Небо затянуло свинцовыми тучами, и послышались первые раскаты грома.
– Обожаю, – мелькнуло в голове, и я продолжила заворожённо смотреть в окно, ожидая, когда наконец-то грянет ливень.
На улице, должно быть, было душно, но сейчас поднялся сильный ветер, который гнул деревья чуть ли не в половину высоты. Если бы я оказалась там после карцера, меня вполне могло бы унести. Вот был бы подарок.
– Скорее бы. Соскучилась по Мотьке.
– Привет, малыш, – услышала за спиной и слегка вздрогнула от неожиданности, с досадой поняв, что посмотреть на дождь не получится.
Он подошёл сзади и обнял меня за талию, положив подбородок на голову, постоял так какое-то время, а потом развернул к себе.
– Поговори со мной, – сказал в уже, должно быть, миллионный раз, но я всё так же упорно молчала, – скажи хоть слово, чёрт возьми!
Я смотрела на его белоснежную рубашку, разглядывая красивую перламутровую пуговицу, и вела внутренний монолог на отвлечённые темы. Совершенно неинтересно было, что он скажет дальше. Он всегда говорил одно и то же: сначала умолял заговорить с ним, потом просил, потом начал злиться и отправлять в подвал, в клетушку два на два метра, «подумать над своим поведением». Пару раз даже ударил, правда, потом долго раскаивался, и я не видела Мотьку целый месяц.
Пуговица запрыгала перед глазами, значит, он уже трясёт меня за плечи. Ещё пара дней – и я смогу вздохнуть свободно. Не буквально, конечно, вентиляция там так себе, но хотя бы его нет. Чёрный хлеб и вода – весь рацион, которым я охотно делюсь со своей подружкой, маленькой серой мышкой, у которой на шее ниточка от моего платья – ошейник такой. Ей не мешает, зато я всегда знаю, что Мотька – это Мотька, а не какая-то приблудная мышь, до которой мне нет никакого дела. Хотя, подозреваю, других там и не водится. Эти охранники их ненавидят, моя оказалась самая сообразительная и не выходит из карцера, пока я там, а значит, и они за дверью.
Картинка смазалась, оттого что моё тело пришло в движение. Ну здорово, сейчас он будет делать вид, что процесс доставляет удовольствие нам обоим.
– Дождь всё-таки начался. Отлично, с этого ракурса мне даже видно окно. Обожаю, когда идёт дождь. Уже забыла, какой он на ощупь.
Из этого дома я не выходила пару лет. Из этой комнаты хожу только в карцер. На окнах массивные решётки, хотя хватило бы и одного гвоздя, и я уже не смогла бы с ними справиться: никогда не отличалась ни хорошей физической подготовкой, ни силой, ни даже ростом. Если я вдруг сигану с третьего этажа, на котором нахожусь, то лететь вниз будет дольше, чем нормальному человеку, учитывая мои метр с кепкой.
Впрочем, это всё равно лучше чем то, что было до этого: даже вспоминать не хочется. Может, в другой раз, а то это мазохизм какой-то: думать о том, как тебя насиловали раньше, когда насилуют в настоящий момент.
– Этот хотя бы один.
– Ты мелкая, жестокая сука, – выдал он, ложась рядом, – я всё для тебя делаю, дрянь неблагодарная. И чем ты мне платишь?
– Не брыкаюсь.
– Правильно, ничем. Вот тут и в самом деле молчание – знак согласия.
– Молчание – золото. И ещё куча других банальностей.
– Одевайся.
Я поднялась и неторопливо оделась: не люблю делать резкие движения. Да и спешить мне некуда, когда я ему надоем, а это когда-нибудь произойдёт, там, где я окажусь, вряд ли будет лучше. Похоже, на этот раз его терпение лопнуло ещё быстрее, что не сулит мне ничего хорошего.
– Если бы ты заговорила, всё было бы совсем иначе. Мы бы жили как нормальные люди. Подумай над этим.
Поднялся и проводил меня до двери, выставив вон, где с обратной стороны уже поджидал охранник.
– Пойдём, – сказал тихо, указав направление, которое и так было знакомо слишком хорошо. Мне нравилось ходить в карцер именно с ним: сложилось впечатление, что ему единственному из всех не доставляла такая работа никакого удовольствия. Остальным, похоже, было совершенно безразлично, что тут происходит и почему молодую девушку кто-то держит взаперти уже не один год. А ещё он всегда держал хлеб, пока я его не заберу, и не клал на пол в щель между бетонным полом и дверью, как это делали другие. Без песка и мусора было всё же вкуснее.
Но сегодня он смог удивить: когда мы проходили по первому этажу, с огромными окнами в пол, по которым стекали капли дождя, он слегка притормозил и пошёл очень медленно, давая мне возможность посмотреть на дневной свет в последний раз в ближайшие две недели, а закрывая карцер, уронил на пол бумажку. Я застыла в нерешительности, а потом быстро подняла и развернула её.
– Азбука Морзе? Вот это да!
Залезла на кровать с ногами и принялась изучать её: хоть какое-то развлечение и даже не сразу увидела, как пришла Мотька. Подняла её с пола, усадив на колени, и начала легонько постукивать пальцем по кровати, запоминая расположение точек и тире.
– Интересно, как сделать тире, если не голосом? Не буду же я пищать морзянку, в самом деле. Это как минимум глупо. Проще уж заговорить. Хотя, сколько уже прошло? Лет пять… может, и не проще.
Я была счастливым ребёнком, по большей части. Любящая заботливая мать, вечно занятый отец и брат, который меня люто ненавидел с самого детства. Он был старше меня на семь лет, и причин для этого я никогда не видела, даже то, что в доме нет моих фотографий до пяти лет, меня никогда не смущало. Объяснение, что они потерялись при переезде, меня вполне устраивало. Когда мне было двенадцать, отец погиб, мать замкнулась в себе, а брат стал периодически колотить меня, оставляя синяки там, где их не было видно под одеждой. Подлый и хитрый сукин сын, как я теперь его называю. Но не раньше, ведь в то время я ещё не знала, что такое настоящее предательство, ведь такой сценарий видишь только в дрянных сериалах.
– Это я, – сообщили из-за двери, я вздрогнула и посмотрела вниз, увидев хлеб, воду и ту самую бумажка, которую я схватила первой, услышав тихий смешок, – прикольно, да? Можно ничего не говорить.
Я нашла на листке буквы «д» и «а», но не смогла сообразить, как сделать тире, и разочарованно выдохнула.
– Слушай, – сказал охранник и настучал слово «привет», используя вместо тире шоркающий звук по полу.
– Как просто… – и так же сделала в ответ, правда, медленнее, завязав первый разговор за пять лет.
– Как дела? – настукивал неторопливо, пододвинув стул поближе.
– Лучше, – смогла ответить с третьей попытки, постоянно сбиваясь.
– Не торопись. Не спешу.
Я беззвучно усмехнулась, но что сказать ещё, просто не знала, поэтому спросила, без вопросительного знака, потому что его на листке не было, но я додумывала по фразам:
– Как там погода.
– Всё ещё льёт.
– Класс.
– Нравится дождь?
– Возможно.
– Это как?
– Я уже забыла.
Он замолчал на время, но я слышала, как тяжело он дышит за дверью, поэтому настучала:
– Не жалей.
– Почему?
– А смысл.
– Ты похожа на мою сестру.
– Зато не она.
– У тебя есть семья.
– Наверное, вопрос…
– Лучше бы не было.
– Думаю, я понял.
– Лучше бы нет.
– Пора.
Я просунула бумажку под дверь и с удивлением поняла, что на этот нехитрый разговор мы потратили всю его смену. Он иногда повторял фразу, если я долго ничего не отвечала в ответ, настукивая медленнее, а потом ещё какое-то время расшифровывал ответ в уме, пытаясь отделить одно слово от другого, потому что паузы у меня были неравномерные, пока я искала буквы на листке.
На ночь снова пришёл тот же охранник, что и вчера, а я удивилась, как изменились их смены. Обычно все четверо шли друг за другом, но сейчас было ощущение, что кого-то не хватает. Либо появился ещё один любитель порнографии. Никто, кроме охранника с азбукой, ни разу не произнёс при мне ни слова, а все, кроме одного тучного, ходили беззвучно.
Под дверью снова появилась бумажка, но другая, с печатными буквами, я взяла её, разломила хлеб и с удивлением обнаружила внутри куска шоколадную конфету. С удовольствием её съела, поделившись с Мотькой, разумеется, и чуть сползла с кровати, приготовив одну ногу.
– Привет, – настучал он, а я ответила тем же, – поучим буквы.
И мы всю смену учили буквы, и я была прилежной ученицей, в обмен на листик получив ещё одну конфетку без обёртки. Если я к концу карцера поправлюсь, а не похудею, он заподозрит неладное.
Ещё через три дня я уже могла стучать без бумажки, отказавшись как от неё, так и от конфет, которые периодически были в хлебе. Он то учил меня, то просто общался, это было необычно, но работало. Разговаривать получалось медленно, но и эти успехи радовали. А ещё было не скучно. Непривычное чувство.
– Там солнце, – настучал он вместо приветствия, а я ответила:
– Жаль.
– Пещерный человек.
– Посиди с моё, – съязвила, оскорбившись.
– Прости, – настучал в ответ, но говорить уже не хотелось, я легла на кровать, скрипнув пружинами, и подхватила с пола свою питомицу, которая стала совершенно ручная, и в ту смену мы больше не общались, а через смену он начал с обучения цифрам и знакам препинания.
– Ты как? – спросил к концу смены.
– Ок. А ты? – смогла спросить я в ответ, отпустив Мотьку погулять перед едой.
– Думаю, как вытащить тебя отсюда.
– Не надо, – быстро настучала в ответ, испугавшись, а потом забарабанила обеими ногами по полу без всякого смысла, но с чувством.
– Почему?
– Тебе попадёт.
– Разберёмся.
– Нет. Мне некуда идти.
– Разберёмся.
Послышался скрип двери сверху, и разговор пришлось прекратить. Эти лёгкие быстрые шаги я не спутаю ни с какими другими. Дверь распахнулась, и я увидела его: в неизменной белой рубашке, с небрежно закатанными рукавами, дорогих костюмных брюках и начищенных до блеска ботинках. Среднего роста, подтянутый и с таким выражением лица, что впору было начать ему сочувствовать.
– Малыш, – прошептал и сделал трогательный шаг в камеру, а я с ужасом поняла, что на полу прямо перед ним сидит Мотька, которая не успела спрятаться и жмётся в комок. Он проследил мой взгляд, брезгливо поморщился и с силой пнул. Моя подруга отлетела, ударившись о стену, и обмякла на бетонном полу, а я спешно отвернулась, чтобы не видеть этого. – Мерзкая тварь, – прошипел он, раздосадованный, что момент воссоединения был испорчен.
– Согласна.
Днём он снова пришёл. Торжественный и благородный, с грустной улыбкой и неизменным певучим «малыш». Я протянула к нему руки, впервые, и его глаза расширились от удивления и удовольствия.
– Моя маленькая, – прошептал, подняв меня на руки, и понёс наверх, а я обняла его за шею и уткнулась своим носом-пуговкой в его рубашку, пахнущую дорогим одеколоном. Весь этот дом, точнее это крыло, было похоже на декорацию к мелодраме: огромные окна, золочёная мебель, канделябры, картины в массивных рамах, а на лестнице красная ковровая дорожка. – Ты поговоришь со мной? – спросил, уложив на кровать и пристраиваясь рядом, а я отрицательно покачала головой, но напустила в глаза тумана. – Не хочешь? – не унимался он. Я подумала и кивнула утвердительно. Будет очень некстати сейчас снова оказаться в карцере, когда на горизонте забрезжила надежда. – Я понимаю, – сказал грустно, – это не так просто, после стольких лет. Иди ко мне.
– Можно подумать, у меня есть выбор.
Заставить себя ответить на его прикосновения я всё же не смогла, безразлично дожидаясь, когда он наконец угомонится. К счастью, это всегда занимало не много времени, а сегодня длилось и того меньше.
– Я так люблю тебя, – вдруг сказал он и смог-таки удивить.
– Это что, шутка такая? Это так ты видишь любовь, чёртов извращенец?
Стало противно, я натянула одеяло повыше, чтобы не видеть его, а он тихо засмеялся, поняв всё по-своему:
– Не смущайся, – и поцеловал куда-то в плечо, заставив вздрогнуть. – Меня не будет несколько дней. Не скучай, – а потом снова засмеялся, – хотя нет, лучше скучай. Мне будет приятно знать, что ты ждёшь меня.
– Я буду мечтать, чтобы ты никогда не вернулся, убийца.
Он поднялся, с этой своей лёгкостью, и прошёл к одной из огромных картин, стоя ко мне спиной. А потом легко сдвинул её в сторону, и я увидела сейф. Обернулся невзначай, но мой отсутствующий взгляд, направленный, как обычно, в сторону окна, не вызвал у него тревоги, а потом начал набирать код, который я не видела.
– Но слышала, – подумала злорадно, запомнив очерёдность звучания клавиш.
Они были едва различимы, но за годы молчания я научилась ловить малейшие шорохи.
– Например, шорох мышки.
Воспоминания о единственном друге отозвались глухой болью, я снова залезла под одеяло, не обращая внимания на его возню возле сейфа, и смогла задремать, сквозь сон чувствуя, как он наклонился и поцеловал меня, по-хозяйски проведя рукой по моему телу.
На следующий день в дверь постучали, я открыла и увидела на полу поднос с завтраком, на котором стояла также маленькая вазочка с короткой розой.
– Совпадение, – решила в первый момент, но в круассане обнаружила шоколадную конфету без обёртки и улыбнулась, с удовольствием её съев. – Но почему он не остался и не отдал поднос сам? Наверное, хозяин дома ещё не уехал.
Весь день я смотрела в окно, за которым стремительно менялась погода, то затягивая небо тучами, то ослепительно-ярко светило солнце, а ближе к вечеру подошла к двери, прислушалась и осторожно отодвинула картину. Код был шестизначный, значит, до пяти цифр можно нажать подряд, чтобы услышать, какой они издают сигнал, а потом нужно нажать отмену, чтобы не заблокировать его случайно. Через пятнадцать минут, проведя в голове нехитрые сопоставления, я уже точно знала пароль, но открывать его поостереглась, вернула картину на место и пошла в ванную, а когда вернулась, поняла, что в комнате кто-то был.
Ничего не изменилось, нет, но присутствовал чужой запах. Запах охранника, но не того, с которым переговаривалась: от него пахло каким-то сладким шампунем, а тут был запах одеколона с древесными нотками. И я отлично помнила, кому он принадлежит.
– Что он забыл в моей комнате? – я с удивлением осмотрелась и обнаружила на подоконнике стрелку, выложенную моими заколками.
Подошла к окну, посмотрев в указанном направлении, но ничего не увидела. Та же котельная, вокруг которой шла выложенная камнем дорожка, и аккуратный газон. Я старательно напрягала глаза, но из общей картины выбивался только крошечный клочок земли без травы возле самого забора.
– Чудно.
Вернула заколки в шкатулку и завалилась на кровать, ожидая ужин, но он оказался таким же, как обычно: просто еда на подносе и бутылка воды.
– Может, этот охранник сегодня заступил в ночную и заходил проверить, на месте ли я? Хотя ничего такого они раньше не делали. Впрочем, ничего не мешало дать им новое назначение, раз уж его не будет несколько дней. Не припоминаю, чтобы он отсутствовал больше суток, всегда заходил, даже если не мог остаться. А, к черту. Надеюсь, в сейфе действительно есть деньги и скоро меня тут не будет.
Улыбнулась мечтательно и заснула, с трудом вернувшись в реальность ночью, когда кто-то осторожно тряс меня за плечо.
– Эй, просыпайся, – услышала над ухом, – я поменялся в ночную. – Я резко села в кровати и увидела рядом с собой «своего» охранника. – Узнала код?
Я кивнула и прошла к картине, быстро отодвинула её и открыла сейф, даже не заглянув в него. Он широко улыбнулся и подошёл, слегка отодвинув меня в сторону.
– Отлично, – сказал довольным шёпотом, – одевайся. Вещи собрала?