
❥❣ Первая книга: https://litnet.com/shrt/Q7Mp
Прошёл уже месяц. Подумать только! Май пролетел, начинается лето.
Н-да, эту весну я запомню надолго. Даже не знаю, что сильнее врезалось в память? То, как я сам прокололся, сознался жене. То, как Лида меня предала. Или то, как Егорыч...
В общем! Похоронили его. Помню, сильнее всего я боялся, что нас уличат. Ну, нас с Лидкой! Найдут следы, свяжут все ниточки. Но, насколько я понял, целью вдовы генерального было, наоборот, скрыть эти самые следы, замести их. «Причесать» репутацию мужа, прибраться за ним напоследок. Уж очень он тут наследил! Жена его — женщина мудрая. Очевидно, для неё не было новостью, ни то, что у мужа есть квартира для тайных свиданий. Ни то, что свидания эти происходят Бог весть с кем. И не стала она выяснять, кто был в этот момент его страстью. Последней страстью Егорыча. А ею была моя Лидия.
К слову о Лидочке. Как же она изменилась в последнее время. Не узнаю её больше! Я думаю, это пройдёт. Это — стресс. Но меня беспокоит, что стресс затянулся. Нет, я тоже стрессую! Мне тоже Егорыча жаль. Но, вероятно, мой стресс накопился, а кончина Егорыча стала лишь частью большого снежного кома. Завершающей частью, надеюсь. Потому и воспринял не так, чтобы остро. А Лида...
Короче, сейчас мы живём с ней в той самой квартире, которую снял. Моя-то квартирка, увы, уплыла в руки вдовушки. Ладно, уж! Какая-никакая, а всё-таки компенсация морального ущерба. Представляю, каково ей было узнать, где и при каких именно обстоятельствах умер её дражайший супруг. Между тем официальная версия звучит совершенно иначе. А именно так, что гендир окочурился дома, в своём кабинете, как всегда, за работой. Видно, так сильно радея за общее дело, что сердце, не выдержав этого, лопнуло.
Мы были на похоронах. Мы, всем коллективом. Людей была уйма! Все в чёрном. Прямо как в кино. Лидочке чёрный цвет очень к лицу. Вдова из неё получилась бы... Ну, загляденье просто!
Ну, в целом, такая версия устроила всех. И нас в том числе. Погоревали, посочувствовали. И надо жить дальше. Одно хорошо, баскетбольные игры в этом году отменили. Сначала хотели устроить, ну, в память о генеральном. Но у всей нашей братии, так сказать, боевой дух, на нуле. Все опечалены, очень растеряны, очень боятся, ждут нововведений. Пока неизвестно, кто станет директором группы компаний. Акционеры поставили ИО. Но это - на время. И уже заседают второй раз, а принять решение по этому вопросу никак не могут.
Вот и меня, к слову, ждёт заседание в суде. Маринка-то не шутила! Подала заявление в суд на развод. А я ей возьми, да ответное выкинь, на раздел имущества. Она отказалась делить. Ну, а я настоял! После того, как она повела себя, я не намерен сдаваться. К слову, деньги за эту квартиру, ну, нашу с Лидуней, я пока не свечу. Дашка — дурочка, что отказалась! Получается, как? Я же продал её ещё до заявления Маринки. Так что её, как совместное имущество рассмотреть не получится. А вот нашу — получится! И ещё как. Помню, как мы «расширялись». Нет, я не хочу продавать! Просто пусть Маринка признает, что квартира — общая, а я уж подумаю, брать с неё плату деньгами, или чем-то другим...
Если честно, то мне оно и не надо! Я бы купил ещё одну, свою, взамен той, что утратил. Да и жили бы с Лидочкой дальше. Только вот с Лидочкой что-то не то. И вот что я думаю... Чего она так переживает смерть Егорыча? Чего горюет так сильно? А что, если Лида любила его? Ну, взаправду? Что, если Лидка с ним не ради денег спала, а за любовь. А со мной — ради денег! Вот этого я и боюсь. И не верю! Но всё же боюсь. Потому и молчу. Никому, даже Гришке, не задаю этот животрепещущий вопрос. Вдруг и он подтвердит мою догадку.
Я жду, пока Лида спустится вниз. Теперь я всегда караулю её в своём джипе, на улице. И многие в курсе — мы пара! И я не стыжусь. Я почти разведён. Чего уж стыдиться? Что есть, то есть.
Помню, как Коля Динамо, увидев меня в первый раз, с утра высаживающим Лидочку у предприятия, слегка офигел. В тот же день отследил в коридоре...
- Дорофеев, ты что? - покривился.
- А что? - я не понял.
Товарищ оторопело смотрел на меня:
- Ну... ты её... после Егорыча?
Я ошалел от такого!
- И что?
- Ну, как бы..., - посетовал он с глупой миной, - Примета плохая!
- Чего? Думаешь, тоже инфаркт шибанёт? - усмехнулся.
Колян отмахнулся.
«Мужики, блин», - подумал, - «А ведёте себя хуже баб!». Суеверия! Правда, есть в этом плюс. Теперь Лиду все сторонятся. А раньше вились вокруг, словно пчёлы. А теперь облетают за версту. Ну, оно и к лучшему! Мне больше достанется.
Лида, как и всегда, безупречная, выходит, стуча каблучками. Она ещё ходит вся в чёрном. Ну, точно, как будто вдова! Хотя, я как-то раз сделал ей комплимент. Я думаю, просто её зацепило...
- Лидунь! - я целую её в чуть прохладную щёку.
Лида слегка улыбается. Раньше улыбка всегда мельтешила на Лидкином личике. Чуть что, сразу томные глазки и ротик слегка приоткрыт... А сейчас! Эта бледность, холодная маска, и взгляд вечно чем-то задумчивый, занятый чем-то. И по виду, не мной.
- Как день прошёл? - говорит машинально. Вечно один и тот же вопрос. Хоть бы спросила что другое. К примеру, что ел и как спал? Ведь спим-то мы вместе.
- Нормально, - бросаю, - Всё своим чередом! А ты как? Что нового?
Этот «исполняющий обязанности» раньше был правой рукой генерального. Так что все его знают. И он знает всех. Но его не оставят на этом посту. Ибо рожей не вышел! Впрочем, и никого из нас не возвысят до уровня Егорыча. Тот-то был акционер! Кстати, а где его акции? Перешли к жене, как и квартира моя...
- Борь, - произносит она, - Я решила. Уволюсь.
- Чего ещё? - хмыкаю я, ведя наш Рендж Ровер сквозь майский закат.
- Просто... мне трудно работать там, понимаешь? - отрывисто цедит она.
Каникулы начнутся в середине июня. А пока дорабатываю, и мысленно готовлюсь к отпуску. Своей матери я сообщила, что развожусь. Не скажу, что она удивилась! Объяснив это тем, что «все мужчины делают это». Имеется ввиду — изменяют.
- Вот отец бы дожил до такого же возраста, неизвестно ещё, как бы он себя вёл, - добавила мама.
Я знаю, что это она - в утешение. И отец бы был верен семье! Как восприняли это родители Бори, не знаю. Да только не он им сказал. Даже тут избежал откровений! Всех сдала внучка, которую дети привезли погостить. Поставила их в неловкое положение и заставила объясняться. Хотя это была задача Бориса.
Ох, не могу я простить, хоть и убеждаю себя, что простила. Не могу, и всё! И то, что он затеял делить имущество, тоже не могу. Как будто какая-то дрянь в нём дремала до этого. И пробудилась внезапно, и теперь её уже не усыпить. Того Бореньки, которого я беззаветно любила, его больше нет. Он подавлен. А тот, кто сейчас здравствует, это — чужой для меня человек.
В дверь звонят. Я иду открывать. Полагая, что это - Дашута с Максимом. Она предупредила меня накануне, что зайдёт поделиться какой-то чрезвычайно важной новостью. И я уже рада! Надеюсь, поженятся. Ну, сколько можно, в самом деле, жить не расписанными? Или, ещё лучше — двойная радость, это детишки. Подарят мне внука! Я буду заботиться, помогать всячески и снова наполню свою опустевшую жизнь ярким смыслом.
Но взамен дочери я вижу Борю. И удивляюсь:
- Ты что здесь забыл?
Борис сторонит меня хмуро:
- Вообще-то, меня Дашка позвала, сказала прийти.
- Дашка? Тебя? - моё удивление длится.
- Да! - объявляет Борис, разуваясь. И на сей раз оставляя свою обувь в шкафу, за дверцей. Надеется, что Маркиза туда не залезет.
Я вздыхаю. Ну, что ж? Раз уж дочь так решила... К тому же, это лишь подтверждает, что новость серьёзная. В самом деле. Наверное, правда, беременность? И тогда я готова стерпеть даже присутствие Бори.
- Ну, проходи, - я бросаю его в коридоре, а сама иду ставить чай. Не для него, для семьи, которой он не является. Хотя, угостить его всё же, придётся. Так что, я вынимаю чашку, первую попавшуюся, добавляю к другим на столе.
- Ну... как дела? - вопрошает, войдя.
- Можешь подождать в гостиной, - бросаю.
Но он не уходит, стоит, руки сложил:
- Марин! Что, прям, так ненавистен?
Я хмыкаю:
- Не так. Ещё хуже.
- Ну, - усмехается он, - Ненависть — это всё ж, хоть какая-то эмоция, да? Это не равнодушие, уже хорошо.
Я, качнув головой, бросаю в чайник заварку, туда же чуточку клубничного варенья, припасённого ещё с прошлого года. Туда же немного брусники сушёной. Ой, и вкусный будет чаёк!
- Ну, понятно, - изрекает Борис, понаблюдав за мной немного, - Включила режим ожидания. А саму-то, небось, распирает?
- Борь, - отвечаю, - Мне силы нужны. Для суда.
- Ммм, - он качается, глядя, - Копишь, значит? Воевать будешь с мужем родным?
- Это не я начала, Борь, - выдыхаю.
- Но ведь ты подала на развод? - говорит.
- Но ведь ты не оставил мне выбора, - хмурюсь.
В этот момент в дверь звонят, прерывая дискуссию. К лучшему! Всё равно не добиться от него, ни правды, ни раскаяния. Будет опять говорить, что живёт один. А ведь я не пойду проверять. Мне не надо.
За дверью Дашута с Максимом. Лучезарные, яркие! Я принимаю дары в виде торта.
- Димка приехал? - интересуется Даша, снимая любимые кеды.
Я машу головой:
- Нет! А должен?
- Ну, конечно! - вздыхает она, - Я же ему позвонила.
- Дочь, - я беру её под руку, - Ты меня пугаешь. Скажи, у вас всё хорошо? Эта новость хорошая?
А сама так и кошусь на живот. По нему и не скажешь! Под футболкой и джинсовой курточкой не особенно видно. Незаметно кладу ей ладонь на живот и пытаюсь обнять.
Но Дашута меня отстраняет:
- Мамуль, жарко!
Помню, в детстве она была очень любвеобильной. Всегда подбежит, схватит сзади и кричит: «Обнимаськи, обнимаськи!». Вот также Катюша сейчас. А потом, лет в тринадцать резко так изменилась. Стала замкнутой и отстранённой. Словно случилось чего-то. Я даже думала, оно и случилось, но Даша молчит. Говорила с подругой её, и с учителем. Но мне их школьный психолог сказала, что это — подростковый возраст так выражается. Мол, девочка взрослеет. Из ребёнка в подростка превращается. Переходный этап.
Я и сама это знала, учёная ведь! Но только обидно было терять эту детскость в своих собственных детях. И знать, что она не вернётся. Для меня-то она так и осталась малышкой. И даже сейчас...
Мы не садимся за стол, ждём сына. Он приезжает минут через десять. Запыханный, взмокший:
- Прости, в пробку встрял! - произносит в ответ на упрекающий Дашкин взгляд.
- А где Татьяна? - интересуюсь с досадой.
- Так, с Катюхой осталась, - пожимает плечами Димка.
- Так брал бы обеих! - журю я его.
Он бросает взгляд на сестру:
- Так Дашка сказала, не нужно. Типа, новость серьёзная, а Катюха не даст обсудить.
Я оборачиваюсь к дочери:
- Ну, давай! Выкладывай новость свою.
Дашута улыбается загадочно, кусает губу. Ну, точно, беременна! Только чего ей Катюха мешать-то должна? Разговор предстоит не серьёзный, а радостный.
- Сперва чай! - провозглашает дочь и ведёт всех на кухню.
Мы пьём, угощаемся тортом. Разговор не идёт. Какой-то натянутый. Вопросы про то, как дела, не заменят того, что и стало причиной визита.
Наконец, когда чай выпит, остатки торта спрятаны в холодильник, а посуда вымыта. Мы собираемся в зале. Борис на диване, сын сбоку, на кресле. Макс сел на лутку, а Дашка стоит рядом с ним. Мне не остаётся ничего, кроме как сесть рядом с Борей. Не на пол же садиться? Но я сажусь так, чтобы оставить зазор между нами.
Дашка массирует плечи Максиму. Как будто ему предстоит сообщить нечто важное нам. А ему предстоит...
Макс встаёт посередине комнаты, мнётся, кашляет, а затем произносит:
Ласточки стрекочут у нас над головами. Добывают еду для птенцов. Те, судя по всему, уже вывелись. Я, закурив, дышу в форточку.
- Что, уезжаете, значит? – смотрю на Максима.
Он не курящий. В отличие от нас с Димкой. Они с Дашутой – поклонники ЗОЖ. Что ж, наверное, им будет неплохо в Таиланде. Я же с трудом переношу летний зной. Для меня лучше прохлада весны, или осени.
Макс, потупив взгляд себе под ноги, виновато кивает.
Димка, сплюнув в окно, выдыхает:
- Хитёр!
Брови Максима взлетают на лоб:
- Почему?
Сын злобно косится:
- Как ты Дашку с собой уболтал?
- Да, никак, - пожимает плечами Максим, - Это она настояла.
«Подкаблучник, как есть», - думаю я. А, может, оно так и лучше? Пускай хоть Дашута живёт в своё удовольствие. Интересно только, в кого она у нас такая самостоятельная? Уж, не в мать! От той лишний раз не допросишься.
- Ну, скатертью дорога, - дышит в форточку сын. И чего он так злится? Я и то злюсь не так.
- Ты давай там, её береги! Понял мне? – предостерегающе говорю я Максиму.
- Да мы ж не сейчас уезжаем, - пугается тот.
- А родители в курсе? Твои, я имею ввиду? – вопрошаю.
- Отец в курсе, - вздыхает Максим, - А маме ещё не сказали.
- Ясно, - смеюсь я, - Матери обо всём узнают последними, значит?
- Ну, она бы реветь начала, - конфузится зять. Теперь уже не просто «потенциальный», а самый что ни на есть, настоящий.
- Ну, оно и понятно! – бросаю.
- Так, на год, или два? – уточняет Димон.
- Как пойдёт, - формулирует Макс. А по глазам его вижу, что планы он строит надолго. И думаю: «Что, если дети решат там остаться? Не на год, или два. Насовсем! Ведь бывает же люди, пожив, выбирают чужбину. Может быть, им не мила наша родина. Берёзы там всякие, дубы».
Но озвучить свои опасения вслух не решаюсь. Боюсь, что зять, если не скажет, то взглядом своим подтвердит.
Дашка зовёт его в зал. А мы с Димкой ещё не докурили. Оставшись одни, мы стоим в тишине. Сын задумчиво смотрит куда-то вдаль. Этаж у нас пятый, с него видно макушки ещё не подросших деревьев у сквера. Их посадили недавно! А вот берёзку у дома я сам сажал. Помню, не мог предпочесть, какую из трёх выбрать. В итоге посадил все три! Думал, какие-то точно погибнут. А они все принялись. И теперь вот, уже доросли до нашего этажа. Высоченные!
- Пап, - произносит Димка с каким-то обречённым выражением на лице.
- Мм? – отвечаю, нахмурившись.
Он жуёт что-то, как будто табак на язык попал. Затем выплёвывает в форточку. И изрекает:
- В общем, дело такое. Наш завод открывает дочерник в Рязани. Зазывают меня управляющим.
Димка работает на лакокрасочном заводе. Я устраивал его к себе на комбинат. Он даже проработал какое-то время. Но быть под «отцовским крылом» не захотел. Гордость, видать, не позволила! Говорит: «Все бы думали, что я только из-за того, что мой папа – начальник, чего-то добился». А он и добился! Сперва был диспетчером. После логистику так изучил, что возглавил отдел. А это не шутки! Серьёзное дело. И я им гордился. В меня, значит, сын…
- Управляющим? Директором что ли? – пытаюсь понять.
- Ну, - машет он, - Можно и так сказать.
- Ну, ничего себе! – пригвождаю ладонью плечо, - Это ж взлёт! Я тебя поздравляю, сынок!
Но Димка по виду не рад.
- Понимаешь, я-то давно уже знал. Мы там квартиру себе присмотрели. Купили, - он снова плюётся в окно.
- Купили? – пригибаюсь к нему, - Да ты чё?
Дело в том, что в Рязани живёт Танюхина младшая сестрёнка. Уехала туда вслед за мужем. Вот, очевидно, она помогла…
- Галя с Петей вложились, - подтверждает он мою мысль, - Уже фактически отбили. Сдают уже год.
- Год? – уточняю.
- Ну, - ведёт Димка плечом, - Я не хотел говорить, пока всё не станет ясно. Мы думали, как? Если дело не выгорит, ну, с филиалом, то и квартира им останется. Будут сдавать, да и всё! Ну, а если откроют, то мы переедем туда.
- Насовсем? – еле-еле шепчу. И от этого даже испарина.
Димка, сглотнув, выдыхает:
- Не знаю, как сложится. Пап! – он досадливо стонет, - Я ж думал, сказать вам с матерью. А тут Дашка со своими новостями.
- Н-да уж, - тяну, - Чересчур много новостей как-то.
- Я не знал, - объясняется сын, - Что она за Максимом уедет! Я знал, что он сам собирается. Думал, годик там отработает и вернётся назад. А они, вон, уже под шумок расписались.
Теперь мне понятно его расстройство. Я и сама ошарашен! Не знаю, чем именно? Тем, что Дашка у нас теперь замужем, и планирует ехать в Таиланд вместе с мужем. Или тем, что мой сын скоро станет главой филиала в Рязани.
И точно услышав меня, Димка мотает головой:
- Я не знаю теперь… Откажусь я, наверное!
- От чего? Да ты что! – я толкаю его.
- От должности! – яростно шипит он, чтобы нас не услышала мать.
Правда, она увлечённо о чём-то болтает с Дашутой. Так что мы продолжаем наш тайный мужской разговор.
- Ты что, не вздумай! – пытаюсь я образумить сына, - Такие предложения дважды не делают. Жалеть потом будешь!
- Ну, а как, пап? Ты представь, никого не останется! Мать что теперь, будет одна? Ты её бросил! Дашка тоже намылилась. Я вот ещё…
Он трёт лоб широкой ладонью. А я представляю себе… Мой сын – глава филиала. Ну, надо же! Знал. Я ведь знал, что в меня.
- Ничего, - говорю, - Как-то сложится. Вон, глядишь, и мы с матерью к вам переедем. Я вон в Рязанском АПК себе должность найду. Что мне Москва? На ней свет клином сошёлся что ли?
А сам, лишь озвучив подобное, думаю: «Глупость сказал». Ведь с Маринкой мы врозь. Уже врозь! Разведёмся, и дело с концом. Так я думал до этого дня. Буду жить с Лидочкой, как и мечтал. Авось, ещё и ребёнка родит мне на старости лет. Буду не только дедом, но и отцом.
- Это ж вы и Катюху с собой увезёте? – вырывается мысль.
Димка хмыкает:
- Нет, тут оставим. Конечно, пап! А ты как думаешь?
В августе мне исполняется сорок. Всю жизнь я жила с мыслью, что ничего худшего, чем просто родиться на свет, со мною уже не случится. И даже Серёга с его тумаками и пьяными драками, меня не страшил. Даже безденежье, в которое я угодила, во многом благодаря ему, не испортило веру в себя. Ни мать, с её вечным укором в мой адрес, ни все вместе взятые члены, которые были во мне за всю жизнь…
Никто, кроме Пети. Он умер во мне. Смерть была близко-близко. Я ощутила её своей кожей. Я ощущаю её до сих пор…
Ночью, днём, когда бы то ни было, стоит подумать о нём, как я вижу глаза, устремлённые ввысь. Его омертвевшие губы, которые я целовала. Ладони, безвольно висящие. А ведь они только что обнимали меня!
Мне кажется, я до последнего не могла поверить в то, что он умер. Потому мне казалось преступным уехать, оставить его там лежать. И только потом, во время его погребения… Гроб был открытым. Я увидела Петю таким, ужё мёртвым. Уже окончательно мёртвым. И только тогда отпустила его.
«Лидочка», - слышу его жаркий шепот. Я до сих пор его слышу! И до сих пор ощущаю в себе. Боже мой! Я теперь не могу наслаждаться всем тем, чем ещё накануне могла и хотела. Как рассказать обо всём? И кому? Дорофееву?
У меня такое ощущение, что Боре вообще наплевать. Ну, подумаешь, умер гендир! Его больше волнует карьера. А то, что живой человек был, и умер – пустое, не стоит внимания.
Может быть, я была слишком близка с Егорычем? Не знаю! Но только сейчас мне так стыдно за то, что его обзывала. За то, что считала его «жирной тушей», моржом, тараканом усатым и прочее! И теперь, когда его уже нет, я вспоминаю о нём только лучшее. То, как смеялся, шутил. То, как, бывало, сграбастав объятия, дышит мне в волосы, греет руками. Забавный он был, добрый очень, почти как родной.
Я вытираю слезу со щеки. Попрощаться хотела! Даже представила, дура, уже, как целую его ледяной, твёрдый лоб. Хорошо, что опомнилась. Было бы странно, поступи я так у всех на виду. Лизавете Андреевне позволено. Она официально – вдова. У неё будет память, есть дети. У меня – только деньги от Пети. И чувство вины перед ним.
- Тётенька, а можно мы покачаемся? – подходит девчонка. Их двое. Одна побойчее. И обе сидят в ожидании, когда я освобожу им качели.
Думаю: «Зря я спираль не убрала. Вот был бы ребёнок от Пети, частица его самого…».
- В соседнем дворе есть другая качеля! – бросаю в их адрес.
А та, что рискнула спросить, произносит:
- Вот ты туда и иди! А это - наш двор!
- Это кто тебе такую глупость сказал? Или тут написано где-то, что он твой? – берусь я спорить с козявкой.
Она усмехается:
- Ты развалишь её, она детская!
- Да мы с тобой весим примерно одинаково, - говорю, окинув взглядом этот «пирожок на ножках».
От злости девчонка краснеет. И, подбежав, принимается виснуть на рейке, которая держит сидение.
- А ну, уходи! – кричит мне на ухо.
- Отцепись, гадость мелкая! – щекочу я её, умудряясь столкнуть.
Девочка падает вниз, ударяясь коленкой. Но не рыдает, а, зачерпнув пригоршней песок, бросает в меня. Благо, я успеваю увернуться!
- Ах, ты…
- А, ну, пошла отсюда! – кричит мерзость мохнатая.
Хорошо всё-таки, что у меня спиралька стоит. А то родилась бы такая! И что с ней потом?
- А я-то думаю, что за шум-гам во дворе? – слышу знакомый надтреснутый голос.
Мать с пакетом в руках стоит на проезжей части возле детской площадки. И смотрит на меня осуждающе.
- Чего детям кататься мешаешь? Дылда стоеросовая! – сыплет она комплиментами.
«Ну, началось», - думаю я.
- А ну, зад поднимай, не для тебя мастерили! – продолжает главенствовать мать.
Девчонки собрались на лавке, хихикают, глядя в мой адрес. Могла бы ей крикнуть в ответ: «Отвали». Но ведь знаю, продолжит…
Потому поднимаюсь. Но напоследок бросаю той девочке, что отбирала качелю:
- Меньше сладкого ешь! В твоём возрасте жирной быть стыдно!
- А в твоём ещё стыднее! – кричит она в спину.
Обернувшись, я вижу, как обе они показывают мне языки. С трудом удержавшись, чтобы не показать им свой, я иду в направлении подъезда. Захожу в него первой. Мать медленно тащится вверх. Возмущается:
- Хоть пакет помогла донести!
- Ты же сама их таскаешь обычно? Чего там, в пакете, жратва? – перегнувшись через перилла, бросаю.
Она поднимает глаза, остановившись, чтобы передохнуть между этажами:
- И не стыдно тебе, с детворой кочевряжиться?
- Стыдно, у кого видно, - бурчу себе под нос, а сама поправляю бельё.
В квартире пахнет Демидом. Его юношеским потом, его лосьоном после бритья. И я понимаю, как сильно скучала.
- А Дёмка скоро придёт? – уточняю у матери.
- Кто ж его знает, - вздыхает она, ставя пакеты на кухонный пол, - Он мне не докладывает!
Я обхожу нашу двушку с «дозором». Вдруг вижу коробку в углу. Надпись на ней «Тимофей» повествует о многом. Не такое уж частое имя! По крайней мере, на моей памяти был только один Тимофей.
- Мам! – возникаю на кухне, - А что это там, в уголке?
Мать, рассовав любимые Дёмкины лакомства, в холодильник и ящики, выпрямляется, хмурит лицо:
- А! Коробка, имеешь ввиду?
Я киваю.
- Так это тебе бандероль, от отца, - добавляет она.
Я смотрю вопросительно. Мы с ним виделись в последний раз ещё лет двадцать назад. Не скажу, что я сильно скучала! Насколько я знаю, и он не скучал.
- И с чего бы вдруг? – произношу.
Мать бросает:
- Так помер недавно! Его эта «пихта» прислала с курьером. Говорит, это он попросил, - называет мать «пихтой» любовницу папы, точнее, вторую жену.
Слюна, накопившись во рту, вынуждает меня сглотнуть. Я не сразу могу ей ответить:
- Он… умер?
- От рака, - продолжает мать нехотя, попутно перебирая запасы в шкафу, - Рак лёгкого был у него.
- Как давно? – уточняю, не чувствуя пол под ногами.
В разгаре рабочего дня мне звонят. И что уж совсем неожиданно, родители Бори! Точнее, свекровь, Нина Пална. В последний раз мы с ней говорили ещё где-то месяц назад, очень долго, мучительно. Она плакала и извинялась, считая, что это она виновата во всём, в том, что Борис меня бросил. А я, как могла, со своей стороны, убеждала в обратном.
Сейчас Нина Пална взволнована:
- Мариночка, здравствуй, родная! Как ты? – следует ряд дежурных вопросов. Но, не дожидаясь ответа, она продолжает, как будто терпения нет, - Я что-то совсем не пойму ничего. Позвонила мне мама Савельевых, и говорит…
Уточняю, что мама Савельевых – это пра-пра- нашей Кати. То есть – бабка снохи. Я внимательно слушаю, гадая, какая ещё информация ждёт впереди.
- Говорит, мол: «Меня забирают в Рязань». Я говорю ей: «Кто?». Уж думала, ненароком, что дочка сдала свою мать в дом престарелых. А она отвечает: «Дети, мол, едут в Рязань к нашей младшенькой, будут там жить и меня забирают с собой. А то вся семья там, а я тут одна останусь, как перст». Я ей говорю: «Как одна? А внучка как же? А правнучка?». А она отвечает: «Так и Татьяна с Катюшей туда отправляются! А ты думаешь, чего мы с детьми сорвались?».
Она завершает свой путаный монолог. А я пытаюсь разобраться в хитросплетении сюжета. Значит, бабка Татьяны звонила свекрови, сказать, что она уезжает в Рязань. И родители Тани, и Таня, и Катя…
- Подожди, - говорю, - А чего только Таня и Катя? А Дима, он с ними не едет?
- Так вот, - понижает свекровь голос, как будто нас могут услышать, - Я даже звонить не стала Димочке сама. Думаю, дай у тебя сначала спрошу. С чего бы Татьяне, да с дочерью вместе в Рязань ехать, к младшей сестре?
- Ну, и с чего бы? – роняю я в нетерпении.
- Так они ж разводиться собрались, наверное! – плаксивые нотки в голосе свекрови выдают и моё состояние.
- Как?! – говорю.
- Ты не знаешь, Марин? Я же думала, ты хоть меня просветишь, что вообще происходит?! – пытает она.
- Мам…, - теряюсь, - Давай я сама позвоню сыну и всё у него выспрошу.
- Ой, давай! – говорит, - А то у меня же сердце! Только потом сразу мне позвони, а то я тут как на иголках.
- Не волнуйся, тёть Зина, наверно, напутала что-то! Ну, может, они в гости собрались поехать на лето? – пытаюсь понять.
- Нет, - настойчиво шепчет свекровь, - Вот именно, жить собираются! Даже квартиру купили уже.
Я прощаюсь. И тут же набираю сына. Он отвечает не сразу. Но когда отвечает, то сил моих нет, чтобы выложить всю предысторию. И я задаю вопрос в лоб:
- Дима, скажи мне правду, вы с Таней разводитесь?
Дима молчит. И моё сердце падает резко и целенаправленно…
- Нет… мам? С чего ты взяла? – наконец, выдыхает он в трубку.
- Точно, нет? Или врёшь? – мой голос становится строже.
- Да, точно! У нас с Таней всё хорошо. Мы ведь даже не ссоримся, - убеждает меня голос сына. Враньё я почувствую сразу! Но Димка врать не умеет. Он у меня слишком честный. Такой же, как я.
- Ой, господи, - выдыхаю я тяжко.
- А что случилось-то, мам? – теперь уже он требует.
И я выкладываю ему разговор со свекровью. Он усмехается, делает вдох. И моё сердце вновь начинает стучать учащённо.
- Дим? – вопрошаю я, - Что это значит?
- Наверное, стоит признаться тебе, - говорит.
Я сминаю листок, что лежит на столе. Пока он говорит, только этот отчаянный жест помогает мне выдержать ступор…
- Мам? – вопрошает, закончив.
Его назначают директором Рязанского филиала завода лакокрасочных изделий, где он работает уже который год подряд.
«Мой сыночек! Какой молодец», - брезжит мысль. А на фоне её появляется новая. Таня с Димой и Катей уедут в Рязань? Навсегда? Это слово, последнее, я даже в мыслях озвучить боюсь. Но оно так и есть. Ведь иначе, зачем ему ехать?
- Я здесь, - отзываюсь я глухо.
- Мам, - через силу бросает, - Если хочешь, то я откажусь! Я ведь не думал, что Дашка уедет? Я полагал, что она здесь останется! Будет тебе помогать.
Усмехаюсь:
- Меня же не нужно досматривать, Дим! Я же не старая, и не больная.
Он цокает, укоряя меня за подобные помыслы:
- Мам, да я ж не об этом! Ну, ты здесь одна. Ещё после развода с отцом. Я не хотел, чтобы так…
- Одно я знаю точно, - отвечаю как можно спокойнее, - Если ты из-за меня упустишь этот шанс, то я себе этого никогда не прощу.
- Мам, - Димка тяжко вздыхает, - А я не прощу себе, если оставлю тебя в одиночестве.
- Ну, во-первых, я буду к вам ездить. Да и вообще, вон, квартиру продам и с концами туда перееду! Уж если и вы там останетесь, - тут же строю я планы, - Дашута приедет, как устанет от этого своего «рая»…
- А я думал, от мужа устанет! – смеётся сынок.
- И от него тоже, - хмыкаю, - Мне главное, чтобы вы были счастливы. Не важно, где оно для вас, это счастье. А я уж найдусь, за меня не волнуйтесь! Куда я денусь с подводной лодки?
Дима тоже смеётся, но как-то надрывно, как будто сквозь слёзы.
- Ладно, мам! Побежал, мне пора! – говорит, норовя «соскочить».
Мы прощаемся, целуем друг друга. Положив трубку, я жду, пока сердце моё успокоится. Да только напрасно! Поверить не могу, что всё так. Моя жизнь ускользает сквозь пальцы. Буквально на глазах. Только что недавно у меня была семья. Большая и дружная. Дочь с зятем, сын с женой и любимой внучкой. И, конечно, законный супруг. А теперь? Что теперь?
«Я одна», - эта мысль настигает внезапно, безжалостно. Я скоро останусь одна. И не просто одна. А совсем! Нет ни мужа, и дети разъехались, выросли. И я не могу их за это винить…
Когда в дверь моего кабинета стучат, мне с трудом удаётся взять себя в руки. Сглотнуть набежавшие слёзы и выдохнуть.
- Да? – говорю.
На пороге Алиса. У нас же сеанс, я забыла, который сейчас час.
- Марина Дмитриевна, к вам можно? – интересуется девочка, прежде, чем войти.
В последнее время она стала выглядеть лучше. По-моему, мой разговор с её папой приносит плоды.
Борис:
«Привет, Гриш! Прости, что долго не писал. Тут столько всего случилось».
Гриша:
«О, ну наконец-то вспомнил про существование, а то я уж думал, тебя в параллельную реальность засосало. "Столько всего случилось" — это, конечно, эпичное начало, будто ты сезон какого-то дерьмового сериала прожил.
Но давай без соплей, мужик. Ты же не для того написал, чтобы я тебе сопли вытирал, а чтобы вывалить всё, что накипело, да? Так что вали уже, в чём дело — развод, пиздец на работе или ещё какая-то жесть, из-за которой ты, видимо, и спать нормально не мог, как в прошлый раз говорил?».
Борис:
«Ну, в целом. Начну с главного. Умер генеральный. Он скончался от инфаркта. Мужики и моложе умирают, так что не удивительно. Мы с Лидой стали вместе жить. И вроде бы всё хорошо. Маринка на развод подала. Я уже как-то смирился более-менее. Но с Лидкой что-то не то творится».
Гриша:
«Охуеть, ну и расклад. Генеральный сдох — ну хули, жизнь такая, срока всем хватит. Маринка решила, что хватит с тебя семейного счастья, и Лидка теперь в твоей кровати. Вроде бы всё логично, но, судя по твоему тону, не всё так гладко, да?
"Что-то не то творится" — это, конечно, диагноз уровня деревенского знахаря. Конкретнее можешь? То есть она тебя затрахала, или, наоборот, холодная, как труп в морге? Может, психует на ровном месте, или у неё вдруг появились "таинственные звонки" и "внезапные встречи с подругами"?
Кстати, ты сам как к этому относишься — тебе просто не нравится, что она ведёт себя не так, как ты ожидал, или ты реально чувствуешь, что тут какая-то херня пострашнее?».
Борис:
«Ну, в общем, ты же помнишь, я рассказывал, что она спала с генеральным? Ну, как бы сейчас его нет и одной проблемой меньше. Нет, я не такой, ты не думай! Мне его жалко, он нормальный был мужик. Никому не пожелаю. В целом, жил бы ещё и жил. Но вот так случилось. Да и хрен бы с ним!
Лидка ко мне переехала, вроде всё должно быть хорошо. Ведь мы мечтали об этом? Скоро развод оформлю. Я даже замуж хотел её позвать. Чтобы всё по-людски было.
А она... ВОт даже не знаю, как это объяснить. Чувствую как чужая стала! Всё время в себе, думает о чём-то. Секс стал какой-то холодный, для галочки. Ведь это же она меня всегда соблазняла, зажигала! Вот, огонь. Он угас как будто в ней. Вот горел=-горел, и теперь угас. И я не знаю, что делать. Я боюсь с ней говорить об этом. Я боюсь. вдруг она с генеральным спала не из-за денег, а по любви? Что, если она по нему так скорбит?».
Гриша:
«Охуеть, ну ты и развесил сопли. Слушай, мужик, давай по фактам. Ты сейчас сидишь и гадаешь, как будто карты Таро раскладываешь: "А вдруг она его любила? А вдруг скорбит?" Бля, ну и что? Даже если так — это уже не твоя проблема. Он мертв, а ты жив. И если она реально по нему сохнет, то это её проблемы, а не твои.
Ты говоришь, что огонь в ней угас. Ну так может, она просто поняла, что ты — не тот мужик, который её заводит? Может, она с тобой потому, что генеральный сдох, а ты — "запасной аэродром"? Жестко? Зато честно.
Вместо того чтобы выяснить, что у неё в голове, ты сидишь и дрочишь себе мозги фантазиями. Мужик, либо ты находишь яйца и задаёшь ей прямой вопрос, либо готовься к тому, что она будет дальше лежать под тобой, как доска, а потом найдёт кого-то, кто её реально заведёт.
Кстати, ты сам-то чего хочешь? Тебе нужна женщина, которая с тобой, потому что ты удобный вариант, или та, которая реально тебя хочет?
И да, если хочешь понять, что у неё на уме, скинь её фото — по выражению лица и жестам можно много».
Борис:
«Да у меня новых фоток нет её, только старые, где она ещё счастливая. Блин! Ведь я же её заводил раньше! А что изменилось теперь? Только то, что гендира не стало. Выходит, что она его любила? Да, представь себе, мне реально страшно услышать такое от неё. А знаешь почему? Потому, что это будет конец всему. Если она его любила и страдает по нему. Тогда пускай идёт на хуй. Я ведь люблю её! Я ведь все измены ей простил, и генерального простил ей в том числе. А теперь что мне делать?».
Гриша:
«Окей, мужик, давай без соплей. Ты сейчас в полной жопе, потому что вместо того чтобы жить своей жизнью, ты застрял в её прошлом. Ты простил измены? Ну и хули? Это не делает тебя святым, это делает тебя тряпкой, если ты прощаешь всё подряд без последствий.
Ты боишься, что она его любила? Ну так спроси! Да, возможно, она скажет "да", и тогда тебе будет больно. Но это лучше, чем годами сидеть и гадать, почему она как ледышка. Если она действительно скорбит по нему — значит, ты для неё просто "удобный вариант", а не мужчина её мечты. И если это так, то зачем тебе такая женщина? Чтобы каждый день чувствовать себя вторым сортом?
Ты говоришь: "Тогда пускай идёт на хуй". Вот и скажи ей это прямо. Либо она просыпается и начинает ценить тебя, либо ты её выгоняешь и ищешь ту, которая будет гореть с тобой, а не с покойниками.
Ты хочешь знать, что делать? Перестань бояться. Либо ты выясняешь правду и действуешь, либо продолжаешь жить в этом дерьме.
Кстати, а ты сам готов к тому, что если она признается в любви к нему, ты реально её выставишь за дверь? Или опять простишь и будешь страдать дальше?».
Борис:
«Я не знаю правда, как поступить. Но я понимаю, что этот разговор неизбежный. И придётся спросить. Потому, что у нас реально сейчас с лидкой секс такой, даже хуже, чем с Маринкой был ещё до всего. Она теперь делает мне одолжение. А раньше... Я вспоминаю, Как было раньше у нас и рыдать охота. Неужели так не будет больше никогда? Или просто ей время дать? Но а если ничего не изменится? Она даже следить за собой перестала. Нет, на работу марафет наводит! А дома, при мне, ходит в футболке растянутой. А раньше всегда наряжалась даже дома».
Гриша:
«Окей, слушай сюда, мужик. Ты сам уже всё понимаешь, но боишься в это поверить. Она не просто так превратилась в эту холодную тень. Либо она в депрессии (и тогда ей нужен врач, а не твои страдания), либо ты ей просто больше не интересен.