О настроении
Надо верными оставаться,
до могилы любовь неся,
надо вовремя расставаться,
если верными быть нельзя.
Пусть вовек такого не будет,
но кто знает, что суждено?
Так не будет, но все мы люди…
Все равно — запомни одно:
я не буду тобою брошена,
лгать не станешь мне, как врагу
мы расстанемся как положено, —
я сама тебе помогу.
Вероника Тушнова — Надо верными оставаться
Sledgehammer to the Heart — Let Babylon Burn
«Я тоже умею биться током»
Trust — Sophie Lowe
Алиса
Под моими ногами разбитое стекло и кровь.
К сожалению, конечно же…нет. Это не кровь, а всего лишь красное вино, но осколки имеются. Их очень-очень много. Острых, как лезвие самурайского меча — о них ведь ходят легенды, так?
Нет.
На самом деле, самые острые осколки правильнее будет сравнить не с мечами Шаолиня, какими бы они классными ни были. Это не то. Этого мало. Самые острые осколки полезней будет сравнить с разбитой душой, сердцем. С доверием. С жизнью, которую так безответственно и безалаберно расколошматили о стену. А главное…кто? Родные руки, которым ты, собственно, все это добро и подарила.
По своей воле.
В здоровом сознании.
Без проблем с башкой, проще говоря. И да, у меня не было проблем с головой. По крайней мере, тогда. Были проблемы иного порядка — со зрением, полагаю.
Есть фраза. Она ужасно попсовая, заезженная и используется каждый раз всеми, кому не лень (или лень придумать что-то новое и яркое), но…черт возьми, эта фраза так чертовски хорошо сюда подходит.
«Розовые очки бьются стеклами внутрь». Так и есть. Они бьются внутрь, застревают в душе и оставляют после себя непоправимый ущерб. Возможно, если бы кто-то смог провести диагностику души после такого происшествия, он бы точно сказал, что такие травмы несовместимы с жизнью.
Они ведь несовместимы…
И ты умираешь. Что-то важное в тебе навсегда закрывает рот, перестает дышать, смотреть и видеть. Может быть, и слава богу? По крайней мере, это очень похоже на гарант того, что больше тебе не придется подыхать на холодном полу собственной ванны.
Я криво улыбаюсь, а потом склоняю голову вбок. В огромном зале душно. И нарядно. Но здесь всегда нарядно — калейдоскоп ужасов такой. Особенный. В костюмах от Армани и платьях от Дольче Габбана. Высшее общество всегда прекрасно в своем уродстве.
Здесь много людей. Много маленьких монстриков, монстров побольше и вообще гигантов. Они все смотрят на меня. Им всем любопытно.
«Хлеба и зрелищ!» — кричат их взгляды. Они ждут развития событий. Они хотят покопаться в чужом грязном белье, ведь несмотря на свой статус и положения, эти люди любят грязное белье. Они его выискивают — самое вонючее, самое уродливое, самое-самое в номинатив «мерзость года», а потом наблюдают. А потом обсуждают. Думаю, из-за того, что им невероятно скучно…а может быть, по какой-то другой причине, я не знаю. И мне плевать.
На меня смотрят сотни пар глаз. Минут пять назад все они говорили, смеялись, обсуждали свое величие, наверно. А сейчас притихли так, что можно услышать при желании, как гудят хрустальные люстры над их головами.
На меня смотрят все, и все ждут, но мне на них, по сути, побоку. Склонив голову вбок, я смотрю лишь на одного человека, потому что стою на сцене в импровизированной крови и осколках из-за него. И душа моя разорвана тоже из-за него. Из-за него мне порой кажется, что я умерла…
Руслан Вольт. Это его имя. Красивое, я знаю. Необычная фамилия, доставшаяся абсолютному монстру.
Он здесь — самое главное чудовище!
Его так и называют. Монстр, чудовище, разрушитель. Ему тридцать один, и к своему возрасту он возглавил одну из самых влиятельных компаний в сфере нефтеперерабатывающей продукции. Она, кстати, носит говорящее название «Титан». Очень трогательно, и так по-нормальному, правда? Совсем не эгоцентрично.
«Титан» имеет колоссальный оборот, а еще он здорово запустил свои лапы в разные сферы бизнеса, поэтому, пусть Руслан Вольт и не нравится многим присутствующим, им приходится с ним считаться.
Он заставил их с ним считаться.
Потому что монстры всегда устанавливают свои правила, а плохие парни побеждают. Его боятся, с ним не хотят конфликтов, ему уступают. Он привык так жить, а в случае чего не боится показать свою силу. Руслан Вольт сметает конкурентов безжалостно. Он не прощает обиды. Он не знает, что такое милосердие.
И он — мой муж.
Сделав небольшой шаг к сцене, Руслан одним взглядом велит мне слезть и прекратить спектакль. Он не боится за свою репутацию, но ему не нравится все, что здесь происходит сейчас, потому что я вышла из-под контроля.
Страшно?
Нет, если честно. Я не боюсь, даже если сейчас совершаю самоубийство…
Ухмылка разрезает мои губы.
- Ну и что ты молчишь-то, Вольт? А?
Люди крутят головами, как если бы они пришли на игру в пинг-понг: я, он. Он, я. Какая подача будет следующей? Кто промахнется? Кто проиграет?
Точно не я.
Сегодня я убиваю себя, и мне плевать. Он сам так захотел.
- Подойди к своему сыну, - едко протягиваю я, - Обними свою женщину, которая родила этого сына.
Его кадык вздрагивает. Глаза — такие особенные, красивые глаза…господи, как же я их любила! — обрастают непроницаемой коркой льда. Он слегка дергает носом, пока на щеках играют желваки.
Тайны раскрыты.
Карты на столе.
Козырей в рукаве не осталось. У тебя. У меня? Да. А у тебя — ноль.
- Ну что? - усмехаюсь снова, облизывая пересохшие губы, - Мы наконец-то закончили? Или мне продолжать? Потому что ты должен понимать, что я не успокоюсь. Я дойду до конца. Чего бы мне это ни стоило — я дойду до гребаного конца! И получу свою свободу! Я хочу развода! И я хочу никогда тебя больше не видеть, ублюдок!