— Принцев нет. Юлька, ну нет в природе принцев, просто не существует. Пора бы уже смириться.
— Тебе просто ни принцы, ни лесорубы не нужны. Вот и рычишь на меня опять. А я, может, мечтаю однажды встретить такого… Ну такого, чтобы и дракона убил, и в бою за меня сразился, и вообще умер бы без раздумий..
— И чтоб обязательно красавчик, да?
— Конечно! А где ты видела страшного принца?
— Нигде. Я вообще ни одного принца не видела. И слава синим табуреткам. В наше время мужики в основном нужны только для оплодотворения, да и тут скоро без них обойдемся.
— А как же любовь?
— А любви не существует. Есть только химия и привязанность. И зачем тебе убитые драконы? Пусть лучше полы ради тебя мыть научится да белье после стирки развешивать. Вот это, я понимаю, подвиг.
— Точно, — кудрявая Юлька стукнула ладонью по воде, поднимая брызги. Почти бирюзовые глаза хитро блеснули, — пока ты продолжаешь пахать, как конь, твой идеальный мужик должен ждать тебя с тапочками в зубах и поварешкой в…
— В жопе. Согласна. Слушай, может, в сауну? Надоело в пузырях булькать. Чувствую себя уже принцессой жабовной, никакого принца не надо.
— Да я бы и поела…
— Заметано.
Юлька и Мишка, две лучшие подруги, принялись вылезать из джакузи. Почти одновременно. Но если красавица Юлька поднималась медленно, с присущей ей грацией, то пацанка Мишка выскочила из воды, как ребенок, высоко задирая ноги и отплевываясь от длинных блондинистых волос, которые так и норовили залезть в рот.
— Ну ты! — Юлька недовольно поморщилась, оборачиваясь в полотенце. Она боялась воды и с большей радостью провела бы традиционные пятничные посиделки в доме у одной из них. Но Мишке приспичило заглянуть в только-только открывшийся в их приморском городке СПА-салон. “Пока клиентов постоянных нет, а скидки есть — надо брать. Потом почку продать придется за вход. Особенно, когда сезон начнется”, — с умным видом поясняла Мишка, накручивая на палец голубые пряди. Юльке пришлось согласиться. И вот теперь они почти бесплатно успели посетить массажный кабинет, где Мишка кайфовала, а Юлька стонала от боли; пережить обертывания и понежиться в джакузи. Осталось дойти до сауны и бара. К бассейну Юлька и под страхом смерти отказывалась даже приближаться. Мишка и не предлагала.
— А может, ну этот бар? Пошли пожрем нормально!
— К тебе или ко мне?
— Чай, кофе, потанцуем? — подмигнула Мишка, закручивая влажные волосы в гульку. Она уже готова была нестись к шкафчикам с вещами, чтобы снова напялить на себя джинсовый комбинезон, который только сегодня заляпала краской.
— Выпьем. Надо отметить. Год закончился, до самого первого сентября я в отпуске. Свободу репетиторам!
— Твои победные взмахи кулачками в воздух толсто намекают, что не принца тебе искать надо, а горшочек с кашей. Больно хилые кулачки.
— На себя посмотрела бы, русалка двуногая, — хмыкнула добродушно Юлька, застегивая молнию на платье. Темные волосы кудрями рассыпались по плечам. Мишка подошла, аккуратно взбила их пальцами и удовлетворенно улыбнулась.
— Пойдем, принцесса. Твой верный рыцарь будет тебя кормить.
Юлька приобняла Мишку за плечи и жалобно вздохнула:
— Вот бы все-таки встретить принца…
— У него и его мозга разные сознания, иногда пересекаются, но чаще — нет, — бухтела я, переделывая в сотый раз иллюстрацию для долбанутого заказчика. Словно поддакивая мне, заворчал закипающий чайник. Я мстительно улыбнулась открытому проекту и закрыла иллюстратор. Пусть помучается в ожидании этот гребаный мистер М, думающий, что художнику нарисовать — раз плюнуть.
“Мишка, ты умничка”, — повторила я папкины слова и, потянувшись до хруста, встала из-за стола. Волосы от резкого движения хлестнули больно по ягодицам, и я в очередной раз подумала, что пора бы уже их укоротить. Да и синие пряди у лица не мешало бы обновить: слишком быстро вымывалась тоника, и теперь они были вовсе не синими, а голубыми. Но все потом. Сначала чай.
Я как раз допивала эрл грей, когда в дверь затарабанили. Для всех нормальных людей давным-давно придумали звонок, но для этого дуралея закон не писан. Серьезно. Мне даже не надо было смотреть в глазок, чтобы понять, кто стоит на пороге. Годы идут, люди меняются, квартиры меняются, а Стас и его любовь чесать пятки о мою дверь остаются неизменны. Никогда не забуду, как громко ругалась мама, разглядывая белесые следы от подошвы на темном металле. Правда, ругалась до тех пор, пока не узнала, кто эти следы оставляет. Да, Стаса в моей семье всегда любили, кажется, больше, чем меня.
— Шепелев, ты вообще адекватный или как?! — щелкая замком, поинтересовалась не из любопытства, а из вредности.
— Вопрос, я так понимаю, риторический?
Он, не успев зайти в мою маленькую студию, схватил своими огромными лапищами за талию и закружил, щекотя отросшей щетиной. Наш маленький ритуал. Сколько себя помню, Стас всегда подхватывал меня при встрече, словно я продолжала весить столько же, сколько весила в детсаде, когда наши мамы, а затем и отцы стали дружить.
— Заходи уже, — стукнула его по плечам, заставляя опустить меня на пол. — И зачем пожаловал в мои хоромы наш доблестный участковый? Трупы, оружие, наркотики?
— Ой, договоришься, малая! Вот как найду, за что посадить… На цепь. Прикую наручниками к батарее. Станешь моей личной рабыней.
— Чай будешь, господин? — склонилась я в издевательском поклоне и тут же серьезно добавила: — Недавно кипел, горячий еще.
— Мишка, — он потянулся, скидывая с плеч джинсовку, — идеальная ты баба, жаль, что не моя.
— Поговори мне тут, — шутливо стукнула я его по плечу. — Тебе, как всегда, с молоком?
— Говорю же, идеальная!
Я в ответ только улыбнулась. И мамы, и отцы наши часто вели разговоры о том, что неплохо было бы однажды породниться. Глупые, они не понимали, что мы со Стасиком всегда будем только друзьями. Ну реально, разве можно влюбиться в того, кого видел сидящим на горшке без трусов? Хотя кому я вру? Лет в девять мне это не помешало. Смотрела в серые глаза, краснела и пакостила сильнее, чем обычно, чтобы привлечь внимание. Мама хваталась за голову, отец тихо посмеивался, Стас так ничего и не понял. А потом любовь прошла. Я снова увидела перед собой прыщавого подростка, он — запомнил меня мелкой врединой, жующей песочные куличики. Я помогала ему сочинять валентинки, а он — вытирал мне слезы после очередного мудака, разбившего сердце. И черт, я знаю все его приемчики по соблазнению. Я разве что его целоваться не учила — и без меня справился.
— Так зачем пришел? — заправила голубые пряди за уши и внимательно всмотрелась в серые глаза.
— Тут понимаешь… такое дело…
— Ну, не мнись, как первоклассница на дискотеке.
Стас набрал побольше воздуха в рот, а потом резко выдохнул:
— Мне нужна девушка на час.
Моя челюсть медленно, но неотвратимо приближалась к земле, пока Стас продолжал что-то неразборчиво бормотать. Рука нервно дернулась в сторону ножей, но я вовремя ее остановила.
— Шепелев, я тебе что, хозяйка борделя?
— Мишка, ты не так поняла… Мне ты нужна. На час. И желательно в чем-нибудь поразвратнее.
Рука моя снова дернулась, но теперь в попытке отвесить хорошенькую оплеуху засранцу.
— Шепелев, ты нарываешься.
— ААААА! — он уронил голову и несколько раз стукнулся лбом об стол. — Ты бы хотя бы раз выслушала, прежде чем угрожать, бандитка доморощенная.
— Так я слушаю, говори.
И, отойдя подальше от ножей, я приготовилась слушать. Теперь правки долбанутого заказчика меня беспокоили так же, как причины вымирания динозавров.
Через полчаса я уже стояла за стеклянной перегородкой с пятью проститутками. Вязкий аромат, смешанный с запахом курева, забивал легкие и першением отзывался в горле. Я потерла слезящиеся глаза и попыталась отодвинуться от рослой девицы, чьи широкие бедра то и дело оказывались в опасной близости от моего субтильного тельца.
— Ты новенькая? Не видела никогда среди наших.
Она надула пузырь из жвачки и громко его лопнула. На бледных губах осталась тоненькая белая паутинка.
— Нет, меня по приколу замели, — я огрызнулась, злясь на Шепелева все больше. Поверить не могу, что согласилась на эту авантюру. Да, Стас нередко подбивал меня на глупости, как и я его. Мы приходили на уроки в пижаме и с тюрбаном из полотенца на голове, строили ловушки в школьных коридорах для его одноклассников, расписывали граффити дверь директорского кабинета… Даже взламывали чужой гараж, чтобы проучить соседского противного сынка. Да много чего в жизни было, но вот стоять с проститутками за решеткой мне еще не приходилось. Крайне увлекательный аттракцион.
— Ну нет, так просто не бывает! Я, конечно, думала, что достигла самого дна. Но совсем не предполагала, что оно, оказывается, с подвалом! Да это уже не дно, а днище какое-то!
Я шла по людной улице, яростно пиная ни в чем не повинную гальку.
— Это просто ни в какие рамки не лезет!
Мимо проходящая старушка шарахнулась в сторону. Вполне ее понимаю — кто не испугается лохматую, яростно бормочущую под нос девушку в грязной одежде?
Я тоскливо посмотрела на свою белоснежную длинную юбку, теперь усеянную пятнами оттенка детской неожиданности. В этот момент что-то царапнуло шею. Видимо, репейник, который прицепился еще в кустах, наконец решил напомнить о себе. Нащупав колючку на воротнике, я вытащила ее и, выдохнув сквозь зубы, швырнула на тротуар.
— Да вы издеваетесь?! — взревела, почувствовав затяжку на нежной ткани.
Когда надевала любимую блузку с белой юбкой, я точно не думала, что мой кавалер вдруг окажется фанатом “дикого” отдыха и повезет меня на свой суперлюбимый пляж.
Не зря Мишка говорила: сюрпризы — худшее, что придумало человечество. Но самое ужасное — я не знала, что он окажется еще и полным психом! Мало того, что выглядел так, будто из леса вышел, так еще и решил, что обязан меня искупать — прямо в одежде! Моей! Которую, между прочим, не с неба ловлю.
Я, конечно, не впахиваю, как енот в брачный период, подобно Мишке, но все же прикладываю какие-то усилия для того, чтобы купить очередную блузку. Одна из которых, кстати, погибла смертью храбрых из-за этого ненормального Васи. А ведь могла бы сейчас в ней — целой и невредимой — спокойно сидеть с подругой в кафе и обсуждать с ней вымирание нормальных парней.
Но вместо этого...
Перед глазами всплыла та сцена, и я вздрогнула.
— Давай поплаваем?
Я недоуменно уставилась на своего ухажера. Он это серьезно? У него, случайно, не перегрелось на солнце то, что у людей называется мозгом?
— Нет. Благодарю. Я, вроде бы, упоминала, что панически боюсь глубины.
— Ну ничего, сейчас вылечим, — ухмыльнулся парень, сверкая крошечными глазками под внушительной зарослью бровей.
— Что?! — только и успела выдохнуть, прежде чем он неожиданно подхватил меня на руки. В нос ударил аромат дешевого одеколона вперемешку с чем-то приторно сладким.
— Вася, ты что творишь?! — взвизгнула я, ударив его кулаком по плечу. — Поставь меня на землю! Немедленно!
Он только рассмеялся.
— Да брось, будет весело. Немного экстрима не помешает. Смотри, солнышко, море — все, как ты любишь.
Я покосилась на темную зловещую воду, которая с каждым его шагом была все ближе и ближе…
— Я НЕНАВИЖУ МОРЕ! — заорала, отчаянно извиваясь в руках этого ненормального. — Я боюсь воды! У меня истерика сейчас начнется! Я не шучу!
— Да не боись ты! — хохотнул он, прижимая меня сильнее. — Я тебя крепко держу. Расслабься, Юльчик.
Расслабиться? Да он издевается! И продолжает меня тащить. Кромка воды уже близко. Волны шумят. Сердце грохочет в ушах, тело начинает трясти, растет паника.
— Ты даже не представляешь, что сейчас творишь, — пролепетала я дрожащим голосом. — Это же насилие!
— Ой, не преувеличивай, — фыркнул он. — Через пять минут сама смеяться будешь!
Это было последней каплей. Я, не помня себя от страха, со всей силы влепила ему кулаком прямо в скулу.
Он охнул, качнулся — руки расслабились.
Я с громким шлепком приземлилась на мокрый песок, который тут же облепил мою одежду. Дыхание на мгновение перехватило, а пятая точка отозвалась острой болью. Зато свободна.
Покряхтывая, поднялась на ноги и прохрипела:
— Ни слова, Вася! И не смей даже писать мне!
Под его ошалевшим взглядом я повернулась, схватила сумку и с яростью помчалась прочь, продираясь сквозь какие-то проклятые кусты, собирая с них репейники.
И вот сейчас я иду к Мишке по главной улице города, вдыхая свежий морской воздух с солоноватым привкусом. Погода радует: на ярко-синем небе пылает солнце, вдалеке мирно плещется море, пронзительно кричат чайки, рассекая воздух. Но внутри у меня — буря, ураган, шторм.
Моя любимая одежда безвозвратно испорчена. Да что там одежда — жизнь испорчена.
Я в раздражении пнула огроменный кусок гальки.
— Ой, девушка, поосторожнее! Вы бьете так метко, что можно и в сердце попасть! — раздался рядом веселый мужской голос.
Прекрасно. Еще один. Где они только учатся этим дурацким пикаперским приемчикам? Надо бы разузнать адресок, а потом пойти и сжечь эту обитель девственников и “альфа-самцов”, чтобы больше не приставали к приличным девушкам на улицах.
Я отвлеклась от поисков самых аппетитных камней и взглянула на этого самоуверенного пикапера. Парень с добродушной улыбкой и шапкой светлых, как колосья пшеницы, волос. В целом, ничего особенного.
За окнами сгущался летний вечер, и сумеречный теплый ветер сквозняком врывался в мою маленькую квартирку-студию. Юлька выпорхнула из ванны, словно морская нимфа и, бухнувшись на живот на разложенном диване, начала подпиливать ногти, пока я натирала на терке сыр.
— Почему, когда мы готовим, все самое сложное достается мне?!
Мой мизинец снова промазал и проехался по ребристой острой поверхности. Издав вой, достойный собаки Баскервилей, я бросилась к раковине, чтобы смыть с пальца кровь.
— Было бы замечательно, если бы ты помогла, — заметила я, выключая воду.
— Мишка, ты вот это видела? — и Юлька, скрестив длинные ноги в позе лотоса, вытянула вперед растопыренные пальцы. — Ну как с такими ногтями я буду натирать сыр? Одно неловкое движение — и весь маникюр насмарку.
— Ну да, ну да, куда тебе, богине, до нас, смертных.
Я бурчала в шутку. Несколько лет, проведенных в художке рука об руку и колено к колену, научили меня принимать Юльку со всеми ее странностями. Зато я знала — случись что, и она прибежит посреди ночи не накрашенная и в пижаме, чтобы меня спасти. А Юлька без марафета даже мусор выносить не выходит. Такая преданность перекрывала все ее странности и недостатки.
— Я могу тесто намешать! — Юлька подскочила с места, отчего кудрявые волосы колечками взметнулись вокруг нее. Я залюбовалась. — Где тут у тебя венчик?
— Была бы я парнем, уже женилась бы! — с чувством выдохнула и, снова забывшись, опять чирканула пальцем по терке.
— И наняла домработницу!
Юлькин палец, вполне себе здоровый, ткнулся куда-то в потолок.
— Сначала заработай на нее, солнце.
— Зарабатывать на нее будет мой муж, — простодушно улыбнулась она. — Не станет же он заставлять любимую женщину гнуть спину у плиты?
— Рецепт помнишь, любимая женщина?
Мне никогда не хватало этого Юлькиного заразного оптимизма. Я заранее знала, что и на кухню, и на домработницу в ней придется зарабатывать самой. Поэтому легкость, с которой Юлька верила в счастливое будущее, заставляла только улыбаться.
— Два яйца, стакан кефира, стакан муки, сколько-то там еще соли и соды, — оттарабанила Юлька, завязывая свои роскошные волосы в пышный пучок, пока я пыталась почистить чеснок.
— Венчик в шкафчике, сбоку.
— Есть, венчик в шкафчике, — со смехом она приложила ладонь ребром к виску.
И больше мы не отвлекались на ерунду. Я очень любила наши пятничные посиделки. Я закупалась продуктами для готовки, Юлька приносила с собой вино и фрукты. А потом мы молча готовили под виниловые пластинки: в моей студии не было места даже для нормального шкафа, но для проигрывателя — нашлось. Сегодня фрукты оплатил и привез Шепелев, так что Юльке оставалось только принести вина, с чем она отлично справилась. Не знаю, как, но подруга всегда угадывала и брала вино, подходящее под настроение.
— Все, — я поставила форму с пирогом в духовку и вытерла руки, — двадцать минут, и готово.
— Самое время открывать вино.
Через полчаса сырный пирог уже дымился на журнальном столике, пока в бокалах под светом маленькой гирлянды искрился Совиньон блан. Юлька разлеглась на диване, закинув ноги на стену, я, поставив пластинку, завалилась рядом. Уставшая спина благодарно хрустнула, и по телу разлилось приятное тепло.
— Что со мной не так?
Юлькин задумчивый голос прозвучал неожиданно громко в вечерней тишине. Она повернула ко мне голову и требовательно уставилась в ожидании ответа.
— Ты о чем?
Я притворилась дурочкой, хотя прекрасно понимала, о чем она спрашивает. Ни одной пятничной встречи не проходило без этого вопроса. И если Юлька снова его задает — значит, на ее счету еще одно неудачное свидание.
— Этот ненормальный Вася скинул меня в воду. Да я чуть разрыв сердца не получила! Была бы твоя лучшая и единственная подруга красивая, но мертвая!
— Зато как выигрышно смотрелась бы на твоем бледном лице красная помада…
— Ну ты!
И в меня полетела моя же подушка.
— А что я? Вообще не понимаю, где ты этих придурков находишь. И чего твоя задница все время приключений ищет?
— Не приключений, а принца.
И Юлька мечтательно вздохнула, цепляя со столика яблочную дольку. Ее одержимость поисками того самого уже порядком поднадоела и временами доводила меня до белого каления. И я все чаще опасалась, что однажды Юлькино красивое лицо мелькнет в криминальных сводках нашего города. Когда с такой маниакальной упертостью ищешь принца, велик шанс найти маньяка.
— Принца? Кого-то вроде того придурка, что запер тебя в своей машине и пытался залезть языком тебе в рот?
Я от возмущения забыла, что полный бокал стоит совсем рядом, и задела его рукой. Хрупкое стекло разлетелось от удара по полу, Совиньон залил новый пушистый коврик, оставляя на нем липкие желтые следы.
— Миииишка…
— Да и пофиг! — взмах рукой, и когда-то белый коврик отправляется под стол.
Наконец-то долгожданный отдых! Я сидела за столом и собирала свои вещи: рабочий блокнот, конспекты занятий, кучу листков с солнышками, которые я рисовала, пока слушала ответы последнего в этом учебном году ученика. Теперь можно смело швырнуть все это в самый дальний угол и спокойно уйти в загул до самой осени.
Мой старенький ноутбук резко издал противную трель. Кого там еще черти приволокли? Собрав по дороге мизинцами ног все косяки, я подбежала к нему. Надеюсь, это тот красавчик, с которым утром познакомилась в Тиндере. А то на часах шесть, а он все еще не ответил на мое сообщение. Целый час, значит, пел дифирамбы моей красоте, уверяя, что я заслуживаю только лучшего мужчину, а теперь игнорирует. Вот так и верь им! Надеюсь, что он просто занят, а не обхаживает какую-нибудь длинноногую красотку, пока я, в ожидании звонка, гляжу на его аватарку, как полная кретинка.
Шлепнувшись пятой точкой на стул и нервно кусая нижнюю губу, я выжидательно посмотрела на экран.
Но мои надежды оказались разрушены в сто пятидесятый раз. Это был не он. На экране мигала фотография женщины, которая всем своим видом давала понять, что если я не нажму на зеленую кнопку, то мне не поздоровится. Походу, загул на сегодня откладывается и намечается семейное собрание. Морщась от боли и потирая пострадавший мизинец, я нажала “принять вызов”.
— Привет, мам.
На меня смотрела женщина с усталыми, но красивыми глазами цвета свежей зелени.
— Ну, здравствуй, доча. Все-таки нашла минутку для своей матушки. Где пропадала, гулена?
Несколько кудрявых прядок выбились из небрежного пучка и упали ей на лицо. Привычным жестом она смахнула их и хитро мне улыбнулась.
— Ну…я просто была занята… — начала оправдываться я.
Господи, мне двадцать семь лет, но до сих пор каждый раз теряюсь под маминым взглядом, как провинившаяся школьница, словно все еще боюсь ее гнева за принесенную из школы двойку по математике.
— Дай угадаю, ты опять бегала на свидания?
— Ну-у-у…
Я начала нервно дергать прядь волос. Какая она проницательная.
— Ну конечно, чем ей еще заниматься? Больше в жизни ее ничего и не волнует. Эта голова вечно занята всякими придурками, — раздался знакомый голос из-за спины мамы. Она нахмурилась и обернулась к моей “обожаемой” сестричке, которая решила беспардонно вклиниться в наш разговор.
— Агата, не говори так! Это же твоя сестра, к тому же старшая!
Сестра, скривив накрашенные темно-фиолетовой помадой губы, сказала:
— Ну и что, что старшая? Это не значит, что я не права, и ты это понимаешь.
Я взглянула на черное-зеленое месиво, которое выглядывало из-под воротника черной трикотажной кофточки, и поморщилась. Что она о себе возомнила сегодня?
— И это говорит человек, который разукрашивает свое тело несмываемыми рисунками и постоянно пропадает в обществе каких-то наркоманов и лоботрясов? — с вызовом ответила я, продолжая до боли дергать прядь волос.
С самого детства Агата приносила нам немало хлопот. Уже в подростковые годы эту несносную девчонку домой периодически приводил участковый, который ловил ее то за разрисовывание стен белокаменных домов всякими граффити, то за распивание алкоголя в сомнительной компании, то просто потому, что вовремя не вернулась домой вечером. Сейчас же весь свой буйный нрав она направила в творческое русло. Портит стены здешних заведений и получает за это гроши, а также похвалу и восхищение.
— Ты не имеешь права судить меня! — прошипела она. — Ты не знаешь, что такое настоящая жизнь. Живешь в своем маленьком мирке, полном единорожек, блюющих радугой, и не видишь, что происходит вокруг. Эти так называемые “лоботрясы” и “наркоманы” — потрясающие люди с большим талантом, чувствующие глубже, чем ты когда-либо сумеешь. А чего можешь ты? Только и умеешь страдать по всяким недоумкам и вариться в этом розовом сиропе собственной наивности.
В ее голосе звучало презрение. Мама попыталась что-то сказать, но Агата жестом заставила ее умолкнуть. Я почувствовала, как кровь прилила к лицу, и стало как-то не по себе. А что не так в моем желании стать счастливой? Это не ей скоро тридцатка, и не она прозябает вечерами в холодной постели с плюшевым зайцем. Я с силой прикусила нижнюю губу, ощутив на языке солоноватый вкус крови.
— А с каких это пор тебя начала волновать моя жизнь? Да неважно, чего я могу! — выпалила я с уже начинающим просыпаться раздражением. — Меня все устраивает. Я работаю, ухаживаю за собой, слежу за питанием, выбираюсь в люди, да даже в зал иногда хожу! У меня все хорошо! И если я не тусуюсь с “глубокими полубомжами”, которые ищут смысл жизни на дне бутылки, то это не значит, что я живу неправильно. Это у тебя все не как у людей!
Агата смотрела на меня долгим взглядом, в котором так и читалась жалость.
— Я просто живу так, как хочу, а не пытаюсь угодить и понравиться другим, — наконец произнесла она. — Чего и тебе желаю.
Раздался громкий звук закрывшейся двери. Чудненько! В ушах зашумело, щекам стало жарко. Какое она вообще имеет право учить меня жизни? У самой нет ни нормальной работы, ни любви, да даже тело свое изуродовала всякими кракозябрами жуткими. И все равно получается, что это я живу как-то не так?
Устало потерла руками опухшие от недосыпа веки и нажала “Отправить”. Пусть подавится этот мистер хрен своими деньгами, но это последние правки, которые я внесла. Честно, задолбало. По договору с меня три круга правок, а я тут по доброте душевной так расщедрилась, что скоро голова, как от детской карусели, кружиться начнет от этих кругов, что заказчик наворачивает вокруг меня которые сутки подряд. Сколько можно-то уже?!
Взглянула на экран телефона.
16:13
Самое время собираться на квартирник. Вотсап — контакт “Сбежала из ада” — написать сообщение — голосовое:
— Гат, ты сегодня в бар к Власовым подгребаешь? Маякни, если да, пересечемся.
Не успела положить телефон на стол, как раздался оглушающий голос Тилля, раз за разом повторяющий одну только фразу: “Gott weiß ich will kein Engel sein”. Я не хочу быть ангелом, когда умру. И нет, это не шутка. Эта фраза подходит Гате как никому другому. Не зря моя ванильная принцесса Юлька так бесится после каждого разговора с сестрой. Ну камон, где диснеевские принцессы, а где демонята?
— Да?
— Миш, я тебя у входа встречу, ок? Я уже тут.
— Эээ… — я оторвала телефон от уха и взглянула на экран. — Собираемся же через полчаса только, нет? Я что-то путаю?
— Не путаешь.
Гата замолчала, словно подбирая слова, а я ее не торопила — в срочном порядке чистила зубы.
— Сеструха опять достала. И так проблема на проблеме, так еще и эта полоумная бесит. Своей жизни нет — так других учит, не ленится.
Я сплюнула и улыбнулась — сестры. Думают, что разные, а как послушать, так слово в слово друг за другом шпарят.
— Хорошо. Приду — расскажешь.
— Давай, я тут на углу. Жду.
Потертые джинсы и огромная толстовка, в которой я терялась. Наспех обрезать волосы, сантиметров двадцать, подвести глаза бирюзовым карандашом, мазнуть гигиеничкой губы. Кольца в уши и кеды на ноги. Можно выдвигаться.
В новом баре на Никольской было душно. Гата встретила меня, как и обещала. Густо подведенные черным глаза приветливо сощурились, а фиолетовые губы растянулись в улыбке. Я наклонилась, уперев ладони в колени и стараясь отдышаться. Никогда не понимала, чем так бесит стиль Гаты Юльку: не всем же рядиться в белое и каблуки.
— Опоздала?
— Да нет, Власов только аппаратуру настраивает и гирлянды эти новогодние зажигает. “Чтобы было душевнее”, — передразнила она бывшего ухажера. Я до сих пор не знаю, как могла неформалка Гата, забитая татухами с ног до головы, встречаться с обычным среднестатистическим Власовым.
— Пошли? Прошу вас, — я с поклоном открыла дверь, пропуская Гату вперед.
— Благодарю покорно.
Перед тем, как войти, она поклонилась в ответ. Я прыснула, даже не стараясь сдерживать смех.
Тихий гитарный перебор ласкал слух, пока в бокале перекатывался какой-то коктейль. Я развалилась на подушках и прикрыла глаза. Невыносимо хотелось спать, но такое состояние давно стало привычным: я работала почти на износ. Диджитал иллюстрации для блогов, бизнеса, всяких творческих и особенных. Акрил, акварель и масло для эстетов. тиктоки долбанутые ради продвижения. И правки, бесконечное количество правок от тех, кто сам не знает, чего хочет. Зато к двадцати семи у меня своя квартира, отсутствие начальника и необходимости искать мужика. Это ли не счастье?
— Коктейль не разлей.
Я дернулась от неожиданности. Задумавшись, даже не заметила, как смолкла музыка.
— Гат, ну ты в своем уме?
— Уже и не знаю.
Она плюхнулась рядом, закинув руки за голову. Я повернулась к ней, разглядывая пересечение линий на забитом рукаве: портрет Ван Гога, какие-то масонские знаки, растительные узоры… Хрен разберешь, но красиво. Я как-то спросила у Гаты, что значат ее татухи — их тогда было ровно вполовину меньше. В ответ в меня кинули баллончиком с краской и попросили не задавать тупых вопросов.
— Петь будешь? — она кивнула головой в сторону сцены. Там под светодиодами уже вставал за клавиши Власов. Когда-то мы с ним неплохо ладили и даже выступали пару раз вместе.
— А чем черт не шутит, — я приподнялась и тряхнула волосами. Голубые пряди упали на глаза. — Если позовет — выйду.
— Витька! — тут же заорала Гата и следом свистнула, чтоб наверняка. Власов оторвался от клавиш. — Давай с Мишкой напару? Вашу, ну, ту самую?
Власов пожал плечами и посторонился, освобождая для меня пространство.
— Платишь за мой шикарный голос звонкой монетой и историей.
— Сначала спой, русалочка.
Та самая. Так Гата называла “Even in Death”. Мы с Власовым однажды как-то на спор с кем-то спели ее. Вернее, спела я, а он подыгрывал на клавишах. Все слушали, затаив дыхание, пока Гата не выбежала из комнаты в слезах. А когда я догнала ее, выяснила, отчего слезы. “Он погиб в семнадцать. Январь, наледь и тупой придурок, решивший, что зимняя резина под новый год — лишняя трата денег. Мама и Юлька не знают. Не говори им, ладно?” И я пообещала. И до сих пор держу слово. Не знаю, что потом рассказала она Власову, с которым тогда встречалась, но после того квартирника их отношения быстро закончились. А я стала в Гате видеть кого-то большего, чем просто мелкую сестру подруги.
В последний раз проведя кистью по лицу, я взглянула в зеркало. Нет, не принцесса. Королевна! Думаю, мой принц будет от меня без ума. Довольно улыбнувшись отражению, я в последний раз покрутилась перед зеркалом, глядя, как шелковая ткань бежевого платья красиво взметнулась у колен. Ну все, точно готова.
Почему-то внутри меня теплилось странное, но ясное чувство — он, кажется, тот самый. Вспомнив нашу вчерашнюю беседу по телефону, я невольно улыбнулась. Два часа мы обсуждали мечты и планы на будущее. Он сказал, что мы обязательно поедем в Санкт-Петербург и прогуляемся по улицам, где когда-то ходили императоры.
Я зажмурилась от удовольствия. С самого детства мечтала побывать в этом городе, построенном Петром Великим. Отец рассказывал о Питере с такой любовью, будто сам там вырос. Я слушала его, затаив дыхание, и в голове город стал чем-то вроде сказочного места, куда мне когда-нибудь нужно будет попасть. Однажды папа привез мне из Питера фарфоровую статуэтку — маленькую фигурку всадника на коне, который, казалось, вот-вот помчится по крышам города. Сейчас она стоит у меня на полке и регулярно протирается от пыли.
Любовь к прошлому страны определила мою профессию — я стала репетитором по истории. Работа идеальная: говоришь о любимом, а за это еще и деньги получаешь.
А Влад, похоже, узнав о моих желаниях, теперь готов воплощать их, даже если я не прошу об этом. Настоящий принц!
Вдруг в сумке завибрировал телефон. Я раздраженно принялась его искать в этом бездонном пространстве. Сумка вроде бы небольшая, но будто магически расширяется — стоит срочно чему-то понадобиться, и оно бесследно исчезает. Порой кажется, что вещи нарочно прячутся, чтобы испытать мое терпение. И ведь это сумочка. Маленькая! Ах, вот он, наконец-то!
— Подруга, ты сегодня занята? — раздался голос Мишки.
— Ес! Прямо сейчас собираюсь идти на свидание с Владом.
Из трубки раздался тяжелый вздох.
— И что за Влад?
— Тот самый! — затараторила я. — Лучший мужчина из всех возможных. Принц, герой, рыцарь…
— Да-да, поняла, — перебирал меня подруга. — Вы еще не виделись, и он уже “тот самый”? Юль, ты вообще на ошибках учишься?
— Ой, ну что ты начинаешь. — фыркнула я, одной рукой придерживая телефон, а другой покрывая губы блеском. — Тот ненормальный Вася был просто ошибкой. Это другое. Я чувствую.
— Господи, ты еще умудряешься запоминать их имена? Я уже на каком-то там Андрее поняла, что можно не заморачиваться с этим делом.
Я, скорчив отражению смешную рожицу, ответила:
— Андрей… Это тот, с которым год назад вечером прокатились до Веселово и обратно? Я еще тогда всю дорогу пыталась его растормошить, а он молчал, как партизан. Странный парень.
Задумчиво почесала подбородок, стараясь не смазать макияж, на который убила, кажется, половину жизни.
— Подожди… Или ты про того, с кем я ходила в “Жару” месяца три назад? В итоге напился, полез в драку с охранником — видимо, решил, что он Майк Тайсон.
— Мой вопрос все еще актуален: как ты, черт возьми, умудряешься всех помнить? А главное, зачем?
Я пожала плечами, забыв, что она меня не видит:
— А что тут запоминать, их не так уж и много было, как-то само все.
— Мне страшно представить, что для тебя значит много… — проворчала подруга. — Аккуратней будь там. Помни о сыром подвале и маньяках.
— Хорошо, я поняла, мамочка! — издевательски пропищала я и завершила вызов.
Так, а что она хотела-то? Может, обсудить что-то важное? Ведь не просто так спросила о моей занятости на сегодня. Ну ладно, все потом. Сейчас самой красивой походкой, а-ля модель Victoria's Secret, идем к Владу — принцу из моей мечты.
Через пару часов я пыталась убедить себя, что никто не идеален. Ну серьезно, покажите хоть одного человека, который не косячил. Как правило, они ничего не достигли в своей жизни. Все великое достигается через тернистый, но все же верный путь. Правда, мой пророс не только терновником, но и непроходимыми джунглями, сплошь и поперек усеянными всякой ядовитой нечистью.
Такие вот мысли вертелись у меня в голове, пока я смотрела в глаза этому недопринцу, делая вид, что мне безумно интересно слушать о том, как он вчера выиграл в какую-то там FIFA. До этого момента я даже не подозревала, что такое слово вообще существует.
Что пошло не так? Да все просто. Когда я подъехала к месту назначения, потратив немалую сумму на такси, своего чернобрового синеглазого принца с шикарным букетом цветов в руках я так и не увидела. Вместо него — неловко переминающийся с ноги на ногу дракон, сжимающий в руке одну-единственную розу в целлофане. Увидев меня, он расплылся в улыбке, как масляный пирожок, схватил под белы рученьки и, пока я не сбежала, заволок в ближайшую кофейню. Вот так вот, оказывается, и похищают принцесс…
Тяжело вздохнув, снова взглянула на своего неуклюжего дракона. Навык обработки фотографий у него явно сотого уровня. От того красавца на фото остался разве что нос. И то — с черными точками. Так…а чего это он вдруг замолчал?
Я вежливо улыбнулась. Влад с довольным видом тут же выдал:
— Скажите, пожалуйста, Юлия, кем вы работаете?
Когда Стас уехал, я закуталась в плед и снова бухнулась на диван, обещая себе, что весь день проведу как шаурма — лежа и попахивая. Были мысли позвать Юльку, чтоб поухаживала за больной, но ту очередной дикобраз пригласил на свидание. Все срочные заказы я уже сдала, сил находиться в хотя бы сидячем положении не было — я включила тихим фоном музыку и начала вспоминать прошлый вечер.
— Да… — потерла рукой гудящую башку, — хорошо погуляла, нечего сказать.
А самое главное, совершенно не помнила, как добралась до дома. Понятно, что верхом на Стасе, но… Он там что-то говорил про совращение? Наверно, не будь мы знакомы с моих пеленок, я бы могла и совратить, и влюбиться. Да что там, я и влюбилась, когда мне было лет девять. Шепелеву тогда исполнилось двенадцать, он резко вытянулся, начал носить на руке часы и называть меня “малая”. И подбрасывать до школы на новеньком велике. Правда, хватило его на несколько недель. После он катал на этом же велике свою прыщавую одноклассницу, у которой уже появилась грудь. А я подкладывала свернутые носки в топ, думая, что он тогда снова будет дружить только со мной. Не стал, просто посмеялся, отвесил шутливый подзатыльник и защекотал до смерти. Тогда я, наверно, и поняла, что у нас с ним ничего, кроме дружбы. Поплакала в подушку, съела кусок торта и забыла. Тем более в моей жизни появилась художка — мне просто некогда стало думать о парнях.
Полежать мне не дала все та же Юлька. Дикобраз оказался потасканным и нудным ежиком, пришлось спасать подругу от иголок в стратегически важных местах. Она, конечно, обозвала его драконом, но какой дракон так просто выпустит жертву из своих лап?
Пальцы почти наощупь набрали Шепелева:
— Стасик, а ты работу как, закончил? — и, главное, голосок пожалостливее сделать. Был бы рядом — глазками бы еще похлопала. А так — придется обойтись голосом.
— Да, малая. А что, соскучилась уже?
Шепелев хохотнул, и я улыбнулась в смартфон, подумав, что только его дурацкий смех может с полупинка вызвать мою улыбку.
— Помощь нужна. Юлька снова в лапах дракона, принц где-то по пути заблудился.
— И дракон, конечно же, огнедышащий?
— Больше на дикобраза похож. Но не суть. Поможешь?
— Ок, — тяжелый страдальческий вздох и вкрадчивое: — А что мне за то бу-у-у-дет?
Я засмеялась и тут же вздрогнула от боли, прошившей виски. Бабе под тридцатку, пора бы уже норму знать. Да и вообще завязывать со всем, в чем градусов больше, чем в кефире.
— Поцелуй принцессы, если Юльку уговоришь.
— Мне ведьмы больше нравятся, — буркнул он, прежде чем добавить: — Геометку в вотсап сбрось. Тебе куда эту сумасшедшую доставить?
— Подгребайте к бару на углу. Мне срочно нужен опохмел.
Когда Шепелев привез бледную, как смерть, Юльку, я уже сидела за барной стойкой и лениво потягивала Кровавую Мэри — лучшую подругу мелких пьянчужек. Черный перец и чили с водкой чуть горчили на языке и согревали горло.
— Ты на привидение похожа, — заметила я, аккуратно кивая вместо привычных объятий.
— А ты на покойника, — съязвила Юлька, плюхнувшись рядом. А если Юлька огрызается, значит, дело и впрямь хуже некуда.
— Может, за столик переберемся? Стас, ты с нами?
Шепелев облокотился на барную стойку и несколько секунд пристально вглядывался мне в лицо. Воспаленному мозгу почудилось, что в его глазах вспыхнул и погас огонек интереса. И вовсе не к предложению выпить. Я покраснела и тут же сморгнула, убеждая себя, что мне просто спьяну привиделось. Сейчас мной не заинтересовался бы даже патологоанатом.
— Да оставайся уже, — меня окатило приторным цветочным запахом Юлькиных духов, — с меня выпивка — благодарность за спасение.
— Я не пью, но если закажешь мне воды и сырную тарелку, так и быть, посижу с вами.
— Так и быть? Шепелев, а ты не охренел?
— Миш…
Юлька тронула меня за плечо, предлагая заткнуться. Да я и сама уже была не рада тому, что ляпнула.
— Должен же кто-то вас охранять, — Стас вздохнул и, подхватив меня под локоть, помог встать, — от драконов и дикобразов.
— Не нас.
Мой палец описал в воздухе круг и ткнулся в Юльку.
— Ее. На меня ни драконы, ни дикобразы, ни прочая живность не западают.
— Малая, на такую ведьму вообще запасть сложно.
— Ну… — я грустно хмыкнула в стакан, а потом взбодрилась и радостно замурлыкала: — Моя ведьма сгорела в огне…
— Пел я, выйдя из крематория, — закончил Стас.
— Шепелев, у тебя девушка хоть есть? Или все любовь и верность железному коню достались?
Юлька ткнула меня пальцем в бок, но я только пожала плечами. Ну а что? Друг я или не друг? Имею право знать.
— Мишка, ты иногда такая дура.
Я в недоумении уставилась на Стаса. Он скривил губы в ухмылке, но глаза не улыбались. Внутри что-то противно заскребло, заворочалось, и это был не алкоголь.
— Пошел я, напитки возьму. Юль, тебе что?
Солнечный лучик пробивался сквозь шторку лилового цвета и навязчиво лез в глаза.
Я лежала на большой кровати, застеленной бежевым покрывалом, и уже битый час свайпала влево всяких драконов и динозавров. Настроение после вчерашнего вечера было паршивое. Сначала дракон задушнил, потом на черном драндулете перечислила всю нецензурщину по алфавиту, затем пьянчуга пристал в баре, парня мечты упустила: что ж за жизнь такая?
Не души меня
Разожми тиски
Без того душа моя
Умирает от тоски
Тихонько подпела я песне, которая так и орала у соседки по этажу. Походу кто-то переживает тяжелый разрыв. Уже целую неделю она ходит с тоской в глазах, а по вечерам включает бьющую по ушам слезоточивую музыку. Но все же жители дома вздохнули с облегчением. Обычно ее тип заявлялся очень громко: пригонял на стареньких красных жигулях и противно громко сигналил под окнами с криками: “Таня, выходи!” Лучше уж слушать попсу, чем дребезжание этой колымаги. Хотя не буду лукавить, я люблю слушать подобные песни. Иногда, чтобы выразить свои чувства, достаточно просто включить попсу — она точно озвучит то, что словами объяснить сложно.
Так было так больно
Так каждым словом убивали спокойно…
Петь я не умею, но люблю. Вот у Мишки поистине ангельский голос, который всегда привлекает внимание зрителей в караоке. А мне же достаточно того, что моя песня идет из души, вместе с эмоциями. Насколько же это красиво — неважно. И вот сейчас из меня льется глубокая тоска.
Я свернула бесполезное приложение для знакомств, легла на спину и уставилась в глянцевый натяжной потолок.
Не понимаю, как люди вообще находят друг друга? Даже у Мишки, чудаковатой трудяжки, и то есть поклонники и даже личный участковый. Я же лет семь стараюсь найти нормального парня, и без толку. Все не то и все не те. Что со мной не так?
*дзынь, дзынь*
— Кого там принесло? — пробурчала я.
Нехотя подняла свое тельце и направилась к двери.
— Тебе мама соленья передала, — затараторила с порога Агата, стоило мне только открыть дверь.
Я ошарашенно уставилась сначала на большой пакет, который она подпинывала в мою сторону, а затем — на нее саму. Черная косуха, блестящие темные волосы, темно-фиолетовая помада, кольцо в носу — все верно: передо мной стояла моя сестра. И что она тут забыла?
— Э-э-э-э… — почесала подбородок я. — Спасибо!
— Она сказала, чтоб банки вернула. А то, говорит, узнаешь, что такое недовольная мать с чугунной сковородкой в руках.
— Я поняла…
Повисло неловкое молчание. Агата с величайшим интересом смотрела на пакет с мамиными дарами, а я на дверь страдающей соседки напротив.
— Эм… — разорвав минутную паузу, произнесла я. — Может, зайдешь на чай?
— Ну… — Агата замялась. — Ты же занята, наверное…
Я хмыкнула:
— И чем, по-твоему? Я одинокая женщина в большой и пустой квартире.
— Опять все сводит к мужикам… — пробубнила сестра и, наконец, взглянула на меня. — Ладно, давай свой чай. И печеньки!
Я улыбнулась. Когда в десять лет мне вдруг страстно захотелось научиться печь, именно мелкая Агатка была первой, кто пробовал мои первые шедевры. Особенно неудачные. Стоило мне немного разобраться в кулинарии и начать творить что-то свое, как сестренка подсела на мое миндальное печенье. До сих пор помню эту щекастую счастливую мордашку, уплетающую их одно за другим. И что же произошло между нами?
— Что за вой бабуина у тебя за стеной? — спросила Агатка, когда зашла в квартиру, с трудом волоча за собой пакет.
— Это соседку парень бросил. Страдает.
Сестра, кинув свою тяжелую ношу в прихожей, брезгливо поморщилась.
— Что за мода пошла: страдать самим и принуждать к этому других, включая подобную какофонию.
Я решила не вступать в дискуссию и отправилась на кухню. Там включила электрический чайник и достала из шкафчика хрустальную вазочку с печеньем. Агатка, следующая за мной, протянула к ней свою тонкую руку, забитую странными символами. Отодвинув вазочку от греха подальше, я объявила:
— Так, никаких сухомяток. Жди чай.
Сестра, разочарованно засопев, отправилась осматривать квартиру. Раньше она у меня не бывала: вроде как и незачем.
— Интересная квартирка. На тебя похожа! — резюмировала сестра. — Такая же ванильная и…розовая.
Я, усмехнувшись, начала накрывать стол.
— Не розовая, а пудрового оттенка. Ты ж художник, должна знать!
Агата села за стол и, схватив печенье, заявила:
— Так и ты тоже! Забила голову всякой чепухой и талант просиживаешь зря.
Я вздохнула. Пять лет художки, лучшая в группе, наравне с Мишкой — но все это казалось таким далеким. И, как оказалось, бесполезным…
— На выпуске из художки препод мне кое-что сказал. Мол, рисую хорошо, круто работаю с цветом, формой, композиция тоже на уровне. Но, говорит, все слишком по шаблону. Без души. Сказала, что у меня нет стиля. Так хорошим художником не стать. Не таким, как Мишка и ты.
Утро добрым не бывает. Особенно если пьешь два дня без продыху. Особенно если твою подругу снова чуть не умыкнул какой-то долбоящер. Особенно если перед этим ты мысленно почти трахнула лучшего друга.
— Это не любовь, это бар бесплатный. Вино, вино, вино виновато…
Эта песня, из которой я знала только две строчки, крутилась в голове с шести утра. Пока я варила в турке кофе, который чуть не убежал. Запах, кстати, стоял обалденный. Почти вернул меня к жизни. Пока на скорую руку резала бутеры, старательно игнорируя урчащий живот. Пока листала ТикТок и думала, что делать с полинявшими прядями — снова бахнуть в синий или оставить, как есть. И, наконец, когда достала мольберт, поставила холст и начала делать эскиз.
Аккуратно, линию за линией, пока на грунтованном полотне не проступили мужские черты. Это должен был быть портрет. Мужской. Высокий лоб, нос с горбинкой, чуть раскосые глаза и тонкие губы. Вот только глаза не вышли ни на первый раз, ни на десятый.
— Японский городовой!
Отбросила карандаш в сторону и схватилась за голову. Из растрепавшегося пучка выпала голубая прядь, и я уставилась на нее отупевшим взглядом, не переставая дергать себя за волосы.
— Шепелев, ну какого хрена?
Боль не отрезвила. А с холста на меня все так же смотрели знакомые глаза. И я знала, что добавь краски — и они будут цвета стали и пепла. А вовсе не карими.
Мои терзания прервал видеозвонок. С экрана телефона смотрела мама.
— Верунчик, доброе утро, моя милая!
Ее звонкий, несмотря на возраст, голос резанул по ушам. И я почти скривилась, но успела вернуть губы на место.
— Мам, я ведь просила…
— Ты моя дочь, и я буду называть тебя тем именем, которое выбрала.
— Но…
— Не нокай. Вот родишь себе ребенка, и зови его хоть сапогом, хоть валенком.
— Я не собираюсь рожать.
— Ну еще бы.
Я опустилась на табурет и несколько раз постучала головой о столешницу. Мне двадцать семь. И все эти двадцать семь гребаных лет мать зовет меня Верунчиком. А последние восемь — яростно намекает на внуков. Меня же бесят обе эти темы.
— Мам, не начинай. Ты же знаешь, у меня даже парня нет. Ну какие дети? Я сама еще ребенок.
Парень у меня был. Но там не то что серьезными — там никакими отношениями, кроме постельных, и не пахло. О таком маме не расскажешь. Да что говорить, даже Юлька и Стас не знали о Крисе, а ведь мы уже давно греем кровати друг друга и полируем телами любые подходящие поверхности.
— Я в твоем возрасте тебя уже в первый класс вела, а ты все ребенок… Парня у нее нет. А Стасик? Ну такой хороший маль…
Имя Шепелева бракованной петардой взорвалось в груди. Уши заложило, словно я ушла под воду, и мамин голос стал звучать неразборчиво. Я и не пыталась его разобрать. Под ребрами противно заныло, а в глаза снова бросился этот злосчастный портрет.
— Мам, — резко перебила ее хвалебные оды Шепелеву, — ты чего позвонила-то?
Она замолчала, настороженно поглядывая в экран так, словно хотела увидеть что-то за его пределами. Но смотреть было не на что. Вряд ли ее заинтересовали бы мой холст и недопитый кофе.
— У папы через неделю день рождения, ты не забыла?
Я в ответ только улыбнулась. Вера Мишина всегда была папиной дочкой. Суровый вояка строил всех и каждого, кроме меня. Папиной дочке все сходило с рук. И тройки по русскому, и художественное училище вместо юридического, и отсутствие детей в двадцать семь. Все, что так нервировало мать. Разве могла я забыть про его день рождения?
— Подарок на полке, платье в шкафу, — пожала плечами, отхлебывая холодную жижу из кофейной чашки.
— Приличное?
— Платье? Очень приличное. Красное мини с огромным декольте. И стразики по подолу.
Не удержалась и расхохоталась, наблюдая, как у мамы вытягивается лицо.
— Мам, ну конечно, все, как ты любишь. Нежно-голубое, колени прикрыты, грудь тоже.
Мои слова ее не убедили, пришлось доставать из шкафа и показывать. Мягкий и тонкий муслин скользнул по коже, приятно холодя ее. Нос защекотал запах свежего белья. Я покрутилась перед телефоном, и ветерок из приоткрытого окна взметнул вверх широкую юбку.
— Красивая ты у нас.
Мама улыбнулась, и ее лицо посветлело. Когда она была такая — я понимала, почему когда-то папа выбрал именно ее.
— Вся в родителей. Ладно, мам, мне работать надо.
Уголки ее губ сразу опустились, и все сияние пропало. Теперь передо мной снова была обычная женщина под пятьдесят.
— Так и в могилу ляжешь: без семьи, без детей, зато с картинами своими.
— Помирать пока не собираюсь. Давай и ты раньше времени хоронить меня не будешь?
Вышло немного резче, чем хотелось, но эти разговоры о муже и детях достали хуже пареной редьки.
— Пока, мам. На выходных наберу.
И отключилась раньше, чем услышала ответ.