Глава 1. В которой успешный психотерапевт идёт спать и просыпается в другом мире
Во вторник, двадцать третьего апреля, в восемь утра тридцать семь минут, Ипполит Евгеньевич Вайсман проснулся с тем же ощущением контролируемого совершенства, с которым просыпался каждое утро последние семь лет. Его квартира на Остоженке была устроена по принципу швейцарских часов — каждая вещь знала своё место, каждое место знало своё назначение, а каждое назначение было выверено до миллиметра и секунды.
Кофе — строго семь минут заваривания в турке, температура девяносто два градуса. Завтрак — овсянка с черникой, тост из цельнозернового хлеба, стакан свежевыжатого апельсинового сока. Душ — ровно восемь минут, включая две минуты на размышления о предстоящем дне. Бритьё — аккуратная щетина, которая была не небрежностью, а тщательно выверенным элементом имиджа успешного интеллектуала.
В зеркале на него смотрел человек, который знал себе цену. Высокий, сухощавый, с внимательными карими глазами, которые умели читать людей, как открытую книгу. Ипполит поправил воротник рубашки и улыбнулся своему отражению — той особой улыбкой, которая говорила: "Сегодня я опять буду прав".
Надо сказать, что во Вселенной существует особый закон, согласно которому люди, слишком уверенные в собственной правоте, рано или поздно сталкиваются с ситуациями, где все их знания оказываются примерно так же полезны, как зонтик в космосе. Этот закон работает с железной последовательностью, и Ипполит Вайсман, сам того не подозревая, приближался к очередному его проявлению.
Но пока что всё шло по плану.
В девять утра он уже сидел в своём кабинете — тридцать квадратных метров грамотно организованного пространства в центре Москвы. Два кресла, журнальный столик, книжный шкаф с трудами по когнитивно-поведенческой терапии, дипломы на стене и окно с видом на Кремль. Символизм был настолько очевиден, что даже самые тупоголовые пациенты понимали: здесь принимает человек, который держит руку на пульсе власти и знания.
Сегодня его пациентом была Марина Викторовна Склифосовская, жена олигарха, страдающая паническими атаками каждый раз, когда её муж уезжал в командировку. Женщина элегантная, но с тем особым выражением постоянной тревоги, которое превращало даже самый дорогой макияж в маску беспокойства.
"Доктор Вайсман, я опять не могла заснуть всю ночь," — жаловалась она, комкая в руках платок от Hermès. "Представляла, что с Геннадием что-то случается. Самолёт падает, или сердечный приступ, или..."
"Марина Викторовна," — мягко перебил Ипполит, сплетая пальцы на коленях, "что происходит в вашей жизни, когда Геннадий дома?"
"Ну... ничего особенного. Работаю, встречаюсь с подружками, хожу по магазинам..."
"А когда его нет?"
"Когда его нет..." — она задумалась. "Когда его нет, мне нужно принимать решения самой. О детях, о доме, о..."
"О себе?"
Пауза. В этой паузе можно было услышать, как что-то щёлкает в голове пациентки — тот самый звук озарения, ради которого Ипполит и выбрал эту профессию.
"Я боюсь не его смерти," — медленно произнесла Марина Викторовна. "Я боюсь собственной жизни."
"Именно. — Ипполит даже удивился, как точно его пациентка сформулировала свою проблему. — Страх потери — это страх ответственности за собственное существование, переодетый в заботу о другом. Классическая проекция с элементами выученной беспомощности."
После ухода Марины Викторовны Ипполит сделал короткие заметки в карточке пациентки и позволил себе минуту самодовольства. Попасть в точку с первого выстрела — это было его коронным номером. И так весь рабочий день.
К концу рабочего дня Ипполит чувствовал себя превосходно. восемь пациентов, восемь точных диагнозов, восемь моментов озарения. Он был как хирург, который провёл восемь сложных операций подряд, и все прошли без осложнений.
Дома он приготовил себе ужин — сёмгу на пару с овощами, бокал белого вина, — и устроился в любимом кресле с научным журналом. Статья называлась "Нейропластичность мышиного мозга в условиях хронического стресса", и Ипполит читал её с тем особым удовольствием, которое испытывают профессионалы, изучающие тонкости своего ремесла.
"Интересно," — пробормотал он, делая пометку на полях. "Мыши, оказывается, тоже могут страдать выученной беспомощностью. Жаль, что я не могу провести с ними сеанс терапии."
Он отложил журнал, потянулся и посмотрел в окно. Москва сверкала огнями, где-то далеко жили миллионы людей со своими проблемами, страхами, неврозами. И завтра многие из них придут к нему за помощью.
"Честно говоря," — сказал он вслух, обращаясь к своему отражению в оконном стекле, "лучше этой жизни уже быть не может."
Во Вселенной есть множество способов наказать людей за излишнюю самоуверенность. Можно устроить им встречу с налоговой инспекцией, можно сделать так, чтобы их любимая футбольная команда проиграла в финале, а можно просто переместить их в другой мир. Последний способ используется редко, но он особенно эффективен для людей, которые слишком много о себе возомнили.
Ипполит лёг спать в половине двенадцатого, как всегда. Последней его мыслью было: "Завтра статья о нейропластичности, потом сеанс с новым пациентом, потом..."
А потом ему приснился странный сон.
Он парил в космическом пространстве, окружённый звёздами, которые пульсировали в такт с каким-то неслышимым ритмом. Перед ним стояла женщина невероятной красоты — высокая, со струящимися волосами цвета лунного света и глазами, в которых отражались далёкие галактики.
"Ипполит Евгеньевич Вайсман," — произнесла она голосом, который звучал как музыкальный аккорд, — "я Астериэль, богиня этого мира. Мне нужна твоя помощь."
"Интересно," — подумал Ипполит, разглядывая её с профессиональным интересом. "Сон о всемогущей женщине, которая просит о помощи. Классический архетип анимы с элементами мессианского комплекса. Любопытно, что подсознание подбросило это именно сегодня."