Глава 1: Эхо будущего в переулке прошлого
Мое сердце — это не орган, перекачивающий кровь. Это отбойный молоток, дробящий ребра изнутри. *Там-там. Там-там.* Ритм сбитый, патологический. Если бы я сейчас надела манжету тонометра, стрелка бы наверняка улетела за сто сорок.
— Волкова, соберись, — шепчу я себе под нос, сжимая лямку рюкзака так, что белеют костяшки пальцев.
Коридор университета в этот час кажется бесконечным туннелем, залитым холодным, стерильным светом ламп дневного освещения. Москва за окнами давит серым октябрьским небом двадцать четвертого года. Стекло вибрирует от проезжающих где-то внизу машин, но здесь, на третьем этаже, царит напряженная тишина, прерываемая лишь шелестом страниц и нервным шарканьем подошв.
Анатомия. Черепные нервы. Двенадцать пар, которые, кажется, сплелись в тугой узел прямо у меня в мозгу. Я не спала двое суток. Кофеин в моей крови давно вытеснил эритроциты. Я чувствую каждую вену, пульсирующую на висках, каждое сокращение мышц.
Мне нужно в архив. Срочно. Старый атлас Синельникова, то издание, где схемы прорисованы вручную, с невероятной точностью. В интернете сканы размытые, а мне нужно увидеть ход блуждающего нерва так, словно я смотрю на живую ткань. Я бегу вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. Экран смартфона в кармане вибрирует — мама. Наверняка хочет спросить, поела ли я. Прости, мам, не сейчас. Сейчас решается, стану я врачом или вылечу с третьего курса.
Двери библиотечного архива тяжелые, дубовые, словно вход в склеп. Я толкаю одну створку плечом. Внутри пахнет старой бумагой, клеем и вековой пылью — запах знаний, от которого у меня обычно кружится голова от восторга. Но сегодня головокружение другое.
Оно накатывает волной тошноты.
Я иду между высокими стеллажами, пальцы скользят по корешкам книг. «Топографическая анатомия», «Хирургия», «Патофизиология». Буквы на корешках начинают расплываться. Я моргаю, пытаясь сфокусировать зрение. Наверное, гипогликемия. Забыла позавтракать. Надо было съесть тот батончик.
— Секция Б, ряд четвертый... — бормочу я, но голос звучит глухо, словно уши заложило ватой.
Вот он. Темно-синий переплет. Я тянусь к верхней полке, вставая на цыпочки. Рука дрожит. Как только мои пальцы касаются шершавой обложки, пространство вокруг меня сжимается.
Это не просто темнота в глазах. Это вспышка.
Ослепительно-белая, горячая, режущая сетчатку, как скальпель. Звук исчезает. Исчезает гул вентиляции, исчезает мое собственное дыхание. Меня словно выдергивает из тела рывком, грубым и беспощадным. Пол уходит из-под ног. Я падаю, но падение длится вечность. Меня крутит в центрифуге света и боли, каждая клетка тела вибрирует, распадается на атомы и собирается вновь, но неправильно, криво.
В ушах нарастает визг — высокий, пронзительный, как звук тормозов поезда.
— Мама... — пытаюсь крикнуть я, но воздуха нет.
Удар.
Жесткий, влажный удар о что-то твердое.
Свет гаснет мгновенно, сменяясь вязкой, липкой чернотой. Боль пронзает правое плечо и бедро. Я лежу, свернувшись калачиком, и хватаю ртом воздух, который кажется густым и тяжелым.
Первое, что возвращается — это обоняние.
Запаха книг больше нет. Нет стерильности университета.
В нос ударяет вонь. Резкая, агрессивная. Смесь протухшей еды, кошачьей мочи, сырости и чего-то химического, едкого — бензина? Но не того, которым пахнет на современных заправках, а чего-то более тяжелого, маслянистого.
Я открываю глаза.
Надо мной не белый потолок архива. Надо мной узкая полоска неба — не серого московского, а какого-то грязно-фиолетового, подсвеченного снизу рыжим заревом. И кирпичные стены. Грязные, красные кирпичи, уходящие вверх, увитые ржавыми пожарными лестницами.
Меня бьет крупная дрожь. Озноб пробирает до костей, зубы начинают стучать. Я пытаюсь приподняться, опираясь ладонью о землю, и тут же одергиваю руку. Пальцы касаются чего-то склизкого. Гнилая картонка, размокшая в луже.
— Где я?.. — шепчу я. Мой голос хрипит.
Я в переулке. В узком, заваленном мусором проходе между домами. Слева от меня — переполненный мусорный бак, из которого свисают черные пакеты. Справа — стена, исписанная непонятными граффити.
Паника, холодная и липкая, начинает подниматься от желудка к горлу. Это сон. Я упала в обморок в библиотеке, ударилась головой, и это галлюцинация. Сейчас придет библиотекарь, Анна Сергеевна, похлопает меня по щекам, и я очнусь.
Я зажмуриваюсь. Считаю до трех. Раз. Два. Три.
Открываю глаза.
Кирпичи на месте. Вонь никуда не делась.
Из-за угла переулка доносятся звуки. Шум города, но он... чужой. Нет привычного ровного гула шин по асфальту. Звуки более рычащие, механические. Где-то вдалеке воет сирена — не короткая и резкая, как у московской скорой, а долгая, тягучая, завывающая. *Уиии-уууу...*
Я медленно, преодолевая головокружение, поднимаюсь на ноги. Колени подгибаются. Мой белый медицинский халат, который я накинула поверх джемпера, испачкан грязью. Джинсы промокли. Я шарю по карманам. Телефон. Где мой телефон?
Пусто.
Рюкзака нет. Телефона нет.
Ужас накрывает меня с головой. Я делаю неуверенный шаг к выходу из переулка, туда, где мелькает свет. Я должна найти помощь. Кто-то должен вызвать скорую. У меня, возможно, сотрясение мозга. Черепно-мозговая травма. Субдуральная гематома. Медицинские термины мелькают в голове автоматически, как защитный механизм.
Я выхожу из тени переулка на тротуар и замираю.
Мир перевернулся.
Улица залита неоновым светом. Вывески мигают, трещат: "LIQUOR", "LIVE GIRLS", "JOE'S DINER". Английский. Везде английский язык. Буквы кричащие, яркие.