Пролог

– Нельзя! С таким лицом нельзя! Не пущу! – голос у Славика низковатый и хрипловатый для его манеры говорить.

Манера у него именно манерная. Мерзкий. С ним нужно переспать. Наступить на себя — и переспать. Нет. Не так. Фу-у-у-у. Мерзко даже сказать. Сейчас, сейчас. Нужно собраться и заставить себя. Вот. Со Славиком нужно. Закрыть глаза. Принять как лекарство. Нет. Какое, на хрен, лекарство?!

– Смотри, синяк во всё лицо! Ланочка, что случилось?!

Идеальный, блин, для того, чтобы принять как лекарство. Всегда ловит вайб. Здесь, в гримерке, немного феминный. Выйдет на улицу и пойдет к парковке – брутал. Дома – идеальный домохозяин. Вполне возможно, что и… отымеет как спец. Бе! Омерзительно! Слово застревает в глотке и мыслях. Да к растакой-то всё!

Славик суетится, принес и лёд, и тональные средства, и чай с ромашкой, и плед… Славик в гримерке незаменим.

– Не поможет. – Лана поменяла положение ног, приблизила лицо к зеркалу, потом отодвинулась, откатилась вместе с креслом.

- Сам вижу, что не поможет. Но так на подиум не пущу. С ума сошла.

Славик заботливо снял жакет с Ланы. Покачал головой – пятна крови вещь убили, с этой ткани их безболезненно не удалить.

– Э! Ладно, последний вариант.

Славик достал силиконовую, декорированную в стиле венецианской, маску.

– Разрезаем. На лицо тейпами клеим. Только потом, после снятия, будет всё еще печальнее. Тебе бы к специалисту с этой травмой.

Лана послушно кивнула. Словно не она здесь всё решает, а Славик.

– А жакет все же надену вот так. С кровью. Выйду и скажу: «Друзья, мы представили результат нашей долгой работы. Порой это были муки творчества. Кровавой муки». Как, Славик, зайдёт им?

Один борт забрызган кровью не слабо.

– Лан, в мире мало что меняется. Хлеба, зрелищ. Убийства на площади. Может быть, ну его, этот выход?

– Выйду. Приятно быть хищницей в хищном лесу людей.

– Ты ж не к публике идешь. Ты ему доказать хочешь.

– Смотри, какой ты, Славик, проницательный! – Лана аккуратно трогает щеку языком изнутри. Больно, зараза. – Ему я уже всё доказала.

– Я, Ланочка, не о Гоше.

– И правда проницательный. Чёрт! Больно как. Давай так, маску приклеим прямо перед выходом. Жакет, пожалуй, поменяем.

– Ты еще скажи, что по завершению показа мы поедем ко мне. Или к тебе, Ланочка?

– А куда ты хотел бы поехать, Славик?

– К доктору мы поедем. С этим лицом мы поедем к доктору.

Глава 1

За несколько лет до событий, описанных в прологе.

Как девчонки из тушканчикообразных существ в один миг превращаются в девушек совершенной красоты, Игорь не ведал. Но результат ему нравился. Его соседка, однокашница и однокурсница в три дня из гусеницы – опля! – красотка! Нравилась она ему всегда. И когда ее шваброй в школе дразнили, и когда она растянулась на общем собрании первокурсников из-за подставленной подножки.

Сто восемьдесят сантиметров роста и сорок второй размер обуви. Такая не может быть незамеченной. Просто дылда. А у Игоря сердце замирало.

— Научи целоваться, – поддел ее в седьмом или восьмом классе.

Обычно девочки изображали предел возмущения и охаживали ладошкой по спине и голове за такую выходку, врожденным женским чутьём понимая, что всё правильно, всё хорошо. Что внимание она привлекает, что мальчишкам она нравится. Но Светка внимательно посмотрела на него. Сверху вниз посмотрела.

— Не умею, – пауза ровно на три вздоха. – Учить не умею.

И сейчас, проплывая мимо него, Светка похожа на ту девочку-семиклассницу с туго заплетённой косой. Идёт, словно не видит ничего перед собой.

— Светка!

Не обернулась. Игорь догнал. Взял в руки ладонь.

— Ты чего, Свет!

— Уйди, а!

— Так не пойдет. Сама не своя который день. Пойдем – поболтаем. Друг я тебе или не друг? Пойдем!

***

— Всё так плохо?

Игорь пытался разговорить Светку долго. Всё безрезультатно. Молчит. Этот невидящий взгляд… Причину его Игорь знает. Как не знать? Металась, как пойманная в силки добыча. Игорь такое видел, когда с отцом на охоту ездил. Заяц то рвёт силок, то замирает – выскользнуть надеется. Из прочных веревок у зайца шанс выскочить был больше, чем у Светки из своей первой любви. Вот дурёха-то. Ну не туда же смотрит. Не того выбирает. Может и правда, пока к глупой бабьей башке ум из земли прорастет, она чего только не натворит.

— Свет, ну нельзя так. Вот о чем вы, девчонки, мечтаете? Ну скажи!

— Ну чтобы он был ну вот такой, значительный, что ли. Чтобы он понимал меня. Желания мои угадывал. Ну не знаю…

— В этом всё и дело! Понимаешь, Свет?! Ничего конкретного. Сплошные «ну» и «вот». Значительный?

О чём Светка говорит, о каком значительном – это известно в их дворе всем!

— А как надо?

— А надо думать о конкретном человеке. И никаких глупостей – «понимал, угадывал»! Ты что, факира какого-нибудь или жулика хочешь?!

Светка мнется. Не исключено, что Игорь прав.

— А если мне именно это нужно?

— Куда ты вляпалась, понятно всем и каждому. Светка, ну не будет же добра, сама понимаешь. Или не понимаешь? Да посмотри ты вокруг. Ты многим нравишься. Длинный неуклюжий гадкий утёнок давно в прошлом! Свет!

— Игорь, ничего я не понимаю. Да что я, виновата, если он мне везде мерещится, только о нем и думаю? А если судьба у меня такая?

— Ну, начались девчачьи глупости – судьба! Мерещится. Может, к доктору сходить, чтобы «мерещится» полечил. На статус ты, Светка, его повелась. Нечего ерунду придумывать. И у него совести нет! Дура ты!

— Может, и дура. Дышать без него не могу. Наваждение.

Игорь подкатывает глаза: ну как надо какую хрень оправдать, чего только не придумают: и наваждение, и дышать не могу. Для Игоря всё просто и понятно. Практика в администрации города пустила под откос его планы на Свету. А ведь из-за нее даже выбрал профессию, к которой никакого желания не было. Просто чтобы Светку не потерять. Она — бац! — расцвела, и заметил ее этот чертов Иваныч. И понеслось: Светкин то горящий, то потухший взгляд.

— Светка, поедем со мной к деду на каникулы. Всё уляжется, всё забудется. Сессию сдала, не завалила, молодец! Поедем!

Не поехала. Вечером во двор въехала всё так же ненавистная Игорем машина. Как последняя дура, его соседка и однокашница сбежала по ступенькам, открыла дверцу машины, юркнула в салон. Игорь сморщился от боли, наблюдая сцену из окна.

«Вот дурёха-то!».