Иногда себя в зеркале узнаю. В последние два месяца это случается все чаще и в первые секунды испытываю лишь недоумение, но чем дольше смотрю, тем острее чувствую себя уязвимой. Будто вновь вижу свое жалкое отражение в насмешливых глазах Смолина. Наверное, виной тому бесконечные разговоры о детях.
– Кира грезит ходить беременными на пару, – делюсь вслух своей головной болью.
Валентин давится только что принесенным мной горячим кофе и долго кашляет.
– Кто ж такое под руку, – хрипит и бросает затравленный взгляд исподлобья. – Но вообще, я не против. Если ты за.
– Так она это в твоем розовом дневничке прочитала? И где ты хранишь его, проказник? – иронизирую, хитро сощурившись и грозя Вале пальчиком. Суровому рослому мужику тридцати семи лет.
– Хорош, – осаживает Валя хмуро. – «Нет» было вполне достаточно.
Чувствую укол совести, но вида не подаю.
– Поговори с ней. Не хочу ее обижать, но эта навязчивая идея у меня уже в печенке.
– Почему я? – невинно вскидывает густые темные брови Валентин.
– Твоя же жена, – удивляюсь, округляя глаза.
– Как косточки мне перемывать, так вы лучшие подружки.
– Валь.
– Не самая ее плохая затея, – произносит уже серьезно. Присматривается ко мне, взгляд тускнеет и становится жалостливым.
– Еще слово и я решу, что ты спал со мной из сострадания.
– Ну да. Развелся я по той же причине.
– По гроб вспоминать будешь? – обиженно надуваю губы, а Валя улыбается:
– Надеюсь. Иди сюда. – Он отъезжает на стуле от стола и хлопает себя по коленям.
– Как непрофессионально, – закатываю глаза на его выходку, но против понежиться в знакомых крепких объятиях ничего не имею. – Вызываешь клиентов?
– Нет, непристойно домогаюсь своего секретаря, – отвечает, не моргнув и глазом. Сажает меня вполоборота, обнимает, тыкаясь носом в плечо. На приставания даже не тянет. – И таким макаром можно вызвать только жену.
– А говорил, я помощник, – вздыхаю «горестно» и под Валиной лукавой ухмылкой разворачиваюсь к нему спиной.
– Могла бы быть партнером, – его голос снова становится серьезным.
– Кирюша не потянула бы роль любовницы, – шутливо перебиваю его и, подавшись чуть вбок, ненадолго накрываю его рот ладонью, чтобы не сказал вслух то, о чем пожалеет. О чем мы оба пожалеем.
– Клиентов в самом деле не густо, – резко меняет тему и направленность коллективной мысли. Что тут скажешь, Валентин умный и проницательный мужчина. – Если хочешь, давай еще раз обмозгуем дело номер шесть.
– Нет, – отвечаю после паузы, тщательно обдумав предложение.
Соблазн согласиться слишком велик, но сколько можно? Три года мы то и дело ищем новые зацепки, мотаемся в мой родной город, тратим время и остатки моего душевного равновесия, но упираемся в одну и ту же закрытую дверь, за которой под семью замками сокрыта тайна гибели моего брата. Дело под щадящим мои нервы кодовым названием «номер шесть». Ровно столько раз водолазы прочесывали реку.
– Как скажешь, – Валя нежно целует мое плечо, неприкрытое бретелей довольно легкомысленного по причине жары платья. Обнимает под грудью, принуждая облокотиться на него спиной, но как расслабиться с колом через весь позвоночник и битым стеклом вместо сердца? Еще один вопрос без ответа.
Странные у нас отношения. Мы оба это отчетливо понимаем, была страсть, но нежного взаимного чувства из нашего нетипичного знакомства родиться не могло. Чем я занималась даже вспоминать не хочется, но иногда приходится, чтобы напомнить себе, из какой темноты он меня выдернул.
Шесть лет назад я попала в аварию. За рулем был мой друг, Вася Школьников. Сердобольный безотказный парень, которого я, сама того не желая, возненавидела всей душой. В ту роковую ночь я потеряла ребенка от мужчины, которого любила каждой клеточкой своего израненного сердца. Я грезила своим малышом несмотря на то, что с его отцом мы уже не были вместе. Несмотря на то, что он вытер об меня ноги, бросив самым унизительным образом. На ребенке сосредоточился весь мой мир, только в нем я видела надежду на что-то светлое в будущем. У меня не осталось никого. В ту ночь я потеряла и саму себя.
Срок был небольшой, всего четырнадцать недель. Наверное, только это спасло меня: я не успела ощутить первых толчков, живота совсем не было. Но там, в больнице, я превратилась в безэмоциональный кусок мяса. И тогда увидела ее, девушку примерно моего возраста.
Что-то кольнуло в груди, когда ночью перед выпиской я, слоняясь по коридору, услышала ее тихие горькие всхлипы. В попытке ухватиться хоть за какое-то проявление чувств, я нашла ее палату. Она лежала в одноместной, на мое наглое водворение даже внимания не обратила, но когда я села рядом и попыталась ее утешить, поглаживая по плечу, вдруг сказала:
– Когда-нибудь он убьет меня.
У меня спина похолодела, с такой обреченностью в голосе она это произнесла. Не предположение, не фантазия, это было фактом и вопросом времени.
Мы разговорились. Она поведала свою историю, рассказала о муже, который уже в третий раз за полгода доводит ее до больничной койки. Она – девочка из деревни, он – не последний человек в городе. На тот момент я уже четко понимала, что в родных краях не задержусь, поэтому без раздумий протянула руку помощи.
Заинтересовать его оказалось плевым делом, она рассказала о нем достаточно. Я разыгрывала святую невинность, до свадьбы ни-ни, с женатым ни за что. Своего добилась, он подал на развод. В штанах ему уже было тесно, он задействовал связи и избавился от благоверной всего за две недели. И в тот же день, когда все бумаги были подписаны и девушка получила свободу, мы сбежали. В разные города, разными путями, держа в голове новые номера телефонов друг друга. Я уезжала с чувством, что сделала добро.
Осела в незнакомом городе, ничего не опасаясь. Тот мужчина не знал даже моего настоящего имени, я заблаговременно сдала на пять лет квартиру родителей, казалось, продумала все. Кроме одного – я по-прежнему была раздавлена. Бесконечно возвращалась мыслями к аварии, гадала, как бы сложилась моя жизнь, не послушай я Школьникова. Если бы продолжила скрывать свою беременность, боясь реакции Смолина, если бы не поддалась на уговоры друга, если бы не поехала, решившись. Если бы не выскочила в слезах, застав его с другой, если бы пристегнулась. Если бы Вася напомнил мне, ополоумевшей от горя, что надо пристегнуться, а не рванул с места, стремясь увести меня как можно дальше в кратчайшие сроки. Иронично, его машина пробила ограждение моста в том же месте, где и байк брата. Вася спас меня, вытащил. А я прокляла его за то, что не оставил меня без сознания в ледяной бездне. В машине, на илистом дне, где мне и было самое место.
Я любила его всю свою сознательную жизнь, с самого детства. Лучший друг старшего брата, восемь лет разницы. Пропасть. Но такая манящая… знала бы я, что однажды шагну, а там ничего, кроме темноты и щемящей пустоты, сбежала бы гораздо раньше. Брат пытался предупредить, но я была слишком влюблена. Одного предостережения оказалось недостаточно.
Происходящее все еще кажется нереальным. Я стою с идиотским подносом в руках, Смолин устраивается в кресле в разнузданной позе, уголки Валиных губ дергаются в усмешке, которую он быстро прячет.
– Итак, – незамысловато начинает разговор хозяин кабинета.
– Я хочу знать, как погиб Андрей, – говорит Смолин абсолютную чушь, и я делаю свой выбор – агрессия. Презрительно фыркаю, шваркая подносом об стол.
– Любопытная формулировка, – Валя деловито откидывается на спинку стула. – Пояснишь?
– Из реки выловили кого-то другого, это очевидно, – с ленцой вещает Смолин. – А вот в то, что мой друг кинул меня на непомерную тогда сумму и просто свинтил – в это верить я отказываюсь. Единственное логичное объяснение – он просчитался. Доверился не тому, его убили, наверняка исподтишка. Тело надежно спрятали. Не знаю его мотивов, не знаю конечной цели. За три месяца до его смерти я был слишком занят тем, что ублажал его младшую сестренку, которую он мне навязал. Отсюда вывод, что его плану примерно столько же.
– Какая же ты сволочь, Смолин, – проговариваю с отвращением. – Навязал?
– Я приехал сюда не мелодраму разводить, – одергивает меня, не поворачивая головы. – Было и было, проехали.
– И зачем же ты приехал? Спустя шесть лет. Зачем? – выплевываю горечь обиды в вопросах.
– Затем, что лезешь ты, – рычит, резко повернув голову. – Я – смирился. Но ты! Ты то и дело приезжаешь, суешь свой нос во все щели, пристаешь с вопросами к тем, к кому даже подходить опасно!
– Ой, так ты за меня переживаешь? Вот это да! – ахаю саркастично.
Смолин зло смотрит мне в глаза и скрипит зубами, справляясь с гневом.
– Жалко убогую, – кривит свои красивые, немного пухлые губы, в усмешке. – Пора уже замуж, детей одного за другим рожать, а ты все в детектива играешь.
– Детей? – шиплю сквозь зубы. Трясти начинает от этой жестокой ремарки. Срываюсь и резко бью по кофейной чашке, отправляя ее в последний путь прямо в грудь Смолина. – Ты не сволочь, – расхожусь, тыкая в него указательным пальцем, – ты последняя мразь!
– Еще раз позволишь себе что-то подобное, – произносит медленно, смахивая с себя чашку, которая на удивление остается целой даже после приземления на пол, – я сам тебе шею сверну.
– А давай сейчас? – склоняюсь прямо к его лицу, уперевшись в подлокотник обеими руками. – М?
– Не выводи меня, – предупреждает, метая взглядом молнии.
Завораживающее зрелище, если честно. Будто шторм над еще секунду назад безмятежной гладью чистейшего горного озера.
Улыбаюсь, испытывая удовольствие от того, с какой легкостью удалось вывести его из себя.
– Хватит, – прерывает перепалку Валя. Отвлекаюсь на него, теряя преимущество. Когда вновь смотрю в глаза Смолина, вижу лишь равнодушие. Распрямляюсь, и Валя диктует правила на правах самого беспристрастного: – Присядь, пожалуйста. С этого ракурса мы еще не копали.
– Ваши раскопки – игра в песочнице, – пренебрежительно бросает Костя, а меня накрывает воспоминаниями из детства.
– Эй, в чем дело? – тихонько протягивает Костик, присаживаясь рядом со мной на корточки.
– Меньше лопаткой надо размахивать, – ворчит брат как сварливый старый дед.
Ему четырнадцать и мама опять заставила его присматривать за мной во дворе. Чувствую на своем лице его руку, он пытается неумело стереть с моего мокрого от слез личика прилипшие песчинки.
– Да твою мать… – ругается, присовокупляя еще несколько крепких словечек, думая, наверное, что выглядит от этого круче. В моих полных обожания глазах – несомненно. Всегда.
– Подожди ты, – бубнит Костя, а через пару мгновений моего лица касается ткань. – Не реви, Вик, ну не реви ты… – старательно смахивает песок своей футболкой.
– Что случилось?! – кричит мама в окно, услышав мои горькие рыдания. – Андрей! Я же попросила! Неужели так сложно посмотреть за сестрой?!
– Я смотрел!
– Теть Тонь, нормально! – кричит Костя зычно, а следом шепчет мне: – Скажи, что все хорошо. А то вас обоих загонят домой и никакого тебе замка.
– Все хорошо! – повторяю, глотая слезы, но тщательно проговаривая букву «р», которую наконец-то научилась говорить. – Замок? – переспрашиваю у Кости восторженно и тихо.
– Если спокойно посидишь на лавке, пока мы подтягиваемся, – ловко договаривается Костя.
Часто моргаю, открывая глазки. Вижу его лукавую улыбку. Тяну руки к лицу в намерении потереть глаза как следует, но он успевает перехватить их и смахнуть песчинки.
В груди больно. Сердце сморщивается в уродливой бесформенный комок. Я точно снова там, под родными окнами, в простеньком сарафане, который сшила мне мама. С песком в глазах и под ногтями.
Больше никого нет. Ни заботливых родителей, разрывающихся между работой, домашними хлопотами и детьми, ни вредного Андрюшки, не раз доказывающего свою непомерную братскую любовь, ни добродушного Костика со смеющимся взглядом, сдувающего с меня пылинки. Никого не осталось.
Возвращаюсь в настоящее и понимаю, что мужчины уже какое-то время молча смотрят на меня. И что на моих щеках по влажной дорожке от слез.
– Итак, – копирую Валю, проведя ладонями по лицу. – Ты считаешь, я плакала над закрытым гробом с чужим человеком. Ты проверял?
– Нет, – глухо отзывается Костя. – Не было тех возможностей, что есть сейчас, чтобы сделать все по-тихому, а трубить во всеуслышание и добиваться экспертизы было опасно.
– Почему?
– Мне хочется думать, что он не подставил бы меня. Но я не исключаю вероятности. Я считал его другом, платить той же монетой – не в моем характере.
– Чокнутая баба, – злится Валя, нервно дергая за ремень безопасности и блокируя его. С остервенением предпринимает еще несколько попыток, пока не сдается и не отпускает его. Накрывает лицо ладонями и трет глаза.
– Можем выехать утром, – произношу осторожно. – Пусть едет, когда ему удобно.
– Да при чем тут это? – он убирает руки и поворачивает голову, показывая все свое недовольство. – Я не хочу спать. Я не понимаю, что за вожжа попала под хвост моей жене.
– Ей скучно одной, – встаю на защиту Киры. – А мы даже не знаем, сколько там пробудем.
– Вот надо было так нервы вздрючить перед дорогой, – ворчит по накатанной, наконец-то совладав с ремнем. – Скучно ей, видите ли. Работу пусть найдет.
– Восхищаюсь твоей выдержкой, – говорю быстро, радуясь, что он не сказал это ей, а Валя фыркает:
– Опыт. – Бросает на меня взгляд, по привычке проверяя, пристегнулась ли, и плавно трогается с места. – Да и… тоже можно понять.
– Конечно, – поддерживаю с готовностью.
– Меня немного напрягает появление Смолина, – принимается рассуждать, как делает всегда в дороге. – Допустим, ему в самом деле понадобился образец ДНК. Почему сейчас? В последний раз мы были там семь месяцев назад. Второй вопрос – зачем ему наше участие? Он мог подобрать твой носовой платок и сделать анализ по нему. Родство либо есть, либо его нет, третьего не дано. Но он приехал, лично.
– Самое очевидное – расследование просто предлог, – пожимаю плечами. – На анализ ДНК ему плевать, или он знает результат по каким-то своим соображениями. А вот что реально нужно, так это вещи Андрея.
– Как вариант. Знать бы еще зачем.
– Я годами пыталась найти мотивы для его поступков. Не преуспела, – слегка развожу руками. – И сейчас мне в кое-то веки плевать. Для меня это шанс разобраться.
– Ух ты, здравомыслие и сухой расчет, – ухмыляется Валя. – Непривычно. Я даже слегка завелся.
– Рулишь? Вот и рули, – прыскаю и двигаюсь по сиденью подальше от него. – Интересно, о каких деньгах он говорил.
– Мне тоже. Мощный мотив. И самый распространенный после банальной ревности.
– Преступления на фоне страсти, – хмыкаю тихо.
– Зря насмехаешься, – наставительно отвечает Валя. – Товарищ недавно подогнал статистику. Корысть, ревность, месть, хулиганство. Ничего нового.
По спине летит неприятный холодок.
– Когда недавно? – переспрашиваю, нервно сглатывая.
– Да буквально неделю назад, – не заметив подвоха отвечает Валентин. – Ты чего вся трясешься? Замерзла?
– Валь, мне кажется, он за нами следил, – проговариваю заторможенно. – В машине мне про эту статистику загонял. И про то, что я сплю с женатым.
– А в офисе вещал о том, как мы достали его своим вниманием, – задумчиво добавляет Валентин. – Хотя ты из машины выходила только до подъезда, сама ни к кому с расспросами не совалась, а я был исключительно разборчив в связях с общественностью. Я ее убью, – заключает на тяжком выдохе.
– Кого? – приоткрываю рот, опешив.
– Жену свою бестолковую! – рявкает Валя так громко, что я подпрыгиваю на сиденье. – Набери ее. Набери мне ее сейчас же!
– Валечка, ты чего? – лопочу, поглаживая его по плечу.
– Помощница хренова! Ну я ей устрою… Набери, сказал! Пока запал не прошел…
Нервно прыскаю, но Валентин бросает на меня испепеляющий взгляд, и я тороплюсь исполнить его волю.
– Да, Викуль! – после первого же гудка отзывается Кира. – Что случилось? Вы в порядке?
– Сейчас ты у меня будешь не в порядке! – беснуется Валентин. – А ну рассказывай!
Вспоминаю, как она скромно потупила глазки, завидев Смолина, которого ни разу в жизни, по идее, видеть не могла, и раздраженно выдуваю, поддерживая напряжение в машине на прежнем уровне.
– Чего рассказывать, Валечка? – щебечет Кира.
– Все! – безапелляционно рычит Невзгодов.
– Да вы вечность будете туда мотаться! Вечность! – кричит Кира из динамика. – А я тоже не железная!
– Мне при тебе вообще рта открывать нельзя? Один раз! Единственный! Дернул же черт…
– Что ты сказал? – толкаю его под руку.
– Да то же, что и тебе сотню раз, – отмахивается Валя. – Обеих вас надо было оставить и ехать одному. Давно бы уже все выяснил!
Вспоминаю и то, как он настаивал на том, что надо опросить друзей Андрея. Но друзья Андрея – это потаскун Смолин и убивший во мне жизнь Школьников. Прикусываю язык и позволяю ему пропесочить жену.
Когда Кира срывается в горькие рыдания, Валя на время замолкает.
– Давай детали, – бурчит хмуро. – Когда, как и прочее.
– Когда вы в последний раз ездили, – хлюпает носом Кира и тут же едко вворачивает: – Крайний. – Валя закатывает глаза, а я снова поглаживаю его по плечу, призывая к спокойствию. – Уехали, неделю нет, вторую. Ну я и полезла по твоим папкам, вся квартира завалена… нашла нужную, нашла телефон этого Смолина. Такой симпатяга, Викуль, понимаю тебя… – Теперь глаза закатываю я, а Валя делает вид, что сосредоточенно рулит. – Ну и в общем, я ему позвонила, – сообщает Кира, не дождавшись ремарки от меня. – Сказала, что вы никак нить не нащупаете, попросила вмешаться. Вот и все.
– Что он ответил? – спрашивает Валентин.
– Велел больше ему никогда не звонить, – отвечает Кира с обидой в голосе.
– Как ты представилась?
– Как твоя жена, разумеется, – с вызовом.
– Говорила, что мы с Викой любовники?
– Ну нет, конечно… не прям так. Хотя, может что-то такое и сказала… – мямлит Кира. – Но я же знаю, какая разница?
– А такая, жена моя ненаглядная, что нет у меня любовницы! И никогда не было! – выдает Валя со всей имеющейся у него язвительностью. Вырывает у меня из рук телефон и сбрасывает вызов. – Ну, вот, – говорит абсолютно спокойно. – Сказал.
– Мужик! – хвалю с чувством и получаю в свой адрес еще один уничижающий взгляд. – Ну чего ты… – Валентин отвечать нужным не считает, а вот Кира перезванивает. – Ты на громкой, – отвечаю после вздоха.
– Что значит нет? – шепчет чуть слышно.
Валя остался подремать в машине, попросив прихватить ему что-нибудь перекусить в дорогу, мы со Смолиным устроились в придорожном кафе у самого окна. Солнце уже встало и трудится нещадно, но я все равно мерзну под его взглядом. Ем без аппетита, разглядывая скатерть в красно-белую клетку, думаю о брате. Как бы могла сложиться его жизнь, будь у нас деньги на его образование? Будь он чуть умнее и удачливее остальных, кто вместо него прошел на бюджет? Чем бы он сейчас занимался?
– О чем задумалась? – выбивает из потока Смолин.
– О вечном, – отвечаю без выражения.
– Мы во всем разберемся, – окутывает уверенностью своего голоса. – Обещаю.
– Ты и обещания? – хмыкаю. Назло, конечно, сомнения его слова не вызывают.
– Я никогда тебе ничего не обещал. До этого момента.
– А, ну да, – снова хмыкаю. – Чего это я, в самом деле.
– Не обещал, – повторяет с нажимом.
Поднимаю глаза.
– Я не отрицаю. И прекрасно помню все. Все, – последнее повторяю без звука, только губами шевелю, наблюдая, как над голубым озером вновь назревает шторм.
– Мы вроде договорились, – угрожающе понижает голос.
– С чем на самом деле мы разбираемся?
– Я уже сказал.
– Зачем тебе я?
– Ты мне не нужна, – бьет под дых простым ответом на неловко сформулированный вопрос. Опускаю глаза, скрывая навернувшиеся слезы обиды. – Мне нужно, чтобы ты не совалась в опасное расследование, – продолжает размеренно, деловито орудуя ножом и вилкой в дрянной забегаловке.
Манеры у него появились. Стиль. Дорогие шмотки, часы, машина, стрижка, квартира тоже наверняка не из дешевых.
– Тебе идет, – роняю тихо.
– Что?
– Деньги.
– Я к ним не стремился. Никогда. Но к ублюдкам они так и липнут, не поверишь.
– От чего же, – снова хмыкаю. – Почему сразу не вмешался? Я три года мотаюсь.
– Думаю, ты уже в курсе. Надеюсь, иначе твой детектив совсем никудышный.
– Хочу послушать твою версию.
– Хорошо, – раздражается от моей настойчивости, откладывая приборы. Демонстративно выковыривает языком застрявший кусочек пищи из передних зубов, вытирает губы салфеткой, брезгливо морщась, очевидно, от ее недостаточной мягкости, комкает и бросает на стол. – Я не хотел влезать. Не хотел никакого расследования, не хотел знать правду и видеть тебя.
– Я такая страшная? – улыбаюсь через силу.
– Ты занудная. И всегда добиваешься своего, не мытьем, так катаньем. – Старательно держу улыбку, но губы дрожат. – Я знаю о твоем разговоре с Андреем. Он мне рассказал, в тот же вечер. Сказать, как это выглядело? Пожалей дуреху, вот как. Все выяснила? – Моргаю и по щекам скатываются две непрошеные слезинки. – Началось, – закатывает глаза Смолин.
– Башку мне оторвет, – бубнит Васька, то и дело поглядывая в окно.
– Не оторвет, – отмахиваюсь, сама страшно нервничая перед встречей с братом. – Не нагнетай.
– Нахера я согласился? – трет лоб и косится на морозильную камеру, где у его отца припасена бутылка водки.
– Даже не думай, – машу перед его мечтательным лицом рукой. – Если меня попрут, везти тебе.
– Если я выпью, ты останешься.
– Тогда повезет Андрей и тебе точно влетит.
Вася горестно вздыхает и выходит на улицу, прихватив пачку сигарет. Тоже всеми силами пытается выглядеть круто. В основном перед Андреем и Костей, которые на четыре года старше. Если бы не его кровное родство с Мариной, девушкой брата, наверное, и не приняли бы. И мне бы не подставлять его так, но я больше не могу.
Андрей с Мариной подъезжают первыми, на это и был расчет: брат всегда впереди на своем байке, пока остальные собирают пробки.
Он заносит в дом позвякивающий ящик и замирает на пороге, увидев меня. Марина от неожиданности врезается в его спину, ойкает и с любопытством заглядывает, а потом тактично оставляет нас наедине. А я гадаю, как ему удалось привезти на мотоцикле целый ящик, даже если куплен он был в магазине в двух километрах. Но, это Андрей. Кажется, будто он может все.
– Что ты тут забыла? – рычит брат и проходит, скрипя кожей экипировки.
– Ты знаешь, – сразу же занимаю оборонительную позицию.
– Знаю и ты уедешь. Как минимум потому, что тебя не приглашали.
– Андрей, – начинаю с запалом, но он резко прерывает:
– Тема закрыта. Собирайся. Наденешь Маринкин экип.
– Ты не можешь так поступать! – выпаливаю через хлынувшие сплошным потоком слезы. – Не можешь! У тебя права нет!
– Если у кого и есть на тебя права, так это у меня. И пока ты живешь за мой счет, так и будет! – рявкает, шваркая ящик на стол.
– Да почему ты такой?! Почему?! Что плохого?!
– Что плохого?! – ревет медведем. – А когда он тебя бросит? А если он тебя обидит? Мне что делать прикажешь? На чью сторону вставать?
– Почему сразу обидит, Андрюш? – меняю тактику, кидаясь к нему и хватая за руки.
– Потому что восемь лет разницы, Вик, – отвечает уже спокойнее. – Ты мелкая еще совсем. Ребенок, блин!
– У твоего ребенка грудь больше, чем у девушки, – выбиваю его из колеи сравнением.
Андрей морщится и выдергивает свои руки из моих.
– Ну вот нахера? – ворчит, машинально опускает взгляд ниже и снова морщится. Потом и вовсе нос воротит.
– Ты сопротивляешься неизбежному, – выдаю заранее отрепетированную взрослую фразу с умным видом, и глаза брата закатываются к потолку.
– С чего ты вообще взяла, что ему это надо? С тобой все понятно, ты с пеленок за ним таскаешься. Ему такое счастье не упало, уверяю.
– Поэтому он перестал заходить, если заезжает за тобой на машине? Поэтому с днем рождения поздравил по телефону? Мы виделись чуть ли не каждый день, но едва мне исполнилось восемнадцать, он на расстояние пушечного выстрела не подходит!
– Любопытно, – бубнит Валя с набитым ртом, когда я заканчиваю пересказывать полученную от Смолина информацию. – Набери ему, начнем работать.
Он засовывает в рот шаурму, что я для него взяла, привстает, выпячивая пах, и долго роется в переднем кармане, продолжая рулить одной рукой.
– Если ты пытаешься меня соблазнить, выходит довольно паршиво, – замечаю брезгливо, наблюдая за его безуспешными потугами.
Теперь Валя пытается не заржать, перехватывает шаурму и зависает в прежней позе.
– Валяй, – бросает насмешливо. Вздыхаю и лезу в его карман, без труда выуживая визитку. – О, да, детка, – стонет и опускает зад на сиденье. – Как-нибудь повторим.
– Валь, ты иногда такой придурок, – констатирую с прискорбием и набираю номер с карточки, поглаживая большим пальцем тисненые буквы.
Сразу перевожу на громкую.
– Да, – недовольно отвечает Смолин.
– Это Вика, – брякаю, чувствуя себя идиоткой.
– Конкретнее, – в том же тоне.
Лицо мгновенно заливает жаром стыда и обиды, а Валя шипит:
– Кретин.
– Просто пошутил, – в самом деле посмеивается Константин. – Чего надо?
– Шоколада, – язвлю в отместку, снова проверяя возможности его памяти.
– Мелкая ты стерва, – удрученно вздыхает Смолин, – эта херня прилипчивее старой попсы.
Блаженно улыбаюсь и с чувством выполненного долга ставлю телефон на подставку. Одна из моих любимых книг в детстве, которую и он, и Андрей знали наизусть. Кое-кто, похоже, до сих пор.
– Ох и нелегкая это работа, – сокрушается Валентин.
– Хватит, – раздраженно прерывает его Смолин, а я подленько хихикаю. – Чего вам?
– У тебя есть результаты экспертиз по всем жертвам? – деловито вопрошает Валя. – Нужны полные отчеты со снимками.
– Только копия по Марине, ее отцу выдали.
Валентин недовольно цокает языком и вгрызается в шаурму.
– Дело, которое завели по остальным? – это уже с набитым ртом.
– Нет.
– Номер дела?
– Нет, – отбивает голосом, полным стали.
– Координаты места обнаружения?
– Нет, – еще более жестко.
– Контакты поисковика, который их обнаружил?
– Нет! – рявкает в голос.
Валентин приподнимает брови и глотает комком.
– Че орем?
– Из-за отсутствия возможности расквасить тебе нос об руль, – развернуто поясняет Константин, и теперь брови вскидываю я.
– Мне нужно понять, какие у нас вводные, – сдержанно отвечает Невзгодов.
– Для этого нужно было задать всего один вопрос. Константин, какие у нас вводные? А не сидеть и не выделываться перед своей секретаршей. Еще одна подобная выходка, домой покатишь с желтой наклейкой на лобовухе. Ясно выражаюсь?
– Что тебя сильнее раздражает, что я выглядел круче тебя в ее глазах или что лично ты опростоволосился? – продолжает провокацию Невзгодов.
Я яростно кручу пальцем у виска. Потом хлопаю ладонью по своему лбу. Легонько толкаю Невзгодова в плечо. В общем, крайне возмущенно негодую над его поведением, а Смолин все молчит. Когда смотрю на экран мобильного, понимаю, что он сбросил вызов.
– Ну вот и зачем, скажи на милость?
– Проверял, удалось ли вам уладить личные разногласия, пока я полтора часа таращился в потолок своей машины.
– Выяснил? – язвлю недовольно.
– Да.
– И что же?
– Все, что хотел.
– Ты невыносим! – снова пихаю его, на этот раз сильнее, но Валя даже рулем не дергает.
Достает свой телефон и начинает делать звонок за звонком каким-то своим знакомым. Спустя час становится чьим-то должником, но оказывается этому факту несказанно рад.
– Дело открытое, так что скопировать никто не даст, – сообщает довольно, – но полистать позволят. Висяки никому не нужны.
– То есть, помощь предложил ты и должен тоже ты? – пытаюсь уложить в голове.
– Сложная схема, – отмахивается. – Главное, у нас будет первоначальная информация. Звони.
– Ты отлично сам справляешься, – ворчу.
– Я тебе все еще плачу. Звони.
Закатываю глаза и нажимаю на вызов. Смолин принимает, но молчит. Валентин тоже.
– Полагаю, как окажемся в город, нам нужно куда-то заехать, – вздыхаю тяжко. – Скорее всего в Следственное Управление, но по какому району не ясно.
– Южный, – с неохотой отзывается Константин.
Бросаю взгляд на Валю, тот сдержанно кивает.
– Как дети! – раздражаюсь и гневно тыкаю в экран, сбрасывая вызов. Пыхчу, как паровоз еще минут пять, а чтобы отвлечься, переключаюсь на дело: – Думаешь, смерти Марины и Андрея связаны?
– Вероятно. Рано строить версии. Звони.
– Ты серьезно? – щиплю угрожающе.
– Работаем, Викуля, работаем, – пропевает Невзгодов.
– И такая дребедень целый день, – насмешливо декламирует Смолин, ответив на очередной вызов.
– Расскажи про деньги, – отвечает ему Валентин.
– Они были, а потом их не стало, – ехидничает Смолин. – Это точно не по телефону, – добавляет адекватным голосом взрослого мужчины.
– Сколько?
– Двадцать шесть миллионов.
– И ты даже бабкину квартиру не продал? – поражается Валентин.
Я сижу, будто меня гвоздями прибило. Это же чертова прорва денег… а шесть лет назад и подавно. Я никогда в жизни не видела даже пачку пятитысячных. Понятно, почему ему резко стало не до моих розовых соплей. Хотя, вряд ли это единственная причина, скорее последняя капля. А учитывая вероятное предательство лучшего друга и моего родного брата… не лучшее время для «нас».
– Копейки, – сдержанно отвечает Смолин. – И погоды не сделало бы. Все?
– Пока да. Чтобы не терять время, в Управление поеду один. Вы займитесь гаражом и личными вещами Андрея. Встретимся в Викиной квартире.
– Нет. В моей. Адрес скину, дубликат ключей у консьержа.
– Зачем это еще? – подаю голос я.
– Затем, что пока ты в городе, я глаз с тебя не спущу, – рычит Смолин.
– Да я даже вещей не брала, у меня тут все есть. Там. Дома, – бормочу маловразумительно.
– От гаражей три минуты. Придумай отмазку получше, время есть.
Костя накидывает на мои плечи свою куртку и ей же резко притягивает к себе. Ахаю от неожиданности, чувствуя, как замирает сердце. И не успеваю даже начать волноваться, как его губы накрывают мои.
По спине проносится волна мурашек, разбиваясь в районе копчика. В груди запускается кажущийся фатальным для организма процесс. Еще секунду и что-то взорвется. Еще мгновение и меня просто не станет. Во мне столько чувства, что хочется взлететь, но оно, напротив, делает меня безвольной.
В ногах слабость. Цепляюсь за его шею не потому, что внезапно стала храброй, а просто чтобы не упасть к его ногам.
Костя немного отстраняется, толкаясь своим лбом в мой. Его дыхание частое и прерывистое и это невероятно лестно. Я ощущаю эмоцию, я пропитываюсь ей и схожу с ума от отдачи.
Снова поцелуй. Нежнее, дольше. Мой первый в жизни, о чем ему прекрасно известно. И он делает все, чтобы он был незабываемым. Чувственно, аккуратно и неторопливо.
Я быстро учусь. Еще быстрее мы оба увлекаемся. Под его курткой у костра становится невыносимо жарко, но я и помыслить не могу о том, чтобы прерваться. Лучший момент в моей жизни, без преувеличения.
Потом вдруг раздается громкий свист и недовольный рык брата:
– Хорош там уже!
Резко дергаюсь назад, будто провинилась в чем-то. Костя опускает ладонь на мою щеку, второй рукой обнимает за спину и с ухмылкой притягивает обратно. И меня с новой силой накрывает эмоциями, просто от мысли, что ему тяжело остановиться.
Он так и не отпустил меня. Обнимал весь вечер, весь вечер дышал мной, то и дело зарываясь носом в мои пахнущие дымом волосы. Общался с друзьями, держал тяжелый взгляд брата, пока я просто тихо млела рядом.
Шорох гравия поблизости точно пощечина. Взгляд Смолина меняется, появляется раздражение, которое он даже не пытается скрыть. Еще бы: секунда до поцелуя. Проехавший мимо нас автомобиль развеял всю магию, совершенно испоганив момент, а потом будто издеваясь свернул в другой ряд.
Беззвучно, но тяжело вздыхаю, когда Костя отходит, вновь присаживаясь у гаража Васи. А ведь я даже не подозревала, что у них в семье водятся большие деньги. Да, Вася жил отдельно, у него квартира в соседнем доме и гараж прямо напротив нашего, но я никогда не придавала этому значения. Где Марина обитала я даже не в курсе, а дача у них хоть и добротная, в два этажа, на особняк с картинок в журналах совсем не похожа.
– Зачем он вообще жил тут? – спрашиваю вслух. – У его отца такие возможности…
– Странный вопрос, – хмыкает Костя. – Из-за тебя.
– Из-за меня? – удивленно вскидываю брови. – Глупость какая.
– Ну уж точно не из-за меня. И не из-за Андрея. Кто остается? Не торопись, подумай.
– Давай без издевок? – морщусь и бубню через раздутые обидой губы: – Мне тоже хотелось поднять булыжник поувесистее и отправить вслед этому драндулету.
Костя сдавленно смеется, но не отвлекается от своего занятия.
– Улетные флешбэки, да, малыш? Картинки перед глазами так и мелькают.
– Да, – отвечаю тихо. – Слишком много воспоминаний.
– Поэтому уехала?
– В том числе, – отвечаю уклончиво. Еще в придорожном кафе решила, что не стоит ему знать. Я могу только ненавидеть Васю, а у него пистолет есть. И, похоже, проблемы с контролем гнева. – Я вот только понять не могу, почему ты как скотина последняя себя вел. Не шесть лет назад, там даже логично, сейчас, когда приехал.
– Серьезно не понимаешь? – оборачивается, а я слабо развожу руками. Разворачивается обратно. – Окей… как бы это попроще. Ты, мать твою, трахаешься с женатым мужиком! – рявкает и бьет замком по двери. Поднимается и ходит из стороны в сторону, унимая внезапный для меня приступ ярости. – Когда эта овца мне позвонила, я своим ушам не поверил. Сначала чуть не ебнулся, когда ты свинтила из города, но смирился. Я знал, на что иду, мне выбора не оставили. А потом это. Это! Че, свободного не нашлось, не? Ты чем, мать твою, думаешь вообще?!
– Странная отмазка, – бурчу и делаю шаг назад, когда он, сцепив зубы, идет на меня. Останавливается. Выдувает.
– Не выводи меня.
– Поясни по-человечески, – предлагаю миролюбиво, но у самой внутренности дрожат. – И начни с того, что у тебя не было выбора.
– За ужином, сказал же.
– Нет, сейчас.
– Заноза, – рычит сквозь зубы и быстро подходит. Пропускает руку под пиджаком, опуская огненную ладонь на мою спину, дергает на себя и наклоняется, без промедления целуя. – Моя заноза, – шепчет в губы. – Моя.
Запускает руку в мои волосы, сжимает шею, снова целует. Жадно, по-взрослому, горячо.
Я совершенно не была готова. Такой ураган из эмоций внутри, что организм от бессилия выплескивает их в слезах. Губы дрожат, я даже ответить ему не могу, только на ногах держусь на честном слове и плачу.
Смолин останавливается и отстраняется. Гладит ладонью по спине, снимает руку с шеи и вытирает мои слезы.
– И окончательно дошло до меня в тот момент, когда ты своей гривой тряхнула, – добавляет тихо. – Все еще моя. Я так скучал, малыш. Жизнь меня раком поставила, но все, чего я всегда хотел – всю жизнь ставить раком тебя. – Прыскаю над глупой шуточкой, а он снова вытирает мои слезы. – Я злился и ревновал, – продолжает серьезно. – И сейчас злюсь и ревную. Адски, Вик. И не собирался приезжать, это правда. Боялся, что не сдержусь и просто грохну его. А ты ведь не просто так с ним, какой-то же смысл должен быть? Не знаю, любовь. Так же бывает. Влюбилась и плевать, жена, не жена. И тут я, мудак, из-за которого ты чуть не погибла… Даже вспоминать это не хочу. В таком случае вообще ни в чем смысла уже не было бы. А так… надежда. Вдруг когда-нибудь…
– Ты опять говоришь загадками, – ворчу тихонько.
– Потому что я запланировал разговор на ужин, – отвечает недовольно. – При свидетелях, где ты не стала бы швыряться посудой и орать.
– Хватит уже надо мной измываться. Выкладывай свой большой темный секрет.
В машине вполне можно было украдкой просмотреть все материалы по делу, но я не рискую: неизвестно, какой будет моя реакция, а Смолин слишком хорошо меня знает, чтобы не почувствовать перемену. Когда подъезжаем к дому, я прошу его подождать в машине, спокойно дохожу до подъезда, но едва скрываюсь с его глаз, на пятый этаж буквально взлетаю. Быстро открываю два замка, скидываю туфли и закрываюсь в ванной.
Мне хватает фотографий с места аварии, чтобы разразиться громким истеричным хохотом. Смешного в них не было ничего, а вот скорбное лицо Васи, навестившего меня в палате, так и стоит перед глазами. Его скромный взгляд в пол, когда я, переступая через себя, скупо благодарила за спасение. Его глубокомысленное «гиблое место», прибивающее бетонной плитой воспоминаний о брате поверх личной потери. Как, оказывается, легко исказить восприятие, когда внушаемый в глубокой эмоциональной яме.
А вот как дело было на самом деле.
Мы в самом деле проломили ограждение моста, но случилось это за пять метров до берега. Машина пролетела над рекой, приземлилась на землю, но только передними колесами. Затем мы сползли по довольно крутому склону в воду. Поэтому одежда, в которой меня привезли, промокла. И да, он в самом деле вытащил меня из машины, но с небольшой такой оговоркой – в двух метрах от берега. Что вообще-то зря, потому что знать, что у меня нет тех же закрытых переломов, ему было неоткуда, раз уж я была без сознания. Просто захотелось погеройствовать, вынести спасенную на руках. Придурок.
И все бы ничего. Плевать на это. Но есть два нюанса.
Первый – столкновения с другим транспортным средством не было. Василий написал в показаниях, что встречный автомобиль резко изменил траекторию, и он интуитивно ушел от прямого столкновения лоб в лоб, но подтверждения его словам так и не нашли. На его машине нет следов краски другой, регистратора не было, свидетелей ДТП в том числе.
Второй – какого черта мы вообще делали на том мосту? Я допускала мысль, что он просто гнал, куда глаза глядят, пока я ревела, зарывшись лицом в свои ладони, но теперь все выглядит в совершенно ином свете. Что, если он сделал это специально? Шанс погибнуть был минимален. Он был пристегнут, скорость, судя по отчетам, в рамках допустимой, плюс подушки безопасности.
Шанс погибнуть был минимален. В отличии от риска потерять ребенка.
Только Школьников знал о моей беременности, больше мне попросту не с кем было поделиться. Я боялась реакции Смолина и тянула с тем, чтобы рассказать, но, когда решилась, именно Васю попросила выяснить, где его найти: Костя сменил и место жительства, и номер телефона, обрубив все контакты. Тогда он покаялся, что Смолин временно живет в квартире его бабушки (они ее сдавали). Придумал хитроумную схему, чтобы точно застать его – позвонил и попросил прислать фотографии счетчиков. И как только Смолин это сделал, мы выехали. Вася открыл дверь своими ключами, чтобы у Кости уже не осталось возможности избежать разговора. Мы прошли. А он там с другой. Как по нотам.
– Вика, – слышу голос Смолина и быстро поднимаюсь с коврика. – Малыш, открой, – он стучит, а я хватаю полотенце и вытираю слезы. Открываю и бурчу:
– Да я просто умывалась.
– Слезами? – вздыхает и ненавязчиво притягивает к себе, положив ладонь на спину. – Раковина сухая.
– Свои навыки детектива направь в полезное русло, – бубню и выкручиваюсь, не допуская столкновения тел. – Я же попросила подождать в машине.
– А я не послушался. Я понимаю, как тебе тяжело…
– Нет, – прерываю грубо. – Не понимаешь.
Выхожу из ванной и иду в комнату, где все мои вещи собраны в пакеты. Брезгливо осматриваю кучи и с отвращением пинаю один из пакетов, вспоминая, сколько раз его мыла и приклеивала на кафель в ванной сохнуть. Экономила каждую копейку. Даже на коробки не было денег. На обычные картонные коробки, чтобы собрать свои обноски!
– Только тебе было сложно, – зло выталкивает Смолин мне в спину. – Ах, меня мальчик бросил! Ах, какая потеря!
Стискиваю зубы и закрываю глаза.
«Он же не знает… не знает…», – талдычу себе мысленно.
Выдыхаю и разворачиваюсь к нему. Смотрит исподлобья, желваками играет. Столько всего ради меня делал. Всю жизнь. И в мелочах, и в крупном. Столько раз доказывал свою любовь и привязанность. Даже если все осталось только в моих воспоминаниях, все это было.
Мелкими шажками подхожу к нему, привстаю на цыпочки и задираю голову, целуя в щеку. Он закрывает глаза и оставляет внутри себя только недовольство, выраженное в кривящихся губах.
– Конечно, нет, – ласково провожу ладонью по его щеке и отступаю. – Я ценю все, что ты для меня делал. Но по-прежнему не согласна с твоим решением.
– В прошлое не вернуться, – пожимает плечами, открыв глаза. – Все, что я могу тебе предложить – начать с нуля. Разобраться, какого черта произошло шесть лет назад, что наши жизни полетели под откос, и начать с нуля.
– Ты… у тебя кто-то есть? – спрашиваю, потупив взгляд.
– Нет. Были только случайные женщины. Много, Вик. Их действительно было много, врать не стану. Но ни с одной я не был дважды. С тех пор, как тебе стукнуло пятнадцать. Когда ты уехала в летний лагерь ребенком, а вернулась прекрасной девушкой. Когда относиться к тебе как к младшей сестренке стало нереально. Знаешь, как сложно было не пялиться на малолетку?
– Ты все равно пялился, – фыркаю, смущаясь своих же ощущений десятилетней давности.
– Это видела только ты. Наша с тобой маленькая извращенная тайна. Я был терпелив.
– Но спал с другими.
– Да. Физиология, не более. Не делай я этого, набросился бы на тебя. И сейчас стопудов либо сидел, либо лежал, сложив ручки на груди, потому что Андрей бы этого не потерпел. Теперь вернемся к твоей нежной привязанности к женатому?
– Нет, – снова отвожу взгляд.
– Переоденься в теплое и поехали отсюда. К черту этот хлам, прокатимся завтра по магазинам.
– Ты серьезно? – распахиваю глаза, будто он вновь стащил для меня конфету.