Дочери: спасибо за осознание мной того, какими наивными и одновременно взрослыми, а порой до жути мудрыми могут быть дети.
— Ты слышишь, как ветер разносит чужие души?
— Да, Отец.
— Чуешь запах тлена, что вместо положенного ему подземелья стоит над землёй?
— Да, Отец.
— Слышишь неутихающие крики женщин и детей?
— Да, Отец.
— Ты хочешь всё вернуть и забыть День Великой Чистки, как страшный сон?
— Да, Отец!
— Ты — лекарь нового мира.
— Я — лекарь нового мира.
— Ты — защитник Homo sapiens.
— Я — защитник Homo sapiens.
— Ты — искатель юных душ.
— Я — искатель юных душ.
— Чистых душ, незараженных чумой двадцать первого века...
— Чистых душ, незараженных чумой двадцать первого века.
— Ты найдёшь выживших и казнишь всех старше восемнадцати за их вину перед потомками. Также и юродивых, обезображенных и пострадавших от радиации: на них проказа, и Бог отметил их. А детей, не подверженных болезни, чистых и здоровых, соберёшь. С их помощью мы создадим новый мир, новый порядок, новых людей. Поклянись служить Храму Новой Жизни!
— Клянусь! Во славу великого Атома Стронция, показавшего несостоятельность прошлого, во имя Изотопа Урана, который забрал тех, кто не способен был жить, и продолжает забирать. Клянусь! Я отыщу всех...
— Тогда приступим!
Десятилетняя Катя была девочкой непослушной. Она часто убегала из дома, чтобы прогуляться по пустующему посёлку. Бродила по заброшенным домам, играла с тенями, ловила редкие снежинки, по какой-то неведомой причине залетевшие в осенний дождь, и с любопытством исследовала старые вещи, воображая, какие истории они скрывают. Её особенно привлекали фотографии: на них были запечатлены люди, которых в посёлке никогда не видели. Странные, весёлые лица, которых теперь не встретишь среди угрюмых взрослых. Почему же сейчас все такие хмурые? Почему разучились радоваться, как люди с ярких картинок?
Родители порой сбивались с ног в поисках дочери, но вскоре махнули рукой — особой опасности не было. Пустошь давно обезлюдела, уже лет десять никто здесь не жил. Люди исчезли бесследно, как и животные. Волки траву не едят, да и рыси тоже. Кого бы тут охотники преследовали? Даже бродячие собаки ушли в более крупные поселения. Местные кошки остались, но не одичали: по утрам Ма подкармливала их коровьим молоком. Кошки оказались полезными — держали мышей и птиц, разносчиков болезней, подальше от дома. Ведь девятнадцать лет назад их первенец умер от неизвестной заразы, затем ушли в Край Вечности ещё двое. И только спустя десять лет родилась здоровая Катя, ставшая для родителей настоящим чудом.
Девочку с детства учили: увидишь или услышишь что-то подозрительное — сразу беги домой и кричи изо всех сил. Несколько раз Катя уже прибегала с испуганными глазами. Первый раз — когда впервые увидела зайца. Отец выбежал с ружьём, но заяц, никогда не видевший людей, спокойно смотрел на него. В тот вечер семья устроила пир с зайчатиной. Второй раз Катя встретила медведя. Она не закричала, а тихо прокралась заросшими огородами домой и сообщила об этом. Отец застрелил медведя, и теперь его шкура согревала их долгими зимними вечерами.
С тех пор родители перестали волноваться: «Пусть гуляет», — говорили они. У них ведь теперь был свой маленький «защитник». Или, как Па любил называть её, Сигналка. Чуть что — Катя поднимала такой крик, что тревога разносилась по всем окрестным сёлам.
В тот день было особенно пасмурно. Небо давило серостью, а холодный осенний дождь лениво моросил. Осень никак не хотела уступить зиме: снег выпал, но быстро растаял под тёплыми дождями, смешавшись с грязью. Катя шагала по вязкой жиже в старых резиновых сапогах, обходя глубокие лужи и держась ближе к поваленным заборам. Дома, полусгнившие за последние двадцать лет, стояли уныло, как и сами жители, которых больше не было. Малина разрослась настолько, что покрыла половину улиц, заслоняя дальние дома, словно природа пыталась скрыть печальную картину разрушенного посёлка.
Особенно Катя любила дом бабы Нюры, умершей пять лет назад. Он стоял на пригорке, с которого открывался вид на холмы. Изба сохранилась лучше прочих, и Катя ухаживала за ней: стирала пыль с деревянных поверхностей, мыла полы и наслаждалась запахом влажной древесины. Она любила перебирать старые бабушкины покрывала, стирать их в ручье, а затем возвращаться в избу и садиться в старое кресло с фотоальбомом. Вглядываясь в фотографии, она представляла себе ту жизнь, которой никогда не знала. В отличие от тусклого настоящего, на снимках всё было ярким и радостным. Дети катались на необычных ярких игрушках, ели пирожные, которых Катя никогда не видела, и играли вместе на небольшом участке земли. Детей тогда было много, и они никогда не скучали, в отличие от Кати, которой приходилось помогать родителям ухаживать за скотом — её единственным «развлечением» в этом забытом мире.
Катя и сегодня направлялась к своей любимой избушке. Хотелось отдохнуть от серых будней и представить, как вместе с другими детьми она весело катается на каруселях — она всё-таки выпытала у Па, как называются эти яркие штуки. В её воображении оживала совершенно другая жизнь, настоящая детская жизнь, какая была у всех детей до неё. Среди фотографий она нашла одну особенно необычную. На ней, обнимая радостных детей, ярко-рыжий клоун — так назвал его Па после того, как Катя описала изображение — смотрел с улыбкой. Его лицо было белым, глаза обведены голубой краской, а губы — ярко-красные, непривычно большие, заставляющие невольно улыбнуться в ответ. В руках у него были привязанные к верёвочкам разноцветные шары, которые парили над детьми, отражая свет. Фотография дышала добром и радостью, и от этого на душе становилось немного грустно: Катя понимала, что ей не суждено испытать ничего подобного. Мир утратил свои яркие краски, и девочке оставалось довольствоваться лишь серостью, царившей вокруг.
Катя вздохнула, вспоминая ту фотографию, и вдруг замерла. Что-то ярко-красное мелькнуло вдалеке за кустами. Поворот дороги и густые ветки скрывали предмет, летящий в небе, но её сердце забилось быстрее: это пятно напоминало тот самый шарик с фотографии.
Катя ускорила шаг. Что же это могло быть? Откуда взялось? Неужели такое возможно в её мире? Воображение нарисовало потерявшийся воздушный шар, который улетел от своего хозяина. Чувство осторожности исчезло, и Катя поспешила к кустам. Нужно было разглядеть это поближе! А вдруг удастся поймать шарик? Может, этот серый день наконец превратится в праздник, как на той фотографии?
Но чем ближе она подходила, тем больше её охватывало разочарование. Это был не шарик. Когда она выбежала из-за кустов, то увидела в небе нечто странное — красный квадрат. Он парил слишком высоко, и это точно был не воздушный шар. Еле заметная верёвка тянулась вниз, за дом бабы Нюры. Но надежда на чудо не отпускала ребёнка. Может, это всё-таки какой-то необычный шарик, просто он… квадратный? Катя побежала к дому, с надеждой глядя на верёвку, словно в её конце мог скрываться подарок.
Но когда девочка выбежала из-за последнего дома, ей открылось нечто совсем другое. На дороге стояло странное металлическое сооружение на гусеницах, к которому был прицеплен длинный фургон. На его блеклом красном корпусе была видна белая надпись: «The Coca-Cola company». Катя не умела читать, но это было не важно — девочку испугало вовсе не это. Рядом с машиной стояли люди и возились с ржавыми металлическими лентами на гусеницах. Казалось, они не заметили её. Верёвка от красного квадрата в небе была привязана к крыше этой машины.
Пошёл снег — беда! По грязи тяжело будет тащить тушу мутанта до села, но деваться некуда: жёны и дети ждут еды, а поиск другой добычи отнимет слишком много времени. Семья будет голодать! Ну, ничего, как-нибудь дотащат. Если что, и дочка поможет. Ей уже пятнадцать, и она не по годам крепка и росла: этот жестокий мир не даёт оставаться нежным долго. Он закаляет, и, если ты не инвалид, просто обязан стать сильным. Вот и Саша удалась — кровь с молоком, с десяти лет помогала отцу на охоте. Окрепла так, что любому парню её возраста или старше фору даст. Правда, парней теперь и не встретишь: километры вокруг пусты, людей не найдёшь. С месяц назад только один путешественник заглянул. То ли врач, то ли кто другой, но жизнь его пришлось спасать. Хорошо, что шершни тут ядовитые — уж антидот посильнее адреналина. За последние десять лет это был первый чужак в их общине. Неделю назад он куда-то в сторону Москвы ушёл. Да и ладно, меньше народу — больше кислорода, а своим кормиться надо, не пришлым.
Михаил Семёнович Прохоров, известный в семье как Отец, раздвинул кусты, за которыми прятался. Где же Алекса? Она должна была обойти пруд и начать кидать в воду палки и камни. Напуганный мутант должен был выскочить из воды и побежать в сторону охотника. Вот тут-то его Семёныч и подстрелит. Способ охоты на эту амфибию они уже давно освоили, и ещё ни одна тварь не ушла. Зимой у мутантов вылупляется потомство, которого, если хорошенько поохотиться по весне, хватает на всё лето. Конечно, зимой водоём замерзал, и тогда добычу искали другими способами. Но пока лёд не сковал пруд, эти мутанты обеспечивали семью мясом, каким не могли похвастаться даже лучшие дома Парижа. Такие лягушки там точно не водились! Да и свиней таких размеров раньше не было. Видимо, амфибии пришлые, ведь радиации в этих местах нет. Может, и была когда-то, да развеялась. В первые десять лет Михаил не замечал этих гигантов в пруду. Откуда они взялись теперь — кто разберёт?
Прохоров занервничал, сжимая цевьё охотничьего ружья MP-94, патроны для которого делал сам. Отец и дед, ещё в советские времена, были заядлыми охотниками и передали ему все свои знания и навыки. В доме до сих пор хранились запасы материалов для изготовления патронов, оставшиеся ещё с довоенной жизни. Его семья всегда славилась запасливостью, и это особенно помогло после Катастрофы. Многие побросали всё и отправились искать лучшие места, не понимая, что земля без радиации — уже драгоценный дар. А он остался, приспособился, да и девчонки хорошие к нему прибились, хозяйственные. Ну и что, что много их на одного — справлялся как-то, и дети всегда были сыты.
С той стороны раздался визг. Александра! Сердце сжалось: что-то пошло не так. Не раздумывая, Прохоров помчался на другой берег пруда. Бежать было нелегко: густой кустарник цеплялся за одежду — ватник, местами рваный, и засаленные, затвердевшие ватные штаны. Ноги в армейских берцах спотыкались о корни.
План по отлову мутантов дал сбой. Придётся позже обдумать, что улучшить в тактике охоты, а сейчас надо спешить. Огромные жабы, доходившие до половины человеческого роста, были крайне опасны. Их широкие пасти, полные мелких зубов, могли перемалывать даже древесину. Однажды Михаил видел, как такая тварь утащила под воду огромного серого пса, предварительно задушив его своими мощными челюстями, причмокивая при этом. С тех пор серые собаки покинули эту местность, словно чуя, что здесь им не место.
— Ах ты… курица недожаренная! — воскликнул охотник, уворачиваясь от метнувшегося в его сторону языка мутанта. Липкий розовый язык, длиной в три метра, просвистел в считанных миллиметрах от его лица и с силой врезался в ствол берёзы, обхватив его студенистой массой. Пока тварь втягивала язык обратно, Михаил кувырнулся, раздирая одежду о жёсткие ветки ивняка, развернулся и выстрелил в мутанта оба заряда дроби по очереди. Лягуха накренилась, закатив глаза, так и не сумев втянуть язык обратно — тот растёкся по земле, как розовый слизняк.
Михаил поднялся с колен, переломил ствол MP-94, вынул использованные патроны и быстро зарядил два новых, резко защёлкнув ружьё. И всё это — на ходу. Годы охоты натренировали его тело, движения стали автоматическими. Но сейчас он спешил больше обычного, почти оступился, зацепившись за корень. На кону стояла жизнь дочери. Он сильно любил свою семью: всех трёх жён и семерых детей, включая немощного Алёшку. Старше Александры на два года, Алёшка был слаб и телом, и умом — по сути, юродивый, безобидный дурачок, ни пользы, ни вреда от которого не было, что тоже, по-своему, считалось благом.
Алекса снова закричала, теперь громче и дольше. В её голосе звучали нотки паники — силы, похоже, уже покидали её.
— Держись, дочь! — тихо бормотал охотник себе под нос, уверенно преодолевая одно препятствие за другим. Сквозь густые ветви ивняка он наконец увидел серо-зелёную тушу лягухи. И не одну! Первая тварь уже схватила девочку своим языком, но Саша изо всех сил держалась руками и ногами за тонкий ствол берёзы. Вторая тварь подпрыгнула ближе и вот-вот собиралась раскрыть пасть, чтобы тоже «склеить» жертву.
В этот момент Михаил выскочил из кустов.
— Эй, прынцессы! Мать вашу! — рявкнул он.
Одна из тварей, резко подпрыгнув, развернулась и метнула в его сторону свой язык. Но Михаил был готов — он знал повадки этих существ. Уже перекатываясь по примятой лягушачьими лапами земле, он ушёл от удара. Прыжок, группировка, кувырок — и вот он в стойке на одном колене. Выстрел. Лягуха ещё жива и начинает втягивать язык. Второй выстрел — снизу вверх, в подбородок, чтобы повредить мозг.
Когда первая тварь замерла неподвижно, Прохоров тут же повернулся к той, что напала на Сашку.
Опять пошёл снег! Погода в начале октября совершенно не радовала. Лучше бы уже выпал и остался лежать. Но нет, теперь он будет валить и таять ещё пару недель, пока температура наконец не позволит ему полностью укрыть землю на долгую зиму. Ветер и влажность просто сводили с ума: пробирались под тёплую зимнюю куртку, вымораживая не хуже мороза. Слякоть мешала идти — дорога превратилась в грязное месиво. Иногда приходилось с усилием вытаскивать обмотанные пакетами армейские берцы из этой жижи. Но ничего, скоро можно будет согреться.
Софья Макаренко зябко потёрла руки в варежках. Затем протёрла запотевшие горнолыжные очки, поправила респиратор и медленно пошла дальше. Впереди показался металлический каркас моста через Волгу. Ещё немного — и она окажется в промышленной зоне Ярославля. Теперь нужно быть незаметной. Настолько, насколько это вообще возможно. Ничего опаснее банды, окопавшейся здесь, Софья, или Сова, как называла её мама, не знала. Но кроме людей в городе могли быть и звери. Их всегда привлекает человеческое присутствие, особенно большое скопление людей. Поэтому надо быть начеку. Любая трещина, подвал, выбитое окно могли таить опасность. А ей нужно добраться до местной общины и расшевелить этот рассадник зла и агрессии. Танцы со зверями в её планы не входили.
Софья внимательно осмотрела здания на том берегу — каждое окно, подъезд, проулок. Вроде никого. Она быстро, пригибаясь, перебегала от одного изъеденного ржавчиной автомобильного остова к другому, старалась держаться стальных ферм моста, пряталась за металлоконструкциями. Гибко изгибалась, словно кошка, сливаясь с балками. Иногда проползала несколько метров, позволяя грязи налипнуть на водонепроницаемые штаны и куртку. Ничего страшного — в городской серости она станет ещё менее заметной. Потом придётся сменить накидку: она, как зверь, сменит «шкуру», спрячется в рюкзаке камуфляж цвета хаки, а новый, белый, скроет её от любых глаз.
Чёрная снайперская винтовка висела за спиной: сейчас она была не нужна. Достаточно «Кедра-Б» и ПМ с глушителем, висящих на бёдрах с обеих сторон, и армейского ножа, который отец подарил ей на десятилетие пятнадцать лет назад. Отец, когда-то служивший в группе по борьбе с терроризмом, специалист по тайным операциям, воспитал её один и передал ей все свои знания и умения в этой области. Или почти все. Софья выросла боевой девицей, с которой не каждый соперник справится. Тяжёлые, упорные тренировки закалили её, сделали быстрой, ловкой, стремительной. Отец был горд ею, пока не...
Софья несколько раз стукнула себя по капюшону утеплённой куртки, скрытой камуфляжем.
— Хватит! Забудь, пока не отомстишь! А то разревёшься сейчас на всю Ивановскую... ой, Ярославскую! — прошептала она себе. — Сначала месть, а уж потом поминки!
Мост выводил на правый берег Волги. Дальше дорога шла мимо однотипных административных и заводских зданий, а также давным-давно разворованной заправки. Пустырь позади неё зарос странным кустарником с изогнутыми ветками. Брошенные машины тоже разграбили: сняли всё, что только можно было — от кресел до обивки. Но идти по улице Софья не собиралась. Город, хоть и выглядел покинутым, таковым не был. Она точно знала, кто здесь обосновался. Не зря её умирающий отец дождался её, чтобы на последнем выдохе сообщить, кто они такие и откуда пришли. Опытного офицера застали врасплох, но он всё же выведал у своих мучителей ценную информацию. Исподтишка, незаметно.
Сова легко перемахнула через трёхметровый забор и внимательно осмотрела ряд производственных зданий. Вокруг было тихо, но это не означало, что место пустовало. Девушка снова протёрла очки. Длинные корпуса тянулись вдаль. Внутрь заходить не имело смысла — мимо пройти быстрее и незаметнее. Забор тянулся вдоль зданий, и за ним можно было спрятаться. С верхних этажей домов на другой стороне дороги её не заметят. А что дозорные есть, Сова не сомневалась. Такая мощная группировка наверняка выставляет сторожей, если только предводитель — не полный идиот. Но идиоты в вожаках долго не держатся.
Пригибаясь, Софья быстро засеменила вдоль забора. Точное местоположение бандитов ей было неизвестно, но, если потребуется, она готова была прочесать весь город вдоль и поперёк, только бы не отказываться от мести. Эти твари разрушили её жизнь, разорвали их с отцом тихую идиллию в лесах под Вологдой. Её отец готовил её не зря, и, видимо, знал или догадывался о том, что грядёт. Теперь подготовка не казалась бессмысленной, как раньше, когда Софья с горечью осознавала, что мир разрушен и на многие километры вокруг не осталось выживших. Но эти… появились неожиданно, как снег на голову, и утопили в крови их с отцом укромный уголок. Жаль, Сова в тот момент была на охоте. Иначе бандиты так легко не отделались бы. Прежде чем умереть, отец забрал жизни троих. А будь Софья рядом? Банда бы вряд ли выжила.
Забор резко уходил влево, что означало — территория завода закончилась. Девушка подпрыгнула, подтянулась и осмотрела здания за забором. Цепкий взгляд отметил пустые окна, подъезды, разбитые витрины и перевёрнутые остовы автомобилей. Следов людей не было, но вдали маячили несколько девятиэтажек. Руки устали от нагрузки, и она спрыгнула обратно.
Отлично! С девятиэтажки можно будет осмотреть окрестности и найти банду. Значит, туда!
Софья дала себе пару секунд отдышаться, затем снова перемахнула через забор и оказалась на улице. Жуткие чёрные квадратные окна домов недобро уставились на неё. Было неуютно — казалось, что в каждом окне прячется бандит и следит за ней. Софья понимала, что это всего лишь страх, но избавиться от него не могла.
Разбитые витрины магазинов говорили о том, что здесь недавно жили люди. Макаренко заглянула в окна одного из них — пусто. Всё, что можно было унести, уже забрали, даже полки и огромные холодильники. Для чего?
Как умирает мир? В огненных вспышках, распустившихся на местах ядерных взрывов? Или под дождём, смешанным с пеплом радиоактивных туч, уничтожающим всё живое? Или растворяется под действием новой чумы, созданной специально для уничтожения всей органики? Всепожирающие бактерии поглощают всё, до чего дотягиваются, стекая гноем из тел людей и растений. Так как же умирает мир?
Для шестнадцатилетнего Кольки и ещё десяти детей, прячущихся в катакомбах Юрьева, конец света был величественным и ужасным. Безумие и смерть захлестнули их в ту бесконечно долгую ночь, когда взрослые покинули укрытие, за исключением двух бабушек — Веры Афанасьевны и Зои Павловны. Теперь они вместе с детьми прислушивались к звукам гибели города, который был для них последней надеждой.
Все взрослые вышли на бой, когда бронзовые ворота пали, и чудовища из окрестностей Юрьева хлынули за стены Михайло-Архангельского монастыря, стремясь уничтожить каждого. Стаи серых падальщиков вместе с городскими кошаками разрывали людей на куски. Неизвестные крылатые твари, быстрые и прожорливые, налетали на человека стаей, оставляя от него лишь пустоту.
Реки крови орошали промёрзшую землю и обшарпанные стены монастыря, среди которых были разбросаны человеческие останки. Защитники проигрывали последний бой, выстрелы раздавались всё реже. Каждая убитая тварь тут же утаскивалась своими сородичами, чтобы быть съеденной и исчезнуть в мире, который теперь сам по себе растворялся, словно заразился смертельной болезнью.
Коля Ростов был в ужасе. В свои шестнадцать он уже готовился вступить в отряд стрельцов и проходил боевую подготовку, но никогда не видел ничего подобного. Звери обезумели, нападали с яростью, как будто мстили за своих убитых сородичей или же потому, что Потёмкин, Ярос и Митяй не смогли найти общий язык и, разругавшись, поставили под угрозу всех. Какое они имели на это право?
Коля в бессилии сжимал кулаки, стараясь скрыть дрожь. Он был единственным, кто хотя бы немного мог претендовать на роль мужчины среди детей, и проявить слабость значило признать себя трусом. Но и остальным было не легче.
Десятилетний Ванька жался к старшей сестре Варьке. Она обняла его крепко, сама вжимаясь лицом в худую спину брата. Её трясло от страха, хотя она пыталась держаться. Колька подозревал, что конфликт между сыном Воеводы и мутантом Яром начался из-за неё, но не осуждал её за то, что в итоге выбрала настоящего человека, пусть и не самого лучшего.
— Тихо, Вань, тихо, — шептала Варя, ласково гладя брата по спине, стараясь его успокоить, проявляя к нему всю свою любовь.
Тринадцатилетние двойняшки Олег и Ольга Карасевы тоже сидели вместе, прижав к себе двух семилетних девочек — Аню Капустину и Вику Озимову, а между ними примостился трёхлетний Сема Шестаков. Малыш, возможно, не до конца понимал, что происходит, но чувствовал страх окружающих. Жуткий вой снаружи заставлял его теснее прижиматься к другим детям, как будто они могли спасти его от надвигающегося ужаса, который, казалось, проникал в катакомбы как туман, стелящийся по полу и пробирающийся липкими руками в сердца.
Девятилетний Витя Соломин, двенадцатилетний Руслан Озимов и десятилетняя Катя Шестакова сбились в отдельную кучку и шептались о чём-то, явно замышляя что-то. Эти ребята не боялись, их как будто ничто не пугало. Даже когда чёрная тварь выла под стенами Юрьева, они пытались пробраться в обзорную башню, за что не раз получали нагоняй от стрельцов.
Вера Афанасьевна и Зоя Павловна, держа калаши своими дрожащими старыми руками, стояли на страже по ту сторону решётки, охраняя детей. Колька задумался: смогут ли они защитить их, если настанет момент? Но старушки держались уверенно, даже подбадривали друг друга, словно в них проснулась новая сила.
— Слышь, Афанасьевна? — Зоя Павловна шутливо толкала свою подругу локтем, отчего та ойкала и отступала. — Первый тварь мой! Ясно? А то костей не соберёшь!
— Скоро нас самих не соберёшь, старая, — отозвалась Вера Афанасьевна, криво усмехнувшись. — Закусят нами на славу!
— Ой, да не парься! Подавятся! Ещё ни одна тварь мимо Павловны не прошла! — невзирая на весь ужас ситуации, бабки не теряли ни сарказма, ни бодрости духа. Казалось, их не волновал грохот битвы наверху. Коля, слушая их разговор, не мог понять: как можно быть такими беспечными в момент, когда мир рушится? Словно и старушки, и дети — как Витька с Русланом и Катькой — думали, что это всего лишь игра. Правду говорят: с возрастом люди возвращаются в детство. Пусть не телом, но разумом уж точно.
— Поймаю на мушку и весь магазин в лоб ему высажу! — лихо подытожила Павловна, продолжая демонстрировать несгибаемый дух.
— Да иди ты, Павловна... — с усмешкой ответила Вера. — Смотри, себе в лоб не влей! Амазонка нашлась, боевая фурия!
— Ну, а что? — Павловна снова легонько пихнула подругу локтем и потрясла своим старым АКСУ, пытаясь держать его одной рукой. Правда, попытка была неудачной. — Все мужики после боя наши будут, ага?!
— Ой!.. — Вера прыснула от смеха, схватившись за сердце, будто от изнеможения. — Терминаторша! Бабка-тысяча! Вся из жидкого металла...
Коля не понял последней реплики — казалось, что она из какого-то давно забытого мира, другого времени, которого он никогда не знал. Возможно, это было к лучшему. Иначе бы, как эти две чокнутые старушки, стоял бы сейчас и хихикал, не осознавая реальной опасности. Ведь рядом дети.
Парень перевёл взгляд на троицу, что шепталась в стороне. Что они опять замышляют? Очередную шалость или что-то посерьёзнее? Почему нельзя относиться к ситуации по-взрослому? Но вскоре оказалось, что дети воспринимают происходящее куда серьёзнее, чем он думал.