Горы Чуньцзинь были покрыты туманом. Каждый шаг на тропе отзывался скрипом влажного камня. Рассвет ещё не окрасил небо, но его мягкое золотистое дыхание уже касалось мира шелковым поцелуем.
Мо Юй поднималась по каменным ступеням. Они неприятно скользили под подошвами. Ветер чуть тронул край накидки, и ткань взвилась, будто крыло бабочки.
Мо Юй не останавливалась. С каждым шагом она становилась к цели. Она не боялась, хотя её сердце глухо стучало, нарушая тишину.
Но она слишком долго жила в ожидании этого момента, чтобы позволить себе страх.
Оно появилось из тумана внезапно — небольшое, израненное временем, сооружение. Крыша наклонилась, будто в поклоне, балки рассохлись. Но даже в запустении было изящество.
Над входом висела покосившаяся табличка: «Павильон Танцующей Бабочки». Пахло сыростью и старым деревом.
Мо Юй остановилась у порога и заглянула внутрь: в полутьме сквозь щели в крыше проникали лучи света, в которых плавали пылинки. А ещё там были зеркала. Много. Они висели на стенах, стояли вокруг колонн, будто вырастали из каменного пола. Замутнённые, исцарапанные, покрытые пылью.
Когда Мо Юй переступила порог, её отражения появились сразу в десятке мест.
Она знала: сюда не приходят дважды. Те, кто пытался овладеть тайным стилем бабочки, исчезали. Лишь немногим удалось сделать это, и их имена были увековечены в списках величайших мастеров цзянху.
Её не интересовала слава. Но всё же она пришла сюда.
Потому что не могла иначе.
С тех пор как мать умерла, этот путь стал для Мо Юй единственным. Стиль меча бабочки был последним, что остался от её клана, и последним, чего она не умела. Она должна была овладеть высшей формой этой техники, как истинная наследница клана. Никто её об этом не просил, это было её собственное решение.
Говорили, что стиль бабочки — это иллюзия. Он не для убийства. Но в этом и была его опасность.
Движения не подчинялись логике. Те, кто смотрел на бойца стиля бабочки, говорили, что видели не просто обмен ударами, а образы: всполохи света, тени крыльев, и всё это растворялось в танце клинка, шагов, взмахов рук. Говорили, стиль бабочки не поддаётся обучению. Движения невозможно запомнить. Каждое движение — импровизация.
Мо Юй слабо усмехнулась, глядя в одно из зеркал. Она провела пальцами по лезвию своего меча, ощутив знакомый холодок металла. Это придало ей немного уверенности.
Те, кто хотел овладеть этим стилем, должны были забыть всё: страхи, прошлое, желания. Взамен — получить невыразимую лёгкость, скольжение по грани реальности и безумия.
Отражение сдвинулось с места, и это был не просто отблеск света. Из зеркальной поверхности вышла ещё одна Мо Юй. Фигура та же, но волосы длиннее, тени под глазами глубже, как после нескольких дней без сна. Каждое её движение было красивым и плавным. И даже сейчас, зная, что предстоит вступить в бой, Мо Юй не могла отвести взгляда от своей копии.
Тень скользнула в сторону — зеркала отразили его с задержкой. Павильон вдруг стал шире, будто стены раздвинулись и вытянулись к небу. В глубине зеркал появились новые тени, в каждом — чуть разные, будто это был уже не один павильон, а много. В каждом зеркале свой.
Мо Юй сделала шаг. Двойник — тоже. Но на полшага левее, нарушая симметрию.
Двойник скользнул вперёд. Неуловимый клинок мелькнул у щеки Мо Юй. Не ранил. Но сердце забилось чаще.
Мо Юй выдохнула.
И внезапно — вспомнила, как танцевала с матерью, под светом бумажных фонарей, когда была ещё ребёнком. Мать показывала стиль бабочки, и тогда он казался настоящей свободой, истинной красотой.
Она подняла руку.
И ответила танцем.
Они кружили, не касаясь друг друга, но каждый шаг отзывался в пространстве ритмом ударов сердца.
Тень исчезала — и появлялась за спиной. Мо Юй каким-то непостижимым образом чувствовала её и поворачивалась, опережая удар.
Они были зеркалом друг друга, но с каждым движением Мо Юй всё меньше повторяла — и всё больше вела. Мягкие скользящие шаги, вращение запястья, изгиб бедра — рождались в моменте, естественно. Мо Юй не задумывалась.
Тень отступила, будто соглашаясь, что Мо Юй превосходит ее.
Внезапный удар — и лезвие двойника коснулось щеки, прочертив тонкую красную линию на белой коже.
Мо Юй не отшатнулась. Она развернулась на пятке, подняла меч обеими руками и продолжила бой. Постепенно её движения менялись, становились плавнее, грациознее, и вот уже, просто наблюдая, невозможно было отличить, кто из бойцов настоящая Мо Юй, а кто двойник.
Они остановились одновременно.
Обе — с поднятым клинком.
Дыхание вибрировало в груди, как последняя нота мелодии флейты дицзы.
Тень медленно опустила меч и поклонилась. Танец завершился.
Мо Юй осталась одна в центре павильона. Зеркала изогнулись и раскрылись лепестками лотоса. В каждом из лепестков было её отражение — немного разное. Где-то она была ребёнком, где-то седой старухой, но в каждом из них она танцевала.
И тогда она поняла, что было высшей формой стиля бабочки.
Не победа. А отказ от себя, растворение в танце до той степени, когда ты становишься не тем, кто исполняет движения, а настоящим воплощением этого стиля.
Когда её мать танцевала под фонарями — это был лишь отблеск техники, бледное подражание. Как и у тех немногих, кто вернулся из павильона. Они смогли унести лишь часть, до конца так и не познав высшую форму. Они просто смогли остановиться и уйти.
Те, кто исчез — познали ли они высшую форму? Или погибли, проиграв своему двойнику? Ответа на этот вопрос не было. Но, возможно, поэтому этот павильон скрывался так высоко в горах и был заброшен. Постижение высшей формы техники означало остаться здесь.
Мо Юй закрыла глаза и коснулась зеркала.
Павильон снова замер.
Тишина. Пыль, танцующая в полосках света.
Но если присмотреться, можно было заметить, как в одном из зеркал двигалась фигура. Она исполняла танец.