Не желает Анисья в этом году участвовать в святочных гаданиях.
Но вовсе не потому, что слывет нелюдимой или боится пересудов. Да, шёпот за её спиной звучит часто, и обидное слово может бросить не только любая из девиц, но и добрая половина деревни.
— Юродивая! — перешептываются бабы у колодца, качая головами. Скотоводова дочь, а на вид как лесная. Ни в дому ей дела нет, ни на гуляньях. Всё к овцам да коровам её тянет.
— Кажется, что скоро совсем с ума сойдёт, — подхватывает другая. — Как мать её чуть не умерла, рожая их с сестрой, так ясно стало, что дурное в девке сидит.
Анастасия разродилась на Василия Великого, когда вьюга била в окна, неистово и зло, словно сама нечисть рвалась в избу. Никто и представить не мог, что в ту ночь на свет явится двойня. Никогда прежде в их селе, затерянном на просторах губернии, близнецов не рождалось, и это само по себе стало событием для пересудов и шёпота.
Но если этого было мало для кривотолков, то ещё большее смятение принесло то, как появились на свет обе девочки. Сестра Анисии, крепкая и здоровая, кричала так звонко, что звук её голоса, казалось, разгонял буран за окном. А она сама, напротив, родилась слабой, еле живой, как затухающий огонёк. Повитухи всплеснули руками, когда увидели её маленькое, почти синее тельце, и едва успели привести в чувство, омыв травяными отварами. Если бы не их старания, уж наверняка сочли бы люди, что ребёнка подменила нечистая сила — только ведьма или леший могли подложить столь хилое дитя.
Сестру нарекли Василисой, в честь праздника и святого. А её мать назвала Анисией, выбрав имя, которое, как считалось, могло защитить от дурного глаза и отвести беду.
Да только не спасало имя от людского шёпота и насмешек.
— Эй, Нюська! Опять к лешему идёшь? Или, может, сама из его рода?
Её сестра, Василиса, никогда не слышала таких слов в свой адрес. Высокая, стройная, с пшеничными косами, она всегда была любимицей в селе. Люди говорили о ней, как о будущей дворянке: мол, и замуж выйдет за самого богатого, и жить будет в достатке. Василиса и вправду была светлой, как солнечный день, тогда как Анисью всегда считали "заполошной" — будто не в одном с ними мире живет, а в каком-то ином, будто видит то, чего не замечают другие, и говорит порой странные вещи, от которых старики крестятся.
Ну, и пусть смеются за спиной. Анисья, младшая дочь самого уважаемого в округе скотовода, давно привыкла обходиться без дружеского круга. Её мир — это залитые солнцем поляны с овечьими стадами, коровы с умными глазами и шумная ватага гусей, разгуливающих у хлева. Даже самая строптивая кобыла покорно подставляет ей морду, будто знает, что девушке ведомы тайны, недоступные другим.
И дело не в том, что она не верит в силу святок. Никто лучше Анисьи не чувствует, как меняется воздух в эти две недели между Рождеством и Крещением. Едва солнце клонится к закату — ночная тишина натягивается, словно струна, в которой слышатся отголоски чего-то древнего и затаившегося.
Иногда задерживается Анисья у заиндевевшего окна, всматриваясь в белоснежные просторы. Ей кажется, что темнота движется, что лес живёт своей тайной жизнью и протягивает длинные лапы-тени к деревне. Она ощущает, как невидимые силы дышат рядом: что-то шуршит за стенами, кто-то следит из глубины ночи.
Не потому она отказывается гадать, что ей некогда, или что она слишком занята для таких девичьих забав. Хотя дел у неё зимой действительно хватает.
По утрам Анисья первой идёт в хлев, где её с нетерпением ждут овцы, коровы и козы. В прохладном воздухе пахнет сеном и парным молоком. Она проверяет, не замёрзла ли вода в корытах, растапливает снег, добавляет в воду пригоршню мела для укрепления здоровья скотины. Её руки делят запасы сена и корнеплодов, заботливо заготовленных ещё осенью.
По вечерам Анисья укрепляет загоны, затыкая щели в стенах соломой, устилает полы свежей подстилкой, чтобы животные не мёрзли. Иногда, взяв в руки фонарь, она сидит неподалёку, прогоняя волков и прочих хищников, которые зимой становятся особенно дерзкими.
Среди своих подопечных чувствует себя Анисья на месте. Она говорит с животными, поёт тихие песни, и они, словно понимая её, поворачивают головы в её сторону. Зимой, когда жизнь в деревне замирает, забота о скоте наполняет её дни теплом и смыслом.
— Сегодня сразу после ужина придут девочки, и пойдём в нашу баню гадать, крутясь у зеркала, радостно говорит Василиса. — Коли не хочешь расстраивать родителей из-за очередных пересудов, то ты пойдешь туда со мной.
Но Анисья не боится злых языков, не боится духов, зеркал и даже ночного зимнего
леса.
Не желает Анисья гадать в этом году, потому что каждый раз до этого, когда она гадала на суженого, все знаки, каким бы ни было гадание, указывали на одного человека.
— Пусть светлый праздник принесёт в ваш дом благодать, Василиса и… Анисья. в их доме раздаётся глубокий теплый голос, будто искры костра в морозную ночь.
Василиса, яркая и уверенная, в своём красном сарафане с расшитым передником и в белой рубахе с кружевными манжетами, спешит навстречу гостю. Анисья же отворачивается к окну, но всё равно ощущает, как взгляд янтарных глаз находит её, словно солнечный луч пробивается сквозь облака, не оставляя ей возможности скрыться.
— Чтоб в новом году хлеба в закромах было вдоволь, а здоровье всех родных и близких крепким было! — весело и звонко говорит Василиса, её щеки румяны, как наливное яблоко, а глаза сияют ожиданием.
Знает Анисья, что собирается деревенская молодежь идти веселиться. Видела, как в соседских дворах запрягали лошадей в расписные сани, украшенные колокольчиками, чтобы кататься по заснеженным окрестностям.
Особенно шумно будет в доме Ярины – купеческой дочки. Слышала Анисья, что Ярина самая весёлая на вечерницах, и не упускает случая затанцевать с каждым парнем, раззадоривая всех вокруг смехом и быстрыми движениями.
Обязательно будет гулять Марья, дочка рымаря, такая простая, как и вся её жизнь. Красивая, с русыми волосами, но не особенно умная, и всё, что её интересует, это песни и пляски.