Холодный утренний воздух больно щипал щеки, а я, закутавшись в шарф по самые глаза, будто в кокон, торопилась по скользкому тротуару.
В висках глухо стучал пульс, смешиваясь с дробным перестуком каблуков по обледенелому асфальту и далеким гулом пробуждающегося города.
Рука в перчатке судорожно сжимала телефон — этот кусок стекла и пластика казался единственным якорем, связью с реальностью, куда менее угнетающей, чем та, что ждала впереди: офисные стены, кипа непереведенных контрактов и незримое, но давящее присутствие Кирилла Борисовича.
Внезапная вибрация в ладони заставила вздрогнуть, прервав тягостный внутренний монолог. На экране — значок видеозвонка из «Мамбы».
«Опять кто-то…» — мелькнуло в голове с привычной, вымученной улыбкой цинизма.
Я замедлила шаг, машинально смахнула налипшую на ресницы снежинку и, найдя относительное укрытие под козырьком закрытого магазина, приняла вызов.
Пальцы слегка дрожали — от холода или от чего-то другого, я сама уже не различала.
Экран осветился.
И вместо ожидаемого полумрака чужой спальни или загадочного ракурса «без лица» я увидела… фингал.
Большой, сине-фиолетовый, эффектно раскинувшийся под левым глазом.
А над ним — знакомые черты Алекса, одного из недавних виртуальных «ухажеров», с которым я осторожно планировала, возможно, встретиться через месяц-другой, если он, конечно, не выкинет чего-нибудь непотребного раньше времени.
— Привет! — выдохнула я, широко раскрыв глаза за стеклами очков.
Взгляд автоматически скользнул по экрану, выискивая детали, складывая пазл.
— Боже мой… Кто это тебя так… украсил?
На экране Алекс мрачно усмехнулся, и эта гримаса растянула свежий синяк, заставив его поморщиться.
Он выглядел не просто побитым, а каким-то… выжженным изнутри.
— Привет, Марь, — голос мужчины звучал хрипло и устало, будто на этих широких, некогда уверенно расправленных плечах лежала не тяжесть мира, а его полная, рухнувшая версия. — Жена…
Слово повисло в эфире, тяжелое и нелепое.
Я замерла.
Воздух, которым только что дышала, внезапно показался ледяным и колючим, будто я вдохнула стекло.
«Жена?»
Мысль пронеслась как электрический разряд, обжигая изнутри.
Алекс, который в анкете гордо значился «свободным», ищущим «серьезных отношений»?
Алекс, чьи комплименты лились рекой, а планы на свидания звучали так уверенно?
— Так ты… — я сглотнула комок, странный гибрид смеха и возмущения, застрявший в горле, — в браке, что ли, состоишь?
Голос прозвучал на удивление ровно, лишь легкая, предательская дрожь выдавала бурю внутри.
— Угу, — буркнул он в ответ, избегая моего взгляда.
Ни тени прежнего энтузиазма.
Одна лишь постыдная, утомлённая покорность.
— Но…
Я почувствовала, как по щекам разливается жаркий, стыдливый румянец.
— Алекс, у тебя же в анкете черным по белому: «Свободен», «Ищу женщину для серьезных отношений»!
Я почти дословно процитировала его профиль, и каждое слово обжигало язык наглой, оголтелой ложью.
Он махнул рукой, будто отмахиваясь от назойливой мошки.
На экране мелькнула широкая ладонь с ободранными костяшками.
— А какая разница? Ты всё равно в реале встречаться не хочешь. Вечные отговорки: работа, родители, устала…
Его голос приобрел ту самую, знакомую нотку обиженного превосходства.
— Поэтому что уж теперь-то скрывать… Всё равно ни к чему не приведёт.
Эмоции накатили сплошной удушающей волной: острый, едкий стыд — за него, за его жену, за всю эту пошлую, унизительную ситуацию; дикое, почти истерическое желание расхохотаться в лицо этому абсурду; и горечь — липкая, противная.
Горечь от осознания, что он прав в одном — я и правда боялась реальных встреч, пряталась за экраном, и этот страх сделал меня идеальной мишенью для подобных лжецов.
— Серьезности в браке не хватает? — сорвалось у меня, голос прозвучал острее и ядовитее, чем я планировала.
Ирония, мой верный щит, сработала на автомате.
— Решил усилить семейные узы через адюльтер? Оригинальный подход, ничего не скажешь.
— Ну ты и язва сегодня! — фыркнул Алекс, но без настоящей злости.
В его глазах читалось лишь вселенское утомление.
— А я пострадал вообще-то! Восприми с сочувствием.
— Что случилось? — спросила я, стараясь вложить в голос ровно столько интереса, сколько требует элементарная вежливость, и ни каплей больше.
Я уже мысленно ставила на этом «знакомстве» жирный, бесповоротный крест.
Если мужчина способен так запросто лгать самому близкому человеку, то что он сделает с виртуальным флиртом?
Его границы — условность, его правда — гибкий инструмент.
Страшно было даже представить глубину такого цинизма.
— Жену на «ты» назвал, — выдал он как нечто самоочевидное и чудовищно несправедливое.
Я моргнула, пытаясь уловить ход его мысли, но натыкалась лишь на абсолютную, сюрреалистичную пустоту.
— И… что в этом такого? — спросила я осторожно, чувствуя, как проваливаюсь в какую-то абсурдную кроличью нору. — Вы же вроде… близки?
— Ну, мы с ней в постельке валялись, — пояснил Алекс с каким-то странным, почти деловым простодушием. — Ну, она мне и говорит что-то типа: «Мы так давно сексом не занимались, милый». Ну, знаешь, таким томным, заигрывающим голоском…
Я с ледяной, пугающей ясностью представила эту сцену: уютную спальню, наверняка обставленную с претензией на роскошь, запах освежающего парфюма или кондиционера для белья, и этого самого Алекса, лежащего рядом с женой, которую он методично предает в сети.
— А ты что? — спросила я, уже догадываясь, куда дует ветер, но отчаянно нуждаясь в подтверждении этого абсурда.
— А я не выспался, — пожал он плечами через экран, и это движение снова вызвало гримасу боли на его лице. — Голова трещит. Вот и ляпнул, кажется, не особо фильтруя: «Не мы, а ты»…
Мне двадцать четыре.
Звучит как синоним молодости, яркости, начала всего самого лучшего.
А ощущается как затянувшееся ожидание на пустом перроне неизвестной станции.
Ты не знаешь, куда тебе нужно, когда придет твой поезд и придет ли вообще.
Почти каждый мой вечер выглядел одинаково: не живые голоса, не смех в уютном баре, не шепот в полутемном кинозале, а холодное, мерцающее сияние экрана смартфона.
Я не листала соцсети и не резалась в игры.
Нет.
Я методично, с точностью конвейерного рабочего, знакомилась и переписывалась в «Мамбе».
Виртуальный флирт, виртуальные надежды, виртуальные мужчины, которые рассыпались в цифровой пыли после первого же неловкого вопроса.
Это был мой побег.
Параллельная реальность, которая оказалась милее и безопаснее настоящей.
А началось всё так буднично, что даже стыдно признавать.
Обычный обеденный перерыв в офисе.
Надоевший гул принтеров и клавиатур стих, сменившись тихим гомоном коллег, раскрывающих контейнеры с едой.
Я стояла у микроволновки, наблюдая, как за стеклом крутится мой скромный ланч, и машинально листала ленту в мессенджере.
Новости, мемы, реклама…
И вдруг — будто вспышка.
Яркий баннер, вырвавшийся из потока серости:
«Романтика на высоте десяти тысяч метров!»
«Ну конечно, — усмехнулась я про себя. — Мечта для кого-то другого».
Но картинка манила: иллюминаторы, залитые алым закатом, силуэты красивых людей со бокалами в руках, смех, который почти слышен.
Рука сама потянулась к экрану.
Оказалось, это «Мамба» и одна авиакомпания запускали speed-dating прямо в полете.
Свидания над облаками.
Меня на секунду перехватило дыхание.
Это было дико романтично и безумно.
Я даже прочитала условия: специальный рейс, анкетирование…
Но рейс был из Москвы в будний день.
А будние дни у меня, как правило, рабочие.
Энтузиазм лопнул, словно мыльный пузырь.
«Жаль, — подумала я, закрывая страницу. — Вот было бы приключение».
Я забрала свой теплый ланч и вернулась к стопкам документов, к юридическим терминам, которые выстраивались в ровные, бездушные ряды.
Мысль о небесном свидании растворилась без следа.
Но дни шли.
Недели.
Месяцы.
И то самое одиночество, которое раньше было лишь легким фоном, тихой музыкой из соседней комнаты, начало сжимать горло.
Маршрут «дом-работа-дом» превратился в бетонную трубу, по которой я двигалась, как затравленный зверек.
Я смотрела, как жизнь бурлит вокруг.
Мои подруги по университету…
Одна вышла замуж в платье, от которого слепило глаза.
Другая уже носила на руках пухленького карапуза.
А третья, самая отчаянная, успела не только выйти замуж, но и даже развестись, обретя, по ее словам, «свободу».
А я?
Я чувствовала себя белой вороной.
Застрявшей.
Выпавшей из общего ритма.
Наши общие чаты когда-то носили дерзкие названия вроде «Безбашенные бунтарки» или «Ночные совы», а теперь светились умилительными «Наши сокровища» и «Мамочкина радость».
Их мир сузился до двух тем: материнство и охота за скидками на подгузники.
Бессонные ночи, колики, дотошные сравнения оттенков детских какашек (этот пункт вызывал у меня особенно стойкое оцепенение).
Мои попытки вклиниться с новостью о продвижении по работе или прочитанной книге натыкались на вежливое, но убийственное:
«Ой, извини, малыш расплакался!»
Или «Позже напишу!».
Это «позже» никогда не наступало.
Я стала чужой на своем же празднике жизни.
Пока длился рабочий день, заполненный дедлайнами, звонками и необходимостью быть собранной, я могла притворяться, что всё в порядке.
Но вечер…
Вечер был другим.
Возвращение в свою квартиру стало самым страшным ритуалом.
Переступив порог, я каждый раз попадала в засаду — засаду тишины, которая гудела в ушах, и собственного отражения в темном окне, которое молча спрашивало:
«Ну и что дальше?»
Только я закрыла за собой дверь, отгораживаясь от промозглой подъездной темноты, как из гостиной на меня накатила та знакомая сладковато-едкая волна.
— Ну вот и наша труженица! — пропела мать. Голос ее липким сиропом растекался по прихожей. — А мы уж заждались. Иди скорее, гость у нас!
Мое сердце не забилось чаще — оно резко сжалось, превратившись в маленький, колкий комок льда где-то в глубине груди.
Я сделала вдох, и знакомый мирок нашего дома — уютный запах лаврушки с кухни, пыли на старой этажерке, отцовского одеколона «Шипр» — был грубо вытеснен чужим, навязчивым шлейфом.
Пахло дешевым лосьоном после бритья и чем-то тяжелым, почти одуряющим.
Я знала, что это значит.
Знакомый ритуал начинался.
И вот он, очередной Жених.
Врос в папино кресло, которое тот всегда неохотно уступал гостям, будто это было не просто задрипанное сиденье, а трон.
Сперва я искренне пыталась.
Улыбалась сквозь оцепенение, разливала чай по фарфоровым чашкам, ловила свои пальцы, чтобы они не дрожали.
Терпела тяжелые, оценивающие взгляды и неловкие паузы, которые заполнялись лишь чавканьем и причмокиваниями.
Всё ради них.
Ради скупой искорки одобрения в их глазах вместо вечного, привычного разочарования.
Но и мое ангельское терпение когда-то должно было лопнуть.
Тот вечер, когда меня встретил «Вовочка», стал последней соломинкой, сломавшей всю хрупкую конструкцию моего послушания.
Он сидел, развалившись, как мешок с картошкой.
Жевал печенье, и крошки оседали на заметном животе, который натягивал футболку далеко не первой свежести.
Его взгляд был тусклым, липким, он облеплял меня, и мне тут же вспомнилось всё, что я слышала от соседки: тридцать шесть лет, живет с мамашей, на складе «кем-то» работает два-три дня в неделю, остальное — пиво, диван и футбол.
И этот человек, по мнению моих родителей, был для меня «хорошей партией»?
Это в него я должна была влюбиться?
С ним делить жизнь?
Что-то внутри громко и отчетливо щелкнуло.
Я не сказала ни слова.
Не сняла пальто.
Просто развернулась на каблуках и вышла восвояси, на ходу захлопнув дверь.
Я шла, куда глядели глаза, по холодным, безразличным улицам.
Ноги вскоре заныли, щеки задеревенели от колющего ветра, но внутри было лишь пустое, выжженное поле.
Я вернулась глубоко за полночь, с наивной, тщетной надеждой, что «гостя» уже выпроводили.
Надежда, на удивление, оправдалась.
Но на пороге меня поджидала фурия.
Мать стояла багровая от ярости, казалось, от нее исходит пар.
Глаза пылали, сжигая меня на месте.
— Ну наконец-то! Где шлялась?! — ее голос, обычно просто громкий, сейчас был пронзительным, визгливым, он бился о стены подъезда, нарушая сонную тишину. — Вовочка тебя ждал, готов был хоть сейчас замуж взять, вообще-то! А ты?! Как ты смеешь так поступать?! Убегать?! Специально позоришь нас с отцом на весь дом?!
Я попыталась молча проскользнуть в свою комнату, но она преградила путь, раскинув руки, точно хищная птица, готовящаяся к прыжку.
— Мам, он же… — я попыталась говорить спокойно, но голос предательски дрогнул, выдав всю мою накопившуюся тревогу. — Ему тридцать шесть! Он с мамой живет! Работы нормальной нет, только пиво с дружками! Ты же сама говорила, что соседка плачется!
— Да откуда ж ты такая разборчивая вылупилась?! — взревела она, не слушая. Из уголка ее губ брызнула слюна. — Сама-то, чай, не принцесса чистокровная, чтоб людей судить! Гречкой на рынке не торговала? Золотая корона на башке не растет!
— Мамочка, пойми, он мне противен! — вырвалось у меня.
Я смотрела на нее, потом перевела взгляд на отца.
Он молча стоял в глубине коридора, прислонившись к косяку, и его молчание было страшнее любого крика.
В их глазах я читала одно: непоколебимую уверенность в своей правоте и полное непонимание меня.
Какой кошмар они для меня готовили?
Жизнь с этим человеком?
В тесной квартире его мамаши?
Вечные ссоры, нищету, отвращение?
— Нравится, не нравится… — махнула рукой мать, словно отмахиваясь от надоедливой мухи. — Какая разница?! В семейной жизни всё стерпится да слюбится! Была бы пара! А характер — дело наживное!
— Какая семейная жизнь? С ним? — я не сдержалась и повысила голос, вглядываясь в их каменные лица.
Они искренне верили, что предлагают мне счастье.
Это было самое ужасное.
— Вы хоть понимаете, на что меня толкаете?!
— Что ты зенки свои вылупила?! — Мать сделала резкий шаг вперед. Ее дыхание, с запахом лука и чего-то прокисшего, опалило мое лицо. — Как я в глаза ему и его маме теперь смотреть буду? Неблагодарная! К тебе такой хороший мальчик свататься пришел, а ты только и знаешь, как свое «фи» показывать! Нос воротить!
Отчаяние подкатило к самому горлу, горьким, тяжелым комом.
Я повернулась к отцу.
Последняя надежда.
Может, в этот раз…
— Папа, — мой голос сорвался, стал тихим и слабым. — А ты ничего сказать не хочешь? Может, ты… поймешь?
Лицо отца, обычно бесстрастное, исказилось гримасой такого глубокого презрения, что мне захотелось отшатнуться.
— Пап, пап. Запапкалась, — прошипел он. Его низкий, хриплый голос был полон яда. — Как хорошего человека обижать, так отец тебе не нужен. А как петух в жопу клюнул, так сразу обо мне и вспомнила!
Он оттолкнулся от косяка и двинулся на меня.
Я инстинктивно отпрянула к стене.
— Ты мне тут давай свои бесстыжие зенки не закатывай! Мать слушай, она плохого не посоветует! Умнее всех нас вместе взятых!
— Да-да, — подхватила мать, кивая с мрачным удовлетворением. — Совсем мы тебя уже давно, дочь, не пороли. От рук отбилась! Такого хорошего мальчика обидела… Прямо сердце кровью обливается!
А ведь выход был.
Доход у меня присутствует — скромный, переводчика юридических текстов в небольшой конторе, но на комнату или даже маленькую квартирку на окраине хватило бы.