Пролог
Город Бруннштадт в то утро сиял медью и сталью. Его улицы вычищены до блеска, мостовые полировали водой и песком, флаги Союза Республики развевались на каждом доме. Витрины магазинов заполнили портреты генералов, плакаты с лозунгами «Каждый гражданин — солдат».
Из-за домов слышался низкий рокот: оркестр уже начал марш. Медные трубы рвали воздух, барабаны били, и толпа хлынула на главную улицу. Люди теснились плечом к плечу, мужчины прижимали фуражки к груди, женщины поднимали детей, чтобы те увидели «героев Республики».
Высоко над площадью медленно проскользнули два боевых дирижабля — огромные, словно плавающие крепости, их брюхо было утыкано заклёпками и броневыми листами. Под блеском утреннего солнца они выглядели как гигантские рыбы, и дети ахнули, задрав головы.
Среди этих детей была Адельхайд Штольц. Ей было тринадцать, но в тот день она чувствовала себя взрослой. Её длинные косы подпрыгивали, когда она тянула родителей ближе к строю солдат. На длинном поводке рядом бежал её дог Фенрир — огромный, с серой шерстью и янтарными глазами. Он возвышался над людьми почти до пояса, но слушался девочку так, будто она была его единственным хозяином на свете.
— Смотри, мама! — Адельхайд ткнула пальцем вперёд. — Вот так же я буду маршировать!
В её глазах сверкал восторг. Строй солдат двигался идеально ровно: сапоги поднимались синхронно, как будто улица сама диктовала им шаг. Медные пуговицы, блестящие каски, винтовки с примкнутыми штыками — всё сияло, словно не оружие, а украшение.
Отец, Вильгельм Штольц, стоял прямо, словно и сам был частью этого строя. Высокий мужчина с проседью в волосах, в безупречном пальто и перчатках. Его взгляд был строгим, холодным, почти равнодушным. Он поправил перчатку и сказал ровно, без эмоций:
— Женщинам не место на фронте.
Эти слова ударили девочку так же сильно, как барабанный залп в груди. Она вскинула голову к отцу:
— Почему?! — её голос прозвучал звонко, и несколько людей обернулись. — Я тоже могу сражаться!
Мать, Эльза Штольц, сразу дёрнула её за руку:
— Тише, Адель, — прошептала она, стараясь скрыть раздражение. — Это не разговор для улицы.
Но девочка вырвалась. Её глаза горели вызовом. Она смотрела на солдат, на офицеров с саблями, на дирижабли над головой и чувствовала, что мир зовёт её вперёд.
— Когда-нибудь я тоже пойду! — крикнула она, так что Фенрир залаял в унисон.
Адельхайд топнула ногой, отчего жёлтые складки её платья вздрогнули. Платье было праздничным — лёгкая ткань, аккуратные пуговицы, белый кружевной воротник. На ногах — белые колготки, которые натирали под коленями, и лакированные туфельки. Всё это раздражало её не меньше, чем слова родителей. Она резко вырвала запястье из материнской руки. Эльза ахнула, но не успела схватить её снова: девочка уже рванула сквозь толпу туда, где строй солдат был ближе и виднее. Фенрир тут же дёрнулся за ней, тяжело пыхтя, проталкиваясь боками между людьми. Толпа недовольно ворчала, но, завидев грозный силуэт дога, люди расступались.
Музыка оглушала — трубы резали воздух, барабаны били прямо в сердце. Адельхайд встала у самой брусчатки, где сапоги солдат чеканили шаг. Она запрокинула голову, смотрела снизу вверх на ряды мужчин в форме и чувствовала, как у неё самой выпрямляются плечи.
«Вот так я тоже пойду, — думала она. — Высоко подниму подбородок, буду смотреть прямо, и никто не скажет, что я слабее!»
Фенрир тянул поводок, виляя хвостом: ему нравился шум и запах пороха от холостых залпов.
За спиной раздался строгий голос отца:
— Адельхайд! Вернись немедленно!
Но она не слушала. Толпа кричала «Ура!», размахивала флажками, а девочка тянулась вперёд, словно сама становилась частью марша. Чья-то тяжёлая рука легла на её плечо и резко дёрнула назад. Адельхайд вскрикнула — от неожиданности, от боли.
— Назад, — голос Вильгельма прорезал шум толпы. Говорил он тихо, не повышая голоса, но Адельхайд услышала это чётко.
Мужчина схватил дочь за плечо обеими руками и резко развернул к себе. Дыхание пахло табаком и вином.
— Ты думаешь, это игра? — его губы почти не шевелились. — Думаешь, они маршируют, чтобы ты любовалась?
Адельхайд молчала, а рядом Фенрир напрягся, шерсть встала дыбом.
— Пусти, — прошептала девочка.
Вильгельм сжал её подбородок пальцами и грубо поднял голову вверх, заставив смотреть прямо в его глаза. Толпа вокруг гудела, но люди старались не вмешиваться, лишь украдкой бросали взгляды.
— Ты позоришь не только себя, но и нашу семью, — прошипел он, сдерживая ярость. — Дочь офицера не должна вести себя как уличная сорванка. Запомни это, Адельхайд. Запомни, пока я не научил тебя иначе.
Его хватка была настолько сильной, что девочке показалось — кожа на щеках сейчас лопнет. Глаза её заслезились от боли и унижения, но она не отвела взгляда.
— Лучше бы я не была твоей дочерью! — выпалила она сквозь зубы.
На мгновение лицо отца застыло, не ожидал услышать этого от тринадцатилетнего ребёнка. А потом пальцы его дрогнули, и ладонь хлестнула по щеке. Удар был резким, звонким, так что даже барабаны показались тише. Эльза подскочила, обняла дочь, заслонив её собой, и крикнула мужу: