"Амнезия на троих"
Глава 1.Варвара и трагедия одних трусов.
Когда Варвара Ивановна проснулась утром в чужой постели, удивления это у неё не вызвало — ну что ж, не в первый и, возможно, не в последний раз. Случалось и поинтереснее. Но то, что солнце било в глаза, как сварщик без маски, — было уже слишком. Казалось, лучи проникли прямо в мозг и разлетелись там миллионами осколков, каждый из которых вонзился в несчастные аксоны и дендриты, вызывая боль, сравнимую только с визитом стоматолога без анестезии.
Закатив глаза куда-то в глубины памяти, Варвара Ивановна тщетно пыталась выловить хоть обрывок вчерашнего вечера. Но память, как капризная барышня, хлопнула дверью и ушла в отказ. Во рту стоял привкус — мерзкий, настырный, словно она всю ночь грызла старый сапог, вымоченный в сивухе и бормотухе вприкуску. А волосы… волосы источали такой щедрый аромат самогона, что их можно было бы отжимать прямо в рюмку и подавать на закуску к огурчику.
Попытка вспомнить детали вчерашнего дня окончилась полным фиаско. Тогда Варвара решила пойти другим путём: подключить разведку боем. Не открывая глаз, она вытянула ногу вбок и нащупала пальцами что-то костлявое, но тёплое и слегка волосатое.
— Господи, хоть бы кот… — прошептала она, — хотя какой кот такой худой?
Сама же Варвара была женщиной «в теле». Ещё с детства она любила вкусно и много покушать — в результате получилась дама впечатляющих форм. В школе её за это дразнили, в юности — наоборот, многие облизывались, как коты на сметану. Замуж звали, но как-то ненадолго. Со временем Варвара поняла простую истину: зачем штамп в паспорте, если удовольствия можно получать и без него? Благо интернет в деревню давно провели.
Соседские мальчишки за пироги научили её пользоваться ноутбуком и сайтами знакомств. Фото своё Варвара выкладывать не рискнула — зачем пугать потенциальных женихов суровой правдой? Вместо этого прикрепила фото какой-то второсортной актрисы, смутно напоминавшей её саму при очень хорошем освещении и после фотошопа. Схема работала чётко: назначала встречу в соседнем городе, смотрела на воздыхателя вживую — и уже решала, выходить ли «из-за кулис». Если кавалер не впечатлял — Варвара направлялась прямиком по магазинам.
Теперь же её мучил не выбор ухажёра, а жажда. Голова гудела, язык прилипал к нёбу, а организм требовал литр воды немедленно, иначе — смерть храбрых.
Она приоткрыла один глаз, затем второй, и осторожно огляделась. На стуле сиротливо висела мужская рубашка, брюки и… порванные трусы. Своей одежды она не нашла.
— Ну ладно, — решила Варвара. — Надену рубашку и, как в кино, пройду на кухню. Томно, красиво...
Двумя пальцами она подцепила рубашку и попробовала натянуть. Но то, что в фильмах сидело на героинях свободно и эротично, в реальности оказалось маломерной тряпочкой, в которую не пролезла даже половина Варвары Ивановны.
— Едрит-кудрит… да я что, с гномом переспала?! — прошипела она, глядя на миниатюрные рукава и порванные трусы.
Варвара Ивановна сидела на кровати, словно тюлень на скале после шторма: волосы спутаны, голова гудит, а во рту ощущение, что она всю ночь грызла сапог, набитый дрянным самогоном. Перед глазами маячила единственная надежда на приличие — мужская рубашка, сиротливо свисавшая со спинки стула.
— Ну, будем превращаться в кинодиву, — вздохнула Варвара и решительно схватила обновку.
Но кино не сложилось. Рубашка оказалась такой маленькой, что в неё разве что сельдерей можно завернуть, а не женщину «в теле». Варвара напялила один рукав — и он застрял на локте. Второй дошёл максимум до середины предплечья. Грудь, величаво выступившая вперёд, с презрением отказалась помещаться в чужой гардероб.
Из-под одеяла донеслось похрапывание: ровное, с присвистом, будто там под капотом лежал старенький «Запорожец» и пытался завестись. Варвара замерла, как вор на чердаке, и мысленно перекрестилась. Она замирала при каждом особенно громком всхрапе: ей не хотелось ни видеть, ни слышать этого «соседа по койке». Стыд обрушивался на неё градом, как тухлые помидоры на бездарного актёра. Она понятия не имела, как оказалась в чужой квартире, да ещё и без одежды. Стыд, как жирный кот, устроился прямо на груди и мурлыкал: «Ты ничего не помнишь, родная, совсем ничего!»
И тут мозг, до этого молчавший, словно пьяненький сосед на лавочке, вдруг подал признаки жизни. Сначала — тусклый свет, потом обрывки картинок. Всё вертелось в голове, как в калейдоскопе у ребёнка: мельк — колода карт, мельк — рюмки, мельк — чей-то нос в салате «Оливье».
— Ах ты ж господи… — простонала Варвара, — мы ж в «дурака» играли!
Картина становилась яснее: она, Варвара Ивановна, с каким-то азартом тасует карты. Кто-то орёт басом: «На раздевание!» — и народ дружно одобряет, будто это олимпийский вид спорта. Карточки летят по столу, одежда летит на пол, кто-то упирается и кричит:
— Трусы снимать не буду!
А дальше — сцена из разряда «лучшее в карьере». Она, Варвара Ивановна, вся такая решительная, хватается за край мужских трусов и вытряхивает из них их владельца, как хозяйка коврик на балконе. Трусы — хлоп, на пол! Хозяин — бдыщ, рядом! Смех, аплодисменты, занавес.
— Вот откуда эти несчастные тряпки валяются, — пробормотала она, скосив глаз на порванное бельё, уныло лежавшее, как павший герой.
Стало чуть легче: значит, всё происходило при свидетелях и, скорее всего, добровольно. Хотя добровольность после третьей стопки — понятие относительное.
Варвара снова потянула рубашку вниз, надеясь хотя бы бедра прикрыть, но ткань упёрлась где-то на середине живота и категорически отказалась спускаться ниже. Получился наряд не «томная героиня французского кино», а «огурец в тесной банке с крышкой на резьбе».
Глава 2. Хироси и великая русская вечеринка