Жила-была в деревне Медведевке солдатская вдова, Гертруда Коммунаровна. Плохо жила, всё больше для людей, да для светлого будущего. Что не заработает, всё отдаст. Одним словом бессребреница. Мужик-то у неё на войну ушёл, да не вернулся. Сгинул на фронтах, без чести и покаяния. Так и жила в чужой стороне, на воде да хлебе. Ни дома своего, ни рода, ни племени. Одна забота, да честь и достоинство. Так бы дни свои и скоротала до погосту. Ничем в жизни не обеспечившись. Кабы не привиделся ей сон. И сон-то воскресный, пустой, но уж больно был красив.
Приснилось ей, что плывёт она по Волге-матушке на белом пароходе. Флаг на том пароходе «триколор». Оркестр музыку играет, а она в платье подвенечном на передней палубе стоит. Ветер фату ей раздувает, да такой переменчивый, с порывами. Одним словом, того и гляди в воду сбросит.
Плывут бы, они под мостом, а на том мосту бронепоезд, под всеми парами летит. Да под Красным, пролетарским знаменем. На оружейной башне муж её стоит, большевикский командир, и что-то кричит ей. Нет, не как не разобрать, что сказать хочет. Ветер переменчивый, слова разносит. Только и поняла она, что скоро, мол, приеду. Готовь встречу застольную, собирай гостей в доме нашем. Будем пить-гулять, былое вспоминать. Дальше засумбурилось всё, расплылось. Потом привиделась ей церква белая, ровно невеста. Стоит бы по середь реки, волной омытая. На куполе вместо креста сидит рыжий петух о двух головах. Одна кукарекает, другая матом кроет, да несусвет- что-несёт!
Проснулась Гертруда вся в поту, а время уж засветло, пора на работу в колхоз. Закрутилось дело обычное, хлопоты, да заботы. Только сон из головы не идёт. К чему бы этот сон? Как бы его растолковать?
Пошла она, по вечерней зорьке, к бабке знахарке. Та в колхозе не числилась, жила особняком. За разговоры с ней можно было и схлопотать, по первое число. Да только не терпится Гертруде узнать, что бы этот сон значил.
Как встретились, да потолковали, нам знать интересу нет. Только перевела старая ведьма Гертрудин сон таким образом: “Мол, вернется твой суженный, без вести пропавший. Весь в орденах, за заслуги ратные. Станет спрашивать: “Как жила-была? Как верность ему хранила? Как дом содержала, да Родине служила?” Ну а дальше как водится. Заботы, мол, не в проворот. Тихое счастье и тому подобное. Одно только не сходится. Отчего бы петуху двухголову быть? Когда одна, все понятно - к радостной вести. А вторая к чему? Да ещё сквернящая многословно? Решили оставить, как есть, без объяснения. Понадеявшись на родной российский «авось»!”
Ушла Гертруда восвояси, идет по деревне думу думает: “Ведь и верно, а как вернётся мужик? Хоть и сгинул без вести, а вдруг жив, придет, станет спрашивать? Как тут ответ найти? Про верность, ещё туда-сюда, отвечу, годков-то вон сколько прошло. А про дом? Дома-то в помине нету. Живет в коммуне. По чужим избам мыкается. Благо всё общее, колхозное. И то верно! Надо бы дом свой иметь. Да где ж его взять? Разве построить как? С тем и надумала идти к деревенскому старосте.
На другой день на работу не пошла. Сказалась хворою, а с утра прямиком к старосте. Тот с похмелья едва глаза продрал, без понятий совсем. Только она ему с порога сразу вопрос:
- Скажи, Николаевич! Мне за службу непосильную, да за страдания горестные, по закону, жилье положено иметь?
- Ты об чём тему ведёшь? Не вишь, страдаю я, от мыслей. Голова трещит, того гляди лопнет. А всё от чего? От того, что за других думствую. Нынче кому думать, окромя меня? То-то и оно, что некому. Они все только под себя и гребут. Один я, о Родине пекусь ежечасно. Чего хочешь-то?
- Так я и говорю, избу бы мне. Надоело по чужим углам мыкаться.
-А тебе, одной много ли надо? Деток у тебя нет, мужик вон, пропал. Живи себе в удовольствие.
- Ты что, совсем головой слаб, хвораешь, поди, вторую неделю? Говорю тебе, изба мне нужна, и все тут. Али я не заработала? Когда спину гнула в колхозе от зари до зари? Али в ночи холодные, вас, кобелей, не грела? А мне так и избы не надо?
- Охолонись, какая изба на зиму глядя! По весне артель наберём. За раз их штук пяток поставим. Ноне молодежи надо! Глядишь и тебе из остатков выйдет.
- Экой ты! Не стыда у тебя ни совести. Мне, герою труда, передовой ударнице и все по остатку. Мозги видать пропил совсем, окаянный. Изба мне нужна ноне, вот и все тут!
- Ну, положим, лесу я тебе выпишу. А рубить избу кто станет? Шабашников тебе не нанять. Денег, поди, в помине нет? А наши мужики не пойдут, у всех свои дела.
- Положим, мужиков я уболтаю. У меня к ним свой подход. Ты только лесу дай. Да аппарат, свой, самогонный, мне ссуди. Так я кое-как и слажу.
- Вот ты какая, всё бы тебе за глотку сразу взять. Бес с тобой, бери, стройся.
Пошла канитель. Мужиков-то она быстро на работы подбила. Которым враз заявила, что их женам расскажет, как они с ней ночи коротали. Которым, магарыч пообещала, да приписки в табелях рабочих. В общем, бригада собралась. Пока то, да сё, тут и лес привезли. Работа закипела. Гертруда от радости места себе не находит, всех поторапливает. Уж больно хочется ей в своём доме пожить, свои порядки править.
Так и сладили они по-быстрому дом. Скоро, да не больно споро. Брёвна не подогнали, углы не сравняли, половицы не свели, крышу кое-как покрыли. Окна узкие, двери низкие. Одно слово - халтура. Пора работу сдавать, а на неё, без слёз не взглянешь. Решили совесть самогоном-первачём залить, дом скинуть да по домам разойтись. Гертруду призвали, сказывают: