Будильник зазвонил слишком резко, будто нарочно хотел добить меня.
Я нащупала телефон, промахнулась, второй раз, третий — и, наконец, попала по кнопке, отключая тревожный писк. Пальцы дрожали. Сердце колотилось. В висках мерно пульсировала тугая нить — будто кто-то всю ночь натягивал её, проверяя на прочность.
Шёпот наблюдал с подоконника: серый, свёрнутый в аккуратный клубок, с глазами, где синеватые тени рассвета смешивались с чем-то подозрительно вдумчивым. Я поймала его взгляд и поморщилась.
— Дежурный вердикт? — пробормотала я, натягивая джинсы. — Я выгляжу… как будто каталась верхом на грозе?
Шёпот зевнул. Очень медленно, очень выразительно. Повернул голову к окну — за стеклом слабо серебрилось раннее небо, разрезанное нитями проводов, — и снова на меня. На миг мне показалось, что он качнул хвостом так, как будто хотел сказать что-то саркастичное. Глупости. Коты не разговаривают.
Я отодвинула штору, впуская дневной свет. На щеке — тонкая, почти изящная царапина, будто кто-то пером провёл — от скулы к уху. Ещё одно «последствие бессонной ночи». Откуда? С чего? Я делаю глубокий вдох. Холодный воздух кухни пахнет кофе — Лилия уже проснулась.
— Ди, — её голос втягивает меня в привычную реальность, — спасать твою душу или твоё расписание? Кофе — справа, марш крафтовым шагом.
Лилия стояла у плиты в огромной мягкой кофте, с собранными в высокий хвост волосами. Свет из окна делал её лицо ещё более ясным и… светлым — имя подходило. Мы с ней сняли эту скромную двушку месяц назад: дешёвые полки, крохотный стол, два кружка с трещинами и чайник, который свистел, как раненая чайка. Домом это место стало внезапно — после первого же её «завтрака для богов»: омлет, тосты, апельсиновое варенье.
— Ты выглядишь так, будто бежала марафон во сне, — прищурилась Лилия, протягивая мне кружку. — И проиграла ему два раза.
— Спасибо, конечно, — я приложилась к горячему, — именно той поддержки мне не хватало.
— Не начинай, — она ткнула меня ложкой в плечо. — Кстати, сегодня пара у Арвела первая, не забудь. Он злой на тех, кто опаздывает.
Имя ударило как холодок. Арвел. Что-то в нём всегда отдавалось за пределами привычного. Преподаватель теории систем — сухой, строгий, с ледяным складом губ и удивительно тёплыми ладонями, когда он случайно касался плеча, раздавая конспекты. Тёплые ладони и холодные глаза. Странное сочетание.
— Я не опаздываю, — сказала я и, конечно же, посмотрела на экран. До пары двадцать семь минут. — Ладно, я почти не опаздываю.
Лилия улыбнулась, но взгляд её задержался на моей щеке.
— Что это?
— Ничего, — слишком быстро. — Наверное, поцарапалась об… реальность.
— О-о, начинается, — она поставила чашку, вздохнула, сложила руки на груди. — Диана, ты опять не спала?
— Спала, — я старательно откусила тост. — Просто… сны какие-то шумные. Слишком много действий, спецэффектов и неудобной обуви.
— Ты же знаешь, — Лилия поморщила нос, — я не люблю кошмары. И тем более не люблю, когда моя соседка просыпается с «сувенирами». Может, сходишь к врачу?
— К врачу по поводу снов?
— Ну, хотя бы к нормальному сну. Это же важно.
— Да, — я кивнула. — Важно.
Шёпот спрыгнул на пол так бесшумно, что я почувствовала его присутствие лишь через секунду: мягкое касание у щиколотки, как отметка «я здесь». Он ткнулся носом в мою ступню, фыркнул — подозрительно осмысленно — и поплёлся к миске.
— Ты видишь? — шепнула Лилия. — Он смотрит на тебя, как будто всё понимает.
— Он смотрит на меня, как на источник консервов, — ответила я, но почему-то отвела взгляд.
Мы выбежали почти одновременно: она — на свою работу в дизайнерскую студию, я — в сторону корпуса. Улица пахла влажным асфальтом и свежими булочками из булочной на углу; над тротуаром вились голуби, в траве мелькали обрывки рекламы. Город тонко звенел утренним движением — как натянутая струна, к которой чьи-то пальцы лишь изредка прикасаются.
Кофейня «Маршрут 17» жила в нашем районе давно, как старый сюжет, к которому все привыкли. Узкая дверь, стекло в мелких трещинках, колокольчик, объявляющий о каждом визите, и бариста, который помнил заказы, имена и… странные мелочи. Его звали Каэль — имя, которое на первый взгляд казалось слишком изысканным для нашей улицы. На второй — подходило идеально.
— Доброе утро, Диана, — он уже тянулся к кофемашине. — Двойной раф на овсяном, без сиропа. И маффин — черника.
— Сегодня, пожалуй, без маффина, — шаркнула я ботинком по плитке. — И да, ты меня пугаешь.
— Кофе?
— Тем, что слишком много обо мне знаешь.
— Это моя работа, — он улыбнулся. Улыбка у него была особенная — будто вкрадчивая, но тёплая, как хлеб из печи. — Запомнить привычки людей, чтобы им было проще жить. Не бойтесь простоты, Диана.
Я замерла на секунду. «Не бойтесь простоты» — странный совет. В голове совершенно не к месту прозвучало: «простые вещи — самые сложные». Откуда? Вкус металла на языке. Я моргнула.
— Спасибо, — на этот раз кружка показалась тяжелее обычного. — А вы… давно здесь работаете?
— Достаточно, — легко ушёл он от прямого ответа. — У вас небольшой порез, — кивнул на мою щеку. — Осторожнее с бумагой. Она иногда кусаётся.
— Бумага, — повторила я и почти рассмеялась.
Каэль вгляделся как-то уж слишком внимательно, и на миг мне показалось, что он хочет сказать ещё что-то. Но он отвёл взгляд, как будто услышав зов кофемашины, и я оказалась свободна — с кружкой рафа, битым пульсом и ощущением, что мне сейчас дали подсказку, но я тщетно нащупываю её в темноте.
---
Аудитория у Арвела была такой же, как он сам: без лишних деталей. Ряды столов, доска, проектор, окно, из которого виден кусок неба и ветви клёна; всё остальное — ничто. Смысл — в формуле. Он вошёл, не поздоровавшись, защёлкнул ноутбук, проверил соединение — и мир сжался до графиков и стрелочных диаграмм.
— Теория систем, — сказал он, как приговор. — Это не про «как». Это про «почему».