Глава 1

SI QUELQU’UN ETAIT VENU A PASSER…

MAIS IL NE PASSE JAMAIS PERSONNE…

ЕСЛИ БЫ КТО-НИБУДЬ ПРОШЁЛ МИМО…

НО НИКТО НИКОГДА НЕ ПРОХОДИТ ЗДЕСЬ…

Шесть человеческих фигур в кислородных масках и силиконовых комби­незонах казались инопланетными пришельцами, бредущими по мар­шруту, известному только им. Люди, похожие механическими движениями на роботов, вышагивали по каменистому хаосу, как бы выполняя нужную работу, от которой никуда не денешься.

Планета была явно неизвестного происхождения, поскольку ни одна в Солнечной системе не была похожа на эту. Однако, люди шли по измочаленной пустыне Земли, превращённой ими же в сплошную свалку вторсырья. Никогда ещё на теле планеты не возникало таких вот незаживающих ран, которые для остальных жителей планеты были просто гнойными язвами, сеющими только мучительную смерть.

Каменная пустыня, с торчащими тут и там оплавленными глыбами скальных пород, с матовыми такырами оск­лизлой земли, испускающей ядови­тые испарения, и рёбрами какой-то фантастической арматуры, выглядывающей из раскрошенных бетонных блоков, мало походила на земной пейзаж. Даже в самых тяжёлых вой­нах, разыгранных человечеством, в самой невообразимой разрухе лик земли присутствовал всегда, не исчезая, не перерождаясь. Не исчезали в никуда луга, рощи, реки, да и птицы не переставали радовать слух своими бесконечными птичьими разборками или весёлым щебетанием.

А здесь, в этой удивительной какофонии рыжего, чёрного и тускло-коричневого цветов да в отблеске иногда прорывающегося сквозь низкие пепельные облака сол­нечного луча, мерцающего, как громовой разряд, царил пер­вобытный хаос, ста­раясь наполнить дисгармонией каждую частицу, каж­дый атом больной планеты. Да, это была болезнь, настоящая болезнь, выглядевшая как проказа на теле человека. Но пятна этой болезни вовсе не думали исчезать. Более того, атмосфера в них перерождалась, становясь другой, неземной, непривычной и ядовитой.

Иногда, в совершенно безветренном пространстве разыгрывались бури. Меж чу­дом уцелевших в разрушенном городе деревьев проносились энергети­ческие шквалы, то кружась среди обломков зданий в спиритическом танце и уносясь к звёздам, то сталкиваясь на облюбованном пустыре, словно в древние века ис­панская и английская армады, делящие промеж себя морские волны, пучину и, конечно же, смерть. Здесь нечего было делить вообще. И всё же язвенные пятна на «шкуре» планеты не были совсем мертвы. То есть, угроза смерти там пряталась за каждым камнем, но только для тех, кто ещё жил в старом мире технологических побед мирового разума, американской денежной закваски и великих побед материалистического реализма. Во всяком случае, глобальные победы бессмысленности над безысходностью стали для насельников планеты чем-то очень привычным и необходимым.

Во все века глобальные и не очень битвы походили на «мировоззрение чело­века, который или ещё не обрёл себя, или уже снова себя поте­рял».[1] Люди дра­лись, стараясь не умом поразить противника, но пока­зать, насколько тот слаб против чужой воли, против чужого желания. Сломить его, заставить согнуться! А не хочет – так пусть в гости к смерти отправляется. И ежели эта госпожа отпустит, так пусть живёт пока, а на нет, и суда нет.

Пусть люди всегда сражались за место под солнцем, зато чувствовали себя ис­ключительно гиперборейцами,[2] сорвавшими седьмую печать одиночества в этом мире Апокалипсиса: «И когда он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе…»[3] Но никогда и никто не задавался вопросом: а только ли живущему в греш­ном мире выпа­дет доля сорвать седьмую печать семи одиночеств, чтобы стать единокровным повелителем? И повелителем чего? Одиночества? Люди разучились дарить друг другу радость жизни, радость существования. Во главе угла цивилизации стояло изначальное порабощение себе подобных, государственный тоталитаризм и послушное подчинение грубой беспардонной силе. Каждый стремился подчинить всех и вся себе единственному, неповторимому, превращаясь в архантропа-неандерталиенса.[4]

Долго ли, коротко ли, а такой желающий и живой всё-таки нашёлся. Среди людей появился-таки архантроп-людоед, стремящийся подмять под себя весь мир, но, как ни странно, оградить планету от уничтожения, от войн, от беспричинного убийства.

Чтобы дос­тигнуть Божественных высот, не нужно блуждать в лаби­ринте, разыскивая Ми­нотавра, или испытывать семикратно опыт чело­веческого одиночества. Всё должно в этом мире стать новым, превра­титься либо в иную форму жизни, либо в другую форму человечества, только новую. Так было предсказано мудрецами исчезнувшего племени майя, и это же повторяли прорицатели всех стран и народов. Обязательно будут нужны «…и новые уши для новой му­зыки. И новые глаза – способность разглядеть наиот­далённейшее. Новая совесть, чтобы расслышать истины, прежде немотство­вавшие. И готовность вести своё дело в монументальном стиле – держать в узде энергию вдохновления».[5]

Между тем шестеро путешественников, очевидно, привыкшие уже к пере­ходам по обожжённому телу земли, часто омываемому кислотным дож­дём и обуре­ваемому радиоактивным ветром, шли друг за другом - след в след – как ходят, скажем, по болоту, где, чтобы не угодить в трясину, не­обходимо держаться тропы, по которой уже прошли впереди идущие.

Вскоре процессия, разделённая равными кусками неприветливого пространства, подошла к плотоядно свер­кающей маслянистыми чёрными боками внушительных размеров обсидиановой глыбе, вольготно разва­лившейся среди обломков какой-то постройки. Камень был свален среди обломков значительно позже. Не то, чтобы он слишком портил своим блестящим видом композицию всепланетного хаоса, но явно не принадлежал к окружающим глыбам и строительному мусору именно потому, что казался огромным осколком вулканического стекла.

Чем обсидиановая глыба была ранее, ска­зать трудно, хотя некогда все здания в разрушенном городе имели свою жизнь и жителей. Но смерть и запустение не притронулись к обломку чёрного стекла. Вокруг могли разражаться сильнейшие энергетические вихри, бури, даже какие-нибудь налетевшие из-за облака тайфуны или цунами. Только ни одного куска такого же обсидиана, занесённого из какого-нибудь проснувшегося Везувия, поблизости не наблюдалось.

Глава 2

По зимней Москве, расплёскивая колёсами жидкий снег, перемешанный с крупной со­лью, мчался великолепный белоснежный «Линкольн Континенталь». Проскочив Крестовский мост и площадь Рижского вокзала, лимузин свернул в сторону Ка­ланчовки, где в узких старинных улочках суеты было поменьше, к тому же дви­жение поспокойней.

На заднем сиденье сидела элегантная брюнетка неопределённого воз­раста, следя отрешённым, остановившимся взглядом за пробегающими мимо двух-трёхэтажными особняками, среди которых неожиданно высвечивались из-за деревьев со­временные типовые панельные башни американского стеклянно-офисного покроя. Сигарета в руке пассажирки монотонно дымилась, роняя на пол сизые хлопья пепла. Лимузин, снабжённый газовыми аморти­заторами, не очень-то трясло на вездесу­щих русских ухабах, но иногда по всему корпусу машины пробегала дрожь, будто автомобиль под стать живому коню своеобразно реагировал и выказывал недовольство выбоинами.

Ещё раз, свернув на проспект Сахарова, «Линкольн» ретиво, как породи­стый скакун, подлетел к довольно мрачному зданию, облицованному красным грани­том, сверкающему холодными чёрно-зеркальными стёк­лами, похожими на за­темнённые по случаю витрины ритуального мага­зина.

Дама, не дожидаясь, пока подоспеют крутолобые, бритые наголо охран­ники, сама выбралась из автомобиля, поправляя механическим жестом причёску, стряхивая с шикарного красного спенсера и короткой чёрной юбочки невидимые пылинки, наблюдала краешком глаза за спешащей к ней охраной.

- Здравствуй, Мишель, - улыбнулась она одному из них. – Как поживает тело твоего драгоценного хозяина? Надеюсь, ты хранишь его, не смыкая и не взи­рая?

- Станислав Сигизмундович ждёт, - не пожелал поддержать игривого тона тело­хранитель.

- Пусть ждёт. Ему полезно.

Она, закурив новую сигарету, не спеша последовала за охранниками к чёрно-зеркальной «вертушке». Прямо за ней на вошедших обрушивался яр­кий свет очень похо­жий на почти солнечный. Он исходил от каких-то необычных све­тильников, подвешенных довольно высоко, но согревающих воздух помещения не хуже настоящего све­тила в дни тёплого игривого лета. Пол вестибюля вместо обыч­ного толстого персидского ковра был засте­лен ковролином, имитирую­щим зелёный газон с прекрасной постриженной и ухоженной травкой. Тут и там из пола росли деревья с прыгающими по веткам, весело щебечу­щими всевозможными экзотическими птахами. В довершение необычной картины вновь прибывший замечал за деревьями настоящий водо­пад, срывающийся по отвесной скале откуда-то сверху. Человек мог подойти к небольшому озерку, в которое низвергался водопад, чтобы полюбо­ваться на больших и малых разноцветных рыбёшек, снующих в кри­стально чистой воде. Но если он поднимал взор, желая разглядеть там, в вышине исток водопада, то неожиданно для себя встречался взглядом с внимательно наблюдающим за ним осьминогом, из клюва которого срывался вниз тот самый хрустальный во­допад. Обычно поёживаясь, человек уходил из тропического уголка, всё ещё чувствуя на спине вни­мательный и пристальный взгляд чудовища.

А наша прибывшая амазонка, не обращая внимания на искусственные тропики - видимо, она эту диковинку видела не впервые – прошла к не­приметной двери лифта, «вырубленной» прямо в скале, и отправилась путешествовать по этажам этого не совсем обычного офиса с мрачными чёрно-зеркальными стёклами. В кабинете, не менее экзотическим, чем вестибюль, её встретил крепкий в свои лета, подтянутый мужчина во френче из траурного бостона, по­верх которого на шее у него была надета массивная золотая цепь с ка­ким-то непонятным вензе­лем. Эта бляшка давно и многих привлекала своей необычностью, только её носитель никому не открывался в смысловом назначении золотого ожерелья.

- Валлиса, дорогая! Я ждал вас. Прошу садиться, - он указал на кресло, сконст­руированное из пары оленьих рогов, перевязанных между собой множеством кожаных ремешков, в результате чего получилось до­вольно удобное и уютное седалище.

- Спасибо, - Валлиса откинулась на спинку, наблюдая за хозяином каби­нета, по-кошачьи прижмуривая красивые раскосые глаза. Понаблюдать было над чем. Её давнишний знакомый до вручения подарка в виде золотого колечка, изображающего змею, никогда не был знакомым. Только на «вы» и только на пионерском расстоянии. Кому рассказать – не поверят. Даже подруги.

Женщинам расскажи такое - безоговорочно поднимут насмех. Не раскрутить мужика, да ещё такого влиятельного?! Такое, может, и захочется кому, да вряд ли получится. Если женщина не охотник – она не женщина. Но подруг, к счастью, у девушки не было, и некому обсуждать способности Вал­лисы. И всё же, сколько девушка потратила на него обаятельной энергии – уму непо­стижимо! Только общение никогда не переваливало за протокольную необхо­димость. Это для неё, с одной стороны, было классно – никаких неучтённых танцулек под одеялом или прямо на стеклянном письменном столе с нелюбимым начальником. Но с другой стороны, глубинное женское честолюбие не давало покоя. Наукою доказано, что мужик не хочет женщину только во время занятий сексом с ней же. А мужчина ли он вообще, если на Валлису – ноль внимания?! Хотя… хотя было как-то раз, когда проходя слишком близко, он погладил ей попу могучей ладошкой. И ещё раз уже после подарка. О, это было бесподобное зрелище, когда девушка обаяла шефа тонкой коротенькой юбочкой белого цвета и безколготными ко­ленками – потому что летом, потому что жарко!

Но что его очаровало больше – ножки или тонкая юбочка – оставалось пока ещё непостигаемой тайной. Всё же Станислав Сигизмундович так засмотрелся тогда на её не слишком откровен­ную и очень даже допустимую обнажённость, что слюна чуть-чуть с губ не зака­пала! Он остро отточенным взглядом готов был раскромсать на кусочки малень­кий белый кусочек ткани, чтобы увидать хотя бы прячущееся под ним тело.

И всё же начальник, как обычно, оставался непредсказуемым! За удовлетворе­ние своего любопытства любая женщина может пожертвовать очень многим. Она ещё раз взглянула на начальника. Тот не спеша подошёл к письменному столу, выполненному из перели­вающегося оливковым цветом стекла, нажал на дистанционном пульте зелёную кнопку, и на одной из стен кабинета возникла голографическая карта земной поверхности. Глядя на неё с высоты метеорит­ного по­лёта, сторонний наблюдатель не мог не отметить, что карта жила своей собственной жизнью: тут и там лениво кружились облака, в Атлантиче­ском океане бушевал шторм, на Камчатке проснулся и вовсю дымил ка­кой-то вулкан, да так, что запах серы, казалось, доносится в кабинет.

Глава 3

- Странное дело, Ратибор, - в пещеру, устеленную звериными шку­рами, вошла Рада. – Я наконец-то настроилась на мозговые каналы шестерых пришельцев. Оказалось, что пятеро из них – живые машины для уничто­жения живых существ, этакие ки­борги, и только женщина имеет функ­ции живого мыслящего существа, хотя её развитие не­сколько заторможено и частично стёрто каким-то психотропным воздействием или кодом. Возможно, эта женщина – учёный, которого используют как рабочую лошадку архантропы-людоеды.

Ратибор – высокий атлет, покрытый белой шелковистой шёрсткой, по­крывавшей его торс вместо рубашки, что-то писал, склонившись над резным письменным столом морё­ного дуба. Пещерная келья или кабинет атлета выглядел бы не очень уютно, если б не множество шкур различных животных, разбросанных по полу и висящих на стенах. К тому же кое-какие предметы обычной мебели, изготовленной ещё в человечьем мире украшали грот. Собственно, насельников этих пещер мог бы назвать пришель­цами из другого мира или измерения лю­бой современный житель планеты, потому что большин­ство из новых обитателей планеты недвусмысленно смахивало на гомеровских циклопов, с той лишь разни­цей, что эти выглядели поприличней, несмотря на единственный глаз во лбу да шёлковую шёрстку по телу. У некоторых вдоль позвоночника топорщилась даже густая щетина, всё равно как стриженая грива у коня. Надо сказать, циклопы были очень разномастные по физической оболочке, но их объединял ум. То есть цель циклического присутствия в этом мире у них звучала как существование для ближнего, для окружающих, для обуст­ройства планеты. Что касается последнего, то это жителям зон пока не всегда удавалось. Но каждый из них уже что-то делал для обеспечения жизни всей планеты в целом, а остальное нарастёт, как мясо на костях.

Никто пока не ставил пред собой выполнения глобальных задач, не планировал возрождение цивилизации и не стремился к победе технократии. Просто очередные положительные или отрицательные решения возникали из коллективной телепатическо-мозговой атаки на возникшую проблему, в которой принимали участие все подземные жители без исключения. Но без этого и нельзя было настроиться на биологический ритм планеты. Новые жители Земли могли подсоединяться к различным энергетическим потокам, в которых планета плыла по Космосу, как щепка по реке в половодье.

Новые русские, точнее, новые «зондерлюпусы», так как активные пятна зон были разбросаны по всему свету, не нуждались в помощи внешнего мира, по­скольку все бытовые проблемы решались в подземных центрах, построенных ещё задолго до возникновения зон и начала физического разрушения планеты. Возможно, поэтому никто из внешних землян не подвергался сколько-нибудь серьёзному общению с новой цивилизацией. Только смысл своего происхожде­ния циклопы пока что не могли понять, поскольку не считали себя наследниками существующего населения и не предполагали замены од­ной части человечества на другую. Просто это выглядело бы, в конечном счете, бессмыслицей, а в природе нет ничего бессмысленного. Услышав шаги и голос, хозяин пещерной кельи выпрямился, но авторучку не бросил, держал её в одной руке, а другой опёрся о столешницу.

- Женщина-киборг? Это интересно, Рада, - произнёс он, разглядывая девушку единствен­ным глазом. – Я знаю, что во внешнем мире создаются где-то ки­борги и клоны, иногда даже слишком агрессивные, но все они, как правило, без половых признаков. Да, действительно любопытно, - пальцами поскрёб себя за ухом Ра­тибор по чисто человеческой привычке, - но, к сожалению, мы с этой женщиной-учёным никак и нигде не познакомиться не сможем. Может быть, просто ни к чему это. Слишком опасно. Я ведь тоже чув­ствую исходящую от них агрессивность. Хотя ты по ду­ховному скани­рованию всем нам дала грандиозную фору. Как тебе удаётся та­кое?

- У каждого свой талант, ты же знаешь, - пожала плечами Рада. - Но, может быть, стоит поговорить с ней и узнать для чего пожаловали? Ведь не просто так к нам гости нагрянули. Согласен? Я бы сама согласилась поработать с этой слишком умной машиной. Что скажешь?

- Напрасно ты её так окрестила, - с сожалением заметил Ратибор. - Она обыкновенный человек из обыкновенного мира. Что с того, что она в умственном развитии превосходит всех остальных своих спутников? Это много лучше, чем разговаривать с особью, у которой интересов никаких нет, кроме набивки утробы едой и удовольствием. Тогда её и человеком назвать было бы стыдно.

- Слушай, таких случайностей ещё не было ни в одной зоне! – воскликнула Рада. - С жителями этой планеты нам всё равно придётся общаться хотя бы потому, что они пришли в этот мир раньше нас. И не говори мне, что нельзя откладывать на завтра то, что можно сделать послезавтра. Эти отговорки можешь оставить для киборгов. Я имею ввиду настоящих, - Рада ядовито улыбнулась. – Подумай, ведь никто ещё из жителей внешнего мира не пытался проникнуть ни в одну нашу зону за исключением тех, кто решил порвать со старой цивилизацией архантропов навсегда. Если эти «исследователи» послужат мостом для связи с остальным внешним миром, то по-моему очень даже стоит познакомиться с ними. Я понимаю, моё предложение более чем авантюрно, но тогда давай обратимся ко всем нашим и большинством голосов решим – стоит ли принимать во внимание моё предложение?

Ратибор на минуту задумался, сомневаясь, стоит ли рисковать и связы­ваться с пришельцами и спрашивать мнения остальных «зондерлюпусов». Но Рада снова попыталась уговорить его, именно потому что из соседнего мира редко кто здесь показывался. А вдруг все они со­гласятся ос­таться здесь, ведь приходят же к ним разные люди, из кото­рых многие посте­пенно превращались в настоящих жителей отравлен­ных зон. Но отравлен­ными пятна эти были только для тех, кто жил сна­ружи.

- Знаешь, Ратибор, я почти единственная, оставшаяся похожей на лю­дей, - снова принялась убеждать Рада своего собеседника. - Во всяком случае, одна из немногих. У меня даже шерсть не растёт!

Девушка легко провела ладонью по своей обнажённой руке, на запястье которой сверкал кам­нями широкий браслет; потом по лицу, украшенному глубокими серо-зелёными глазами; по удивительным огненно-белым волосам, напоминавшим игру огня за каминной решёткой. Затем, прищурив бесподобные томные глаза, чуть-чуть запрокинула голову назад. Девушка знала, на мужчин такие женские «завле­кухи» действуют одинаково безотказно. История планеты помнит много всяких нескончаемых единоборств, сражений, войн и даже катаклизмов из-за прихоти женщины. Что ж теряться-то?