ты уже выбрал её. Просто наконец-то живи с этим выбором честно.
Он опускает руки.
Я открываю дверь.
Холодный воздух ударяет в лицо, в лёгкие, в мозг. Снег стелется по крыльцу, ветер хлещет, как будто воду из ведра вылили.
Отлично.
Идеальная погода, чтобы начать новую жизнь: метель, минус, ночь и полное отсутствие плана.
— Тань… — за спиной звучит его голос. — Вернись. Сейчас опасно куда-либо ехать.
Я на секунду замираю. Эта секунда — как тонкий лёд. Можно ещё успеть шагнуть назад. Сказать: “ладно, поговорим”. Снова лечь рядом, включить режим “делай вид, что ничего не было”.
Нет.
Я делаю шаг вперёд. Потом второй.
— С наступающим, Антон, — бросаю через плечо. — Пусть Варя поможет тебе пережить трудные дни.
Дверь захлопывается за моей спиной.
Я спускаюсь по ступенькам, проваливаясь каблуками в снег. Сажусь за руль, включаю фары.
Белая стена метели режет глаза.
Страшно? Да.
Больно? Очень.
Правильно? Тоже да.
Я выдыхаю, сжимаю руль и шепчу себе:
— Поехали, Таня. Хуже уже всё равно случилось..
Я нажимаю на газ. Дорогу почти не видно. Фары выхватывают из темноты только бешеные хлопья снега, которые летят прямо в лобовое, как будто кто-то сверху высыпал мешок муки и включил вентилятор.
Отлично.
Идеальная ночь, чтобы рушить жизнь: метель, ночь, я в машине с дрожащими руками и нулевым планом.
— Молодец, Таня, — бурчу себе под нос. — Тридцать восемь лет, высшее образование, руководитель отдела, а ведёшь себя как героиня дешёвой мелодрамы: “Он мне изменил, я уезжаю в никуда”.
Навигатор молчит, телефон лежит в подстаканнике экраном вверх — в отличие от Антона, я ничего ни от кого не прячу.
На экране — ноль уведомлений. Ни одного звонка.
Антон даже не попытался набрать.
Больно.
Но в этом же и странное облегчение: нечего спасать, если человек даже не поборолся за тебя первые десять минут.
Дорога пустая.
Я выезжаю из города просто потому, что не хочу кружить по знакомым улицам. Хочу выехать из этой жизни физически. Хотя бы на пару часов.
— Куда едем, Таня? — спрашиваю вслух. — В новую жизнь или в кювет?
Машина отвечает лёгким заносом.
Я судорожно кручу руль.
— Шучу, шучу! — огрызаюсь уже ей. — Чёрт, только ты меня сейчас не бросай, ладно?
Ветер толкает машину, а асфальт стал стеклянным.
Я сбрасываю скорость, но ощущения, что я держу ситуацию под контролем, это не добавляет.
Мысли всё равно возвращаются к дому.
К нему.
К ним.
Антон и Варя.
Картина складывается такая чёткая, что я даже отворачиваюсь от своих собственных фантазий.
Варя в его рубашке, сидит на его столе в кабинете, закидывает ногу.
Антон говорит своим бархатным голосом: “Ты меня понимаешь”. Она кивает, делает сочувственное лицо, а потом…
Стоп, одёргиваю себя. Не надо мне этого кино. Я и так без попкорна давлюсь и задыхаюсь от одной мысли.
Телефон вибрирует. Сердце подпрыгивает: “Антон?”
Смотрю на экран.
Конечно, нет. Номер мамы.
Пальцы сами жмут на кнопку сброса.
Я сейчас не вывезу её тревогу, вопросы, её “Танечка, а может, ты поторопилась?”.
Нет.
Пока нет.
— Простите, мама, — шепчу. — Сегодня я эгоистка. Сегодня я думаю о себе.
Метель усиливается.
Дорога сужается, начинается лесная трасса.
Еду я здесь не в первый раз — дача знакомых недалеко. Но ночью и в таком снегу всё кажется чужим.
Колёса хрумкают по насту, руль подрагивает.
— Главное, не в кювет, — повторяю мантру. — Главное, не в кюве…
Машину дёргает.
Раз.
Второй.
Задняя часть начинает уезжать в сторону.
— Нет-нет-нет, только не это! — выдыхаю.
Я выжимаю тормоз инстинктивно, хотя где-то в памяти всплывает: “На льду не тормози резко”.
Поздно.
Машина резко разворачивает боком, фары выхватывают из темноты обочину, дерево, белый сугроб, снег, воздух — всё разом.
Что-то бьётся, трещит, рывки машины и… тишина.
Глухая, ватная, как будто меня накрыли подушкой.
Я пытаюсь вдохнуть, но получается только с третьего раза. Пальцы всё ещё вцеплены в руль.
Лобовое стекло залеплено снегом.
— Я жива? — спрашиваю вслух.
Жива.
Болит всё сразу и ничего конкретно.
Проверяю руки — на месте.
Ноги — шевелятся.
Голова — гудит, но вроде цела.
— Так, — пробую смеяться, получается нервно. — Поздравляю, Таня. Ты официально достигла этого судного дня. Вышла из брака из-за банальной измены мужа и залетела в сугроб посреди какого-то леса. Мировой рекорд по везению.
Пытаюсь открыть дверь — она заклинила.