Яркое солнце светило прямо в глаза. Лучик нашёл небольшую лазейку в лёгкой занавеси и теперь издевался надо мной, не давая спать. Пришлось немного повернуть голову… Я застонала от стрельнувшей в висках боли. Вот же… Минуту… а… какой сегодня день? Время, судя по всему, близится к полудню, я почему-то в постели… и жуткое чувство усталости давит. Словно вчера было мероприятие… и до кровати добралась уже ближе к утру.
Хотя… мигрень, ломота… неужели простыла? Только этого не хватало!
Когда боль немного утихла и я проморгалась, привыкая к яркому свету, обратила внимание на окружающее пространство. Где это я, собственно говоря, нахожусь?
Громадные потолки… по углам даже виднеется немного лепнины. Стены чем-то оклеены, но швов и не видно. Бледный цветочный рисунок не бросается в глаза и не раздражает. А вот нижняя треть стены укрыта почти выбеленным массивом дерева.
Какой-то отель под старину? Что-то я не помню подобных роскошных апартаментов.
В этот момент дверь, что почти сливалась со стеной, так как была оклеена и обшита в тон, открылась, и в комнату вошла девушка лет двадцати пяти. Простое серое платье на ней было перетянуто чистым фартуком с рюшечками, а волосы полностью убраны под чепчик.
– How are you feeling today, Miss Elysse? (*Как вы себя чувствуете сегодня, мисс Элис?) – спросила она, поглядывая на меня с интересом.
Широко раскрыв глаза, я вытаращилась и хрипло произнесла на автомате:
– Still not very well. (*Всё ещё нехорошо.) – И прикрыла рот рукой.
Ничего не понимаю… я что, вновь на квалификационных курсах у партнёров? Почему мы говорим по-английски, а декорации, словно в исторических сериалах? Островитяне, правда, те ещё снобы и любители пустить пыль в глаза. В один из приездов на тимбилдинг мы даже жили в настоящем замке. Ну а что делать хозяевам? Содержать такие громадины в наше время весьма накладно, так что только туристы и спасают.
Хотя… подождите… кто такая Элис?
«…А что это за девочка и где она живёт?
А вдруг она не курит, а вдруг она не пьёт?
А мы такой компанией возьмём, да и припрёмся к Элис…
Элис? Кто такая Элис?..» – пропела я про себя слова когда-то популярной глупой песенки.
– I’ll inform your parents that you’ll stay in the room today, (*Я сообщу вашим родителям, что вы сегодня останетесь в комнате) – произнесла девица в чепчике, вырвав меня из раздумий и, сделав что-то похожее на книксен, ушла, прикрыв за собой дверь… а я осталась ошарашенно глазеть в пустоту.
Странно, но дверь вновь слилась со стеной, став практически незаметной.
Так… минуточку… какие родители? Что за… Я что, умерла и в раю? Но почему он англоязычный? Идиотизм чистой воды… Или у меня глюки от переутомления? Хотя… я была дома… читала, лёжа на диване… Блин!.. Это сон!.. И я успокоенно выдохнула. Просто сон…
Немногочисленных друзей всегда удивляла моя способность видеть цветные содержательные сны. Я это заметила ещё в детстве. Правда, удерживать в памяти научилась намного позже. Если постараться, мне удавалось вспомнить подробности утром, как только проснусь. Но для этого необходимо было не подрываться по звонку будильника, а, осознав себя, не открывая глаза шаг за шагом прокрутить увиденное ранее. А это не всегда возможно. Банально… из-за нехватки времени.
Будильник на то и звонил, что требовалось оторвать бренное тельце от мягкой кровати и идти приводить себя в порядок, чтобы направиться на работу. Дабы контора смогла прокормить всю ту ораву работников, что располагалась в нашем достаточно просторном и светлом офисе.
Нет, как начальник отдела я, конечно, могла прийти позже всех, а затем первые полдня пить кофе, прячась за монитором. Но увы… если ежедневно не придавать коленно-копчиковое ускорение сотрудникам, то они постепенно начинают деградировать в серый планктон, что тупо «отсиживает» рабочие часы, совершенно не стремясь как-либо двигаться.
И если в обычной компании это мало на что влияло, то нашей могло принести убытки.
Потому следить за «молодняком» приходилось особенно пристально. Не знаю… то ли заявлял о себе возраст… мне уже стукнул полтинник… то ли современное поколение действительно стало каким-то инфантильным. Складывалось впечатление, что отвечать за что-либо они совершенно не стремились. Да что там «за что-то»… кажется, даже ответственность за себя самих те старались переложить на других.
Так что работа была основной частью моей жизни. Нет… стать «Людмилой Прокофьевной» мне не грозило. Да и серая мышь на моей позиции не смогла бы представлять компанию. Всё-таки маркетинг и реклама прежде всего воспринимаются глазами. Потому обязательное посещение салонов красоты на выходных, правильное питание, что каждое утро специальной компанией порционно доставлялось на весь день, и беговая дорожка дома перед сном. Про стильные и неброские костюмы и говорить не приходится. Других в моём гардеробе и не водилось. Большей частью, конечно, брючные. В них удобнее, когда необходимо много передвигаться. Не нужно волноваться, удалось ли не порвать колготки.
Успокоившись, вернулась к разглядыванию комнаты. Буду про себя проговаривать увиденное, тогда, проснувшись, я смогу чётче вспомнить то, что со мной происходило.
Внимание привлекло тёмное пятно – небольшой камин у боковой стены. Незажжённый. Вся металлическая часть его была выкрашена чёрной краской, зато по периметру он был выложен палевыми изразцами с мелким цветочным рисунком. Справа и слева от него стояло два небольших кресла, обтянутых бледно-зелёной тканью с набивными розами.
Что странно, большого ковра в комнате не наблюдалось. Но точечно то тут, то там были разбросаны крошечные половички, предназначенные разве только, чтобы ноги не касались пола. Но не более. Так вот, парочка таких размещались перед креслами.
Сама кровать, на которой я лежала, оказалась весьма просторной. Высокие ажурные стойки по углам придавали ей массивности, что усугублял огромный балдахин, заканчивающийся кистями. Хотя… по-моему… это просто огромный пылесборник.
В черепной коробке пульсировала боль. Она отдавала в затылок, словно меня от души приложили по голове кувалдой. Ко всей этой «прелести» добавлялся шум в ушах да прострелы в висках. И, как вишенка на торте подобного «счастья», на меня напал кашель. Думаю, это и вырвало из беспамятства. Содрогалась я от него всем телом, как пьяный монтёр, ткнувший случайно не туда. И только прекратив трястись, смогла позволить себе небольшой стон.
– А-а-а-а-а…
Он, впрочем, не избавил от страдания. Только дал возможность выдохнуть перед тем, как очередной виток боли захлестнёт разум. Правда, в этот же момент я ощутила, как к моему многострадальному затылку приложили что-то холодное.
Благодать… Тиски, сжимающие голову, немного отпустили.
– Это уже хамство с твоей стороны, Элис! – услышала я совсем близко и осторожно приоткрыла глаза, пытаясь сфокусироваться. – Только мистер Джонс сказал маме, что ты идёшь на поправку, и вот… сразу же разбиваешь голову, и тебе снова нужна помощь и сиделка. У тебя совершенно нет совести! – обиженно оттопырив губу, произнесла девушка лет восемнадцати.
Она сложила руки под грудью, от чего небольшие, в общем-то, полушария получили дополнительный объём. Опустив глаза на открывшийся вид, особа довольно улыбнулась. Но вернув взгляд на меня, вновь возмущённо сдвинула брови.
Не получив никакого ответа, девица удивлённо похлопала ресницами и заявила:
– Элис! Ты же знаешь, как я не люблю ночевать с Марией!
Моё подозрительное молчание ей не понравилось.
– То есть тебя совершенно не волнуют мои страдания? – Девушка сердито воззрилась на меня в ожидании ответа. Немного подумав, продолжила: – В следующий раз я не буду помогать со шляпкой, – нахмурившись, она перешла к угрозам, которые, вероятно, считала действенными. – И не поделюсь лентами, что мне отдала тётушка Маргарет, они ведь тебе так нравились!
Это что? Неуклюжие попытки шантажа? Они вообще работают?
Но моя проблема вообще не в этом…
Безучастно смотря на девушку в столь открытом платье, пыталась осознать сразу несколько вещей. Во-первых, я почему-то была всё в той же комнате. Что странно для сна… Вообще никаких изменений вокруг не произошло. Даже небольшое пятнышко на стене, замеченное в прошлый раз, никуда не делось.
Во-вторых, со мной продолжали общаться по-английски, но внутреннего перевода больше не требовалось. Я думала уже на нём. Так было однажды. В прошлый раз, чтобы осознать такую возможность мозга, оказалось достаточно одного года из нескольких, что я провела на острове, когда в рамках повышения квалификации работала у наших партнёров. Говорить на родном языке было просто не с кем. А небольшой городок с благозвучным для русского уха названием Рай почти на самом побережье оставил о себе самые тёплые воспоминания. Вернувшись, я ещё долго в беседе могла запнуться и, задумавшись, старательно подбирать слова, переспрашивать саму себя: «Как же это по-русски…»
И последнее… Я почему-то до сих пор отчётливо помнила увиденное в облупившемся зеркале отражение… Там была не я… и дело даже не в возрасте. Я же помню себя молодой. Но… черты лица, цвет глаз и волос…
Из отражения на меня тогда смотрела симпатичная девчонка не старше шестнадцати лет. Длинноволосая шатенка с серо-голубыми глазами. Вся взъерошенная, осунувшаяся, с огромными тёмными кругами на пол-лица. И не имевшая ко мне – рыжеватой блондинке с веснушками, с которыми боролась всю жизнь, – никакого отношения.
Да… ещё одно… не помню ни разу, чтобы я во сне испытывала боль. Даже небольшую. Любые физические неудобства тут же заставляли организм проснуться. Сейчас же болевые рецепторы получали такое огромное воздействие, что я очень сильно сомневалась в своих выводах относительно происходящего.
– Элис… – настороженно прошептала юная собеседница, усиленно заглядывая в мои глаза. – Ты меня слышишь?
– Мисс Кэтрин, – раздалось позади. – Доктор Джонс предупредил, что мисс Элис нужен покой. Не думаю, что вам стоит утомлять её беседой.
Судя по голосу, это была давешняя девушка в чепце. Она, вероятно, сменила компресс на моём затылке, и я вновь ощутила приятную прохладу. И боль слегка отступила.
– Но я не хочу больше спать в комнате с Марией! – заверещала… Кэтрин, как я понимаю.
От этого у меня вновь заломило в висках, о которых я не вспоминала последние несколько минут, и, сморщившись довольно резко, что обычно было мне несвойственно, я произнесла:
– Заткнись, ради бога! От тебя только хуже становится!
За спиной послышалось сдавленное хрюканье, а девица передо мной удивлённо вытаращилась. Она хлопала длинными ресницами, пытаясь осознать услышанное. Некоторое время Кэтрин открывала и закрывала рот, словно рыба. Наконец, подорвалась с места и, открыв нараспашку дверь, в этот раз вполне обычную, расположенную на соседней стене и окрашенную белой краской, вылетела, крича на ходу: «Мама!»
– Я понимаю, что вам очень больно, мисс Элис, но зря вы обидели сестру, – заявила со спины невидимая мне девушка.
– Можно мне воды? – прошептала я, чувствуя, как трескаются сухие губы.
– Ой… да… минуточку… – Сзади завозились.
Послышалось журчание. Затем с дальнего краю, а я лежала на боку, появилась, как я понимаю, служанка. Осторожно придерживая моё лицо, она приложила небольшой поильник к губам, и в рот полилась прохладная вода. А вернее, некрепкий травяной настой.
– Спасибо, – тихо произнесла я, выдохнув.
Оказывается, у меня была сильная жажда. Но много выпить не получилось. Вытерев пролившиеся капли, девушка аккуратно поправила мне одеяло, как-то странно на меня взглянув. Она, видимо, хотела что-то сказать, но в этот момент на пороге возникла женщина лет сорока, может, с небольшим хвостиком. Весьма привлекательная. Скорее всего, в молодости она была очень красива. Даже поплывшая фигура её не портила. Дама держала осанку с немного надменно приподнятой головой.
Что сразу бросилось в глаза – платье приглушённо-зелёного цвета в пол в стиле ампир. Такой фасон носили в кино про наполеоновские войны. И это был не сценический реквизит для любителей старины. Чувствовалось, что для дамы оно вполне привычно.
Пауза затягивалась, но мне необходимо было немного прийти в себя после её слов и не начать с мата общение, судя по всему, с мачехой этого тела. Вот же…
Да. Я осознала, что попала. И не только в другое тело… но в другую страну и, как подозреваю, другой век. Правда, всё-таки ожидала найти здесь более человечное отношение, а не злую мачеху. Женщину же заботит только количество едоков за столом. Кроме того, она внушает больному ребёнку чувство вины за то, что та доставляет «такие неудобства» своим недугом. Правда, вкрадчивым милым голосом. Хотя чего ещё ожидать от мачехи?
С-с-с-с-спокойно… Благодаря, как подозреваю, травме головы реакция у меня сейчас немного заторможена. Чтобы что-то произнести, нужно собраться и сделать усилие. Хорошо…
Но молчать больше нельзя. А… как её называть? Не «мама» же? У меня язык не повернётся. Пришлось ответить безлико.
– Не думаю, что доктор Джонс это одобрит, – произнесла, медленно выговаривая слова.
– Но, моя девочка, ты же с детства не любила долго лежать в кровати, – заломив руки, проговорила дама.
– У меня раскалывается голова. После падения нельзя двигаться, – старательно настаивала я.
– Ой, какие глупости! Помню, однажды упала в молодости, поскользнувшись на снегу. Так только коленка немного болела. А доктор, наоборот, велел больше ходить.
М-да… она полная дура? Или так старательно прикидывается, дабы больнее мне насолить?
– Сейчас позову Сару, она приведёт тебя в порядок, и я сама помогу моей девочке спуститься. Я очень заботливая мать, правда же… – женщина широко улыбнулась и, развернувшись к двери, прокричала: – Сара!!!
Дверь тут же открылась, будто служанка стояла прямо за ней, прислушиваясь к происходящему.
– Сара, мисс Элис нужно обтереть мокрыми полотенцами, одеть и расчесать. Я хочу вывести её на ужин.
– Да, миссис Стонтон, как прикажете, – ответила служанка и, присев в книксене, удалилась, вновь закрыв дверь перед изнывающей от любопытства Кэтрин.
– Кстати, моя девочка, пока ты болела, я была у миссис Хэтч и такое услышала…
Я сначала обалдела от перехода темы, но потом постаралась не прислушиваться к выливающимся на меня сведениям. Иногда лишь прикрывала и открывала глаза, проявляя интерес. По-видимому, Элис была той ещё любительницей сплетен. И кажется, отношения с этой дамой у неё были не такие уж и плохие. Не ругает, а болтает.
Может, сделать вид, что заснула? Или сознание потеряла? Хотя… эта… не постесняется дёрнуть, а у меня только-только приглушились боли в голове. Так что я продолжала имитировать внимание, старательно улыбаясь.
Минут через пять дверь вновь открылась, и в комнату вошёл весьма приятный мужчина лет пятидесяти. Волосы его, соль с перцем (правда, соль там заметно превалировала), были взъерошены и давно нуждались в стрижке. Хотя, может, он таким образом скрывал заметные боковые залысины на лбу? Облачён мужчина был в тёмно-бордовый халат со слегка заметным рисунком огурцов. Тот был распахнут и показывал, что его хозяин вполне прилично одет. То есть под ним присутствовал тёмно-серый жилет, из которого сверху выглядывал элегантно повязанный белоснежный платок. Снизу имелись светлые бриджи с застёжками на пуговках. Лодыжки обтягивали чулки. А вот вместо положенных туфель ноги его были обуты в порядком стоптанные тапочки. Вполне домашний вид, который довольно легко можно превратить в респектабельный, переобувшись и сменив халат на сюртук.
– Как ты себя чувствуешь, Элис? – спросил мужчина, тоже закрыв дверь перед маячившей за ней Кэтрин. – Доктор Джонс был весьма недоволен тем, что ты встала, ещё не выздоровев. Поэтому и расшибла голову. Надеюсь, теперь ты хоть немного поумнеешь и останешься в кровати до полного выздоровления? – произнёс он нахмурившись. – А то лошади вместо работы на полях только и запрягаются в карету, дабы ехать за доктором, – добавил, уже усмехнувшись.
– Но Эдмунд! – возмутилась дама. – Как можно из-за этого лишать Элис нашего общества?
– Фанни… – устало произнёс мужчина.
– Ты разве не любишь нашу дочь? – в уголках глаз женщины блеснули слёзы.
– Фанни… – со значением повторил он. – Девочка останется в постели!
– Ах, мои нервы… – она откинулась на спинку кресла и элегантно приложила ладонь к голове. – Ты совсем не бережёшь их, Эдмунд… совершенно… – произнесла дама со вздохом, словно умирающая.
– Мы с ними соседствуем уже более двадцати лет, моя дорогая, – со вздохом проговорил мужчина. – Так что я, конечно, всегда о них помню.
– Но…
– Если ты так соскучилась по обществу нашей младшей дочери, тебе ничего не мешает после ужина расположиться с девочками здесь и составить Элис компанию.
На этом мистер Эдмунд развернулся, подмигнув мне напоследок, и вышел, вновь закрыв дверь. А раскинувшаяся в кресле женщина сразу же приняла вертикальное положение.
– Ах, моя милая девочка, мужчины порою бывают совершенно несносны, – произнесла она, печально вздыхая. – Хотя когда твой отец только ухаживал, то старался исполнить любой мой каприз. А теперь…
Последовавший ещё более глубокий вздох, наверное, должен был отобразить всю вселенскую печаль, свалившуюся на несчастную женщину.
Не дождавшись от меня поддержки, мамаша (оказывается, всё-таки) вероятно, решила, что дочь действительно достаточно больна, чтобы оставить её в покое. Она аккуратно встала, вновь приняла горделивую осанку и вышла, даровав мне долгожданное одиночество.
В наступившей тишине я наконец смогла спокойно прикрыть глаза. Нужно подумать. И много о чём на самом деле. Хм… как ни прискорбно, но отыскать где-то в себе (ну всё-таки уже в себе) душу бывшей владелицы этого тела так и не смогла. Под бубнёж миссис Стонтон я старательно пыталась докричаться до неё… и хоть это и было для меня странно и попахивало сумасшествием… с надеждой ожидала услышать чужой голос в голове. Но нет.
А встреча с моими новоявленными родителями (более двадцати лет брака, так что никаких сомнений) при всём комизме ситуации получилась довольно информативной. Как минимум я поняла, что они из разных слоёв общества. И хоть из самих слов такие выводы делать странно, то вот из их произношения…
Кэтрин Стонтон

Фанни Стонтон

Меня всё-таки «вымыли». Ну… можно сказать. Просто протёрли влажными полотенцами, а затем вытерли насухо. Голову вообще не трогали. По словам Сары, там небольшая рана, что зашивал доктор, выбрив небольшой кусочек волос, и большая шишка. Впрочем, по словам того же доктора, именно хорошая грива и спасла, иначе повреждения были бы сильнее.
Рассказывая о бритье, Сара сжалась, но, не увидев никакой реакции, удивилась. Впрочем, служанка оказалась смышлёной, но доверчивой. Когда я поделилась с ней, что после падения потеряла часть воспоминаний, но не хочу тревожить этим родителей… (особенно, конечно, маму… у неё же «нервы»), Сара прониклась ко мне огромной жалостью и чуть не плакала.
– То-то я смотрю, вы так изменились, мисс Элис. Раньше же с вами сладу не было. А сейчас за пару дней ни разу не накричали, ничего не требовали, да и не задали ни одного вопроса ни про Фламстед, ни про Редборн.
– А что это такое? – спросила я удивлённо.
Девушка как раз насухо вытирала меня и с сомнением уставилась в лицо.
– Вы и впрямь не помните, мисс?
– Я не обманываю тебя, Сара, – произнесла, печально вздохнув. – Я даже сестёр и родителей своих не помню. А ты про каких-то Фламстедов говоришь.
– Ха-ха-ха… – девушка громко рассмеялась, но потом резко прикрыла рот. – Простите, мисс. Но ведь Фламстед – это ближайшая к нам деревня.
И тут с самой (надеюсь) обворожительной улыбкой, которую я смогла изобразить (и Сара точно не от этого дёрнулась), попросила рассказать о том, где мы вообще находимся.
Наше поместье «Цветочная долина» (и как понятно, выращиваем мы далеко не зерно) располагается меньше чем в полумиле от деревушки Троули Боттом, где и проживают большинство работников. И по словам Сары, этот населённый пункт не заслуживает никакого внимания с моей стороны. А вот десятью минутами неспешного шага севернее находится уже упомянутая деревня Фламстед. Как оказывается, с весьма древней историей. Особенно деревенские гордятся, что место их жительства даже упоминается в Книге Страшного суда[1]. Там имеется приходская церковь Святого Леонарда, в которую мы ходим всей семьёй, а также богадельня и паб. Естественно, несколько магазинов на главной улице – Олд Уотлинг-стрит – всегда привлекали внимание Элис раньше, как и ярмарки, нередко здесь случающиеся.
А уже несколькими милями южнее расположен Редборн, что был раза в два крупнее Фламстеда. Но не это так привлекало внимание юной Элис, а то, что там проходили дилижансы, вследствие чего в не слишком крупном, по моему мнению, поселении располагалось аж пятнадцать гостиниц и с десяток пабов. И это при том, что чуть восточнее находится весьма крупный городок Харпенден, но никто туда не заезжал. Потому что… та-а-дам… под нами, строго южнее, был Лондон. И Редборн – это как раз суточная остановка перед столицей. А делать лишний крюк, удлиняя путь, никому не хотелось.
А вообще… живём мы в графстве Хартфордшир. Довольно неплохое, надо сказать, место. В моё время почти пригород Лондона, чуть больше часа на машине. Конкретно в этих местах, правда, я не бывала, только проезжала мимо на поезде.
Примерно представив своё месторасположение, я попросила Сару принести мне любую из папиных газет. Сто процентов он их заказывает, учитывая постоянно курсирующие дилижансы. Потому как спрашивать её ещё и про нынешний год будет большим перебором.
Всё своё время уделять только мне Сара не могла, и была она не служанкой, а горничной. Притом приставленной ко всем сёстрам сразу, и только у матери была личная камеристка. Потому свою газету я получила лишь с ужином.
Аккуратно усадив меня (всё-таки резкие движения пока противопоказаны), Сара поставила маленький столик на кровать и уже на него водрузила поднос с едой. А затем, улыбнувшись, вытащила сложенную газету, спрятанную за передником. Положив её рядом со мной на постель, она тихо ушла.
Забыв про ужин, я схватила газету и развернула её. Первое, что бросилось в глаза, естественно, было название: «Лондон Кроникал» (*The London Chronicle) и даты «с четверга, четвёртого апреля, по субботу, шестого апреля, тысяча семьсот девяносто девятого года»[2].
Пре-е-е-елесть… Я откинулась на подушки. Так, с-с-с-спокойно. В принципе, примерно на это время я и ориентировалась, увидев платье Фанни Стонтон. Но догадываться и получить подтверждение – разные вещи. Не думаю, что Сара принесла мне газету многолетней давности. Выглядит новой и даже ещё немного пахнет краской. Но руки не пачкает. Хотя наверняка камердинер проглаживает её горячим утюгом, перед тем как передать новую газету хозяину.
Итак… что я помню об этом периоде? Да в общем-то ничего. В Европе бесконечные войны антифранцузских коалиций, в России ещё, кажется, правит Павел. Американцы уже вроде лет двадцать назад объявили независимость. Негусто. И как тут жить?
Ладно, будем есть бегемота по кусочкам. Я только очнулась, с повреждениями головы, а уже строю наполеоновские планы по захвату Британии. Гы-гы-гы… кстати… этот корсиканец сейчас, кажется, на пике популярности и мечтает о том же самом. Конкурент, однако!
Я вернулась к рассмотрению газеты. М-да… рыхлая бумага величиной немного больше привычного мне размера А4, состоящая из восьми страниц. Судя по аккуратным, но всё-таки заметным верхним разрезам, она печаталась одним листом и просто складывалась в два раза.
Текст, разделённый на три колонки, шёл сплошным потоком. Ни картинок, ни фотографий. А, впрочем, её, кажется, ещё даже не изобрели.
Внимательно читать не стала, просто пробежала по диагонали. Иностранные новости, обзор перемещения королевской семьи, купли и продажи, даже котировки некоторых акций, а также какие-то художественные и театральные новости столицы. На четвёртой странице голова резко заболела. Отложив газету на кровать, я решила всё-таки поесть и отрубилась от усталости.
Пришла в себя так же резко, как и заснула. Видимо, насыщенные первые часы негативно сказались на организме, но молодость брала своё, и недолгий сон пошёл на пользу. О чём тут же сообщил и мочевой пузырь.
Эдмунд Стонтон

Джанет Стонтон

– Ты зачем звонила, Элис? – спросила Джанет.
– Хочу пи-и-и-с-сать… – я уже шипела.
– Элис, – устало прикрыла глаза пухляшка, – сколько можно просить тебя следить за своей речью. Аристократка не может так выражаться. Мы не писаем…
– Может, ты ещё скажешь, что леди какают только бабочками? – зло поинтересовалась я.
Старшая сестра на это высказывание выпучила глаза, а Кэтрин прыснула, зажимая рот.
– Элис!!! – воскликнула Джанет.
– Если вы не поторопитесь, я сейчас обмочу кровать! – нервно заявила, глядя ей в глаза. – И вы будете виноваты! Либо вызовите Сару, либо сами помогите мне с горшком!
Джанет пошла красными пятнами, но, кивнув, бросилась к стенному колокольчику и резко дёрнула его пару раз. Затем, развернув Кэтрин за плечи, аккуратно выпроводила ту из комнаты. Остановившись в коридоре, она стала вглядываться вниз лестничного пролёта.
Но вскоре резко отворилась потайная дверь и, запыхавшись, вбежала Сара.
– Что случилось, мисс?
– Помоги мисс Элис с бурдалю, Сара, – произнесла Джанет, вернувшись, и после этого вышла, прикрыв дверь.
– Да, мисс Джанет! – на автомате произнесла девушка.
Горничная тут же подбежала ко мне и, присев, вытащила откуда-то снизу прикроватного столика фаянсовое изделие, похожее на продолговатую соусницу с длинной ручкой. Затем помогла спуститься с кровати, проследив, чтобы стопы не попали на голый пол, аккуратно направляя. Хм… а садиться, оказывается, и не нужно. Форма поданного предмета давала возможность делать «мокрое дело» стоя. Фу-у-у-ух.
– Надо было мне догадаться, мисс, что вы проснётесь, и прислать вам заранее Хлою, дабы была рядом, – повинилась Сара, приспособив одной рукой бурдалю между моих ног, а другой удерживая меня в вертикальном положении. Я же вцепилась в её плечи обеими руками.
– А что будем делать, когда я захочу облегчиться по-крупному?
Эх… надеюсь, Джанет гордится моим эпитетом. Жаль, не слышит.
– Ватерклозет недалеко, мисс, правда, идти вам будет тяжело. Но мы с Хлоей поддержим.
Я и забыла! Ведь ещё в шестнадцатом веке один английский поэт изобрёл для рыжей королевы Бесс туалет со сливным бачком! А в восемнадцатом был уже запатентован аналог современного нам унитаза. И в этом доме он имеется. Красота-а-а-а. Живём!
Даже такое небольшое физическое напряжение тяжело сказалось на моём самочувствии. Забравшись обратно в кровать, я тут же отключилась, стоило расслабиться.
А вот утром мне всё же захотелось посетить уголок задумчивости. Благо позывы были не столь сильными, так что я спокойно дождалась Сару. Вместе с жилистой женщиной лет сорока они медленно транспортировали меня в ванную.
Ну что сказать… обычная просторная комната этого дома с двумя окнами, обшитая и отделанная деревом. У одной из стен располагался такой же, как и у меня, камин, а вот у противоположной разместился чугунный унитаз со сливным бачком, подвешенным под потолком, с которого свисал деревянный резной шарик на металлической цепочке. Рядом стоял столик с пачкой ароматных листочков и мусорка. В паре шагов налево находилась чугунная же ванна обычного размера. А вот возле фаянсовой раковины я разглядела что-то совершенно непонятное. Небольшое, но широкое чугунное корыто прямоугольной формы со спинкой и ручками. Они тут стирают, что ли? Или детей моют? Странно…
Сделав свои дела и очистившись, я вновь вынуждена была позвать Сару, чтобы помощницы подвели меня к раковине. Смотри-ка… светлое мыло. Кастильское, судя по этикеткам на закрытых брусочках, что лежали на полке. И пахнет вполне приятно, нежный цветочный аромат. Надеюсь, голова заживёт и я хорошенько отмоюсь. На обтираниях долго не протяну.
После лёгкого завтрака у меня началось форменное столпотворение. Открылась дверь, и две служанки внесли по стулу. Одна из них вернулась, добавив третий. А через пару минут в комнату вошла Фанни Стонтон, за ней – красавица Джанет. Интересно… дочь красивее, чем мать была в юности? Или я вижу копию Фанни в пору расцвета? Они разместились в креслах у камина. Следом появились две незнакомые мне девушки. Обеим на вид было лет двадцать. Не такие полные, как Джанет, одна, можно даже сказать, суховатая, но обе неуловимо похожи на миссис Стонтон. И хотя более темноволосая явно следила за собой, если судить по красиво уложенным локонам, то вторая, видимо, к внешнему виду была безразлична, так как полностью убирала волосы в тугую бабетту, немного горбилась и носила очки. Впрочем, заняв стул у окна, она тут же выудила из складок своего платья какую-то книгу и уткнулась в неё, прекратив обращать внимание на окружающих. Модница же подвинула свой стул ближе к Джанет и тепло ей улыбнулась.
Дверь продолжала оставаться открытой. Пару мгновений спустя матушка повернулась в её сторону и не терпящим возражения голосом произнесла:
– Кэтрин, не заставляй себя ждать!
После этих слов я услышала пыхтение, и в комнату зашла недостающая сестра, тоже прижимавшая к себе увесистый томик. С написанным на лице мучением она устроилась на оставшемся стуле и устремила недовольный взгляд в пространство.
– Читай, Кэтрин, – заявила мать семейства и, откинувшись на спинку, была готова внимать.
Девушка открыла книгу и, тяжко выдохнув, произнесла без выражения, как простой текст:
– I heard a thousand blended notes, while in a grove I sate reclined, in that sweet mood when pleasant thoughts bring sad thoughts to the mind. (*В прозрачной роще, в день весенний я слушал многозвучный шум. И радость светлых размышлений сменялась грустью мрачных дум.)
Боже мой! Такого унылого прочтения Вордсворта я ещё ни разу не слышала. А ведь его лирику считают классикой английской поэзии. Хм… или ещё не считают?
Никто, кроме матери, на заунывное чтение стихов Кэтрин не обращал внимания. Наш суховатый очкарик не отрывала взгляд от собственной книги, Джанет со второй девушкой о чём-то переговаривались шёпотом. Я же разглядывала их всех с интересом.
Первое, что меня интересовало: кому по закону отходит поместье? Если старшей, то стоит подружиться, чтобы без проблем сосуществовать в будущем. Наверняка останусь старой девой. При моём-то характере и привычках человека из будущего. Как минимум будет где жить.
Второе: почему при наличии поместья не выстраиваются женихи к Джанет? Живём мы неплохо, значит, деньги есть. Хотя… нужно посмотреть расходные книги и потрясти управляющего. Насколько помню, аристократы в это время не утруждали себя такими глупостями, как проверка счетов.
Третье: финансовая независимость. Жить до старости с сестрой как приживалка, конечно, можно, но не хотелось бы. Так что, когда выздоровею, стоит обследовать округу. Что такого несложного тут можно запустить, дабы заработать. Или лучше перебраться в столицу?
Вот же!.. Работать мне нельзя! Аристократом не к лицу. Твою ж… Максимум гувернантка или же компаньонка. Но это уже при полном обнищании.
Голова резко заболела. Я прикрыла глаз. Так даже лучше думалось.
Нет, соваться в Лондон без денег и связей не стоит. Да и жизнь там намного дороже, чем в провинции. Значит, следует пока найти людей здесь, обучить, а за собой оставить только руководство и присмотр. Хм… а это уже мысль. Опыта руководства мне не занимать, осталось решить, чем заняться, и подобрать подходящий коллектив. М-да… а вот с этим могут быть проблемы. Каких-то сложных процессов малограмотным (а то и вовсе безграмотным) работягам не поручить. Стоит выбрать что-то очень простое. Да и поместью помощь.
Голова заболела даже с закрытыми глазами. Пришлось прекратить строить планы. Тяжёлые умственные процессы при сотрясении не рекомендуются. Плюс, как я поняла, Элис свой мозг вообще не напрягала, ведя жизнь пустоголовой курицы. Впрочем, с такой мамочкой и неудивительно. Странно другое. Старшие сёстры были явно разумнее двух последних. А Джанет и модница, скорее всего, были погодками, так как очевидно составляли дружный тандем. А судя по отношению Джанет к Элис, да и по словам Сары, бывшая хозяйка этого тела была капризной и взбалмошной. Настоящая анфан террибль[1]. Будет тяжело побороть предвзятое отношение.
Минут через десять унылого и невыразительного чтения лирических стихов Кэтрин захлопнула книгу и заявила, что устала. Я открыла глаза, ожидая, что теперь-то все наконец уйдут, но зря.
– Мария! – произнесла мамаша, а девушка с книгой у окна непроизвольно дёрнулась. – Может, ты почитаешь нам?
Девица в очках повернулась к Фанни и непонимающе захлопала ресницами.
– Мария, почитай нам вместо Кэтрин, она уже устала, – повторила родительница.
Обрадованная младшая тут же сунула книгу, что держала в руках, очкарику.
Мария, ну вот мы и определились с одной из сестёр, осознала, чего от неё хотят, и отложив на подоконник собственное чтиво, раскрыла переданную ей книгу. Она, в отличие от Кэтрин, читала стихи правильно, с выражением. И можно даже сказать, с экспрессией. Через полчаса эта невзрачная понурая девица преобразилась. Глаза горели, руки жили своей жизнью, выражая чувства. Девушка даже сделалась намного симпатичнее.
– Спасибо, милая, – прервала «выступление» Фанни в самый эмоциональный момент. – Думаю, на сегодня хватит. Элис нужно отдохнуть перед обедом.
Женщина встала и пошла на выход. Джанет пристроилась следом. Затем неизвестная до сих пор сестра. Мария всё ещё сидела на стуле, хлопая ресницами. Видимо, не отошла. Наконец и она поднялась и ушла, не забыв забрать свою книгу. Последней помещение покидала Кэтрин. Она остановилась у двери, долго странно на меня смотрела, но также молча удалилась.
В этот раз в тишине побыть удалось подольше. Кажется, даже заснула, но звук открываемой потайной двери вывел меня из дрёмы.
– Сара, – позвала я горничную, та, закончив следить, как уносят стулья, собиралась уйти.
– Да, мисс Элис? – откликнулась девушка, подойдя к моей кровати.
– Хочу спросить тебя кое о чём. Я же не помню ничего… расскажи мне о моей семье.
– Может, вы попросите кого-то из сестёр, мисс Элис? – неожиданно смутилась Сара.
Я осуждающе посмотрела в ответ.
– Вы ведь очень дружили с мисс Кэтрин раньше, а сейчас она страдает. Я даже видела, что ваша сестра плакала перед сном, – произнесла, наконец, горничная.
– Почему? – опешила я от такого заявления.
– Комнат не так много, мисс, да ещё и семейство Тревис приезжает на каждые праздники. Так что гостевую спальню держат всегда пустой. Потому старшие мисс Стонтон делят одну комнату. А мисс Кэтрин раньше спала с вами. Но когда вы заболели, ей пришлось перебраться в спальню Марии.
– Получается, Мария всегда жила одна в комнате?
– Нет… – задумчиво проговорила Сара, – лет до восьми Кэтрин была именно с ней, но потом вы стали требовать играть лишь с вами, так что постепенно она перебралась в эту комнату.
Хм… видимо, насмотревшись на дружбу старших сестёр, маленькая Элис решила заиметь такую же подругу, отбив её у Марии.
– Именно поэтому она очень обиделась, когда вы ей нагрубили, мисс, – грустно заявила горничная, всматриваясь в моё лицо.
– Сара, – парировала я, тяжело вздохнув. – Я ведь потому и прошу тебя рассказать, что не помню таких подробностей. А с Кэтрин обязательно помирюсь. Правда, делить комнату ещё какое-то время мы не сможем, мне нужен покой, пока не пройдёт ушиб головы.
Радостно улыбнувшись, горничная согласно кивнула и кое-что всё-таки рассказала.
Итак… наша мамочка, Фанни Тревис, вышла из весьма обеспеченной семьи среднего класса, занимающейся торговлей. Её младшая сестра, ставшая в замужестве миссис Милрен, жила, кстати, совсем недалеко, в Харпендене. У её мужа там была юридическая контора.
Хм… Просто отличная новость! Надеюсь, с родной племянницы не будут много брать за консультации? Нужно по выздоровлении обязательно навестить тётушку. Ну а что вы хотите… в сословном обществе связи очень многое значат.
Её брат, Эдвард Тревис, продолжил дело отца и живёт на Грейсчёрч стрит в Лондоне. (Ух-ты, а оказывается, родственные концы в столице у меня всё-таки имеются, запомним!)
Часть карты Хартфордшира 1787 года.

– Да чтоб я тебе ещё раз поверила! – попыталась вскочить Джанет, но я готовилась и резко дёрнула её обратно, схватив за ладонь.
– Сядь! – прошипела, скривившись и задыхаясь от боли. – Я ещё не закончила.
Наши весовые категории были неравны, но я, превозмогая пульсацию в голове, вцепилась в неё клещом.
– Если бы не потеря памяти, то я наверняка бы знала, отчего красивая молодая женщина, умная и образованная, из хорошей семьи, в таком возрасте не имеет мужа. Неужели даже наличие поместья в наследство не перевешивает все твои возможные недостатки? Или мужчин пугает количество сестёр, что могут остаться с тобой приживалками, если не выйдут замуж? Просто, наблюдая за тобой, я сомневаюсь, что ты уже успела настолько испортить себе репутацию и отказалась от мысли выйти замуж.
Какое-то время девушка поражённо молчала, разглядывая меня, даже не пытаясь вырваться. Затем тихо произнесла:
– Поместье под майоратом[1], это всем известно. Матушка устраивает истерики каждый раз, когда об этом заходит речь.
– Я потеряла память… – произнесла автоматически, откинувшись на подушки и отпустив руку Джанет. – Получается, всё дело в приданном?
– Всего пять тысяч фунтов… – со вздохом проговорила девушка.
– Ну это не так и мало, неужто никто не согласился, учитывая твою эффектную красоту?
– … на всех сестёр, после кончины матери... – докончила она, усмехнувшись.
– Вот же… – я выругалась про себя. – А кто наследник поместья?
– У батюшкиного кузена есть сын. Но мы с ним никогда не виделись.
– И отношения между нашими семьями, как я понимаю, даже не прохладные.
– Они в ссоре и не общаются. Матушка дико боится, что после смерти отца всех нас сразу же выставят на улицу.
Прикрыла глаза. Нужно подумать. Я ведь немного всё-таки почитала газету с утра и порасспрашивала служанку, что приносила завтрак, о зарплатах и ценах на вещи и продукты в деревне. Так что представляла примерное соотношение денег на данный момент.
Если подумать, то по покупательской способности фунт к моему времени стал просто неимоверно дешевле. Получается… тысяча фунтов на самом деле не так уж и мало… Правда, смотря с чем сравнивать.
– Сколько дохода приносит «Цветочная долина»? – спросила, глядя в окно.
– Примерно две тысячи годовых.
– И батюшка за двадцать лет не смог собрать нам на приданое? – произнесла удивлённо, вернув взгляд на Джанет.
– Сначала родители рассчитывали на рождение сына, видимо, думали, что дочери не останутся без помощи в любом случае. Ну а когда родилась ты и доктор сообщил, что детей больше не будет… попытки сэкономить, конечно, были… но не с нашей матерью.
– Наверняка от долговой ямы нас спасает только то, что отец наотрез отказывается жить не по средствам? – хмыкнув, обратилась к сестре.
– После удара головой ты стала намного умнее… – съехидничала Джанет.
– Каково же было полное материнское приданое?
– Двадцать тысяч, из которых только пять положили под проценты в банк в своё время.
– Ага… а отец до последнего упорно старался заделать ей сына, – съязвила я.
– Элис! – возмутилась старшая мисс Стонтон.
– Я немного устала, – произнесла, прикрыв глаза, – прости, давай продолжим разговор позднее. У меня ещё много вопросов. И… – я приоткрыла один глаз и посмотрела серьёзно, – дай мне слово, что никому не расскажешь о моём состоянии. Выслушивать ненужные ахи и притворное сочувствие, учитывая, что мама наверняка растреплет об этом всем соседям, совершенно не хочется.
– А ты изменилась… – протянула Джанет. – Хотя так и не научилась прилично разговаривать.
Я улыбнулась, наблюдая, как старшая сестра, не сумев перебороть себя, поправляет мне повязку на голове и подтягивает сползающее одеяло. Удовлетворившись увиденным, она ушла.
М-да… всё не так радужно, как мне представлялось. А самое гадкое, создать какое-либо производство на территории поместья я не могу, так как в случае кончины отца на него наложит руку кузен, принимая власть над майоратом. И никому ничего не докажешь!
На помощь со стороны родственников… имею в виду денежную… рассчитывать тоже не приходится. Не после такого приданого. Да и не принято в Англии содержать родню. Это я осознала ещё в своём времени.
Протекция или напряжение связей – да, это возможно. Но давать что-либо из собственного кармана? У дяди и тёти наверняка свои дети есть, и обделять их ради нас никто не будет. Тем более, повторюсь, приданое мать получила огромное. А то, что они с мужем не смогли им нормально распорядиться, – только их проблемы. И наши с сёстрами.
Конечно… если посмотреть со стороны привычного мне взгляда жительницы двадцать первого века, пять тысяч фунтов – это весьма немало. И скромно жить на проценты с них после смерти отца все вместе мы сможем. Правда, очень скромно для аристократической семьи. Жёстко экономя. На двести пятьдесят фунтов в год шесть женщин… м-да… Фанни наверняка в ужасе. Придётся снимать очень скромный домик, прямо очень, почти не иметь прислуги (минимальная зарплата служанки выходит от шести до десяти фунтов в год, мужчина же, в зависимости от должности, получал в два, а порой и в три раза больше), развести огород. Выбросить из головы наряды (это служанка могла потратить на платье всего два фунта, наши наряды редко были дешевле пятидесяти, а нас шестеро), украшения, выезд (где держать лошадей, и кто будет ими заниматься?), гостей и приглашения в общество.
Думаю, о нашем существовании тут же забудут все соседи. Замуж за джентльмена не выйти. Кому нужна бесприданница? Да и ступенькой ниже… тоже никому. Это хомут на шею из стольких женщин. Если только Джанет приглянется какому-нибудь богачу?.. Или старику-торговцу с большим состоянием? Но у таких обычно куча своих родственников-наследников.
Это только для бедняков и крестьян двести фунтов – огромные деньги, но не для леди.
Вон оно – возможное будущее для той, кто единственная из семьи вырвалась, благодаря своему приданому, из среднего класса и вошла в аристократию. А судя по характеру матушки, она любит задирать нос. Поэтому Джанет и говорила о постоянных истериках, что случаются с Фанни при любых упоминаниях о наследстве. Ведь она не привыкла ни в чём себе отказывать. Но самое отвратное – она вообще не умела экономить.
Кэтрин в свои восемнадцать казалась мне несмышлёным ребёнком. Её суждения о жизни, на мой взгляд, были глупы и наивны. Учитывая, что Элис самой только шестнадцать, Кэтрин всерьёз считала себя старшей сестрой, и после того, как узнала «под жутким секретом» о моей потере памяти, «взяла надо мной шефство».
Вот кого следовало расспрашивать с самого начала. Я-то по привычке расположена была к более взрослым. Мне же поведали подноготную каждого члена семьи и ближайших соседей.
Итак… мать: Кэтрин с Элис её обожали. Фанни разрешала младшим дочерям почти всё. Думаю, поэтому они и выросли малообразованными и совершенно несносными... дурами. Их не заставляли учиться, не наказывали (ну не считать же за таковое запрет сладостей или отказ от покупки новой шляпки). Любимыми занятиями девчонок были: ходить в гости с мамочкой (к близким знакомым можно даже и без оной), отслеживать любые новинки в магазине Фламстеда, а также посещать Редборн (говоря обычно, что выходят на прогулку), глазея за проезжающими. Они знали расписание дилижансов, так что с любопытством наблюдали их разгрузку и загрузку. О, сколько это давало пищи для обсуждения вечерами, в своей комнате.
Слушая описание их похождений, я улыбалась, вспоминая сцену на вокзале из фильма[1] с трогательным Костолевским в роли учителя космографии. Когда гимназистки, презрев запреты, прибегали на перрон, дабы увидеть проезжающий поезд. Правда, находиться там в тот момент не чурались и лучшие люди города.
Разные века и страны… но порывы совершенно одинаковые.
В Редборне их часто ловили старшие сёстры, выговаривая за столь неподобающее для их положения, поведение. Но младшие пропускали глупые, на их взгляд, нотации мимо ушей. Ведь считали старших страшными занудами.
Джанет и Лиззи (вот как звали вторую по старшинству сестру) были достаточно хорошо образованы, владели, к примеру, французским языком. Их воспитанием в своё время занималась гувернантка и смогла привить требуемые для леди правила поведения. Обе хорошо музицировали, а Джанет даже немного рисовала. Но младшим они казались слишком чопорными, не разделявшими их интересы. За что старших многократно осмеивали, правда, за закрытыми дверями собственной спальни.
Средняя, Мария, не примыкала ни к одной из группировок. Оказавшись в одиночестве в такой большой семье, она замкнулась в себе. Не имея желающих для живого общения, девушка много читала, страстно погружаясь в изучение всего нового, и старательно пыталась навязать полученные знания другим сёстрам. Ожесточённо мучила пианино, пытаясь добиться более совершенного исполнения (именно после этого младшие и не захотели учиться музыке).
Как по мне, Мария страстно пыталась получить внимание и любовь своей семьи, но, не найдя, замкнулась в себе. Она почти ни с кем не говорила, проводя время за чтением.
Отца девочки любили… и сторонились. Он единственный в лицо называл их дурами, чем страшно выводил из себя жену.
Эдмунд Стонтон пока вообще представлялся мне странной фигурой. Обычно говоривший всем своим домочадцам всё, что о них думает, прямо в глаза, он почему-то не озаботился воспитанием младших детей и никак не пытался хоть немного наставлять жену или как-то уменьшить её тлетворное на них влияние. Зато с удовольствием их постоянно высмеивал.
Но по словам Кэтрин, отец был невероятно умным и начитанным джентльменом. Описывая нашу семейную библиотеку, где тот предпочитал проводить всё своё свободное время, сестра делала страшные глаза. По её мнению, тратить такие деньжищи на книги было невероятно расточительно, учитывая, что на модные новинки нам не всегда выделяли деньги.
Впрочем, Кэтрин оказалась доброй и заботливой сестрой. Она с удовольствием читала мне отцовские газеты, предварительно умыкнув те из библиотеки. Помогала передвигаться, когда уже не нужно было, чтобы это делали двое, а было достаточно опереться на её плечо. Рассказывала услышанные в доме новости и с удовольствием вернулась в спальню, когда мне уже не грозили страшные мигрени от того, что кто-то возится рядом на кровати.
Момент перед сном был её любимым. Ведь я начинала рассказывать «сказки». Обычно это был какой-нибудь фильм, переделанный под нужные реалии.
Так прошёл весь апрель. В начале мая доктор Джонс – приятного вида толстячок с почти лысым черепом – разрешил мне вставать. Правда, в день знакомства я чуть с ним не поругалась, потребовав помыть руки перед тем, как он снимет мою повязку и будет трогать повреждённую голову. Только обещание полноценной истерики заставило доктора под моим присмотром вымыть руки с мылом над принесённым Сарой тазиком. Зато мужчина впоследствии был вознаграждён моей широкой улыбкой и стойкостью при довольно болезненной пальпации.
Находившаяся тут же Фанни Стонтон поспешила умаслить доктора, пригласив того на обед. Она, впрочем, считала, что оказывает ему этим большую честь.
Доктор также снял запрет на купание, так что Сара подготовила для меня горячую ванну (конечно, предварительно постелив в неё плотное полотно, ведь та была чугунной), и я с удовольствием осторожно вымыла голову.
Начала расчёсывать шевелюру ещё в воде, иначе потом бы пришлось выдирать волосы. Местами прямо со скальпом. И хоть кастильское мыло было не чета чёрному, которым пользовались прачки (достаточно было посмотреть на их руки), но всё равно сильно сушило кожу. По моей просьбе через день Сара аккуратно промыла мне волосы настоем из крапивы. Правда, это стоило мне множества нервных клеток. Девушка никак не хотела связываться с «лепестком дьявола». Так что пришлось подключать Кэтрин и искать кого-то из детей в деревне работников, кто сможет за мелкую монетку собрать жгущую руки траву. А потом уже упрашивать Хилл, высокую и сухопарую экономку, чтобы она поручила помощнице кухарки сварить требуемое снадобье.
Как бы то ни было, после того как горничная узрела, какими стали мои волосы, согласилась сама делать полезный настой. Вполне возможно, при этом считая меня ведьмой. Надеюсь, слухи не поползли по деревне. Необходимо срочно, при первой возможности, пойти в церковь.
Лиззи Стонтон

Мария Стонтон

Наблюдая, как антиквариат «уплывает» из библиотеки, отец лишь нервно сжимал и разжимал пальцы на спинке кресла, но не произнёс больше ни слова. Правда, я сама не поняла, зачем вцепилась в эту книгу. Слов нет, конечно, редкая вещь. И лет через двести будет стоить больших денег. Особенно у нас. Но зачем она мне здесь и сейчас? Её даже читать тяжело со всеми этими фитами, ятями и ижицами. Ностальгия замучила? Или… хоть парочку слов на латыни выучу?
Происходило это рано утром, ещё до завтрака, так что я решила прогуляться, хотя вернее будет сказать, сбежать от внимательного взгляда мистера Стонтона. На улице было прохладно, градусов пятнадцать. Просто отделаться шалью не удалось. Ведь Элис недавно переболела. Так что меня поймали у выхода и заставили надеть редингот – что-то среднее между пальто и пиджаком. Хотя бы грудную клетку прикрывает, а снизу своё дело делают множество юбок.
В открытой мною двери виднелась небольшая беседка, вот именно туда я и направилась.
Что сказать… даже на взгляд жительницы двадцать первого века семейство Стонтон нельзя было назвать бедным. Большой двухэтажный классический английский особняк из красного кирпича, покрытый черепичной крышей. Небольшой портик у парадного входа, к которому ведёт подъездная дорожка, основательно побелён. Вокруг дома вьётся тропинка, плотно усыпанная гравием. Она выходит к скромному саду. Незначительное пространство возле самого дома было явно облагорожено садовником. Кусты аккуратно подстрижены, а беседка вплетена в ансамбль. Зато за ней сад был почему-то заброшен. Кусты роз, что заполонили пространство вперемешку с дикими многолетниками, вот-вот превратятся в шиповник. Несколько фруктовых деревьев, усыпанные белыми цветами, соседствовали с обычными, совершенно без всякого ухода. Дальше всё это переходило в небольшую запущенную рощу.
Со слов Кэтрин, за ней уже должны начинаться цветочные поля лаванды. Именно её выращивают на наших землях. Сестра с нетерпением ждала начала июня, когда ряды кустов из зелёных станут ярко-фиолетовыми. Тогда запах накроет всю ближайшую округу. Узнав такую новость, я всё порывалась организовать небольшой цех по варке лавандового мыла, благо там не было ничего сложного даже для данного времени, но мысль о майорате тут же сбивала всякий настрой, и руки сами собой опускались.
И всё же желание финансовой независимости порою скручивало нервы не хуже палача. Кэтрин не понимала такой моей озабоченности (в своём возрасте она, кажется, вообще не задумывалась о деньгах и будущем), и я часто пряталась от неё, отговариваясь мигренями. Вот и сейчас, проснувшись раньше сестры и быстро приведя себя в порядок, я, утащив раритет из библиотеки, вышла на улицу. Сидела с раскрытой книгой в руках и думала, перебирая любые возможные средства обогащения. Главное – это не должно быть связано с поместьем. Ну и желательно не засветиться, что я там что-то делаю сама. Так… нужно срочно пообщаться с дядей на предмет владения собственностью.
Размышления прервала служанка, посланная за мной. Завтрак был уже на столе. Впрочем, ничего интересного, кроме глупой застольной беседы, меня там не ожидало. Потянулись серые будни сельской жизни. Я же ждала конца недели.
Наконец, ранним воскресным утром вся семья отправилась в церковь. Фламстед был слишком близко, чтобы снаряжать для этого экипаж. Да и поместиться в нём всемером – та ещё задача. Не считая того, что я всё ещё не до конца выздоровела. А раз погода сухая и достаточно тёплая для весны, пешая прогулка всеми посчиталась гораздо предпочтительнее. Тем более юным девушкам. Родители тоже решили пройтись с дочерями.
Стоило нам обогнуть небольшой холм, как деревушка раскинулась перед взором. И естественно, единственным возвышающимся зданием в округе была церковь. Правда, лично мне оно напоминало средневековую осадную башню с небольшими окнами-бойницами под самой крышей. Уже когда мы подошли ближе, я заметила примыкающее к звоннице помещение. Впрочем, мало отличающееся по стилю.
Церковь Святого Леонарда была, естественно, англиканской. Пастор Мэтью, высокий плотный мужчина лет за тридцать с копейками, одетый во всё чёрное, встречал прихожан у дверей. Он здоровался с каждым, находя какое-то личное слово.
– Рад видеть вас в здравии, мисс Элис, – улыбнулся он мне, когда поздоровался со всем нашим семейством. – Не ждал увидеть вас так скоро.
– Спасибо, пастор Мэтью. Но мне, как доброй христианке, следует побыстрее возблагодарить Господа нашего за столь скорое выздоровление. Так что я поспешила это сделать при первой же возможности.
То-то Сара расслабленно выдохнула, когда я заявила, что иду сегодня с ними и слушать по этому поводу ничего не желаю. Хотя она молча делает крапивный настой уже для всего дома.
Широко улыбнувшись, пастор приглашающе повёл рукой, предлагая присоединиться к остальным Стонтонам, уже занявшим свои места на скамейках.
Служба мало отличалась от знакомой мне по прошлой жизни. Да, бывать в местных церквях мне приходилось. Ведь никакой праздник не обходился без обязательного посещения богослужения. Особенно если это Рождество и Пасха. При том что моих английских знакомых нельзя было назвать сильно верующими. Можно, конечно, было отказаться от приглашения в гости на праздники, всё-таки двадцать первый век, но безвылазно сидеть в эти дни дома я считала глупым. А уж если пришла… будь добра, соблюдай традиции и иди со всеми.
Впрочем, я мало обращала на службу внимание. Примостив пятую точку (всё-таки в этом смысле в Англии намного удобнее), большей частью глазела по сторонам. А посмотреть там было на что. Внутри церковь красовалась готическими колоннами и резным нефом. Но мой взгляд приковали витражи. Шедевры средневекового искусства. Судя по всему, здание видело ещё Вильгельма Нормандского.
Постепенно мысли всё-таки перешли в божественную сферу. Проходящий через витражи свет причудливо переливался, и в воздухе кружились подсвеченные им пылинки.
Меня вдруг занял вопрос: как именно я тут оказалась? Сама себе представилась такой же пылинкой в океане времени и пространства, которая непонятно почему оказалась в другом теле и в другом веке. По чьей воле это произошло? Что от меня хотели эти силы?
Ну и наконец, наша героиня...
Элис Стонтон

а так же домик Стонтонов

Отцу я широко улыбнулась в ответ и на ушко подначила Кэтрин уговорить мать навестить тётушку. Что, впрочем, не составило большого труда.
Удачно, что старшие сёстры особого рвения к поездке не проявили, так что отправились мы вчетвером, дождавшись возвращения посланного с запиской посыльного. Сваливаться как снег на голову тут не привыкли. Даже к родственникам.
Харпенден оказался почти в шаговой доступности, что-то около пяти миль. На карете добрались всего за полчаса. Собирались мы даже дольше, чем ехали.
М-да… а тётя неплохо устроилась. Дом был хоть и заметно меньше нашего, но в черте города и имел вместительный задний двор с сараем. По словам Кэтрин, дядюшка держал в самом центре Харпендена отдельный офис для своей конторы, не отнимая полезную площадь на первом этаже у семьи. Куда, видимо, с удовольствием сбегал в будние дни, так как тётушка Милрен оказалась очень схожа с миссис Стонтон характерами и манерами (она, правда, не была столь красивой, как старшая). Это сближало их мужей даже больше, чем родственные связи.
– Фанни…
– Берта…
После поцелуев сестёр оба зятя тут же скрылись в библиотеке, предоставив дамам наслаждаться обществом друг друга.
Семейство Милренов было не таким плодовитым, как наше. Во всяком случае, в наличии присутствовало только трое детей, а расспрашивать я постеснялась: две девочки пятнадцати и двенадцати лет и восьмилетний мальчик, который появился только после того, как мужчины ушли из комнаты. То ли он был чем-то занят, то ли старался не раздражать дядю своим существованием. Правда, Фанни, глядя на него, иногда вздыхала, видимо, хоть в этом завидуя сестре. Ведь по положению на данный момент она была заметно выше. Но майорат…
Старшая кузина по кивку своей матери принялась разливать чай, и у меня появилась возможность расспросить её о городе, и местных сплетнях. Не сидеть же молча. Чем заставила Фанни улыбнуться. Её моё изменённое поведение, заставляло нервничать.
Харпенден оказался как минимум раз в десять больше Редборна и ещё больше Фламстеда по площади и уж не знаю, во сколько по населению. И это притом, что трасса дилижанса обошла его стороной. А может, и благодаря этому, ведь Редборн всей своей сутью был заточен под обслуживание проезжающих.
Зато этот город, кроме многочисленных римских развалин, славился огромной ремесленной слободой. Почему-то именно здесь осели ткачи соломы (или как их назвать?). Они плели шляпки и капоры. Даже из Лондона сюда приезжали закупщики от модисток. Видимо, большое количество мастеров сильно сбивало цены.
Хм… а что, если закупить соломенные болванки и украсить их по собственному усмотрению? Во всяком случае, я сама наблюдала, как Лиззи спарывала старые цветы с одной из шляпок и подшивала ленту, подходящую к её новому платью. Рукоделие тут не считалось зазорным для аристократок. Любая из дам обязательно умела вышивать. Но не на продажу. Максимум, что они могли позволить, – благотворительный базар или подарки. А если…
Села и, стараясь не расплескать чай, стала медленно его помешивать. В такие моменты никто не трогал, и я могла подумать.
Можно договориться с одной из горничных… да с той же Сарой. Или вообще найти бойкую девчонку из Троули Боттом, чей отец работает на нашей земле. Предложить стать лицом шляпного магазинчика в Редборне. Интересных эскизов я могу столько наваять…
А если договориться напрямую с одной из ткачих (а этим промыслом тут занимались только лишь женщины) и сплести более изящные, замысловатые фасоны? Правда, не знаю, насколько большой тут будет покупательская способность. Такое лучше в Лондоне открывать… Хм-м…
К обеду мужчины всё-таки вылезли из библиотеки и присоединились к нашему обществу. Обсуждались ничего не значащие сплетни об общих знакомых, а также о том, кто из владельцев поместий приедет в эту осень, а кто сдаст дом внаём. Желающих из Лондона было не много из года в год. В конце, когда дамы встали и направились в чайную комнату (джентльмены обычно в этот момент курили), я незаметно осталась и, присев рядом с дядей, задала вопрос:
– Дядя Арчибальд, могу ли я иметь какое-либо дело в собственности, отделённое от майората поместья и не переходящее с ним к новому владельцу?
Мистер Милрен закашлял, чуть не подавившись бренди, глоток которого в этот момент сделал. Прочистив горло, он посмотрел на меня, затем на Эдмунда Стонтона и спросил почему-то у него, хотя именно я задала вопрос:
– Это она о чём?
– Надеюсь, Элис, ты не собираешься открыть книжную лавку? – язвительно поинтересовался отец, недовольно поглядывая на меня. – Тревисы торгуют другим товаром и не смогут помочь.
– При чём тут книжная лавка? – переспросила, глупо хлопая ресницами.
– Книг из библиотеки надолго не хватит, – заявил мужчина, еле слышно постукивая бокалом о стол, видимо, очень нервничал.
Тьфу ты, блин! Он о своём несчастном раритете, утащенным мною.
– Нет, отец, – я приторно улыбнулась в ответ, – ваших любимцев продавать не собираюсь. Тем более некоторые экземпляры со временем будут становиться только дороже. Но обязательно вывезу потом все книги, чтобы потомки могли сами ими распорядиться.
У Эдмунда Стонтона нервно дёрнулась щека. Но он резко выдохнул и усмехнулся.
– Неужели ты задумалась о будущем? – спросил папаша.
– Когда-то же нужно, если вы раньше не удосужились!
На это заявление оба мужчины резко охнули, а я осознала, что явно теряю берега, так как подобным образом разговаривать с родителем никто себе в это время не позволял. Да и я в своей прошлой жизни была намного сдержаннее с начальством и рассудительнее. Видимо, характер и темперамент реципиентки немного прорывались и сказывались на поведении.
– Учитывая, что даже красавицу Джанет не спешат взять замуж состоятельные джентльмены или хотя бы богатые торговцы, остальным сёстрам вообще ничего не светит. Думаю, лишь Мария сможет неплохо устроиться гувернанткой. Её желание всех учить здесь только во благо. Остальным придётся покинуть аристократическое общество и озаботиться пропитанием.
Подобный безапелляционный сексизм на несколько мгновений лишил меня дара речи. Я, словно рыба на берегу, молча открывала и закрывала рот. Просто вспомнила, что сейчас любые деньги, заработанные женой трудом или торговлей, также принадлежали её мужу. Как и любое имущество, даже если это семейное наследство, что только что подтвердил юрист.
Всё что мне сейчас хотелось, это выдать крепкий Петровский матерный загиб, правда, таких выражений на английском я не знала, а на русском двое сидящих передо мной мужчин не поймут и не оценят.
Прожившая прежнюю жизнь в реалиях двадцать первого века, я пока с трудом привыкала к местным законам, особенно к бесправности женщин. Ведь «там» никто и никогда не сомневался в моём интеллекте и способности управлять подчинёнными, невзирая на гендер. Правда, и в моё время женщинам в руководстве приходится постоянно доказывать свою состоятельность, но их хотя бы не считают вторым сортом. Ведь список людей с наивысшим IQ разбавляет немало представительниц слабого пола, несмотря на то что у них ничего не болтается между ног. А сейчас… это man's world (*мужской мир) в прямом смысле этих слов. Без наличия отца, мужа или брата ты считаешься неполноценной.
– Вы ведь наш семейный юрист, дядя Арчибальд? – спросила я, немного успокоив разбушевавшиеся гормоны.
Мужчина кивнул, заинтересованно прищурившись.
– Сможете составить для нас с отцом договор, по которому на выделенные им небольшие средства я создам доходное предприятие, к управлению которым он или какой-либо другой мужчина не будет допущен? И если моё дело станет приносить прибыль в течение оговорённого времени, то по завещанию я официально останусь его единственной владелицей.
Уж что я прекрасно помнила, так это любовь островитян к разным контрактам.
– Выбросить деньги на ветер? – ехидно спросил мистер Стонтон.
– В течение двух ближайших лет вы можете не тратиться при этом на мою одежду, подарки и развлечения… Плюс… попробую удержать от излишнего мотовства матушку… и Кэтрин.
– А другие сёстры? – заинтересованно произнёс отец.
– Не думаю, что я смогу на них как-то в этом повлиять.
– Отличное предложение, Эдмунд, – рассмеялся дядя, закуривая. – Я бы на твоём месте согласился. А вдруг действительно добьётся прибыли?
– Два года… это почти двести фунтов… на что ты их собираешься потратить?
Да! Судя по ухмылке и расслабленному лицу, согласие в принципе получено.
– Ну уж нет… сначала договор, а уж потом бизнес-план! – заявила я твёрдо, чем вызвала приступ смеха у курящих мужчин.
– Мне не нравится, что другие девочки ничего с этого не получат… – задумчиво произнёс отец, выпустив вверх облачко дыма.
– Хм… учитывая, что в расход пойдут только выделенные на моё обеспечение деньги и именно я вложу в процветание свои силы и старания… вы считаете правильным, что остальные будут получать прибыль наравне со мной, не потратив ничего?
В наступившей тишине было слышно, как шевелятся их извилины. Мужчины пристально смотрели друг на друга.
– Если предприятие всё-таки принесёт прибыль, то я вложу ещё четыре равные доли…
– Хорошо, но официально, по документам, всё отойдёт по завещанию мне… – прервала я его. – Не хочу впоследствии сражаться с родственниками за собственное детище. Из прибыли же пятьдесят процентов будет поделено между четырьмя сёстрами и выплачиваться им равными долями. Оставшаяся половина достанется мне, за идею и реализацию.
В полном молчании мужчины смотрели на меня как на экзотическое животное.
– Но, когда ты выйдешь замуж… как бы ты ни хотела… дело перейдёт к твоему мужу… – медленно, наслаждаясь словами, произнёс дядя.
– А я вообще никогда не выйду замуж, – заявила, пожав плечами, после небольшой паузы.
В этот момент у мужчин из носа фонтаном пошёл бренди, так как под высказывание Арчибальда Милрена они чокнулись бокалами и сделали по глотку. Я же приторно улыбнулась и выскользнула из столовой. И так провела тут слишком много времени, мать наверняка уже нервничает. Да и успокоить нервы следует. В который раз замечаю, что взбалмошный характер этого тела пытается прорываться в самый неподходящий для этого момент.
В этот раз чай у меня зашёл на ура. Присев в уголок, я моргнула Кэтрин, намекая, что всё расскажу дома, и стала прислушиваться к сплетням про местное общество. Ничего интересного не обсуждалось: обручения, крестины, небольшие вечера в честь дней рождений, отъезды и приезды соседей. Младший Милрен больше не прятался, правда, слышно его почти не было. Впрочем, присоединившиеся к нам мужчины привнесли немного развлечения, переведя беседу на войну и политику. Так я узнала, что Суворов победил Моро при какой-то Адде.
Вечером, лёжа в нашей кровати, Кэтрин пересказывала всё, что я пропустила, беседуя с дядюшкой. Хотя мои новости её больше удивили.
– Какое дело ты хочешь открыть? – поинтересовалась она, широко раскрыв глаза. – Но… – неуверенно добавила сестра, – леди же не должны работать…
– Я сама и не буду, – заявила, глядя в закрывающий потолок балдахин.
– А как ты его откроешь? – с сомнением спросила девушка. – Ты же ничего в этом не понимаешь!
Я с осуждением взглянула на Кэтрин, стараясь передать во взгляде всю обуявшую меня обиду и боль от неверия сестры в мои силы. Наверное, так смотрел Цезарь на Брута, когда тот вонзал в него свой кинжал.
– Хочу войти в долю! – твёрдо произнесла девушка, видимо, желая реабилитироваться. – Пусть отец даст тебе и мои деньги на это дело.
– Но… я не смогу увеличить твой процент в чистой прибыли… – ответила взволнованно. – Чтобы не потерять контрольный пакет, каждой из вас отойдёт только по двенадцать процентов.
Кэтрин хлопала ресницами широко раскрытых глаз. В них так и читался вопрос: «Чего?..»
– Прости… но я не смогу отдать тебе половину будущего предприятия…
– Ты очень изменилась, Элис, – с улыбкой произнесла девушка. – Но я и не хочу половину. Просто пусть у тебя сразу будет побольше денег. Помнишь, как мы были в Лондоне у дядюшки и зашли в магазин, а нам не хватило двух фунтов, чтобы купить понравившийся материал, и тот вредный продавец не хотел делить отрез, вереща, что тогда оставшийся кусок никто не купит. Если бы Джанет с Лиззи дали нам часть своих денег, у нас бы всё получилось, и мы выкупили бы всю оставшуюся ткань. А ведь они свои так и не потратили.
«В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошёл молодой человек лет двадцати восьми. За ним бежал беспризорный.
– Дядя, – весело кричал он, – дай десять копеек!
Молодой человек вынул из кармана нагретое яблоко и подал его беспризорному, но тот не отставал. Тогда пешеход остановился, иронически посмотрел на мальчика и тихо сказал:
– Может быть, тебе дать ещё ключ от квартиры, где деньги лежат?[1]»
Мы тоже вошли в Редборн с северо-запада… две молодые девицы: шестнадцати и восемнадцати лет. Мимо время от времени проезжали дилижансы – то в одну, то в другую сторону. Попытавшаяся было пристроиться к нам в сопровождение собака (мы как раз покидали Фламстед) впечатлилась тростью, что я ей угрожающе продемонстрировала, и ретировалась обратно в деревню. Так что совпало только направление и время…
Но, в душе я ощущала себя вполне соответственно сыну «турецкоподданного»: была настроена на любую авантюру для получения денег и жаждала впечатлений.
Редборн производил приятное впечатление. Однотипные дома из красного кирпича, такая же рыжая черепица. Всё простенько и чистенько. Даже местная церковь Святой Марии, что отлично просматривалась на другом конце городка, показалась мне симпатичной и не напоминала осадную башню, как наша, хотя и построена была из такого же серого камня. И вполне вероятно, имела столь же впечатляющую и древнюю историю. Но видимо, меньший размер придавал ей очарование, или расстояние делало её столь приятной.
Хотя изначально мы договаривались с Кэтрин, что пойдём в таверну «Кот и утка» посмотреть, имеются ли сегодня понравившиеся сестре пирожные, но мои ноги решили, что до центра они уже не дойдут и я должна сесть. Либо они откажут мне прямо на этом же месте.
Так что нашим первым приютом стал «Собака и сосиска» (никогда не понимала страсти островитян к таким странным, а порою весьма нелепым названиям для своих небольших отелей и пабов). Темноватое помещение встретило гамом и обеденными запахами, в которых слишком ярко различались кисловатый – вина и едкий – чего-то подгоревшего.
– Судя по амбре в этом отеле… собака упилась как свинья, а сосиска пригорела, – заявила я Кэтрин, что довольно бодро уселась за столом, крутя во все стороны головой, разыскивая подавальщицу.
– Сама хотела сюда зайти, Элис. Хотя это и не самое дешёвое заведение в Редборне. В этом случае я бы не решила тебе там даже присесть, – произнесла сестра, строя из себя старшую и рассматривая, что жуют посетители за соседними столиками.
– Давай я немного отдохну и пойдём к «Коту», – попросила, заметив, что явно криминальных элементов здесь нет, но питаются отнюдь не аристократы.
Кэтрин хотела что-то ответить, но тут, наконец, к нам подошла подавальщица:
– Два сидра, – на posh english заявила сестрица, видимо, больше ничего брать не рискнула.
– Если не трудно, попрохладнее, милая, будь добра, – произнесла я с простым разговорным акцентом, пытаясь перебить кривоватую гримасу полноватой женщины.
Повернувшись ко мне и увидев вполне доброжелательную улыбку на моём лице, подавальщица вздохнула, но, спокойно кивнув, исчезла за дверью кухни. Пока её не было, я старательно растирала мышцы ног и колени. За время вынужденного постельного режима они ослабли. И чуть больше часа ходьбы вылились в боли. Хорошо хоть голова не кружилась.
На вкус сидр был весьма приятен. Пенился и сладковато отдавал яблоками. Но я сделала всего пару глотков. Мой пузырь пока довольно слабый.
Через полчаса, в течение которых Кэтрин только делала вид, что пьёт, а на самом деле просто прикладывалась к кружке, я решила, что ноги уже достаточно отдохнули, чтобы направиться к следующему пункту. Надеялась, что это заведение не будет столь же ужасным.
Отель «Кот и утка» меня приятно удивил. Нижний этаж, что почти полностью был отдан под «ресторан», оказался достаточно светлым и просторным. Этому способствовали широкие окна (что нестандартно для подобных заведений). Клиенты с удовольствием сидели у них за небольшими столиками. Были, конечно, и длинные столы для больших компаний. Но их разместили возле дальней стены.
Мы с Кэтрин заняли единственный пустующий столик у окна. За остальными в основном сидели парочки в различных гендерных сочетаниях. Были ещё несколько одиноких мужчин и… ни одной одинокой женщины. Что вполне понятно для этого времени.
– Добрый день, мисс Стонтон, мисс Элис… – подошёл к нам с поклоном мужчина лет сорока с заметным брюшком. Судя по горделивой походке и осознанию себя – хозяин заведения. – Чем могу вам помочь?
– Пирожных сегодня нет? – поинтересовалась Кэтрин, разглядывая столики вокруг.
– Ох, мисс Стонтон, нет. Хотя Бетти уехала только вчера. Но от миссис Ривз прибыл посыльный и забрал все до одного. У них какие-то гости намечаются. А вы знаете, лучше, чем наша Бетти, никто в округе пирожные не приготовит.
– Так жаль… – сникла Кэтти, враз потеряв интерес к заведению. – Тогда только горячего шоколаду.
– Извините, уважаемый… – остановила я собравшегося нас покинуть хозяина. – Заинтересованы ли вы в постоянной покупке сладостей для своих посетителей?
– Что вы имеете в виду, мисс Элис? – приподнял одну бровь мужчина.
– Скажем… каждое утро вам будут доставлять три-четыре вида простых пирожных и парочку изысканных. Для пробы штук по десять, а потом вы сами сможете регулировать потребное вам количество.
– Если их будет привозить из Лондона, мисс, то они или зачерствеют, или повредятся. Да и слишком дорого выйдет. Хотя у нас и останавливаются в основном аристократы, но не думаю, что в дороге они будут тратить столько на сладости. Бетти пыталась посылать нам из дома, но… невыгодно. Очень накладно получается. А уж десяток штук так и вообще золотыми выйдут.
– А если их будут доставлять сюда из Фламстеда?
(Ну не буду же говорить, что из «Цветочной долины».)
В те несколько дней, пока не приехал дядюшка Милрен с подготовленным контрактом, я, заручившись поддержкой Хилл, в основном проводила время на кухне – втайне от родителей и других сестёр. Кэтрин меня прикрывала как могла. Сама я ничего пока не готовила, лишь внимательно наблюдала за происходящим. Старшая кухарка Марта, конечно, ворчала, но противиться воле экономки не стала, ведь та могла порядком усложнить ей жизнь. Я же, аккуратно вымыв руки и надев прокипячённые матерчатые перчатки, щупала, нюхала, пробовала продукты и следила за технологией процесса.
Понятно, что роль шеф-повара на нашей кухне выполняла старшая кухарка. Су-шефа[1] в происходящем хаосе я так и не выявила. Вполне вероятно, что его вообще не было. Марте во всём помогали только две кухарки помоложе. На заготовках подвизалась совсем молоденькая девчонка, что вечерами вдвоём с посудомойщицей убирали всю кухню.
С орудиями производства был полный порядок. Приятно радовало глаз количество кастрюль, сковородок и мисок разного размера, развешенное по периметру довольно большого помещения. Благодаря такому размеру люди не мешали друг другу. Честно говоря, даже на кухнях тех ресторанов, что управлялись нашей конторой, чаще всего не было столько свободного места. Чего уж говорить о некрупных объектах или откровенных забегаловках, где повара порою еле разворачиваются между столом и конфорками.
А вот привычных мне плит и духовок не имелось. Если память не изменяет, более знакомые очертания они примут только в середине викторианской[2] эпохи, одевшись в металл. А сейчас это был сложенный из огнеупорного кирпича длинный стол с круглыми выемками в столешнице. Снизу пространство было почти полностью застроено, кроме небольших отверстий для дров и розжига. Правда, в двух местах этого агрегата длиной почти во всю стену имелись кованые дверцы. Это оказались кирпичные аналоги духовок, без доступа к открытому огню. То, что нужно! Правда, не заметила вытяжек, и с этим вопросом обратилась к Марте.
– Вот уж не знала, мисс, что вы таких простых вещей не знаете… – рассмеялась она, но, заметив моё перекошенное лицо, добавила: – От всех печей в стене проходят дымоходные трубы. Помогают в отоплении части господских спален и комнат прислуги на третьем этаже.
Хм… оказывается… тут всё довольно-таки рационально устроено.
Сами блюда, что готовились на кухне, не отличались оригинальностью. На завтрак – яйца, каши (конечно же, овсянка), разнообразные сыры (и не знала, что на острове даже в это время изготавливался такой огромный выбор местных сыров), масло и овощи. И это пресловутый английский завтрак? Ага! Мясо или птица были только в обед.
Простые люди такого вообще почти не видели. Их максимум не только на завтрак, но вообще в течение дня – это картошка или злаки и похлёбка из солонины. С собой на работу, если там не кормили, обычно брали «валлийского кролика». Крольчатиной там даже и не пахло. За пойманного в чьём-то лесу кролика охотника спокойно могли казнить, ведь «кровавый кодекс»[3] всё ещё действовал. Так что это был кусок хлеба с сыром, поджаренным на вертеле.
Вернёмся к аристократической кухне. В эпоху Людовика XIV мода на французскую кухню захлестнула остров. Богатые семьи нанимали себе французских поваров. Но… много лет это уже был национальный враг, так что подобные изыски исчезли из аристократической среды. Хотя… большинство всё ещё называло обыкновенное рагу элегантным словом «жаркое» и кривилось при другом названии, считая его плебейским.
Как бы то ни было, в семействе Стонтон кухарка была местная, готовила рагу, супы из-под её рук выходили наваристыми, картошка – рассыпчатой, пудинги высокими, а голуби были всегда с корочкой и вкусной подливкой.
Да-да… голуби. Такого массового производства кур, как в моё время, тут не имелось. Их в основном держали для получения яиц и редко забивали. А из-за широкого распространения овцеводства для ткацких фабрик самым доступным свежим мясом была баранина. Так как та же свинина шла только на производство бекона и копчёностей. Слишком быстро портится.
Никто про возможности консервации слыхом не слыхивал. Единственными способами сохранения продуктов были только засолка и копчение.
Я, конечно, сразу бросилась подсчитывать возможные расходы на открытие консервной фабрики… и обломалась. Слишком много смежных предприятий, которых даже не существуют в мире, должны быть созданы предварительно.
Потому на куриную ферму и не смотрела. Без создания нормального инкубатора можно не поворачиваться в эту сторону. Его строения я просто не знала.
Так что даже при наличии небольшого курятника птица, если только отец в сезон охоты не приносил что-то другое, на нашем столе была представлена исключительно голубями (спасибо громадной голубятне). Благодаря близости реки имелась какая-то рыба. Но в основном мы питались бараниной. Но, не чаще двух раз в неделю, если не было гостей.
Сладкие блюда в нашем доме были представлены лишь овсяными печеньями, пудингами и пирогами. Ничего более интересного Марта не знала, потому не готовила. Кроме того… сахар был достаточно дорог, а за испорченные продукты Хилл наверняка вычтет из её жалованья.
В вечер перед приездом дяди я решила попробовать испечь что-то совсем простое, не требующее большого выбора продуктов, но то, что у меня всегда получалось в прошлой жизни, когда я ещё готовила и ела сладкое. Эклеры. Почти всем всегда нравятся.
Можно, конечно, и извратиться… проходя стажировку, я отучилась на нескольких кулинарных курсах. Работая в ресторанном бизнесе, ты должен знать все его части изнутри, а при отсутствии иного развлечения учиться готовить у мишленовского[4] повара – вполне интересное времяпровождение в чужой стране. Я даже заметила некоторые весьма необычные приправы у Марты, так что всё возможно… но смысл? Нужно показать тот товар, который я смогу научить производить местных девушек, не сильно расходуя деньги.
Так что я выбрала эклеры и мини-чизкейки с клубникой, которую как раз вчера привезли в поместье для гостей. Ну… в принципе, гости её и съедят.
Для всех остальных, кроме меня, прибытие к нам в гости семейства Милрен не вызвало никакого волнения или ажиотажа. Фанни смотрела удивлённо, когда Кэтрин постоянно сжимала мою руку за столом во время обеда. Отец же при этом только ехидно ухмылялся.
– Элис, останься на минуту, – произнёс дядя Арчибальд в конце застолья, и я нервно кивнула.
Когда женщины вышли из обеденной залы, он вынул неаккуратно сложенный лист бумаги из кармана сюртука и отдал мне, с улыбкой переводя взгляд с меня на мистера Стонтона.
– Надеюсь, там учтено всё, что ты хотела? – спросил он язвительно.
Дёрнув плечом, я вчитывалась в ровные строчки документа, старательно продираясь сквозь юридические канцеляризмы этой эпохи.
– Вроде да… – произнесла, повторно пробегая глазами по диагонали.
– Ты только посмотри на это, Эдмунд! – возмущённо воскликнул мистер Милрен со смехом.
Отец только покачал головой, выпустив изо рта струйку дыма.
– Так что за товар ты собираешься производить? – спросил дядя Арчибальд, немного успокоившись и вернув лицу серьёзную мину.
– Давайте поговорим об этом после чая. Там всё и увидите.
Мужчины переглянулись. У обоих было одинаково недоумённое выражение лица. Естественно, оба тут же решили прервать курение и вместе со мной направились в чайную комнату, где дамы уже разлили всем горячие напитки и даже попробовали печенье.
Сев, я дала отмашку Хилл, и в открывшиеся двери слуги внесли несколько подносов.
– Дорогие мои, попробуйте, пожалуйста, новые пирожные, таких нет ни у кого в империи… – произнесла я пафосно, отслеживая реакцию родни.
Мама с тётей, буквально проглотив эклеры, что поставили перед ними первыми, сидели с такими умильными лицами, что мои старшие сёстры тут же схватили и себе по штучке. Правда, воспитание не позволило запихнуть их полностью в рот, так что они лишь откусили по кусочку, застыв с такими же выражениями мордашек.
– Божественно, – со стоном произнесла Фанни, наконец приоткрыв глаза.
Мужчины переводили взгляд с ухмыляющейся меня на женскую половину комнаты и ошарашенно хлопали глазами. Я побоялась, что, когда дамы очнутся, нам не достанется эклеров, так что попросила Хилл переставить одно блюдо ближе к джентльменам.
Когда эти потрясающие, тающие на языке пирожные у дам закончились, они не рискнули отбирать последнюю тарелку и переключились на чизкейки с клубникой. Они такой бурной реакции не вызвали, но тоже были признаны вкусными, как и бисквиты.
– Я даже боюсь это есть… – тихо произнёс дядя Арчибальд, рассматривая тарелку.
Хмыкнув, Эдмунд Стонтон взял ближайший эклер и смело полностью поместил в рот. Недолго пожевав, произнёс:
– Хм… очень вкусно… и необычно.
После этого и мистер Милрен попробовал пирожное, важно покачивая головой.
– У невестки Рэстика, оказывается, золотые руки, – произнесла Фанни, с интересом поглядывая в сторону нашей тарелки со сладостями. – Приготовила эти потрясающие пирожные только для нас… Но почему, Элис?
– Конечно же, чтобы доставить вам удовольствие, мама, – произнесла я с широкой улыбкой. – Кто бы, кроме вас, смог по достоинству их оценить?
Стоило повернуться к отцу с дядей, как улыбка сползла с моего лица, и я тревожно спросила:
– Как вам подобный товар?
– Необычно… – кивая, заявил дядя, засовывая в рот ещё одно пирожное. – И как ты собираешься его назвать?
«Эклер», – чуть было не ляпнула я, но мысленно стукнула себя по лбу. Французские наименования во время войны могут вызвать неоднозначные реакции, так что пришлось задуматься основательно. Дословный перевод на английский слова «молния» на слух не ложился и нужных реакций не вызывал. Во всяком случае, у меня.
– «Джой[1]»… – решилась я, смотря на довольные лица сестёр.
– А меня больше интересует, от кого ты получила столь интересные рецепты… – спросил отец, внимательно меня разглядывая. – Что за них отдала… и где научилась готовить…
Как поняла, когда ему нужно, Эдмунд Стонтон бывал в курсе всего происходящего в доме и точно знал, что именно происходило вчерашним вечером. А может, даже заранее попробовал. Правда, по большей части отец предпочитал не вмешиваться и делать непонимающий вид.
– Готовить? – непонимающе переспросил мистер Милрен.
– Увидела во сне… – ответила я, беззаботно пожав плечами.
– Надеюсь, ты больше не будешь делать это сама? – строго уточнил отец.
– Нет конечно. Нужно было только проверить, что я всё правильно помню, – ответила, серьёзно взглянув в его глаза, и кивнула, что поняла.
– И кого решила назначить управляющим делами? – самодовольно спросил дядя.
В ответ я раздражённо дёрнула плечом.
– Ещё рано об этом говорить, – произнесла, тяжело выдохнув. – Нужно найти помещение, работников… а уже потом и торгового представителя.
– Насчёт последнего… я могу предложить тебе одного своего клерка. Неплохой молодой человек, подавал надежды… но теряет зрение. А при нашей работе это совершенно недопустимо. Так что он уже давно подыскивает себе более спокойное местечко.
– Я поговорю с ним… – произнёс отец, а я вскинулась.
Потом потупилась. Пока всем и вся владеет именно мистер Стонтон. Я же всего лишь слова на бумажке и бесплатное приложение.
– Сначала необходимо нанять несколько молодых девушек из деревни, которых ещё нужно обучить, чтобы было что предлагать, – уныло произнесла я, вертя в руках чашку с чаем.
– Эдмунд, нужно приготовить такие сладости для ассамблеи на бал в день рождения короля[2]. Как думаешь, организаторы нашего города захотят отплатить? – спросил дядя, крутя в руках бисквит. – Ты ведь в комитете, узнай. Ведь после самые знатные уедут на лондонский сезон. Пусть рассказывают об этой новинке. Многие, вернувшись, обратятся за заказами, чтобы порадовать гостей, а их знакомые вполне могут снять пустующие осенью поместья. Какая польза приходу… и новому делу…
Ха… дядя Арчибальд, оказывается, на бессознательном уровне понимает основы маркетинга и рекламы. Хотя я сомневаюсь в такой силе сладостей, чтобы люди ехали сюда ради них. Но… он всё-таки юрист. У них для данного времени более гибкий разум. Может, прокатит?
– Не стоит, мисс Элис, – произнёс кучер, но всё же остановился.
– Нужна ли помощь достопочтенному джентльмену? – крикнула я, угрожающе выставив из коляски трость.
Джек, наш «водитель», даже встал на козлах, воинствующе расправив свой кнут. Не знаю, что больше подействовало на «злодеев». Скорее всего, просто не захотели связываться с аристократками. Как бы то ни было, малолетки отошли от лежащего на земле мужчины, и, презрительно сплюнув на землю, один из них произнёс:
– Надеюсь, ты всё запомнил, но мне и повторить нетрудно…
Развернувшись, «разбойнички» скорым шагом направились в городок, старательно делая вид, что не убегают.
– Вам нужна помощь? – переспросила я, вернув взгляд на лежащего мужчину.
Тот, видимо, хотел что-то ответить, но глаза его закатились, и он обмяк.
– Дьявол, – чертыхнувшись, я принялась вылезать из коляски.
Наклонившись над пострадавшим, заметила, как на земле под его головой стало расплываться тёмное пятно. Ё-ё-ё-ё-перный театр. Ещё один ушибленный на голову. Вот не хватало!
– Джек… – обратилась я к кучеру, схватив лежащего мужчину за рукав.
– Нет, мисс Элис, – перебил тот меня, видимо, правильно уловив мысль. – Мистер Стонтон будет против… и это слабо сказано…
– Но не бросать же нам его здесь, на дороге… это как-то не по-христиански, – попыталась я воззвать к его совести, правда, мало рассчитывая на успех.
– Ваш батюшка меня уволит за такое… – произнёс кучер, всё-таки приближаясь ко мне.
– Может, получится устроить его на излечение у кого-то в Троули Боттом? Я заплачу за постой и лекарства.
Мужчина нахмурился и более заинтересованно взглянул на лежащего на земле. Он уже хотел было ответить отказом, учитывая его качание головой, но я продолжила:
– Помнишь, Джек, как пастор Мэтью на проповеди рассказывал про доброго самаритянина[1]? Он один помог пострадавшему человеку. Господь запомнил его по такому поступку. Думаю, это урок всем нам… – нравоучительно произнесла я с надеждой.
– Ну… если как самаритянин… – пробормотал кучер, почёсывая затылок. – То я тогда его к себе домой возьму. Но ведь вы дадите денег на доктора, мисс Элис? Вы же пообещали…
– Конечно, дам… бери его… – дёрнула пострадавшего за рукав. – Нужно уложить в коляску.
Приняв решение, кучер больше не колебался и, подхватив мужчину под мышки, поволок к колымаге. Кэтрин пришлось тоже выйти, и Джек аккуратно усадил беспамятное тело на пол нашей тарантайки, прислонив голову к сиденью. Мы с сестрой осторожно устроились там же. Она при этом сильно кривилась (что вполне понятно, от лежащего тела шло стойкое амбре давно немытого тела с примесью сивушных масел дешёвого пойла и даже, телесных испражнений), но молчала.
Уже давно приметила, что при показной браваде «старшинства» Кэтрин была скорее ведомой, чем лидером в нашей паре. Ну а я этим беззастенчиво пользовалась… и, кажется, не только сейчас, после попадалова. Но даже до этого моя предшественница без зазрения совести манипулировала сестрой для своих нужд. Так что удивления подобное поведение у домочадцев не вызвало. А я, чем сильнее вживалась в своё новое существование, тем чаще чувствовала попытки «прорыва» характера доставшегося тела. Может это, конечно, и подростковые гормоны, но изредка возникающие желания каких-то безумств сначала удивляли. А сейчас же приходилось постоянно контролировать свои порывы и слова.
В деревне Джек осторожно вытащил всё ещё не пришедшего в себя мужчину из коляски и занёс в дом, у которого мы остановились. Минут через пять он вернулся, сообщив, что его жена присмотрит за пострадавшим, пока он поедет за доктором. Я же обещала прикрыть его отсутствие, сказав отцу, что послала его по своим делам.
Почти на неделю этот инцидент выпал из моей памяти. Обсудив с отцом всю нерентабельность начала бизнеса в поместье (мать и остальные сёстры наверняка заметят, а там и слухи пойдут) договорились, как и предлагал мистер Рэстик, снять дом на окраине Редборна.
Выбрали тот, что имел более просторную кухню. Две комнаты первого этажа были переоборудованы для хранения и работы, а третья после ремонта превратится в чистый туалет и душевую. По моим указаниям работники перед сменой должны были полностью мыться, надевать чистое и закрывать волосы платком. Просторный холл переделали в подобие прилавка, чтобы удобнее было отдавать товар. Одно из помещений второго этажа стало кабинетом. Сначала моим, впоследствии тут будет сидеть управляющий. Другие стояли запертыми, но вскоре нанятые на производство девушки попросили отдать комнаты им. Начинать работать приходилось очень рано, и идти из деревни почти ночью никому не хотелось, даже всей гурьбой. Так что наверху получилось этакое общежитие. Правда, главной пришлось поставить крупную, внушительную женщину за тридцать, что раньше служила в нашем доме, но из-за возраста и больных ног не могла больше работать служанкой. Здесь она следила за порядком и чистотой.
Я же в первые дни с утра и до обеда тоже пропадала в пекарне. Учила девушек. Каждая из них умела готовить что-то непритязательное. Протестировав персонал, выявила самых криворуких и поставила их на подхвате. Остальные, не жалея муки, пекли. Первые «блины» девушки уносили домой. Но уже через пару дней получившиеся результаты я смогла отправить в поместье. Сама я разницу почувствовала, но неприхотливые «аборигены» остались вполне довольны.
Отец же заявил, что рекомендованный дядей молодой человек ему понравился и я могу встретиться с ним, когда он придёт к нам вечером для заключения контракта. Так что торговый представитель у меня тоже почти появился. Осталось поговорить с ним и разъяснить принципы работы, которых я хотела бы придерживаться.
Перед обедом, когда Джек приехал за нами, я обнаружила в нашей коляске импозантного мужчину в возрасте. И хоть дешёвая одежда на нём была с чужого плеча и заметно поношена, сидел он ровно, держа спину, и смотрел открытым взглядом.
– Прошу прощения, мисс, мы не представлены… – произнёс он и, придерживаясь руками, очень осторожно спустился на землю из нашего транспорта.
Я сидела в цветущем саду нашего поместья. Сегодня состоится общественный бал в честь дня рождения короля, и все в семье носились по дому как угорелые. Ладно отец, он один из организаторов и входит в совет попечителей. По этой причине его вторые сутки не было видно. Скорее всего, с рассветом укатил в Маркьят (это ещё одна ближайшая к нам деревня, расположенная выше, с севера), вернее, в Селл Парк рядом с ним. Этот огромный дом был построен на месте бывшего бенедиктинского монастыря. Его владелец, Джон Коппин, недавно унаследовавший столь величественную жилплощадь после смерти своего отца, по словам мистера Стонтона, ищет покупателя. Ведь вместе с особняком ему достались и долги. По этой же причине он и предложил провести бал в этом имении. И реклама… и сразу столько возможных покупателей в одном месте.
Всю неделю исправно получая пирожные к вечернему чаю, батюшка решил-таки воспользоваться советом дяди Арчибальда и сделал мне заказ на сладости для предстоящего мероприятия. Прыгала от радости я минут пять, но, потихоньку взяв себя в руки, утащила из дома Хилл и вместе с ней закупала продукты, торгуясь на рынке так, что впечатлила даже экономку. Взяла с неё слово никому об этом не рассказывать.
И вот… я сидела спокойно на скамейке, довольная, что мы всё успели (с утра мне на пробу привезли то, что было приготовлено), а женщины семейства Стонтон никак не могут собраться. Кэтрин пытается отобрать ленты у Лиззи, решив, что они больше ей подходят к платью. Джанет старается их успокоить и одним глазом поглядывает на мать. Фанни же ходит от кресла к креслу, стеная о своих нервах и напрягая прислугу.
Лишь Мария вновь где-то прячется. Наверняка что-то изучает, так как звуков музыки не слышно. Хотя… нет… вот она, в обнимку с книгой, тоже решила прогуляться.
– Ты читаешь? – удивлённо спросила Мария, ведь, подойдя ко мне и присев рядом, она увидела фолиант в моих руках.
– Да… вот… думаю учить латынь… – ответила, пожав плечами.
Девушка забрала у меня книгу и внимательно её осмотрела.
– Но в ней нет перевода на английский, – осторожно заметила она.
На это я лишь пожала плечами, а сестра понимающе хмыкнула.
– Как твои уроки рисования? – спросила девушка после того, как мы молча какое-то время прислушивались к доносившимся из дома крикам.
– Вроде неплохо… – ответила я, невнятно покачав ладонью в пространстве.
Чтобы объяснить свои почти ежедневные отлучки из дома, я не нашла ничего лучше, как заявить, что езжу в Редборн учиться рисовать. Благо недалеко от арендованного нами дома действительно жил на пенсион старый художник, и я постоянно заходила к нему минут на десять. Заносила свежие булочки, их мы тоже теперь изготавливали, и слушала истории о жизни.
Правда, вечерами, пару раз в неделю, приходилось «портить бумагу». Хорошо хоть в своём прошлом я прилично рисовала в школе. Предлагали даже продолжить учёбу в этом направлении. Но… Союз развалился, страну захлестнули проблемы да кризисы, и родители решили, что в такое время художник вряд ли себя прокормит. Вот меня и «поглотила» экономика. Мастерство же, как говорится, не пропьёшь… так что я намалевала парочку портретов углём: не слишком красиво, старательно делая ошибки в пропорциях. Ведь я же «учусь». А также вариацию на тему натюрморта. И от меня отстали. Кому охота видеть себя косоглазым на картинке?
– Нарисовала бы сад… – мечтательно заметила Мария, разглядывая цветущие ветви.
«Что-то поздновато», – подумала я, приглядываясь к окружающему пространству. В моё время цветение наступало намного раньше. Всё-таки перестройка климата происходит. Только планета не охлаждается, а наоборот, нагревается.
– Нарисую… – утвердительно кивнула я. – В воскресенье, после церкви. Но нужно будет заказать акварель. Сад должен быть красочным, а то в наличии только уголь.
– А ты изменилась, – отметила сестра, разглядывая меня. – Раньше с тобой невозможно было разговаривать. Книги же даже в руки не брала.
– Всё течёт, всё изменяется… – ответила я ей известным изречением.
– Неужели ты читала Гераклита? – удивлённо поинтересовалась Мария.
– Слышала где-то… – пожала я плечами, – может быть, даже от тебя.
Вот чего было у сестрицы не отнять, так это желания постоянно вставлять в свою речь умные изречения к месту и нет. Фанни это очень раздражало, старшие сёстры тяжко вздыхали, младшие обычно закатывали глаза, и только Эдмунд Стонтон ехидно щурился и сдерживал улыбку.
Мы довольно долго сидели на солнышке вдвоём и уютно молчали, пока в дверях не показалась Сара и не позвала одеваться. Крики к тому моменту уже прекратились, значит, все разошлись по комнатам. Теперь ещё пережить местное «неведение красоты» – и можем ехать.
Я уже говорила, что кареты в нынешнее время – это зло? А теперь представьте, что в эту коробку набились шесть человек, словно шпроты в банке. Даже открытые окна мало помогали.
Могли бы взять открытый экипаж, но нет же… у Фанни была истерика: испортим причёски. И вот… прижавшись друг к дружке, словно сиамские близнецы, мы тряслись в этом душном средстве передвижения. Двух пухляшек честно распределили между двумя сторонами. Фанни ехала со мной и Кэтрин, Джанет – с Марией и Лиззи. Хорошо хоть уже время близилось к вечеру, и на улице стало прохладнее. Днём мы бы задохнулись. Несчастная пятая точка была отбита, а виски ломило от жуткой головной боли, всё-таки я не полностью отошла после болезни. Если бы не близость расстояния (на дорогу ушло не больше сорока минут), меня из кареты точно бы выносили. И так я со своей клюкой портила весь вид благородного семейства.
Эх-х… жутко вспомнить, чего мне стоил этот скандал с Фанни, когда она увидела меня перед каретой с тростью. Думала, её кондрашка хватит. «Как же танцы?» – верещала она. Я ведь в последнее время передвигалась почти без помощи и опоры, радуя родных скорым выздоровлением. Даже старалась делать гимнастику, когда никто не видит. Так что мамочка рассчитывала, что все её дочери будут блистать на вечере (надо ж их как-то замуж пристраивать). И как раз из-за танцев я палочку с собой и взяла. Ну как объяснить родительнице, что никаких па я не помню? Вот понаблюдаю несколько балов, с Кэтрин потренируюсь, тогда можно и на площадку «выплывать». А сейчас только людей смешить. Нет уж! Спасибо! Без меня. Так что на причитания матери у меня был один ответ: «Я плохо себя чувствую, а будешь настаивать, вообще дома останусь!» Вы бы видели эти анимешные глаза! Услышать такое от младшей дочери, которая раньше за танцы убить была готова.
– Не танцую, – продемонстрировала я свою трость. – Лучше пригласите мою сестру. – И указала головой на сидящую рядом Кэтрин.
Та резко залилась краской и с ужасом взглянула на меня.
– Что? – недоумённо прошептала я, придвинувшись ближе.
– Это же Фредерик… – пробормотала девушка мне на ухо.
– И что? Ты же знаешь, что я ничего не помню… – ответила ей столь же тихо.
– Простите, мистер Вокс, но мисс Элис сегодня не будет принимать участия в танцах, – прощебетала Кэтрин, жутко полыхая ушами. – Она недавно перенесла травму и ещё не восстановилась для подобного времяпрепровождения.
– Надеюсь, она быстро поправится и вскоре я вновь смогу иметь удовольствие танцевать с ней, – пафосно произнёс белёсый молодой человек с конопушками на лице.
– И кто это? – тихо переспросила я, когда тот отошёл.
– Фредерик Вокс, Кимптон Холл принадлежит его семье. Год назад, когда мы там были на обеде, он показался тебе довольно милым, и ты с ним флиртовала. Это продолжалось на нескольких вечерах в тот сезон в обществе, где вы пересекались. Но потом Фредерик уехал учиться, резко вытянулся и, по твоим словам, подурнел, так что на зимних каникулах ты посчитала, что он более тебе не интересен.
– А что мистер Вокс за человек? На кого учится? Что за семья?
– Одна из тех, к которым мы ездим… – Кэтрин пожала плечами. Кажется, это вся информация о моём бывшем воздыхателе, которой она располагала.
– М-да… очень информативно… – пробормотала я, вернувшись к разглядыванию залы.
Сестра не стала переспрашивать. Она уже давно привыкла, что из меня порой прорываются странные словечки. Но тратить своё время на бывшего воздыхателя я совершенно не желала. У меня были грандиозные планы на вечер.
Первым пунктом в нём находился мэр Редборна. Хотелось с ним уточнить вопрос о собственнике здания, что снимаем для пекарни. Уже столько в него вложили… но пока мы никому не интересны, стоит попробовать договориться о выкупе. Подписать соглашение по цене и обозначить сроки выплат. Или же найти другое помещение, если за это запросят слишком дорого.
Вторым в списке значился один малоизвестный баронет, недавно приобретший небольшое имение недалеко от Лутона. Отец обещал с ним познакомить, так как тот сразу же возжелал активно участвовать в жизни графства и вошёл в местный клуб.
Несколько расспрошенных продавцов именно к нему отправляли, когда разговор заходил о хороших специях и какао-бобах. И хоть торговать аристократам было не к лицу, владеть торговыми домами… вполне прилично. А этот делец, судя по оброненным оговоркам, просто купил себе титул, так что мало котировался бы в обществе… если бы не огромные деньги… и страсть мужчин к закрытым обществам. Спросите, при чём тут это? Так многие закрытые мужские клубы Лондона вроде Cocoa Tree или White's произошли из… та-дам… шоколадных домов по типу кофейни, где собирались джентльмены за чашечкой горячего шоколада, поговорить за жизнь и подебатировать. Что самое смешное, White's всё ещё существует и в моё время, и значится одним из самых элитных клубов. Его членами являются сам король Карл III и его наследник Уильям. А вот бизнесменов, даже самых богатых, в него не принимают. Хотя открыт он был одним итальянцем в конце XVII века. Такие вот метаморфозы…
Просто покупать уже переработанный шоколад от Fry's [1] не хотелось (его можно было достаточно недорого приобрести в местных лавках), было интереснее поэкспериментировать с самими бобами. Уж что-то, а сделать хороший ганаш для пирожных – вообще не проблема, если знаешь как. Так что к этому баронету у меня имелся вполне меркантильный интерес.
Поэтому пришлось довольно быстро сплавить Кэтрин танцевать и заняться делами.
Мистер Мэнниг в силу своего возраста не танцевал, но выцарапать его из-за карточного стола оказалось трудновато. Пришлось подключить тяжёлую артиллерию в виде Эдмунда Стонтона, чтобы получить мэра для разговора. Который, в принципе, и пришлось вести отцу. Разъевшийся глава местной «деревушки» в упор не желал меня понимать.
Только подключившийся к беседе папочка смог привести нас хоть к какому-то консенсусу. А вернее, к мысли, что при первой же прибыли стоит приобрести небольшой кусок голой земли рядом с городом и построить нормальный цех. Ибо администрация… в любом веке администрация. И вызывает только одно стойкое желание – прикопать где-то по-тихому.
Получив заряд раздражения, я уже не хотела встречаться с поставщиком. Как бы не выплеснуть на него всё то, что скопилось на душе. Но судьба решила посмеяться. Когда я уже думала просить отца отменить знакомство, тот с улыбкой на лице подвёл ко мне мужчину лет сорока. Если бы не костюм от лучшего столичного портного, мужчину можно было бы легко принять за корсара. Выгоревшие и обильно сдобренные сединой волосы были собраны в хвост. На грубоватом загорелом лице лоб и часть щеки пересекали несколько небольших шрамов, которые прятались в усы и бородку по типу эспаньолки. Губы его были растянуты в саркастической ухмылке.
Женщины старательно от него отворачивались, норовя не встречаться взглядами. Он совершенно не укладывался в местные мужские стандарты красоты, являясь наглядным примером эпитета «мужлан». Ведь джентльмены в обществе в своей основной массе были гладко выбриты. И хоть мода на парики давно прошла, завивку и укладку волос никто не отменял. Суховатые (те, кто пополнее, специально утягивались для этого в корсеты… да, да! В корсеты!), хотя часто с чуть выпирающим животиком. В моде были худые икры, обтянутые чулками. Новоявленный баронет был на балу в брюках и сапогах, поправ все правила и каноны, что предписывали носить в обществе туфли.
То тут, то там со стороны женщин слышались тихие возгласы: «Животное!», но мужчину это совершенно не смущало. Кажется, даже веселило. Он точно знал, какое производит впечатление.
Это же понимал и мистер Стонтон. Так что знакомил нас с кривоватенькой ухмылкой. Ведь склонности своей дочери он не раз лицезрел в её выборе партнёров на балах. Но… был ошарашен моей широкой улыбкой и приветливостью во взгляде. Мне баронет очень понравился. Как раз в моём вкусе… правда, из прошлой жизни.
«Делай добро, и оно к тебе вернётся»... Именно эта мысль крутилась в голове, когда я смотрела на сидящего передо мной мужчину. Ничто сейчас не напоминало в нём того опустившегося человека, которого я нашла на обочине дороги около месяца назад.
Старый батюшкин фрак тёмно-коричневого цвета (определённый матушкой на выброс) немного местами протёртый, но подновлённый по моим эскизам Сарой, смотрелся на нём солидно и даже довольно респектабельно. Отцовские панталоны я брать не рискнула, так что пришлось позаимствовать совершенно новые чёрные брюки у подходящего по комплекции лакея (им как раз обновляли гардероб, и если не приглядываться, то не лучшее качество материала не бросалось в глаза). Специально куплены были только шейный платок, цветастый жилет и туфли. И вот… побритый и завитый, передо мной сидел стандартный представитель аристократического общества, мало отличимый от остальных, что я видела в этом времени.
Считаете, выброшенные на ветер деньги? А вот и нет.
Подлеченный Джеком мистер Уилтон оказался поразительно полезным приобретением. Как-то незаметно он взял на себя общение с поставщиками. Несколько раз нас пытались надуть, подсунув некачественный товар, и, услышав происходящий в очередной раз спор, он вмешался и разрулил конфликт. Не скатываясь до ругани, выражаясь только «высоким штилем», он производил такое впечатление на мошенников, что отбивал всякое желание к махинациям.
А вот Бэрти Лоренс – протеже моего дяди Арчибальда, – хоть и не вызывал пока нареканий, но подобного стремления к работе не проявлял, предпочитая проводить время в тавернах и гостиницах, выпивая, болтая и предлагая нашу продукцию. И как дядя ни старался меня убедить, управляющим я его пока не видела и стояла на этом в спорах с отцом намертво. Зато молодой человек старательно передо мной пыжился и пытался ухаживать. Как он думал, ненавязчиво. Но вызывал этим только оторопь у Кэтрин и мои язвительные усмешки. Даже учитывая происхождение нашей матери, парень, увы, не был нам ровней.
Благо сестра являлась моим постоянным сопровождающим, часто выполняя секретарские функции. Для этого мы приобрели записную книжку и карандаш. Порой фонтанируя идеями, я просто просила Кэтрин их записать, пока не вылетели из головы. Поразительно, но девушка не возмущалась и молча следовала за мной. И кажется, ей это было по душе. Ведь мы всё так же часто бывали в её любимом Редборне, но теперь вполне легально, и даже иногда посещали крупные гостиницы, правда, всегда в сопровождении мистера Лоренса. Меня подмывало посадить его на проценты с заключённых контрактов, но отец никак не соглашался. Как по мне, молодой человек не отрабатывал тех денег, что отец платил ему.
А бал действительно принёс нам множество частных заказов от местных семейств. На следующее утро на батюшку посыпались записки с просьбой предоставить адрес столь великолепной пекарни. Пришлось даже сделать небольшую вывеску, и теперь почти каждое утро к нам выстраивалась очередь из слуг и посыльных. Я молилась за успех, правда, не знала, насколько долго продержится мода на нашу продукцию.
А вот Сэдвик Уилтон, несмотря на его аристократическое произношение и манеры, с удовольствием влился в процесс производства, взяв на себя многие административные функции. При всём том, что за это ему не платили. Он беспрекословно кормился за общим столом с простыми людьми, спал за лестницей и не выказывал неудовольствия.
– Меня мучает совесть, мистер Уилтон, – произнесла я со вздохом.
Мы расположились в моём кабинете. Кэтрин с записной книжкой в руках что-то чёркала в ней. Рядом стояла Карен, та самая смотрительница общежития. Когда я была тут, она выполняла роль служанки и сейчас разливала нам чай. Да и вообще старалась присутствовать со мной в комнате, особенно если у меня были встречи.
– Почему же, мисс Стонтон? – удивился мужчина, захлопав глазами.
– Вы столько нам помогаете, а я вам не плачу… и это неправильно!
– Помогаю… а не работаю… так что о какой оплате может идти речь, мисс?
– Ах, ну да… – ухмыльнулась я, – аристократ не может работать…
– Так и есть, мисс… – широко улыбнулся визави. – Вы с самого начала это поняли.
– Но есть кое-что, чего я не могу понять. У вас ведь есть где-то дом… семья, мистер Уилтон?
– Дом есть… но… – Лицо мужчины скривилось от боли. – Семьи там больше нет.
– Поэтому вы топили свою боль в вине? – поинтересовалась я участливо.
– Вы необыкновенно прозорливы для своего возраста, мисс Стонтон, – грустно улыбнулся он.
– Да, многие говорят, что после того, как я разбила голову, стала намного умнее, – ответила ухмыльнувшись. – Может, и вам пора возвращаться в нормальную жизнь? Так сказать, всплывать вверх, оттолкнувшись ото дна, которого вы уже успели до этого достичь.
– Я вам тут мешаю, мисс? – печально спросил Сэдвик Уилтон.
– Совершенно нет! Даже наоборот, ваша помощь всё это время была весьма ценной. И мне будет очень тяжело терять вас и ту поддержку, что вы нам оказывали…
– Но… ведь есть какое-то «но»… правда?
– Есть, мистер Уилтон. Как не быть. Вы постепенно становитесь очень значимым человеком в нашем предприятии. И если в один не очень прекрасный для меня момент вы соберётесь уйти, я окажусь в весьма печальном положении. И я этого сильно не хочу.
– С одной стороны, мне очень приятно, что был столь нужен. А с другой… я вас понимаю.
Я грустно улыбнулась и развела руками.
– Как вы сами говорите, вы на меня не работаете, а значит, никаких гарантий у меня нет.
Мы какое-то время пили чай с новым вариантом пирожных, тестируя их на вкус.
– А если я куплю у вас часть вашего дела, мисс Стонтон? – спросил мужчина.
Мы с Кэтрин чуть не подавились одновременно откушенными кусочками. При этом сестра так на меня посмотрела, будто я уже лишила её наследства и счастья на всю оставшуюся жизнь.
– Дело в том, мистер Уилтон, что пока этот бизнес только начинает развитие, и его рыночная стоимость не отражает будущие возможные прибыли.
Этим утром я проснулась от странного запаха. Нежный, но немного терпковатый аромат наполнял комнату. Села на кровати, откинув лёгкий полог, что защищал от гнуса, и принялась широко раздувать ноздри, пытаясь понять, чем это пахнет. Подойдя к туалетному столику, проверила флаконы, стоящие на нём, – не разбилось ли что. Но когда я открыла окно, запах только усилился.
– Почувствовала? – с улыбкой спросила Кэтрин, всё это время наблюдавшая за мной.
– Ты хочешь сказать… – начала догадываться я.
– Лаванда зацвела. – Сестрёнка широко раскинула руки на кровати и вдохнула полной грудью.
– Хочу это увидеть! – неожиданно для себя заявила я, по пояс высовываясь в окно.
– Тогда нужно поспешить, пока папочка ещё не уехал на поле.
Подхватившись, мы, смеясь и осаливая друг дружку, принялись носиться по комнате, стараясь одеться в начавшейся чехарде.
– Девочки, что за манеры?! – недовольно произнесла Джанет, войдя в комнату. Видимо, её привлёк производимый нами шум.
– Мы поедем с папой на поле! – радостно сообщила Кэтрин, остановившись, а я в это время пыталась застегнуть ей корсет.
– Сара! Помоги мисс Кэтрин и мисс Элис, остальные могут подождать! – прокричала старшая сестра в открытую дверь и, повернувшись к нам, продолжила: – Постарайтесь вести себя там прилично, мне за вас постоянно стыдно!
В ответ на это заявление я тяжело вздохнула, а Кэтрин со стоном закатила глаза.
Появившаяся Сара быстренько помогла нам собраться, и мы очень скоро оказались в столовой, застав там мистера Стонтона. Тот уже заканчивал завтракать, и мы обрадовали его тем, что наше сопровождение ему просто необходимо. Посокрушавшись для вида, мужчина заметил, что у нас есть двадцать минут и дольше он ждать не намерен, а затем просто скрылся за газетой, больше не обращая на нас внимания.
Это нереально маленькое время для аристократки, но не для жительницы мегаполиса XXI века. Так что я одновременно сооружала бутерброды и пила чай, закусывая ими же, успевая подкармливать Кэтрин и её же поторапливать. Жевать в дороге… до этого не дошло даже всепонимание нашего либерального батюшки, так что хватаем что можем, а вернувшись придётся пробраться на кухню и сварганить нам какой-то перекус, чтобы дожить до обеда.
Через строго обозначенное время мы стояли со шляпками в руках, вызвав удивлённое хмыканье отца. Он улыбнулся и, встав, направился на выход. Десяток минут в коляске под смеющимся взглядом мистера Стонтона… я сидела и вдыхала наполненный солнцем воздух.
Это надо видеть… фиолетовое море различных оттенков и отливов слегка колышущейся травы высотою мне по колено. Лавандовая гладь простиралась далеко… только темнеющие силуэты деревьев ближе к горизонту указывали границы отведённой под неё земли. Сойдя с ландо, я побежала вперёд, по небольшой тропинке, слегка касаясь пальцами некоторых, особенно высоко поднявшихся стеблей. Неописуемая красота. И запах… одуряющий… кружащий голову.

Пару раз моргнула и не заметила, как оказалась на земле. Надо мной колыхались цветы. Тёмно-фиолетовые колоски раскачивались перед лицом. Только нижние соцветия полностью раскрылись, верхние же ещё оставались бутонами. Даже лёжа, я чувствовала, как от пьянящего запаха кружится моя голова.

Неожиданно перед глазами вспыхнул целый фейерверк. А в сознании будто взрывались кусочки недавно прожитых дней… пять сестёр… майорат поместья… недалёкая мать… и я вдруг отчётливо вспомнила свой последний вечер в той, прошлой жизни. Мягкий диван, книгу в руках… и меня разразил смех… а вернее, истерический припадок.
Строчки из чёртовой книги всплывали перед глазами, вызывая громоподобную пульсацию в голове. Я вопила, а глаза застилали слёзы. В этот момент ко мне, наконец, подбежали Джек и Эдмунд Стонтон. Они о чём-то спорили, но из-за собственной истерики и криков Кэтрин я почти не могла ничего разобрать. Только поняла, что меня подняли и куда-то несут.
Выплеснув нервное напряжение, я почувствовала, как на меня стала накатывать апатия. Я смотрела в небо, на плывущие облака и не понимала, почему этот горячечный бред такой реальный. Как так оказалось, что я в грёбаной, мать его, книге! Хоть тут и не совпадают имена… И даже не в роли главной героини… а в теле самой идиотской из её сестёр!
И если вариант своего попаданства в прошлое я ещё относительно спокойно пережила… то книга… проживание тут виделось совершенно бессмысленным. Со свадьбой Лизки весь этот бред закончится… и что дальше? Я просто исчезну? Или очнусь в собственном теле?
Кстати… а где Дарси? Хренова мечта миллионов женских сердец…
Кажется, я произнесла это вслух, потому что рядом заплакали и всё вокруг задвигалось быстрее. Особенно громким стал свист бича.
Я впала в какое-то странное состояние. Меня то разбирал смех, то хотелось плакать, а вернее, даже рыдать. Это надо же… не распознать такую подставу сразу же. Ведь многие вещи меня смущали и настораживали, будто что-то щекотало где-то на грани сознания. Но имена, фамилии, места… всё было другое. Ну почти всё… во всяком случае, совпади фамилия, я бы сразу догадалась. А так… ну мало ли в Бразилии донов Педро… а семьи с пятью и более детьми вообще через одну. Контрацептивов нет, детская смертность высокая, рожают сколько могут.
Но фамилии… места… почему всё отличается? Что это… параллельная реальность? Эгрегор[1] давно почившей писательницы и её фанатов? Моё больное воображение наверняка находящегося в коме мозга? Что это вообще такое?