Лес в ту ночь был не просто скоплением деревьев; он был живым, дышащим существом, храмом под открытым небом. Воздух, холодный и острый, как лезвие, был наполнен ароматом влажного мха, прелой хвои и далёкого дыма костра. Луна, полная и безжалостно яркая, висела в просвете между чёрными еловыми лапами, отливая серебром на шерсти двух фигур, стоящих на краю древнего кургана.
Старшая из них, Селена, была высокой и стройной. Её серая шерсть была испещрена серебристыми прожилками — шрамами времени и битв, каждым из которых она могла бы рассказать историю. Но сейчас её внимание было целиком обращено не на прошлое, а на будущее. На сына.
Леон, пятнадцатилетний подросток, уже был почти её роста. Его собственная шерсть, угольно-чёрная, как крыло ворона, дыбилась от нервного напряжения. Он переминался с ноги на ногу, его звериная сущность рвалась наружу, требуя действия, бега, охоты — всего, что угодно, только не этого неподвижного стояния.
«Успокой дыхание, Леон, — голос Селены был низким, мелодичным, как шум ветра в вершинах сосен. Он не был рыком. Он был голосом леса. — Сила — это не только в мышцах, что рвут плоть. Сила — это в памяти, что связывает нас с землёй под нашими ногами».
«Я знаю, мать, — пробурчал он, но всё же замедлил своё тяжёлое дыхание. — Но зачем мы здесь? Ритуал единения с луной был две ночи назад».
«Это не ритуал. Это урок. Самый важный урок», — она повернулась к нему, и её глаза, цвета старого золота, glowed в полумраке с непривычной серьёзностью. «Покажи мне свою руку. Человеческую».
Леон нахмурился, но подчинился. Сосредоточившись, он заставил свою плоть перетечь, кости — сократиться, шерсть — отступить под кожу. Через мгновение перед ней была уже не могучая лапа, а длинная, жилистая рука юноши с тонкими пальцами. Селена взяла его ладонь в свои, её собственные когти, всё ещё длинные и острые, с неожиданной нежностью легли на его запястье, где пульсировала кровь.
«Мы — не просто звери, сын мой. Не проклятые, не монстры, какими нас рисуют страшные сказки людей. Мы — память. Память леса, что был здесь до городов, память ветра, что пел до их машин, память древней крови, что течёт в этих землях».
Она слегка нажала когтем, и на запястье Леона выступила капля крови. Тёмной, почти чёрной при этом лунном свете.
«Ты — последний. Последний из рода Чёрной Луны. Прямой потомок первых Стражей, тех, кто стоял на Пороге между миром плоти и миром тени. Наша кровь… наша кровь — это не просто сила. Это ключ».
«Ключ? К чему?» — спросил Леон, глядя на свою кровь.
«К силе, что старше мира. К энергии, что питает саму жизнь в этих местах. К источнику, который ищут многие и который можем использовать лишь мы. Но ключ может открывать не только двери к свету, Леон. Он может отпирать и самые тёмные темницы. Нашу кровь можно украсть. Ею можно злоупотребить. Запомни это».
Она отпустила его руку, и он снова позволил своей звериной форме вернуться, будто стыдясь своей уязвимой человеческой плоти.
«Ты должен помнить, Леон. Помнить каждое имя наших предков. Помнить запах дождя на первой траве. Помнить боль потери и радость жизни. Потому что, если мы забудем, кто мы, мы станем теми самыми зверями, какими нас считают. И тогда мы будем потеряны навсегда».
Она положила свою лапу ему на плечо, и её голос смягчился. «Ты — наша надежда. Не потому что ты сильнейший воин. А потому что ты — наша память. Наше продолжение».
Леон молча кивнул, на сей раз слушая внимательно. Тяжесть этих слов ложилась на его юные плечи, но в них была и странная гордость.
Прошло несколько лет. Леон возмужал, стал грозой окрестных лесов, но уроки матери не забыл. Однажды ночью он вернулся в их логово — систему пещер, скрытую behind водопадом, — и застал Селену сидящей у костра. Она не двигалась, её взгляд был устремлён в пламя, но был пустым, будто она смотрела сквозь него, в какую-то иную реальность. Её тело слегка подрагивало.
«Мать?» — осторожно позвал он.
Она медленно повернула к нему голову. Её золотые глаза были затуманены, в них плавала серебристая дымка.
«Я видела…», — её голос был шепотом, полным ужаса. «Я видела его, сын мой».
«Кого?» — Леон насторожился, его нос уловил запах страха, исходящий от неё. От неё, всегда такой непоколебимой.
«Человека. С глазами льда. Холодными, мёртвыми, без души. Он не похож на охотников, что приходят за нашими шкурами. Он… не несёт смерти».
Леон нахмурился. «Тогда чего он хочет?»
«Он похитит саму жизнь, — прошептала она, и её когти впились в каменный пол. — Он не убьёт тело. Он выскоблит его изнутри. Он вырвет нашу сущность, нашу душу, нашу память… и пересадит её в другую оболочку. Создаст пустого солдата. Живое оружие без воли, без прошлого».
Она встала и подошла к нему, схватив его за плечи. Её хватка была железной. «Он будет искать ключ, Леон. Тот самый, о котором я тебе говорила. Нашу кровь. Твою кровь. Он придёт за тобой. Берегись его, сын мой. Берегись человека с глазами льда. Его имя… Каин».
Это слово повисло в воздухе, словно ядовитый запах. Леон видел, что это не просто предчувствие. Это было пророчество. Видение, посланное ей кровью их рода. И он знал — видения Селены всегда сбывались.
Она почувствовала его приближение за неделю. Не запахом, не звуком. Изменением в самом воздухе. Лес затих. Птицы не пели. Звери разбежались. Энергия места, всегда такая живая и дикая, стала тягучей, словно её отравляли. Каин был близко. Он вёл за собой не шумную ватагу охотников с факелами и вилами, а нечто худшее — тихих, эффективных убийц в тёмной форме, вооружённых не серебром веры, а серебром науки.
Селена собрала то, что осталось от их клана. Их было всего семеро. Последние Стражи. Она смотрела на их морщинистые, гордые лица, на молодые, полные огня глаза самых юных, и знала — это конец. Они не переживут эту ночь. Но они могли купить время.
Она отдавала приказы. Спокойно, чётко, без тени страха в голосе. Расстановка сил, ловушки, отвлекающие манёвры. Она знала, что всё это — лишь лепет ребёнка перед надвигающейся лавиной. Но это был их долг. Долг Стражей. Умереть стоя.