События, герои, названия того или иного учреждения, заведения и прочее — выдуманы. Любое сходство с реально существующими людьми или местами — чистая случайность.
Тут не будет пролога, эпилога, объяснений. Эта история не содержит никакой моральной нагрузки и служит предысторией к основной книге”Я преподам вам урок“
История лишена совести, морали и создана для того, чтобы в процессе второй части вы разочаровались в ком-то. Или наоборот.
Приятного чтения.
— Ну что там? — сестра вскакивает с потертого больничного дивана, едва я выхожу из кабинета. Ее светлые волосы растрепались, а на щеке отпечаталась складка от подлокотника. Смотрю в ее большие голубые глаза и сглатываю.
Что мне ей сказать?
Как вообще можно сказать такое своей любимой сестре?
Не думала, что в свои девятнадцать мне придется решать столько… В одиночку. Еще вчера самой сложной проблемой был зачет по философии, а сегодня...
Так. Не время рефлексировать.
Натягиваю на губы улыбку — ту самую, которой научилась за последние месяцы, — и смотрю на нее.
— Нужно сделать операцию и все будет хорошо. Ничего сложного. Давай вы с Сашкой сходите за чаем с булочками на первый этаж, а я пока пойду к маме?
Сашка тут же оживляется, дергает сестру за рукав ее любимой толстовки с единорогом.
— Ты уверена, что…
— Да, — кивнула, поправляя сползающую с плеча майку. — Идите, все будет хорошо.
Не знаю, кому я говорю последнюю фразу, но легче не становится.
Мама за эти месяцы сдала. Это худшее время в нашей жизни и едва мы рассчитались со всеми долгами и только смогли выдохнуть… Мама сильно заболела.
Хотя, это сильно мягко сказано…
Я прохожу по длинному коридору прямо в палату, и присаживаюсь на кровать рядом с маминой. Простыни хрустят от крахмала. Она со вставшими слезами смотрит на меня, понимая, что все хуже, чем мы думали. Ей врать я не могу. Мне нужно хоть с одним человеком быть честной.
— Только не волнуйся, мам, — я накрываю ее руку своей ладонью — мамина кожа стала такой тонкой, что видны все венки. Я озвучила слова врача. И сумму операции. И поспешила добавить: — Я придумаю что-то.
— Дорогая, что можно придумать? — мама вздыхает, и я вижу, как дрожат ее пальцы. — Мы не можем потянуть такую операцию. Мы только-только рассчитались с долгами и теперь не можем снова влезть в них. Да и у нас заблокированы все счета, а… Малышка, прошу тебя… Не нужно…
— Ты нам нужна, — качаю головой. — Маруське и Саше нужна. Мне… Я что-то придумаю.
Я выхожу из палаты и только на лестничной клетке позволяю себе остановиться. Здесь прохладно, пахнет свежей краской — недавно делали ремонт. Тяжело выдыхаю и облокачиваюсь о холодные перила.
Ну и что теперь? Где я, девятнадцатилетняя студентка без постоянной работы, должна взять столько денег? Подработки в кафе хватает только на самое необходимое. Да и это долго.
Достаю телефон — экран весь в трещинах после того, как уронила на асфальт. Прокручиваю в голове имена. Кого можно попросить? Кто не откажет?
Звоню первой — Вале. Мы вроде как лучшие подруги. Ну, были. Наверное. До тех пор, пока папа не… Короче. Раньше мы могли часами болтать о всякой ерунде, делиться секретами, мечтать о поездке на море…
— Маш, привет, — ее голос звучит тепло, почти обнадеживающе. Слышу, как на фоне играет музыка — наверное, сидит в своей любимой кофейне. — Что-то еще случилось?
Это ее “еще” сразу отталкивает. Потому что она знает, что случилось “уже”.
— Привет, — я стараюсь говорить спокойно, но голос дрожит. Сжимаю телефон так, что белеют костяшки. — Слушай, у нас ЧП… Мама… нужна операция. Срочно. Мы не потянем. Я бы никогда не просила, если б…
— Маш, стой… — она перебивает. Музыка стихает — наверное, вышла на улицу. — Я очень сочувствую, правда. Но ты же понимаешь… Мои родители… У них такая политика — не связываться с… Ну, ты понимаешь, да? После всей этой истории с твоим отцом, это… слишком. Да, мы дружили с тобой, но теперь…
— Понятно, — я киваю, хотя она меня не видит. Просто, чтоб не расплакаться. На лестничной площадке эхо, и мой голос звучит глухо. — Все нормально, забудь.
Сбрасываю. Сжимаю губы.
Так.
Дыши.
Все не так уж и плохо. Есть и другие варианты.
Звоню второй — Ксюше. Она когда-то обещала, что вдруг что случится будет меня поддерживать.
Ну вот. Вдруг что случилось.
Она не берет. Сначала. А потом скидывает.
Пишет в мессенджер:
«Прости, Маааш, сейчас вообще не вовремя, у нас ужин с родителями, а у отца важная встреча с важными людьми, если кто-то узнает, что мы вообще поддерживаем вас… ну, ты же понимаешь… держись!»
Да, понимаю. Смайлики со слезами особенно режет глаза.
И вот я стою на лестничной площадке, где пахнет краской, свет мигает — лампочку кажется пора поменять, — а в голове тупо стучит: "Ты никому не нужна".
Тело будто ватное. Сажусь прямо на ступени — холодный бетон сразу пробирает через тонкие джинсы. Откидываюсь спиной к стене. Краска шершавая, цепляется за спортивную кофту. Телефон все еще в руке. Я тупо смотрю в экран. Звонить или не звонить?
Звоню.
Он берет быстро. Слишком быстро — значит, телефон был в руках.
— Маш, привет. Все нормально?
— Привет, — шепчу. И понимаю, как сильно я надеюсь. Как сильно мне нужно, чтобы хоть кто-то... — Да так… Слушай… мне нужна помощь. Очень. Срочно. Я не знаю, к кому еще обратиться. У мамы… у нее нашли опухоль, надо оперировать. Сумма… дикая. Я не прошу много. Я потом отдам. Я устроюсь. Найду работу, три, десять. Но сейчас — нужно просто продержаться…
Молчание. Он молчит. А я слышу, как в трубке кто-то смеется. Звон бокалов. Чьи-то голоса на фоне. Видимо, он не один. Наверное, в том модном баре, куда мы ходили на наше первое свидание.
— Маш… Я как раз хотел с тобой поговорить, — говорит он. Голос будто чужой. Отстраненный. Холодный. Как у диктора новостей. — Все это… между нами… Это было между нами потому, что наши отцы хотели. Мы же даже не спали… Деловые договоренности, помнишь? А сейчас… ну, это больше неактуально. Понимаешь?
— Что? — не понимаю. В ушах начинает звенеть. — Ты серьезно? Сейчас?
— Маш… ты сильная. Ты справишься. Правда. Прости, но я не могу быть рядом. Не сейчас. Не так. Я не хочу лгать. Лучше уж честно, чем… Чем я буду тебе врать.
Я сбрасываю. Просто нажимаю красную кнопку и смотрю в стену. Потом в пол.
Ноги как будто сами ведут меня в сторону туалета. Я захлопываю за собой дверь кабинки и облокачиваюсь о стену.
И все. Меня разрывает.
Это истерика. Глухая. Беззвучная. Сдавленная. Чтобы никто не услышал. Я рыдаю, и чувствую как будто умираю. Как будто во мне что-то ломается.
Хотя… Так и есть. Сломалось. Все. Жизнь. Люди, которых я считала близкими…
Как так? Как можно вот так?
Я думала — если все рухнет, он будет рядом. А он — сбежал. Как трус.
Все сбежали.
Сижу и думаю, а кому я вообще нужна? Никому. Папы нет. Мама — на грани. Сестра маленькая, не понимает, что происходит. Сашка вообще ребенок. А я… я взрослая. Я должна все вытянуть.
А у самой в душе… Только пустота и паника.
Минут десять просто не двигаюсь. Просто стою и утираю нос туалетной бумагой.
Потом собираюсь. Лицо в зеркале опухшее, покрасневшее, чужое. Губы в трещинках, ресницы мокрые.
— Молодец, Маша, — говорю себе, криво усмехаясь. — Плачь дальше. Это ж так помогает…
Набираю холодной воды в ладони и умываюсь. Потом еще раз. И еще.
Все. Стоп. Хватит быть жертвой. Никто не поможет? Отлично.
Я сама нам помогу.
Все что касается клуба, все выдумано автором.
Холодная вода бьет по лицу, и я наконец-то могу дышать. Смываю остатки паники вместе с размазанной тушью. В зеркале отражается чужое лицо — бледное, с красными глазами. Пытаюсь взять себя в руки. Нельзя раскисать. Не сейчас.
Телефон дергается в кармане — тихая вибрация, от которой хочется выкинуть его к черту. Что бы сейчас мои якобы друзья не стали писать вдогонку, ничего толкового все равно не скажут.
На экране высвечивается имя, и я зависаю.
Леночка.
Лена — та самая, с которой мы в детстве тащились на гимнастику через полгорода. Папа тогда только встал на ноги, но я так и не бросила секцию. После мы даже подвозили ее домой…
У нее вечно торчали смешные хвостики, а розовые лосины были ее фирменной фишкой. У меня была дурацкая челка, которую я обожала, и навязчивая идея научиться садиться на шпагат. Ее семья была обычной — мама работала в садике, папа чинил проводку по вызовам. Но мне было пофиг на все эти социальные статусы. Я всегда понимала — статус родителей это их достижение, не мое.
А я пока никто.
Пока.
Отвечаю на звонок. Она первая, кто решился позвонить.
— Маш? Привет. Ты... как там?
В ее голосе столько тепла, что комок снова подкатывает к горлу.
— Привет, — выдыхаю. — Да вот... живу как-то. Держусь.
— Я узнала... про твою маму. Из новостей дошло. Через третьи руки, так сказать… Мне правда жаль. Подумала — может, тебе компания нужна? Могу приехать, если хочешь.
Молчу. И понимаю, что да, хочу. Очень.
— Было бы здорово, если честно.
— Тогда через полчаса у больницы? Там же есть какая-то кафешка рядом?
— Ага, есть… Спасибо.
— Да ладно тебе. До встречи.
Кладу трубку и тупо пялюсь в черный экран. Вроде мелочь — просто человек позвонил и предложил хотя бы моральную поддержку. Просто не испугался моего личного ада и всей этой жести после смерти отца.
Та, от кого я этого не ожидала…
А от кого ожидала… Как раз наоборот…
Кафе у больницы унылое до жути. Пластиковые стулья, запах дешевого кофе вперемешку с пиццей, неяркий свет гирлянд. Но когда вижу Лену у барной стойки с двумя стаканчиками, внутри теплеет.
— Привет, — она улыбается, протягивая кофе. — Латте же? Ты вроде такой любила.
— До сих пор люблю, — беру стакан, стараясь не разреветься от такой ерунды.
Устраиваемся у окна. Делаю глоток — обжигаю язык. Да и хрен с ним. За то довольно вкусно.
Особенно после растворимого. У нас сейчас были жесткие времена, мы пытались скорее продать всю недвижимость и автомобили, чтобы рассчитаться с долгами. У нас это получилось, но… Бывшие друзья отца решили окончательно нас уничтожить и заблокировали даже те счета, что папа оставлял малым.
— Я могла сама заплатить, — мямлю виновато.
Лена машет рукой:
— Да брось. Я сейчас нормально зарабатываю, могу подругу кофе угостить.
— Где работаешь? — обнимаю пальцами стаканчик. Хоть немного отвлекусь от своего треша…
— В клубе. Не, не стриптиз, расслабься, — смеется она. — Закрытый клуб такой. Сложно объяснить… Ну типа элитное место, куда мужики приходят… пообщаться. Все по обоюдному желанию, конечно. Кто-то просто потанцевать хочет. Кто-то поговорить. Кто-то — дальше идет. Но никто никого не принуждает. И платят за это прилично. Очень прилично. Ты не подумай обо мне невесть что…
Я зависаю. Не знаю, что сказать.
— И не хотела, — кивнула. — Ты в праве делать то, что хочешь и можешь…
— А ты как? — она смотрит мне в глаза.
И меня рвет. Накрывает.
Я говорю все. От смерти папы до сегодняшних звонков подругам и любимому. Говорю, даже о том, что мне нужны деньги…
— Слушай, ну если совсем никак, я могу помочь.
— Ты мне... работу предлагаешь? Туда… Куда ты?
Кивает.
— Ага. Знаю, звучит дико. Я тоже сначала в штыки восприняла. Но потом поняла — это просто способ выжить. Если голова на месте и границы держишь — все норм.
— А если границы поплывут? — спрашиваю. — Можно же не заметить, как они стираются.
— Это только от тебя зависит. У нас девчонки разные. Кто-то просто в баре сидит, улыбается и через пару часов домой с какими-то деньгами едет спатки. Кто-то на встречи ходит. У кого-то есть просто постоянные клиенты, за счет которых и живут. Кто-то вообще долго не задерживается, заработал на свои нужды и дальше сам… Это не бордель, Маш. Никто за волосы не тащит. Хочешь — работаешь. Не хочешь — до свидания.
Отворачиваюсь. Сжимаю стакан покрепче.
— Не знаю. Это как-то…
— Понимаю. Подумай. Я просто предложила. И могу помочь. Я тебе не десерт предлагаю, конечно, но это решение проблем. Решать тебе.
Дальше трепемся о всякой фигне — вспоминаем гимнастику, школу, как эпично падали с бревна и потом ели шаурму на двоих по дороге домой.
Как же мне не хватало такого простого разговора. Без напряга. Без подозрений. Без оценивающих взглядов…
Не хватало разговора с кем-то, помимо мамы или мелких.
Время летит. Лена провожает до больницы, обнимает на прощание.
— Подумай, — говорит еще раз. — Я серьезно. Если решишься — просто набери. Номер же есть. Позор — это поступать как твои подруги. Или как Олег. Не позор спасти маму от смерти.
Поднимаюсь в палату. И вижу их.
Сестра сидит у маминой кровати и плачет. Тихо, почти беззвучно. Слезы катятся по щечкам, она их даже не трет. Рядом Сашка, наш младший братишка, бормочет сквозь слезы, сжимая маму:
— Я вырасту… Стану сильным, как папа… Я все исправлю… Я вас защищу…
И тут меня накрывает.
Горло сжимается. Что-то ломается внутри. Вот он — момент, когда понимаешь: выбора нет.
Достаю телефон. Отхожу от палаты.
Ищу контакт.
— Алло?
— Лен, прости, что сразу не ответила. Я тут… подумала. Если предложение еще актуально…
— Конечно актуально, Маш. Я еще даже не отъехала. Приезжай завтра вечером. Все покажу, со всеми познакомлю. Там безопасно, не переживай. Я буду рядом.