Дождь лупил по кабине так сильно, что металл гудел.
Максим Воронин держал сто десять по М-4, фары встречных фур слепили сквозь воду, а он ехал и не видел дороги - видел только банку в бардачке, которая лежала там десять лет и ждала.
Он не трогал её.
Не мог.
Пока в прошлом месяце банка не выпала на колени.
Щека стала мокрой. Он вытер рукавом, не поняв, что это было, и наутро развернул фуру на юг. Просто поехал. Без слов.
Серый был всем.
Сироты. Детдом. Койки друг над другом.
45-я бригада. Чечня - Серый вытащил его из-под огня, тащил три километра.
Донбасс - Серый шёл первым. Наступил на мину. Хлопок. Тишина.
Максим полз по грязи, собирал куски друга руками, завернул в свою куртку. Куртку оставил на складе. Себя тоже.
Дали сто восемьдесят тысяч. Купил этот «Ман». Гоняет по стране. На зеркале медвежонок - грязный, один глаз вырван Серым ещё пацанами: «Теперь как мы».
Дождь встал стеной.
На обочине стояла девка. Мокрая до нитки, рюкзак, огромная овчарка - ухо разорвано, хвост сломан в двух местах, торчит криво.
Максим проехал мимо.
Семь километров дальше - перекрытие. Разворот.
В голове голос Серого: «Ты чё, сука, бросил?»
Вернулся.
Подъехал. Опустил стекло на пять сантиметров.
«Садись. До первой стоянки. Высажу».
Она ввалилась, рюкзаком ударила в плечо.
Собака запрыгнула, рухнула мордой на колено Максима - мокрая, тяжёлая, ухо разорвано, хвост сломан.
Через восемь секунд она уже шарила под сиденьем.
Вытащила тайник - три бутерброда в фольге.
«Дядя, можно?» - пропела и, не дожидаясь, сожрала все три за минуту: один сама, второй псу, третий снова сама, чавкая, облизывая пальцы, крошки на джинсы.
Потом полезла в бардачок.
Вытащила банку, потом термос.
Потрясла, услышала плеск.
Улыбнулась:
«Дядя, я у тебя тут ещё термос нашла! Ты не против, если я из банки немного кофе возьму? Я ж чуть-чуть, а ты всё равно не пьёшь!»
Максим повернул голову.
Впервые за весь вечер посмотрел на неё прямо.
Глаза - два куска льда.
«НЕ СМЕЙ».
Голос вышел не громкий.
Холодный.
Как нож в спину.
В кабине повисла мёртвая тишина.
Дождь на секунду будто затих.
Пёс вздрогнул во сне, резко поднял голову, уши встали торчком, глаза жёлтые, настороженные.
Даже «Кино» в колонках будто притихло.
Пауза.
Три секунды.
Пять.
Десять.
Только дыхание троих и стук дворников.
Потом Вика медленно повернулась к окну.
Фыркнула - коротко, нервно, но всё равно нагло.
Поставила термос обратно, но так, чтобы он звякнул о банку.
Пёс опустил голову и снова захрапел.
Максим отвернулся к дороге.
Руки на руле - белые.
Внутри - чистый, холодный гнев.
Высажу. Обоих. В лужу. На хер стоянку.
Включил «Кино» на всю.
Чтобы заглушить всё, что сейчас рвалось наружу.
В кабине стало невыносимо тесно.
На одного живого, одного мёртвого и одну суку больше.
Дождь ударил по крыше с новой силой - будто добивал.