Ниарэ прокашлялся и плотнее закутался в плащ. Здесь, в малой Азии, было тепло, а эликсиров хватало, чтобы не мучиться от простейших недугов. Но ему не помогал ни один эликсир. Ниарэ в этом году исполнился семьдесят один год — не так много для крылатого, но почти тридцать лет жизни он провёл в плену, и болезни, губившие римлян в их больших, похожих на муравейники, городах, было уже не выжать из его тела.
Ниарэ знал, что, если эта война и закончится когда-нибудь, ему до свободы не дожить. Да он не так уж к ней и стремился — давно решил, что можно приспособиться ко всему. А новый мир… мир, который силилась построить юная Лира Савен, был настолько непохожим на Корону Севера из его воспоминаний, настолько диким и чужим, что Ниарэ не больно то и стремился его повидать.
Первую половину своей жизни Ниарэ провёл при храме и теперь, спустя годы, помнил из неё немного. Учеников — шкодливых и неблагодарных, которых всё равно хотелось любить и беречь. Едва оперившихся юнцов, из которых не выжил никто, кроме, разве что, одного.
Ниарэ давно перестал скучать по тем временам. Они стали в его сознании эпохой, которая давно прошла и которую невозможно вернуть.
«Мир меняется», — думал он, изредка глядя на горизонт. «Падают с небес острова. Иссыхаются моря. Материки раскалываются на части и уходят под воду. Мир меняется. А время не повернуть вспять. Как бы мы не хотели вернуться назад». Иногда Ниарэ скучал по полётам, но вот уже много лет, как он боялся взлететь, и порой ему казалось, что эта способность утрачена им так же, как Корона Севера, храм и сгоревшие в кострищах войны ученики.
Те годы, что Ниарэ провёл в плену, стали для него жизнью. Римляне не были к нему особенно жестоки. Ниарэ был умелым врачом, и его господин довольно быстро понял истинную цену своего раба.
Ниарэ учил его детей так же, как учил маленьких крылатых птенцов. И римские дети не были ни хуже, ни лучше тех, которых доверял ему храм. Так же шкодили, так же озорничали, так же ни во что ни ставили учителей… Вот только учить их приходилось иначе. И если прежде Ниарэ говорил каждому из учеников «не убий», то теперь его первой заповедью стало «не прощай обид». Ниарэ не врал. Тогда, в прошлую эру, когда цитадели крылатых парили над северной землёй, он верил в то, что говорил. Потом, в плену, верить перестал. Потому для него были истиной и первые, и вторые слова.
Маленькие римляне вырастали жестокими, как и их отцы. Хотя никто из них не был ни добр, ни зол, когда вылуплялся из яйца. Они уходили, вели свои войны и умирали на них.
Из всех римлян, которых вырастил Ниарэ, выжили только двое.
Когда для прежнего патриция пришёл срок, старший из них взял руну из рук отца и стал новый господином. Он почитал старого наставника, и для Ниарэ не поменялось ничего.
Его комнатка в храме крылатых была мала, потому что роскоши не было ни у кого. Крылатые не любили кичиться нажитым добром.
Его комната в доме патриция была такой же небольшой, потому что при всём почтении, патриций никогда не стал бы слишком баловать раба.
Его свобода в храме ограничивалась стенами и обязанностями, которые даровали ему намэ.
Патриций тоже никогда не запрещал уходить далеко — запрещало клеймо на руке Ниарэ, понимание того, что ему некуда идти, и привязанность — к детям, которые не были виноваты ни в чём.
«А меняется ли мир?» — спрашивал себя Ниарэ, стоя на стенах летучей цитадели, которую новые крылатые заставили подняться в небеса. Он думал, но ответа найти не мог. В одни дни он говорил себе: «Да. Потому что этот мир, — мир, который строит Лира Савен, ни капли не похож на тот, в котором я родился и жил». В другие дни Ниарэ становилось смешно. Потому что, несмотря на почтение и любовь новой намэ, его комнатка в летучей цитадели оставалась так же мала. У Лиры Савена попросту не было места, чтобы разместить всех. И точно так же Ниарэ не мог выбраться за стены — потому что там, за стенами, бушевала война. Один за другим города тонули в огне и крови.
Ниарэ некуда было идти. Но он и не хотел уходить.
У него были ученики — старые и молодые, рождённые в войну и рождённые после войны. Те, кто не хотел убивать. Те, кто желал обучиться лечить.
И Ниарэ учил. Почти не сомневаясь, что большинство из них погибнет на войне.
Иногда он думал, что уже не способен привязаться ни к кому. Но стоило ему подумать о том, чтобы уйти, как Ниарэ понимал, что любит этих детей. Глупых и жестоких, не осознающих последствий своих дел. Детей, которых ещё многому нужно научить.
Одна из дверей, ведущих на крепостную стену, открылась, и Ниарэ, прищурившись, различил в наступающих сумерках фигуру Лиры Савен. Она одна, не считая самого Ниарэ, не желала отказываться от дурацких длинных одеяний, которые некогда любил их народ. Почему так цепляется за прошлое Лира, Ниарэ точно сказать не мог. А сам он был уже слишком стар, чтобы что-нибудь менять. Никто из хозяев не пытался переучить его жить на римский лад, и уж точно он не стал бы делать этого теперь сам.
Глядя, как медленно приближается невысокий узкоплечий силуэт, как слабо покачиваются на ветру непослушные пряди светлых волос, которые намэ безуспешно пыталась забрать в хвост, Ниарэ подумал, что намэ, несмотря на её возраст, всё ещё такой же ребёнок, каких Ниарэ приходилось обучать всю его жизнь. Ребёнок, которого слишком рано выбросили во взрослую жизнь. Ребёнок, которого так толком и не успели доучить. Ребёнок, который никогда уже не станет взрослым, потому что жизнь не оставила ему времени, чтобы взрослеть.
— Доброго дня, — сказала намэ своим мягким голосом, от которого у каждого, кто слышал эти звуки, мурашки разбегались по спине.
Ниарэ не отрываясь смотрел на ту, кто решил побеспокоить его.
— Уже вечер, намэ, — Ниарэ ответил лёгким поклоном. — И скоро наступит ночь.
Ни одна мышца не напряглась на мягком лице Лиры Савен. Намэ отвернулась и положила пальцы на зубец крепости. Взгляд её устремился вниз — на бесконечную равнину малой Азии. До Рима лёту оставалось несколько дней, но Лира медлила. Крылатые начинали роптать, а она всё никак не желала отдавать приказ.
Рим пах гарью, копотью и палёной кожей.
Норен из-под опущенного капюшона наблюдал за Веленой. Патрициана ехала на полкорпуса лошади впереди. Она опустила капюшон на плечи, будто бы демонстрируя прохожим своё возвращение. Однако горожане были слишком заняты собственными проблемами — расхищенным скарбом, шайками хулиганов, примостившимися чуть ли не в каждой подворотне, горящими сараями и сеновалами.
Только раз на лице Хейд мелькнула тень эмоций — когда они въезжали в полуразрушенную триумфальную арку. Всё остальное время она молча и равнодушно взирала на изувеченный город, и языки пламени отражались в её глазах, как в зеркале.
Несколько раз они видели уличные стычки — но в темноте даже катар-талах не мог разобрать, кто с кем дрался. Нападающие и защищающиеся были одинаково оборваны, одежда их, если и носила когда-то знаки отличий, то теперь от них не осталось и следа.
Они миновали торговый и ремесленный кварталы. На распутье главной площади Велена на секунду остановилась и огляделась. В прорехах арок под ободами рассыпающихся колонн арены мелькали отблески огней. Двери храма Юпитера были плотно заперты, и на ступенях стояли, сидели, а кое-где просто лежали оборванные беженцы всех мастей. Летний дворец императора, некогда стоявший напротив храма, лежал в руинах.
«Вечный город», — думала она. «Всесильный Плутон, я думала, он будет стоять сотни лет, как сотни лет стоял до того, как я появилась на свет».
Едва эта мысль зародилась в голове, как Велене стало горько и смешно.
«Никакого Плутона нет. Как нет и других богов. Как нет высших сил и высшей чести, и законов, которым ты всю жизнь служила… Будь честна хотя бы с собой, патрициана. Пусть закона не было в Риме, для тебя он всегда был. Выдуманный только тобой. Закон чести, о котором не знал никто кроме тебя.
Твоя честь не сумела спасти этот мир. Он истлел. Уже не имеет значения, что сама ты жива. Рима больше нет. Твой мир погиб.
Кто ты без него?»
Ответа у Велены не было. Она молча разглядывала поваленные колонны некогда роскошного дворца, где император с супругой предавались усладам, истязали рабов… Истязали её саму.
«Если разрушен дворец…» — равнодушно пронеслось в голове. «То и император… Тоже мёртв?»
Велене было его жаль. Несмотря на всю ненависть, которую она испытывала к императорской чете до того, как покинула Рим.
Юстиниан был человеком, который давал ей всё, чего бы она не попросила. «Как отец, которого у тебя давно уже нет».
Велена поняла внезапно, что какая-то её часть, огромная часть, лежавшая в основе её существа, погибла вместе с этим дворцом. Ушла в небытие.
В третий раз в жизни она стала сиротой.
Окинув внимательным взглядом всю площадь, Велена повернула коня к воротам, перекрывавшим вход в квартал роз. Двое стражников тут же преградили ей дорогу. Увидев блестящую сталь, фризский скакун встал на дыбы и яростно заржал. Велена уверенной рукой удержала поводья, а вот стражники с трудом выдержали напор — один из них отступил на шаг назад, но пики не убрал.
— С дороги, — рыкнула Велена, и Норен увидел, как волны страха, исходившие от энтари, пригнули солдат к земле. Они поспешно опустили оружие, и Хейд продолжила свой путь, как ни в чём не бывало.
Уже проезжая мимо ворот, она услышала за спиной два голоса:
— Ты что, сдурел патрициану останавливать?
— А кто это был?
— Да чёрт его знает. Но кажется, Велена Хейд.
— Велена Хейд… — шёпотом произнёс второй. — Я то уж обрадовался, думал их перебили всех до одного…
***
Больше Норен не услышал от энтари ни слова.
Крепко сжимая поводья, та ехала кварталом Роз мимо оград и наглухо запертых ворот. Свет нигде не горел, не было слышно голосов — разве что в редких комнатах мерцали блики тусклых лампад.
«Рим никогда не спит, — думала Велена. — Так было… до сих пор».
Она зажмурилась, пытаясь прогнать из головы эхо голосов, всё ещё звеневших у неё за спиной.
«Перебили… всех до одного…»
«Плутон или кто теперь вместо него… Неужели это всё, чего мы заслужили? Отец… дядя… Эстель…»
Лица умерших проносились в её голове, и Велена не могла отрицать. Не могла извлечь из глубин памяти ни единого воспоминания, отдававшего теплом.
Добравшись до чугунной решётки, она толкнула ворота, и те бесшумно распахнулись. Когда же оба въехали в сад, Велена развернулась и воздела перед собой руку. Сверкнула руна на ладони. Створки закрылись и замерцали тусклым фиолетовым светом.
Она сама спешилась и отвела жеребца на конюшню. Норен следовал за ней. Здесь оставались остатки подмокшей соломы. Ни одного скакуна из коллекции патрицианы в стойлах не было.
По-прежнему не говоря ни слова, энтари привязала обеих лошадей, положила им сена и вышла. Норен осмотрелся, пытаясь обнаружить следы пребывания человека, но, похоже, конюшня была покинута уже давно. Он тоже вышел.
Двери особняка были плотно закрыты и заперты на ключ. То ли мародёры побоялись забраться в усадьбу патрицианы, то ли квартал всё же неплохо охранялся.
Ключа у Велены не было. Она оглянулась на спутника.
Не дожидаясь приказа, крылатый подошёл к двери, достал нож и, покопавшись немного в замке, открыл дверь. Петли скрипнули. На путников пахнуло прохладой.
Он вошёл внутрь и отошёл в сторону, уступая дорогу патрициане. Здесь было так же пусто, безжизненно и темно.
Велена, явно пребывавшая в некоем подобии транса, не стала искать ни свечи, ни огниво, а лишь щёлкнула пальцами. Над головой её запылал ровный светящийся шар бордового цвета.
Норен осмотрел атриум. Ничего не изменилось. Только завитушки резных комодов покрылись толстым слоем пыли, а зеркала — паутиной.
Велена прошла во внутренний сад и свернула направо, к своей спальне. Норен остановился на террасе, соединявшей центральную залу с личными покоями патрицианы.
Он вспомнил, как впервые оказался здесь. Как, едва оправившись от раны, первый раз шёл через этот сад. Как в первый раз проснулся в маленькой комнатке на втором этаже — и как получил новую, такую же небольшую, но по соседству со спальней госпожи. Как боялся остаться один, в четырёх стенах, и как с трудом удавалось ему побороть чувство, что он всё ещё находится в темнице.
Следующие несколько дней Велена отсыпалась. Она почти не выбиралась из кровати, не интересовалась, откуда берётся еда, и избегала любого общения с новыми квартирантами.
Все хозяйственные вопросы за неё решал Норен, который к самостоятельной городской жизни был приспособлен ещё меньше, чем его госпожа. Он отправил Дирку и Эрайэ в ближайшую лавку, но командовать сородичами тоже не хотел и не умел, потому большую часть того, что требовалось ему и Велене, делал сам.
Требовалось немного.
Патрициана проявляла потрясающее и несвойственное ей в обычные дни безразличие к собственной внешности, быту и удобствам. Довольствовалась похлёбкой, которую ей приносили, и пила только воду.
Большую часть дня она спала, но на третий день Норен заподозрил, что человек, даже прибывший из дальнего путешествия, столько спать не может. Ему и самому замкнутое пространство особняка Хейдов начинало казаться тюрьмой, но покидать патрициану он не решался.
Проснувшись в очередной раз возле энтари и поняв, что та по-прежнему спит — или притворяется, что спит, Норен поднялся и, не обуваясь, отправился в купальню.
Та располагалась за стеной и оборудована была куда лучше, чем общественные купальни — не могло быть сомнений, что Хейды привлекали к обустройству этого места крылатых инженеров.
Норен без труда разобрался в конструкции, управляющей наполнением бассейна, хотя до сих пор её всегда настраивали слуги, и, пустив в бассейн поток воды, от которой поднимался густой пар, залил несколько флакончиков с маслами — эта часть хозяйства Велены к счастью то ли не заинтересовала новых обитателей дома, то ли просто не была ими обнаружена.
Дождавшись, когда воды станет достаточно много, чтобы погрузиться в неё по пояс, Норен вернулся в спальню и потормошил Велену за плечо.
— Уйди… — безразлично пробормотала та.
— Пошли. У меня для тебя кое-что есть.
Хейд дёрнула плечом.
— Велена! — окликнул Норен, пытаясь придать голосу строгость, но именно такие интонации были ему абсолютно несвойственны, и он изрядно сфальшивил, а потому повторил уже мягче: — Ну, пожалуйста. Я знаю, что тебе понравится.
— Я ничего не хочу, — Велена наконец повернула голову и приоткрыла глаза.
Норен вздохнул. Патрициана с самого возвращения в Рим абсолютно не походила на себя. Даже после побега от крылатых она выглядела лучше, чем сейчас.
— Пошли, — повторил убийца в третий раз, вместо того, чтобы спорить, и потянув её за руку, наконец выудил из кровати.
Велена, к счастью, спала голой. Иначе Норэну стоило бы немалого труда её раздеть. Сейчас же он просто затолкал её в распахнутую дверь купальни. Пока Хейд стояла, равнодушно глядя на заполненный до середины бассейн, Норен скинул на пол рубашку и брюки, которые сам надел с утра, и обняв патрициану со спины, подтолкнул к воде.
Велена всё ещё оставалась безучастна, до тех самых пор, пока крылатый не погрузился в воду следом за ней.
Поймав энтари за талию, он обнял её и усадил между своих широко раздвинутых ног. Уткнулся носом в плечо и замер так. Тело Велены было горячей окружавшей их воды, жара становилась почти нестерпимой, но Норэну всё равно не хотелось её отпускать.
Хейд опустила свою руку поверх скрещенных рук крылатого. Закрыла глаза. Откинула голову назад, ему на плечо. И замерла так.
— Мне плохо… — прошептала она.
— Я знаю, — Норен плотнее стиснул объятья. Провёл носом вдоль линии роста её волос и поцеловал в висок. — Велена, я всё знаю. Ты не поверишь, но это… пройдёт.
Хейд едва заметно приподняла веки и чуть повернула голову к нему.
— У тебя прошло? — спросила она.
Норен помолчал.
— Стало легче, — задумчиво сказал он. — Мне кажется, я начинаю привыкать… И… наверное я не привык бы, если бы тебя не было рядом со мной.
Велена закрыла глаза и затихла, так что Норэну пришлось продолжать.
— Мир не стоит на месте. Как бы мы не хотели остаться в том или ином мгновении, жизнь продолжает идти вперёд. То, что мы считали своим миром ещё вчера — гибнет, превращаясь в чужой, незнакомый мир, в котором нам совсем не хочется жить. Этого не обратить и не изменить.
— Мы можем бороться… — прошептала Велена, не открывая глаз. — За собственный мир…
— Можем, — согласился Норен. Снова надолго замолк, а потом закончил: — только я не знаю — как.
Патрициана ответила не сразу, а когда наконец заговорила, произнесла только:
— И я.
Помолчала ещё и продолжила:
— Впервые в жизни я не знаю, что делать. Это больше не мой дом. Того Рима, в котором я родилась и жила, больше нет.
Норен вздохнул.
— А он когда-нибудь был? — спросил он и, дав Велене время осмыслить свои слова, добавил: — Или ты просто придумала его? Как… — он запнулся. Прокашлялся и наконец закончил сдавленно: — Как и я.
— Может быть и так, — Хейд снова закрыла глаза и надолго замолкла — теперь уже просто наслаждаясь расслабляющим теплом, обжигающей мягкостью рук и близостью любимого тела. — Ты останешься со мной? — спросила она. — Теперь… мне нечем тебя удержать.
Убийца негромко усмехнулся и провёл губами по краешку её уха.
— Тебе уже давно нечем меня удержать. Кроме… одного, — закончил он и сглотнул. — Я люблю тебя. И да, я уже сказал, что останусь с тобой, что бы ни произошло.
Норен ощутил, как медленно расслабляется тело патрицианы в его руках.
— Тогда… — тихо сказала та, — нужно начинать разгребать всё это дерьмо. Хоть я и понятия не имею — как.
Дайнэ стоял на стене летучей цитадели над самыми воротами, между двух башен, оборудованных самострелами.
Он не так хорошо знал технологии катар-талах, но почти физически ощущал, насколько ему не хватает тех возможностей, которые были у его предков. Теперь, после трёх десятков лет, отданных войне, он не раз замечал во время тренировок, что дорожки, которым обучали его как аран-тал, обрываются, отдельные движения склеиваются с разрывом, как если бы из идеально гладкой мелодии вырвали целый кусок — вырвали аккуратно, так что не заметит неподготовленный глаз, но всё же недостаточно хорошо, чтобы не заметил тот, кто играет на флейте всю жизнь.
Утром — оно у патрицианы началось около двух часов пополудни — Велена спустилась на первый этаж и чуть не споткнулась о длинные ноги Эрайэ, вытянувшиеся поперёк прохода между камином и диваном.
Велена выругалась. Талиан подскочил на месте и тут же оказался стоящим перед энтари в полный рост с саблей в руке.
— Был у меня слуга крылатый… — протянул патрициана, — ему было восемнадцать лет, и его звали Вайне. Так вот ты мне нравишься ещё меньше. С таким хватом ты вряд ли убьёшь кого-то, кроме сына конюха. Да и вообще, в твоём случае больше пользы было бы от арбалета.
— Это бесполезно, — услышала она голос из-за спины. Норен спустился по лестнице и встал рядом с энтари. — Он не умеет и не хочет убивать.
Эрайэ насупился и опустил саблю.
— Я смогу убить любого, если придётся.
Норен вздохнул и сел на диван напротив камина. Он уронил лицо на руки, с силой потёр не смыкавшиеся с вечера глаза.
— Куда ты собралась? — спросил он у патрицианы.
— К Лемере.
Убийца кивнул.
— Я так и думал. Я нужен?
Велена окинула взглядом ссутулившуюся фигуру. Вообще-то, да, он был бы нужен…
Велена покачала головой.
— Если ещё не показывал, покажи всё нашим новым… помощникам… и иди спать.
— Кто-то должен сходить на рынок, — заметил Норен.
— Да…. — Велена вздохнула, — полагаю, надо мной будут смеяться, если я попытаюсь сделать это сама.
— Их отпускать опасно.
— Я схожу, — мрачно сообщил Эрайэ. — Рынок давно сгорел. Но я знаю, где достать еду.
— И вино, — заметила Велена.
— И вино, — согласился Эрайэ. — Но вино сейчас недёшево.
Велена подошла к камину и, нажав на едва заметную завитушку, вытащила из открывшегося ящичка тряпичный мешочек.
Подойдя к кофейному столику, она высыпала его содержимое — горсть крупных алмазов.
— Как насчёт этого?
Эрайэ презрительно усмехнулся.
— Кому они сейчас нужны?
Велена помрачнела. Сгребла алмазы обратно и снова спрятала в тайник.
— Тогда что?
— Еда, выпивка, лекарства, магические артефакты, оружие.
Велена скрестила руки на груди и задумчиво прошлась по комнате.
— Норен, ты знаешь, где ключ от оружейной?
Тот кивнул.
— Выбери пару мечей поновее и дай ему — пусть обменяет на что-то.
Норен кивнул ещё раз.
— И обязательно выспись, — повторила она. — Я постараюсь вернуться до темноты.
***
Проводив энтари взглядом до выхода, крылатые изучающе посмотрели друг на друга.
— Катар-талах, — жёстко сказал Эрайе.
— Ты что-то имеешь против? — спросил Норен, и голос его звенел сталью, — я насмотрелся на моралистов вроде Савен по уши, так что лучше не начинай.
Эрайэ покачал головой.
— Теперь это не имеет значения. Мне просто… было интересно.
Норен кивнул, успокаиваясь.
— Ты не веришь даже своим.
— Что такое свои? — спросил его Норен.
— Крылатые.
— Вопрос риторический. Если крылатые — это… как ты их назвал… революционная армия Савен… то я предпочитаю оставаться с Хейд.
Эрайэ кивнул.
— Я так и понял, — он помолчал. — Ты не назвал своего имени.
— Его назвала патрициана. Меня зовут Норен.
Эрайэ поднял брови.
— Не удивляйся, Эрайэ. Другого имени давно нет. Если я и назову его, оно останется только мёртвыми звуками. Словами из языка народа, которого нет.
Он помолчал.
— Чем ты занимался раньше? — спросил он спустя некоторое время.
— Моя профессия бесполезна. Я — художник. Дирка… Дирена Авен… родилась лекарем. Но она с детства служила горничной у Элены Гельвецио. Ей нравилась её работа. Она любит красивые вещи, любит чистоту и уют. Она хорошо готовит, и ей нравится придумывать новые рецепты… Смешивать специи… Она бы никогда не связалась с повстанцами, если бы Элену не убили. Руну Геры унаследовал её племянник, Артемис Гельвецио.
Эрайэ помрачнел и замолчал.
— Вы бежали?
— Многое произошло, — сказал он. — Это не имеет для тебя значения.
Норен кивнул.
— А что насчёт тебя? Ты тоже служил Гельвецио?
Эрайэ не ответил.
— Я вместе с Диркой, — сказал он через некоторое время, — если вы дадите ей то, что у неё было — хотя бы это, потому что она никогда не радовалась ни восстанию, ни тому, что оно сделало с городом — я буду делать всё, что вы скажете. Но от меня радости можешь не ждать.
Норен протёр глаза.
— Тебе придётся следить за лошадьми. Ходить на рынок. Может быть, встречать гостей… — Норен убрал руку от лица и заметил, как при последних словах недобро блеснули глаза Талиана, — Эрайэ, при гостях — никакого хамства. Велену называть «моя госпожа». Вряд ли тебя это убедит, но поверь мне, если ты оскорбишь её при других энтари — ты узнаешь, какие чудеса может вытворять плеть. Никому не станет от этого лучше — ни тебе, ни Дирке, ни нам.
Эрайэ мрачно смотрел на Норена и молчал.
— Я надеюсь, ты понял. Это не угроза. Это просто правила поведения в этом доме. Она не злая. Но если твои слова или действия поставят под вопрос её репутацию — она сделает всё, чтобы её защитить.
— В наше время, — ядовито заметил он, — должно быть престижно иметь слуг крылатых.
Норен сухо усмехнулся.
— Ты прав. Но не ожидай, что от этого она станет милосерднее. Идём.
Он встал и махнул рукой, указывая Эрайэ следовать за собой. Они вышли во двор и прошли в самый край парка, ко входу в мавзолей. Эрайэ не заметил, откуда в руках катар-талах оказался резной металлический ключ. Когда они спустились на первый уровень гробницы, Норен провёл рукой по стене и, попав в небольшую щель, повернул ключ.
Каменная плита отъехала в сторону.
— Подожди здесь, — попросил он и, нырнув в темноту, через пару минут вернулся с двумя палашами и западным полуторным мечом в руках. Вынул ключ — дверь закрылась за его спиной.
— На что нам этого хватит? — спросил Норен, протягивая ему оружие. Тот взял один из палашей и вышел на свет. Лезвие было хорошим, рукоять простой.
Двери особняка гостеприимно распахнулись перед Лемерой, и она оказалась в помещении, хоть и тускло, но всё же освещённом. По правую руку от двери стоял дворецкий в роскошном бархатном камзоле и дорогой рубашке с шикарным белоснежным жабо. Она сбросила накидку, и та невесомым пологом легла в подставленные руки слуги.
— И ты мне будешь говорить, что я хорошо устроилась? — спросила Лемера, не оглядываясь, — всего несколько дней в городе, а уже нашла новую прислугу.
Велена, шедшая следом, с подозрением покосилась на Эрайэ. Лицо «дворецкого» светилось благостью и покоем.
— Ты что, его напоил? — спросила энтари, обращаясь к темноте на балконе.
Норен сухо усмехнулся и вышел на свет.
— Я с ним поговорил, — сказал он, — и добавил, обращаясь к Талиану, — расслабься, это свои.
Лемера задумчиво посмотрела на крылатого, неторопливо спускавшегося по лестнице.
— А я надеялась, что ты сбежал к Савенам. Или, в крайнем случае, тебя сожрали шакалы.
Норен остановился на нижних ступенях, не слишком обрадованный такой реакцией, но в следующую секунду Лемера пересекла вестибюль и задушила его в объятиях. Он не сразу понял, что произошло, а поняв, неловко опустил руки на её узкую спину и легонько прижал к себе.
— А я рад, что ты в порядке, — сказал он, осторожно отстраняясь. — Ужин как раз почти готов.
Велена кивнула.
— Накройте на троих, — сказала она ровным голосом, полуобернувшись к Эрайэ.
Когда она снова повернула голову, Лемеры уже не было рядом — она ускакала на второй этаж и хлопала дверями, проверяя порядок тут и там.
Зато Норен стоял вплотную к ней.
— Не уверен, что это правильно, — сказал он тихо.
— Ты о чём?
— Меня не поймут, если я один буду есть за господским столом. А вам с Лемерой наверняка есть, что обсудить.
Велена недовольно изогнула бровь.
— Ты прав, нам с Лемерой есть, что обсудить. Но если бы я хотела обсудить это без тебя — я бы провела вечер у неё дома. Слуги за нашим столом есть не будут. И ты не будешь есть со слугами. Если, конечно, их общество не стало тебе интереснее моего.
Норен открыл рот, но так ничего и не ответил. Только помотал головой и направился к двери, ведущей во внутренний сад.
Велена прошла следом за ним, и оба ступили на веранду, где на горе подушек уже возлежала гетера.
— Здесь всё пропахло пылью, — пожаловалась она и отложила в сторону миниатюру, которую вертела в руках.
Велена села за стол, Норен остался стоять в стороне, наблюдая за ними.
— Всемогущие предки, Велена! — воскликнула гетера, когда на пороге появилась невысокая девушка в белоснежной тунике, слегка колыхавшейся в такт шагам. Белокурые волосы её были заплетены в косу и уложены вокруг головы, едва прикрывая кончики ушей. — Где ты взяла это чудо?
Услышав слова незнакомой госпожи, Дирена зарделась и торопливо поставила поднос с приборами на столик. Шедший за ней следом Эрайэ нахмурился.
— Да ещё и крылатые, — проговорила гетера с удивлением, — поверить не могу.
Она поднялась и подошла к девушке.
— Как тебя зовут, дитя?
— Дирена, — та с беспокойством оглянулась на Эрайэ. Тот был мрачнее тучи.
— Велена, ты должна подарить её мне.
Хейд в замешательстве прильнула к бокалу вина, забыв, что не успела его наполнить.
— Ну, сама посуди, зачем тебе, грубой воительнице, такая прелесть? А мне как раз не хватает горничной. Роза совсем не справляется.
Велена прокашлялась.
— Боюсь, это невозможно. Дирена… м… идёт в комплекте с дворецким. И к тому же, вряд ли ей понравятся обычаи твоего дома.
— Как она может решать, если ещё не была там? Но ты-то была и знаешь, что у меня чисто, мило и аккуратно.
Велена поставила бокал на стол и твёрдо сказала:
— Нет, Лемера. У тебя опасно. И для неё, и для тебя. Будь моя воля, я бы и тебя назад не отпустила.
Лемера фыркнула и уселась за стол.
— Вот ещё, — сказала она, — конечно, я ожидала худшего, но оглядись по сторонам. Портьеры совсем истлели. Камин не чищен с прошлой осени. И это, — она ковырнула вилкой мясо, которое Эрайэ как раз поставил на стол, и положила в рот кусочек. Тщательно прожевала, — что это, Велена? Столько специй, что я не чувствую вкуса, но на ягнёнка не похоже.
Велена последовала её примеру и тоже отрезала себе кусочек мяса. Пожила в рот и прожевала. Бросил быстрый взгляд на Дирку.
— Приготовлено неплохо, — сказала она, — А мясо… я ела и хуже.
Лемера покачала головой.
— Завтра же пришлю сюда своего поставщика. Возьми бумагу и напиши всё, что тебе нужно.
— Не уверена, что мне нужен поставщик, — возразила Велена.
— Скажи прямо, патрициана, у тебя за душой ни гроша. Но это не важно, денег от тебя никто не ждёт, — она улыбнулась, — просто заходи ко мне в гости. Почаще.
Велена вздохнула. Она понимала, что Лемера хочет помочь от всего сердца. Но всё, что она видела в особняке подруги, навевало её на тягостные размышления.
Лемера тем временем уже болтала о чём-то другом. Она по-хозяйски отпустила слуг и выпытывала у Норена, где они провели зиму.
Тот отвечал скупо и односложно. Не то чтобы он не рад был увидеть гетеру, но отчего-то за этим столом, где они не раз ужинали втроем, когда в доме не было никакой другой прислуги, он чувствовал себя сейчас так же, как в первый раз — неловко и неуместно.
Лемера встала из-за стола, когда время приблизилось к трём.
— Хочешь, чтобы мы тебя проводили? — спросила Велена.
Девушка покачала головой.
— Мои телохранители справляются. И мишень из тебя куда лучше, чем из меня. Не стоит тебе светиться на улицах лишний раз. Но… — она взяла со стола кусочек цуката и прожевала, — я хочу, чтобы ты навестила меня завтра.
Велена приподняла брови.
— Снова лезть по крышам? Вот уж уволь.
Лемера расхохоталась.
— Нет в Ойкумене человека столь ценного, чтобы заставить Велену Хейд испачкать свой плащ, — сказала она. — Нет, конечно. Я пришлю тебе приглашение. Или постой…. Лучше дай бумагу.