Катар-талах медленно шёл по тёмному коридору. Мягкие подошвы его сапог едва касались неровного пола.
Здесь, в подвалах столичного особняка Флавиев было темно, сыро и холодно. Он ненавидел этот род. Ненавидел сильнее всех других, хотя если бы спросили его – каждый до последнего римлянин должен был умереть.
Уверенность, рождённая двадцать восемь лет назад, крепла в крылатом убийце с каждым днём. С каждым шагом пути. С каждым новым решением, с каждой новой смертью.
Он был художником и был защитником, он был правителем и беглецом. Побыл даже рабом. Двадцать восемь лет кровавого ада вытравили из него всё, что делало его собой.
Теперь, когда на востоке заалела надежда, когда настал час возмездия, он наконец решился прийти. Поиски, которые он вёл двадцать восемь лет в тайне ото всех, наконец подходили к концу.
Последний приказ – единственный приказ, который был для него важен– катар-талах собирался исполнить сегодня. Сколько бы мёртвых тел не оказалось у его ног.
Лязг оружия. Замер на секунду. Хруст костей в тонких руках. Тело энтари оседает на пол и остаётся лежать неподвижно. Крылатый переступает гору тряпок и продолжает идти вперёд.
Вот она. Замок навесной, примитивный. И засов. Как можно удержать его таким замком… его, который двадцать восемь лет шёл по следу.
Он достаёт из складок плаща металлическую пластинку и прикладывает к замку. Всё сложнее искать источники энергии, приходится беречь такие мелочи, как зеницу ока. Щелчок и замок соскальзывает с дуги. Убийца убирает в сторону дубовую задвижку и открывает дверь.
***
В камере было темно. Всегда темно. Но время можно считать по щелчкам замка. Они приходили трижды. По крайней мере, раньше. Первые пять тысяч дней или около того. Утром приносили еду. Днём забирали на допрос. Вечером приходили развлекаться.
Потом, где-то в начале седьмой тысячи, палач приходить перестал. Она всё думала, что же это значит. В душе догадывалась, что её тайны больше никому не нужны. Но поверить в это означало сдаться, и она снова и снова изобретала объяснения того, что допросы прекратились.
Ещё через тысячу дней или около того они стали забывать приносить пищу. Она тешила себя надеждой, что война не даёт им сосредоточиться на таких мелочах, как полумёртвая пленница, хоть и знала, что это самообман.
Ночные гости приходили всё так же регулярно, так что она продолжала считать. Им нравились её волосы и лицо, так что они не были излишне жестокими. Редко применяли плеть и не калечили, только унижали. И всё же - она начала сбиваться со счёта – через пару тысяч дней они стали приходить реже. Она догадывалась, что виной тому то ли шрамы, то ли покорность.
Один раз никто не приходил долго… Она бы сказала, что дней шесть или семь. И еду никто не приносил. Она уже не хотела гадать, что случилось наверху. Только сидела в самом углу, обхватив колени руками, и смотрела на темноту. Она видела эти стены так долго, что могла бы и не открывать глаз. А когда они наконец пришли – конечно, не для того, чтобы её накормить, - готова была броситься им в ноги и целовать грязные сапоги, только чтобы упросить их не оставлять её одну так надолго.
Кажется, это им понравилось, и на какое-то время их игры обрели новый смысл.
И всё же время шло. Не только душа, но и тело понемногу старело. Крылатые живут долго, если соблюдают элементарные правила – правильное питание, здоровый сон. Их бессмертие не той природы, что у демонов и их потомков.
Они стали приходить всё реже, и приходили теперь другие. Эти, новые, не знали её имени и называли просто «рабыня». Это, конечно, было некорректно, ведь она была военнопленной, а военнопленный заслуживает другого обращения. Но она не спорила. Они были жестоки и уже не щадили её.
И всё же последнее время редкостью стали и они. Она не видела себя в зеркало, но предполагала, что стала слишком стара и уродлива, чтобы заинтересовать даже этих.
Они не приходили… она не знала… десять дней?.. Еду приносили семь раз, но она была уверена, что пару раз её принести забыли. Итак. Они не приходили десять дней, когда дверь открылась. На пороге, озарённый со спины тусклым светом чадящих факелов, стоял человек в голубовато-сером плаще. Слишком стройный для местных энтари. Слишком гордый для местных крылатых.
Он вошёл в комнату и, немного привыкнув к темноте, посмотрел на неё. Человек протянул руку. Рука ощутимо дрожала.
Лира не шевелилась, не уверенная в том, чего от неё хотят. Тогда человек свободной рукой сбросил с головы капюшон, и Лира задохнулась. Чувства накрыли её водопадом, стремительной лавиной. Она схватила руку и, прижав к губам, принялась её целовать.
***
С ужасом и болью Дайнэ смотрел на то, что осталось от его госпожи.
- Лира… - он произнёс имя, которое не называл вслух уже так давно, но столько лет произносил во сне, и тут же поправился: - Намэ…
Дайне упал на одно колено, как и двадцать восемь лет назад, когда увидел свою повелительницу впервые. Намэ изменилась. Постарела сильнее, чем может постареть крылатая. Лицо будто ссохлось и свет в глазах… Дайнэ не был уверен, что от него остались хотя бы угли. Он смотрел в лицо – такое чужое и такое родное, и не мог оторвать взгляда, вопреки этикету, вопреки инструкциям. Лира должна была приказать встать. Аран-тал должен был стоять так, пока намэ не прикажет подняться, но он видел, что Лира совсем не в состоянии принимать решения.
Норен замер в полумраке под стеной и осторожно оглянулся. Оставалось дождаться, пока посланник Флавия отправится к советнику. Этого не было в поручении патрицианы, но он предпочитал делать работу до конца. Не разгибаясь, так, чтобы не шелохнулась ни одна тень, он стал ждать.
Времени потребовалось немного — раньше, чем затекли руки убийцы, упёртые в землю, маленькая дверца меж двух колонн открылась, и оттуда появился мужчина, закутанный в серо-голубой плащ. На руках он нёс свёрток размером с тело подростка. Последнее показалось Норэну странным и не относящимся к их с Веленой делу, но тем больше интриговала его ситуация. Он подождал, пока незнакомец исчезнет за поворотом, и отправился следом.
Норен двигался бесшумно и был уверен, что ни позади, ни впереди никто не обнаружил его присутствия, когда за очередным поворотом замер, ощутив у горла холодную сталь.
Норен плавно повёл рукой, приближая её к ножу, уверенный в том, что человек не может заметить этого движения. Лезвие сильнее впилось в горло, и он осознал очевидный факт — в руках противника был саркар. В груди что-то дрогнуло, легко отклонившись назад, он повёл рукой, не пытаясь заблокировать удар, а всего лишь срывая с противника капюшон. Саркар тут же взлетел в воздух, так что он едва успел уйти от удара и только вскрикнул коротко:
— Мастер Инаро!
***
Дайнэ остановился. Неведомый преследователь говорил на языке крылатых и называл его именем крылатого, что само по себе ничего не значило. И всё же… Он привык убивать энтари. Крылатых он не убивал никогда.
Противник молниеносно уклонился от удара и тут же сдёрнул собственный капюшон. Дайнэ всматривался в лицо, высохшее и суровое, как и лицо Лиры теперь.
Видимо, крылатый надеялся, что Дайнэ узнает его, но он не узнавал.
— Вы учили меня, — сказал Норен тихо. Глаза его потухли.
Вот оно что. Действительно, он мог и не помнить кого-то из катар-талах. Но катар-талах помнили его.
Он чуть отвёл в сторону саркар, но не опустил.
— Моё имя Норен. Кто с вами?
«Почему я должен отвечать?» — хотел огрызнуться Дайнэ, но тут же вспомнил, что перед ним крылатый. И один из тех, кто считает его учителем.
Инаро скосил взгляд на Лиру. Та оставалась без сознания. Она всё время теряла сознание, так что Дайнэ мог только скрипеть зубами.
— Моя спутница больна. Ей нужна помощь.
— Я вижу. Вам есть куда пойти?
Дайнэ опустил саркар ещё на полдюйма. Он не мог решиться сказать это. Но тут Лира застонала — гортанно и глубоко.
— Нет. Нам некуда идти.
Катар-талах протянул руку к Лире, возможно, всего лишь желая помочь ей встать. Глаза намэ тут же широко открылись, и она попыталась отползти к стене. Саркар Дайнэ молниеносно взметнулся вверх, опять оказавшись у горла катар-талах.
Тот поднял руки, в которых не было оружия. Как будто катар-талах нуждались в оружии, чтобы убивать.
— Следуйте за мной. Я отведу вас в дом, где вы сможете поесть, а ваша спутница немного оправиться. Потом… Вы решите, что делать.
Он развернулся и сделал несколько шагов прочь, однако Дайнэ видел, как напряжены плечи крылатого, который вслушивался в воздух.
Дайнэ опустил глаза на Лиру. Та снова бредила. Тогда Инаро осторожно приподнял её за пояс и пошёл следом за незнакомцем.
***
Крылатые миновали большую часть Квартала Роз и остановились у довольно изысканного — по меркам энтари, по крайней мере, — небольшого особняка.
— Куда мы идём? — спросил Дайнэ.
— В дом моей… — Норен замешкался с ответом, но решил не врать, — хозяйки.
Он сжал кулак. Сказать такую фразу в присутствии учителя было последним из возможных позоров.
По лицу Дайнэ пробежала злая улыбка, и Норен не хотел знать, кому она адресована. Но Дайнэ улыбкой не ограничился.
— Как случилось, что катар-талах служит энтари?
Норен обернулся. Губы его были плотно сжаты.
— Это долгая и сложная история. Нет смысла повторять её здесь, посреди улицы. Пройдёмте в дом, мастер.
Норен отвернулся и открыл дверь. Раб, стоявший на посту, не обратил никакого внимания ни на него, ни на тех, что шли за ним по пятам. В атриуме было темно. Велена, по всей видимости, спала.
«Уже хорошо», — подумал Норен. Он остановился, пропуская беглецов вперёд, но Дайнэ замешкался. Войти в жилище патриция… было плохой идеей. Последний раз он был в таком доме, когда энтари и крылатые ещё не убивали друг друга открыто. Впрочем, теперь он уже не был юнцом, боявшимся крови. И Лира… Дайнэ бросил косой взгляд на свою ношу… та снова металась в бреду. Решившись, бывший аран-тал перешагнул порог.
Ни один мускул не дрогнул на лице Норена, пока он наблюдал за этой заминкой, лишь когда Дайнэ всё же ступил на мраморный пол, и на лестнице, как по заказу, появилась Лемера, губы его едва заметно сжались.
За пределами Вечного Города расцветал июнь. Стрекотали сверчки, и травы, колыхаясь на ветру, дарили горькие запахи разлуки.
Велена запрягла двух любимых лошадей: вороную кобылу Диану для себя и дымчатого рысака Арея для Норена. Остальным подобрала лошадей попроще — насколько можно было найти простых лошадей в конюшнях Хейд. Дайнэ достался арабский жеребец Аид, Лире — буланая Афина. Ещё двух цыганских вели под уздцы, нагрузив боеприпасами и продовольствием. Последнего, впрочем, в доме нашлось немного, а откладывать исполнение своих решений Велена не любила.
— Будем охотиться по дороге, — заявила она тоном, не терпящим возражений, разглядывая полупустой погреб, и возражений, действительно, не последовало. Дайнэ жгла спину необходимость оставаться в особняке энтари, Лира была едва в состоянии передвигаться, не то что возражать, а Норен по-прежнему считал, что не нуждается в еде.
С оружием дело обстояло гораздо лучше, однако крылатые почти не проявили интереса к обширной коллекции патрицианы. Дайнэ ограничился саркаром, отказавшись даже пересечь порог оружейной. Норен долго стоял, прислонившись плечом к косяку, и с улыбкой наблюдал, как Велена любовно поглаживает рукояти клинков и станки арбалетов. Наконец, патрициана остановилась на длинном мече с обвитой чёрной замшей рукоятью, с клинком из дамасской стали, и длинном кинжале с зазубренным лезвием. Поколебавшись, добавила к комплекту короткий лук для охоты и один из самых шикарных своих хлыстов.
— Велена, ты как ребенок… — сказал Норен тихонько, искренне надеясь, что его никто не слышит.
Велена удивлённо приподняла брови.
— Ты собираешься таскать всё это с собой? Всё равно ничего, кроме кнута, использовать не будешь.
— В пути мы можем встретиться с чем угодно. Не каждое животное можно обездвижить кнутом.
— Пусть так, — Норен вздохнул, — но ты же не одна.
Велена подошла вплотную к нему.
— Верно, не одна. Нас двое. Но и тебя может не оказаться рядом, когда будет необходимо, — она помедлила, — и меня, когда это будет нужно тебе.
Тем не менее убедить упрямого телохранителя взять с собой такой же арсенал Велене не удалось. Норен ограничился обычной парой ножей и саркаром, согласившись лишь с идеей дополнить комплект луком.
Лира тоже оружием не заинтересовалась.
Выехали на рассвете.
Бывшая намэ с удовольствием вдохнула полной грудью запах степной травы. Дневной свет, едва пробивавшийся сквозь серые облака, дурманил её не хуже вина. Ей было всё равно, куда и зачем её везут, она наслаждалась уже тем, что перед глазами медленно проплывали картины дикой природы.
Дайнэ ехал рядом с ней на полкорпуса позади — как требовал того этикет, однако рука его лежала свободно, готовая в любую минуту перехватить поводья лошади Лиры, если та потеряет сознание — такое уже случалось несколько раз, и у Дайнэ не было повода отказываться от беспокойства. В отличие от своей намэ, он не получал от поездки никакого удовольствия. То и дело он окидывал окрестности цепким взглядом, прислушивался к шелесту травы, движениям ветра, отдалённым раскатам грома.
— Этот парень заработает гастрит, — пробормотала Велена. Они с Нореном ехали следом, отстав на десяток метров. Их лошади шли нос к носу, так что Норен сомневался, хватит ли ему места, чтобы выхватить оружие в случае надобности. Он даже пытался слегка замедлить шаг коня, потом, напротив, ускорить — но Диана неизменно оказывалась рядом, вплотную к Арею.
Расслышав слова патрицианы, он вскинулся, вырываясь из собственного круговорота недобрых мыслей.
— Зато ты будто на прогулку выбралась, — заметил убийца.
Велена хохотнула:
— А то нет. Ни одного соглядатая на километр вокруг.
Норен прикрыл глаза, прислушиваясь. В округе действительно не было ни души.
— Что ты знаешь про эту парочку? — спросила Велена тем временем, и голос её в миг оказался серьёзным.
— Немногим более, чем рассказал, — Норен искоса взглянул на Велену, но не похоже было, что та легко согласится сдаться.
— Я не из любопытства спрашиваю. Хочу знать, от кого зависит наша жизнь.
Норен горестно вздохнул.
— Лира, как я и говорил, последняя намэ верховной касты крылатых. Пользуясь вашим языком, это что-то вроде… Главы Сената? Только без императора. Это она принимает решение начинать войну или добиваться мира. И пока она была жива… Была среди нас… Она до последнего боролась за мир с энтари. Видимо, за это она и оказалась в темнице Флавиев.
— Шла война, — сухо сказала Велена.
— Нет, — Норен язвительно улыбнулся, — война ещё не шла. Савен захватили во время переговоров о мире. Она успела только послать гонца к другим намэ с приказом готовиться к войне. Она была наивной идеалисткой, как и все крылатые тогда. Это всё, что я о ней знаю.
— А второй? Полагаю, он из тех, кого ты называл катар-талах?
— Более чем. Он — основатель касты, верховный жрец храма Разрушения. Намэ катар-талах. Он… — Норен замолчал, погрузившись в воспоминания, а затем закончил очень тихо, — мой учитель.
Он снова замолчал, теперь уже надолго. Велена попыталась коснуться его руки, лежавшей поверх поводьев, но Норен отстранился и снова заговорил, спокойно и бесстрастно:
Всё время, пока Рим находился в пределах видимости, Дайнэ боялся лишний раз вздохнуть. Велена то и дело отлучалась на охоту — казалось, ей доставляло радость самой добывать пищу. Спутников она отправляла вперёд и почти всегда нагоняла до темноты. Когда же впереди заблестели кристальные воды великой реки, она замедлила ход коня лишь на секунду, явно намереваясь перейти её вброд.
— Нет смысла идти дальше, — окликнул её Норен из-за спины, — утром мы пройдём вдоль берега и найдём паромщика. Спускаться по реке быстрее и безопаснее, чем ехать верхом.
— Безопаснее оказаться подальше от Рима, — отрезал Дайнэ.
— Нас никто не преследует. Мы оба это знаем. К тому же Велена приказала ждать здесь, — он сказал «приказала», рассчитывая напомнить Дайнэ, кто руководит экспедицией, но аран-тал сделал из его слов свои выводы.
— Ты смеешь выполнять приказы римской патрицианы, когда рядом с тобой твой намэ?
Щёки Норена вспыхнули, но он стиснул зубы и собирался было ответить, когда его опередил тихий слабый голос:
— Хватит.
Оба воина перевели взгляд на Лиру.
— Предложение Хейд разумно. К тому же я не могу больше ехать. Мы остановимся и переночуем здесь, остальное можем решить утром.
Лира кривила душой лишь самую малость. Держаться в седле было всё более невыносимо с каждой минутой, и она давно уже впивалась изломанными ногтями в обескровленные ладони, чтобы не закричать.
Глядя на безвременно постаревшее лицо, Норен видел и понимал её состояние. Он подумал, что даже если бы Лира не была намэ, он не смог бы противиться этому слабому голосу.
— Вам помочь? — спросил он, заметив, что Лира неловко пытается соскользнуть с лошади, но Дайнэ уже был рядом, и Норен решил оставить их наедине. Он оглядел степь — Велены нигде не было видно, но отправляться на поиски было глупо. Убийца спешился и принялся обустраивать лагерь.
Дайнэ заметил, каким лёгким стало тело намэ, но не подал виду.
Савен изменилась и осталась прежней одновременно. Когда аран-тал отворачивался и слышал голос намэ — это был голос той Лиры, которую он запомнил, но когда он поворачивался и смотрел на её лицо — он не мог поверить, что перед ним та крылатая, которую он любил. Кожа Лиры стала тонкой и прозрачной, как высохший папирус, она плотно обтягивала широкие скулы, а на лбу, напротив, залегли глубокие морщины. Но самым страшным были глаза. Они оставались такими же огромными и голубыми, чуждыми этому высохшему лицу — и в то же время стали другими, будто внутри них горел светильник, а теперь потух.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Дайнэ, усаживая почти неподвижную и лёгкую, как куклу, намэ спиной к большому булыжнику.
— Спасибо, — бывший аран-тал видел, что Лира говорит через силу. — Лучше, чем вчера.
Дайнэ опустился на колени рядом с ней и заглянул в глаза. Ему так много хотелось спросить и ещё больше рассказать… Но он не знал, с чего начать.
— Простите меня, — сказал он. — Я не уберёг вас.
Лира сухо рассмеялась. Потом лицо её стало серьёзным.
— Ты всё выполнил?
Дайнэ кивнул. «Но это не помогло», — хотел сказать он и промолчал. Стоило ли упрекать Лиру в ошибках десятилетней давности?
— Скоро мы доберёмся до свободных крылатых, и вы снова станете нашей намэ, — сказал он, в надежде сменить тему.
Лира устало прикрыла глаза и откинула голову. Она покачала головой.
— Если бы вы знали, как я вас искал… — продолжил Дайнэ, не замечая этого слабого движения. — Я убил всех энтари, которые стояли на моём пути. Разорил столько фортов, что уже не помню всех. Я боялся, что вы умерли… Так боялся, как не боялся ничего в жизни. И если б я мог, я пришёл бы раньше…
Лира снова покачала головой, на сей раз она открыла глаза и посмотрела на своего аран-тал:
— Я стала твоей болезнью, Дайнэ, тебе не стоило отдавать мне свою жизнь. Поверь, ты будешь разочарован.
Инаро непонимающе улыбнулся:
— Вы — наша намэ. Одно это стоило моей жизни. А кроме… Кроме того…
Он замолчал и отвернулся, пытаясь побороть ком, подступивший к горлу.
— Что я могу сделать для вас? — спросил он, когда совладал с собой. — У нас немного еды, но если вы хотите, я попробую найти дичь. У нас есть вино и хлеб.
Лира покачала головой.
— Чуть-чуть вина и хлеба, если можно. Дичи не надо, одна из нас уже отправилась её искать.
— Одна из нас? — Дайнэ сверкнул глазами. — Тварь-энтари.
Савен покачала головой.
— Ты совсем не изменился. Эти двое помогают нам. Они заслуживают хотя бы капельки доверия.
— С чего вдруг? Возможно, она сейчас зовёт на помощь своих дружков-кровопийц.
Лира вздохнула, в душе умиляясь упрямству своего спутника.
— Хейд был единственным, кто не лгал мне. К тому же, если бы они хотели, отдали бы нас Флавию той же ночью, когда мы попали в их дом. Ты хороший воин, но неужели ты думаешь, что справился бы с полноправной патрицианой? А с ней, к тому же, — по лицу Лиры пробежала тень, — аран-тал… Дайнэ, как это может быть? Он — катар-талах? Ты знаешь его?
Дождавшись, когда крылатые окажутся достаточно далеко, Велена спрятала кнут и посмотрела на убийцу, колдовавшего с бинтами.
— Иди сюда, — сказала она тихо, почти просительно.
Норен покачал головой.
— Мне нужно прийти в себя, — он посмотрел на Велену, надеясь вложить во взгляд невысказанные извинения, и осторожно подвинулся, облокачиваясь о ствол дерева.
— Ты всё ещё хочешь их защищать?
— Они сняли контроллер, — сказал Норен, искоса глянув на Хейд, но этот факт патрициану, похоже, мало интересовал. Глаза энтари всё ещё сверкали яростью. — Успокойся, Велена.
— Не могу, — рука на кнуте сжалась так, что побелели костяшки.
Норен вздохнул и, пересев поближе, положил всё же голову на колени к энтари.
— А так?
Он лежал спиной к Хейд, так чтобы глаза могли смотреть на огонь — настоящий, а не отражённый в золотистых зрачках.
— Да. Так немного лучше, — Велена наклонилась и, крепко сжав плечо крылатого, прошептала в самое ухо. — Я никуда тебя больше не отпущу. Никогда не оставлю без присмотра, — а затем легко коснулась губами виска чуть ниже повязки.
Норен усмехнулся и перевернулся на спину. Теперь он смотрел Велене в глаза.
— Ты что-то сильно обо мне беспокоишься, патрициана. С каких это пор?
— Ты знаешь с каких, — ответ был неопределённым, но Норен понял. С тех пор, как он прокололся в особняке Флавиев. Выходит, почти с самого начала…
Он не нашёл, что ответить. Лежал молча, немного отвернув голову к костру.
Рука Велены переместилась с его плеча на грудь, медленно расстёгивая застёжки камзола.
«Там я не ранен», — хотел съехидничать Норен, но тихий бархатный голос опередил его:
— Каждый раз, когда ты уходишь, я не могу спать.
Рука закончила воевать с крючками и прошлась от живота обратно к груди, задевая складки рубашки, так что ткань сползала наверх. Пупка крылатого коснулась ночная прохлада.
— Раньше мне снился император… Теперь мне на него плевать…
Рука совершила круговое путешествие к животу. Указательный палец нежно поиграл с пупком, и ладонь снова поползла наверх, каким-то чудом оказавшись уже под рубашкой. Норен чувствовал, как напрягается его тело ниже пояса.
— В своих кошмарах я вижу лишь тебя…
Пальцы сжали затвердевший от холода сосок, согревая и лаская его. Норен со свистом выдохнул воздух.
— Перестань, — прошептал он.
Велена наклонилась совсем низко, ловя своим ртом его губы. Горячий язык проник в глубину, он оказался мягким и ласковым. Крылатый с удивлением понял, что совсем не хочет, чтобы это тепло его покидало.
Пальцы отпустили сосок и поползли вниз. Велена наслаждалась бархатом этой кожи, холёной и сладкой. Запахом лимона, всё ещё исходившим от мягких волос. Её рука легла на выпуклость поверх кожи дорожных штанов.
Горячий язык исчез. Норен увидел глаза — зелёные, как глубины моря, с пляшущими в них искрами золота.
— На нас смотрят, — выдвинул он ещё один довольно веский, на его взгляд, аргумент.
Велена лишь улыбнулась. Не самоуверенно, как обычно, а как-то грустно.
— Останови меня, — рука скользнула снизу вверх, подбираясь к шнуровке, — твои руки не связаны, — пальцы распутывали завязки, но Велена каким-то чудом умудрялась держать остальную часть ладони где-то на очень чувствительном месте, — ты полон сил, — Велена слегка наклонилась и легко коснулась губами губ убийцы. Прикосновение тут же растаяло, и Норен заметил, что тянется следом, в надежде продлить момент, — на тебе нет контроллера, — обнажённой плоти коснулся ледяной воздух и тут же на его месте оказалась горячая рука, Велена снова опустила губы к самому лицу крылатого и закончила, — останови меня.
Норен зашипел и схватил её за руку, но лишь за тем, чтобы крепче прижать к себе.
— Давай, — Велена улыбалась в темноте, — покажи, как тебе нравится.
Крылатый медленно задвигал рукой вдоль ствола, увлекая за собой и ладонь энтари. Он прикрыл глаза, но мягкие губы снова коснулись его губ, мимолётно, как крылья бабочки, и он почувствовал горячее дыхание совсем рядом:
— Посмотри на меня.
Патрициана не приказывала. Она просила. Но эти просьбы оказывались действеннее любого приказа. Отказать ей было бы труднее, чем контроллеру талах-ар.
Норен открыл глаза. Водоворот зелёных глаз уносил его прочь. Горячие руки внизу живота ускорялись — так, как делал бы он сам. Только плоти его касалась чужая, уверенная и нежная рука.
Норен закусил губу. Его больше не терзали воспоминания и всё же… С тех пор, как он оказался на свободе, это был первый раз, когда ему предстояло излиться в присутствии кого-то.
— Не бойся, — прошептали губы, обжигая кожу, и снова в глубины его рта проник горячий язык. Их языки сплелись в танце страсти и нежности, и крылатый почувствовал, как ускоряется стук его сердца, становится невыносимо быстрым — и взрывается удовольствием.
— Намэ!
Голос… чужой. Незнакомый.
Лира открыла глаза. Перед ней сидел катар-талах.
Ладонь Норена лежала поверх вспотевшего лба.
— Вам что-то снилось, намэ.
Лира судорожно кивнула. Она прекрасно знала, что ей снилось. Норен посидел секунду, а затем осторожно погладил Лиру по волосам. Та не отстранилась.
— Разбудить мастера Инаро?
— Нет… не надо.
Лира обернулась к Норэну.
— Я немножко полежу вот так. Не убирайте руку.
Норен улыбнулся и исчез в темноте. Лире стало холодно. Она глубже закуталась в полы мантии и пододвинулась к костру. Норен что-то смешивал в металлической кружке.
— Что это?
— Выпейте, — Норен протянул ей густой зелёный отвар. Лира сделала глоток. Напиток был горьким.
— Пахнет ромашкой и печалицей.
— Так и есть.
— Сонное зелье? — Лира подняла бровь.
— Скорее успокоительное.
Лира снова оправила мантию и, обхватив себя левой рукой, стала потихоньку пить отвар.
— Как вы себя чувствуете, намэ?
— Спасибо, хорошо.
— Я спрашиваю не только, чтобы поддержать разговор.
Лира подняла бровь и покосилась на Норена.
— Вы на меня не злитесь?
Норен отвернулся к огню.
— Вы первые настоящие крылатые, которых я вижу за девять лет. У меня нет сил злиться на вас.
— Тогда… всё нормально. Только сны. Вам они снятся?
Норен покачал головой.
— Мне снится Амариль. И Помпеи.
— Помпеи?
Норен не отвечал некоторое время, и голос его был таким, будто он давно не пил воды.
— Я участвовал в четырёх битвах за Помпеи. Когда в четвёртый раз энтари выбили нас с укреплений, командование… мастер Инаро… отдал приказ сжечь город дотла и уничтожить всех, кто попытается бежать. Думаю, это был жест отчаяния.
Норен протянул руки к огню, согревая пальцы.
— Вы попали в тюрьму всего лишь за то, что были намэ. Но мои руки всласть напились крови энтари, прежде чем оказались скованы.
— Вы были в тюрьме?
Норен молча кивнул.
— И всё равно… вас мучает вина? — спросила Лира тихо.
Норен рассмеялся.
— Вы снова пытаетесь искать потайные корни моей привязанности к энтари. Нет, меня не мучает вина. Но я изменился. Когда я был в плену, меня держали связанным, так чтобы я не мог пошевелить пальцем. Восемь лет. Они боялись. И когда через восемь лет мой… как это называется? Тюремщик? Позвал меня к себе, он всё ещё думал, что я готов убить любого энтари, которого увижу. Я стоял связанный, и мышцы у меня были как кисель. Я бы и таракана, наверно, не смог раздавить. Но он всё ещё верил, что я опасен. Он, — Норен улыбнулся, — предложил мне убить Велену.
Норен сделал паузу, потирая пальцы.
— Знаете, сейчас это кажется мне смешным. Тогда я и сам верил, что могу только убивать энтари. И вот судьба, направляемая моим тюремщиком, сложилась так, что я оказался в доме Хейд — связанный, конечно. Он думал, что это мелочь. А Велена… вам, наверно, не понять этого, Лира. Она развязала меня и сказала, что я могу уйти. Что бы вы почувствовали, если бы вас вот так вышвырнули из темницы, которая была вам домом восемь лет?
— Страх.
Норен сверкнул глазами.
— Отчасти. Пустоту. Я думал, крылатых больше нет.
Он поёжился.
— Но с тех пор многое изменилось, Лира. Шесть месяцев в Риме это много больше, чем восемь лет под Римом.
— Вы больше не крылатый.
Норен сжал кулаки, и это не ускользнуло от взгляда Лиры.
— А я им был? Вы, талах-ар, творящая знание. Дайнэ — талах-ир, творящий красоту. И когда… если… война закончится, вы будете творить. А что стану делать я?
Лира пожала плечами.
— Я отвечу вам. Когда… или если… мы победим.