Что делать, когда идёт снег? Конечно же, сидеть дома, у тёплого камина, пить горячий чай или даже шоколад, и сплетничать. Наша кухарка Таппенс сплетничала так мастерски, что даже я заслушалась, стоя на пороге кухни.
– …и когда он зашёл в дом, бедная леди Кёртис еле успела спрятать дочку в сундук с мукой! Только так бедняжка смогла не попасться ему на глаза!
– Это вы про маркграфа Бирнбаума? – уточнила я.
– А про кого же ещё? – нравоучительно произнесла Таппенс.
– Так это он, злодей, ворвался в дом к Кёртисам? – задала я новый вопрос с самым серьёзным видом.
– Я же сказала, барышня, – Таппенс решила проявить терпение. – Конечно же, это маркграф Бирнбаум. Кто ещё будет охотиться на молодых девушек? Да ещё и устроил погром у Кёртисов! Переломал всю мебель! Юная леди упала в обморок прямо в сундуке!
– Сундук, значит, не сломал? – снова полезла я с уточнениями.
– До сундука дело не дошло, – кухарка бросила на меня подозрительный взгляд. – Кёртисам просто повезло. А уж юной леди – и подавно. В лавке у Кноллис вчера болтали, что маркграф Бирнбаум снова решил жениться… В восьмой раз!.. – Таппенс вытаращила глаза, и поэтому её слова прозвучали особенно ужасно. – Это понятно, как же мужчине прожить без жены, но зачем мебель-то ломать?
– Что-то мне подсказывает, что погром маркграф устроил вовсе не из-за юной леди Анабель, – сказала я, покачав головой. – По-моему, маркграф требовал не жену, а долг. По-моему, леди Кёртис задолжала ему за дрова. За два года, – тут я не сдержалась и прыснула в кулак.
– И ничего смешного, барышня! – возмутилась кухарка. – При чём тут долг? Разве благородные господа вспоминают о долге? Особенно если должна женщина, почтенная вдова! Так что нечего тут хихикать и язвить. Радуйтесь, что вы ещё ни разу маркграфа не встретили, а то вам было бы не до смеха.
– Он такой страшный?!. – изумилась Мисси, молоденькая горничная моей сестры.
– У него жуткая синяя борода, – тут же откликнулась кухарка, понизив таинственно голос, – и острые зубы! Прямо как клыки! Ими-то он и загрызает своих бедняжек жён. Только маркграфиня зазевается, как он – цап! – и хватает её зубами за шею! И потому что кровь постоянно течёт у него по подбородку, борода у него синяя, как вода в нашем водопаде…
– Борода точно синяя? – я оперлась плечом о косяк, не собираясь уходить, потому что разговор был интересный, и невозможно было в нём не поучаствовать.
– А вы думаете, он зря построил замок рядом с водопадом Синяя Борода? – сухо осведомилась Таппенс, и от таинственности в её голосе не осталось и следа.
– Замок был построен сотни лет назад, - напомнила я.
– Ну и что? – Таппенс не дала себя запутать. – Замок построил старший из рода Бирнбаумов, а у него, как говорят, тоже была синяя борода.
– Не сомневаюсь, что все люди с синей бородой мечтают жить рядом с водопадом с таким же названием, – поддакнула я. – Скоро нас переименуют из Хаддерсфилда в Синебородию.
– Сдаётся мне, вы в это не верите, барышня, – глаза Таппенс нехорошо прищурились.
– В то, что мы будем называться синебородцами? – невинно уточнила я. – Не-а, не верю.
– При чём тут синебро… синебодро… – кухарка запнулась, а я не выдержала и расхохоталась.
И зря, между прочим. Потому что сразу же на лестнице появилась экономка и устроила мне нагоняй, перегнувшись через перила:
– Вы здесь, Патриция?! А юная леди ждёт, между прочим! Когда вы принесёте её ленты? В Судный день? Или через неделю после него?
– Простите, госпожа Анна, – сказала я, сразу присмирев, и помахала только что отглаженными лентами: – Вот, уже несу. Просто задержалась на секундочку…
– Задержались посплетничать! – воскликнула экономка с трагизмом. – О вашем поведении, Патриция, будет доложено леди Элалии, – и она пошла вверх по лестнице, бормоча что-то про испорченную кровь.
У меня загорелись уши, хотя я и постаралась казаться спокойной. Кажется, ни дня не прошло, чтобы в этом доме не вспомнили, что я – незаконнорожденная дочь. Да, незаконнорожденная. Что поделать, если мой покойный папочка не отличался верностью брачным узам? И вот, мы получили то, что получили – одну девицу Летицию Патридж, дочку законную, обожаемую и уважаемую, и одну девицу Патрицию, с той же фамилией, но не с теми же привилегиями. Ладно хоть, что фамилию дали, а не обозвали Безродной или Неизвестной.
Бросив препирательства с Таппенс (чему она была очень рада, кстати), я помчалась по лестнице, следом за экономкой, очень надеясь, что пока госпожа Анна доберётся до моей мачехи, произойдёт что-нибудь из ряда вон выходящее, и обо мне забудут. Никто ведь не примет во внимание, что пара минут отдыха в болтовне со слугами – это не преступление против короны. А леди Элалия – дама с норовом. Может и выпороть, может и пощёчин надавать, а может высказать всё, что думает обо мне и о моей матери. И уж лучше бы выпорола.
Миновав один лестничный пролёт, я совсем некстати столкнулась с братом моей мачехи – Эмметом Боффом. Брат он был младший, безумно любимый, но абсолютно беспутный. После смерти моего отца, который Эммета на дух не переносил, мачеха тут же забрала младшего братика под крылышко и всячески его опекала. А он вовсю лебезил перед ней и просаживал сотнями деньги, которые она выделяла ему «на повышение образования». Где он учился и какой профессией пытался овладеть – это была загадка ещё почище тайны гибели жён маркграфа Бирнбаума, и я сильно сомневалась, что кому-нибудь под силу разгадать её.
В любой другой момент я пришла бы в ужас, как и полагается невинной девице, которую уложил в постель посторонний мужчина, и сам лёг рядом. В обморок я бы, конечно, падать не стала, но пощёчин надавала и дралась бы до синяков. Только сейчас не то что драться, не хотелось даже шевелиться. Стуча зубами, я позволила мужчине сжать в ладонях мои руки, и, наконец-то, почувствовала их живыми.
При скудном свете свечи я видела лицо своего спасителя совсем близко – смуглое, с тёмными блестящими глазами под разлётом тёмных, широких бровей, с резкими чертами – немного крупными, но приятными. Сосульки на его бороде начали оттаивать, и капли падали на мои пальцы, но почти сразу же высыхали под горячим дыханием незнакомца.
Мне впервые грели руки дыханием, и это было необычно, странно и… приятно. Нижняя губа немного саднила, и я вдруг с особенной ясностью вспомнила тот укус на склоне водопада. Безумие какое-то… Что-то, совершенно не похожее на реальность…
– Как тебя зовут? – спросил мужчина, сунув мои ладони себе под мышку.
– А вас? – ответила я, прежде чем осознала, что говорю.
– Вообще-то, я спросил первый, – усмехнулся он углом рта.
– А я – женщина, поэтому назовитесь сначала вы, – не растерялась я.
– Раз заговорила, значит, жить будешь, – сказал он, потянулся и достал откуда-то от изголовья кровати металлическую фляжку в оплётке кожаным шнурком. – Ну-ка, хлебни.
– Н-нет… – пробормотала я, впервые подумав – а не надо ли опасаться этого человека.
– Не бойся, малышка, – сказал он, будто прочитав мои мысли. – Я же не настолько чудовище. Пей.
Никто никогда не называл меня малышкой, даже родной отец. И это произвело на меня такое оглушительное впечатление, что когда мужчина поднёс флягу к моим губам, я, не колеблясь, отпила из неё.
От первого же глотка мне показалось, что жидкий огонь пробежал по горлу до желудка, а потом и по всему телу. Нижнюю губу защипало, дыхание перехватило, и я закашлялась, пытаясь то ли выдохнуть, то ли вдохнуть.
– Спокойно, спокойно, – мужчина притиснул меня к своей груди и похлопал по спине. – Это не смертельно. Зато ничто не согревает так, как хорошая яблочная водка.
Я никогда не пробовала не то что водки, даже вина, и один глоток этого огненного напитка вызвал такое головокружение, какого я не испытывала даже стоя над пропастью. Глаза мои сами собой закрылись, я очень уютно пристроилась в объятиях незнакомца, подсунула под него ноги, чтобы было теплее, и уснула так быстро, что не успела бы даже прочитать благодарственную молитву.
Спала я без сновидений и очень крепко, а когда проснулась, обнаружила, что всё так же лежу на боку, лицом к незнакомому мужчине, и свечка прогорела, но через приоткрытый ставень хватает света, чтобы увидеть, что мой спаситель сладко и крепко спит.
Даже во сне он продолжал обнимать меня, а моя ладонь каким-то образом занырнула за край его рубашки, касаясь голой груди. Я чувствовала твёрдую горячую плоть и густую поросль волос, и мне совсем не хотелось убирать руку, а тем более – выбираться из-под медвежьей шкуры, которой мы оба были укрыты.
Но это было неправильно, конечно же – получать удовольствие, валяясь в постели с незнакомцем. И даже спасение жизни – не смягчающее обстоятельство. Я очень осторожно выбралась из-под тяжёлой руки, выскользнула из-под медвежьей шкуры, сразу зябко поёжившись, и начала одеваться, замирая при каждом скрипе половиц.
Натянув сапоги и одевшись, уже повязывая платок, я позволила себе остановиться перед кроватью, глядя в лицо своему неизвестному спасителю.
У него была непокорная копна чёрных волос и такая же борода, но старым он точно не был. Лет… лет тридцать, наверное… или сорок… или даже сорок пять…
Нет, я решительно не умела определять возраст по внешнему виду. И давно надо было уйти, потому что дома, наверняка, переполох из-за меня, но я продолжала стоять и смотреть на спящего.
Жёсткий завиток упал ему на щеку, и я едва сдержалась, чтобы не убрать прядку. Нет, нельзя… Если он проснётся…
И что будет, если проснётся?
Сказать ему: сударь, вы добрый, вы меня спасли, если не женаты – женитесь на мне?..
В это время мужчина глубоко вздохнул во сне и перевернулся на спину, почесав грудь. Рубашка распахнулась почти до пояса, и я увидела маленькую синюю татуировку на груди, слева - дерево с пышной кроной. Меня так и потянуло рассмотреть татуировку поближе, но я вовремя опомнилась и похлопала себя по щекам, призывая к здравомыслию. Прекрати думать ерунду, Патриция, и беги уже домой, пока тебя не хватились.
Но что-то всё равно держало меня в этом маленьком доме с каменной печью. Что-то или кто-то…
И как я могу уйти, не отблагодарив за спасенье? А как отблагодарить?..
Я принялась торопливо распутывать платок, а потом расстегнула шубу. Сняла с шеи шнурок, на котором висело кольцо с сапфиром – моя единственная драгоценность и шанс избавиться от власти Летиции, мачехи и её мерзкого брата. У меня даже не дрогнула рука, когда я положила кольцо на подушку, где только что лежала. Ведь что значит какое-то приданое по сравнению с жизнью? Во сколько сапфиров оценить возможность дышать, двигаться, видеть? Даже говорить об этом смешно…
Противный запах защекотал нос, я чихнула и проснулась, с трудом открывая глаза. Веки были тяжёлыми, тело затекло и болело, но я сразу поняла, что лежу в спальне мачехи, на её кровати, потому что потолок надо мной был украшен лепниной. Самая лучшая комната во всём доме. И окна на юг, чтобы всегда было тепло…
Нос снова защекотало, я поморщилась и отвернулась.
– Миледи, она пришла в себя, – услышала я голос экономки, а потом увидела и её саму – с подожжённым гусиным пером в руке.
Его едким запахом меня и приводили в чувство. Но что со мной? Раньше я никогда не теряла сознания… Я попыталась сесть. Экономка тут же подхватила меня под плечи, услужливо помогая, и в этот момент я обнаружила, что на мне не моё обычное платье из грубой шерсти, а шёлковое, алое – подвенечное!..
– Что это? – спросила я с трудом, касаясь яркой ткани, и обнаружила ещё два золотых кольца и браслет на своей руке. – Что со мной? – повторила я, недоумённо разглядывая наряд и украшения, которые явно не могли мне принадлежать.
– Анна, оставь нас, – раздался голос мачехи, и экономка тут же отпустила меня.
Я с трудом удержалась в сидячем положении, хотя больше всего хотелось лечь, закрыть глаза и поспать ещё… часов десять. В окно вовсю светило солнце, поэтому было странно, что сон меня так одолел. Странно и неправильно… Спустив ноги с кровати, я старалась дышать глубоко и ровно, и постепенно в голове прояснялось.
Тихо стукнула дверь, и передо мной появилась мачеха в праздничном платье из чёрного бархата – как и полагается вдове. С золотой цепью на шее, в кружевной белой наколке – сама респектабельность и добродетель.
– Вы что со мной сделали? – начала я догадываться, что мой обморок случился не просто так.
– Ты проспала почти сутки, – сказала мачеха деловито. – Пришлось разбудить тебя. Уже приехал маркграф Бирнбаум, твой муж. Он ждёт, так что приходи в себя поскорее и иди к нему.
– Вы не поняли? – перебила я её. – Я не выйду за него. Причины вас, конечно, не волнуют, но я против. Можете сами за него выйти, если не хотите отдавать дочку за старика.
– Дело уже сделано, – мачеха развернула перед моим лицом какой-то свиток, исписанный мелким чётким почерком. – Вот брачный договор, вот твоя подпись. Раз за дело взялся король, венчания в церкви и твоего публичного согласия не требуется. Поздравляю, маркграфиня. Очень неплохой взлёт для дочери падшей женщины.
– Какая подпись, о чём вы? – произнесла я, всё ещё ощущая головокружение. – Вы опоили меня своим чаем, подделали мою подпись, и думаете, это вам сойдёт с рук? Я пожалуюсь королю, так и знайте.
– Зачем нужна твоя подпись, дурочка? – очень нехорошо усмехнулась мачеха. – Достаточно твоего отпечатка пальца. А он есть. Вот тут, – и она показала мне самый низ документа, где красовался аккуратный отпечаток большого пальца, сделанный красными чернилами.
– Но я была без сознания!
– Нет, в сознании, – возразила мачеха. – И это подтвердят Летиция, Анна и ещё пара-тройка слуг. Поднимайся, тебе необходимо встретить мужа, как подобает дочери графа Патриджа.
– Вы глухая? – грубо ответила я. – Сказала же – не выйду! Ни за что!
– Почему ты так упрямишься? – она взяла со стола уже приготовленную шкатулку и протянула мне. – Вот здесь – пятьсот золотых. Твоё приданое. Муж не имеет права тратить эти деньги. Они все твои. Разве этого мало? А у тебя ещё останутся твои свадебные украшения. Это на двести-триста золотых. Не всякая дочка герцога похвастается таким богатством.
– Нет! – отрезала я.
– У тебя нет выбора, – пожала она плечами. – Ты всегда была здравомыслящей девицей, не делай глупости теперь. Поднимайся и выходи к мужу, – она хотела взять меня за руку, но я вскочила с кровати и бросилась вон, чтобы спрятаться где-нибудь в чулане.
Надо будет – залезу и в ящик с мукой, как сделала дочка леди Кёртис!
Хоть в печку залезу, но… но не выйду замуж!..
Убежать мне не удалось – мачеха схватила меня за пышную юбку, вцепившись, как такса в раненую лису. Несколько секунд мы боролись, я была ещё слаба от отравы, но злость и отчаяние прибавили сил. Мне удалось вырваться, только мачеха проворно забежала вперёд и встала поперёк двери, раскинув руки.
– Сейчас ты спокойно пойдёшь к своему мужу, – начала она с угрозой, – иначе очень сильно пожалеешь…
Я бросилась к её письменному столу и схватила нож для бумаг, направив острие в её сторону.
– Дайте пройти, – произнесла я сквозь зубы.
Только мачеха ничуть не испугалась, и стояла на месте, как каменная.
– Положи нож, Патриция, – сказала она, глядя на меня не мигая. – У тебя силы не хватит ударить меня.
– Хотите проверить? – крикнула я.
– Успокойся, дура! – зашипела она.
– Не заставите! – закричала я, понимая, что она права, и я не смогу ударить ножом человека, будь даже это моя ненавистная мачеха. – Никогда!.. – и я приставила нож к своей шее. – Пропустите, или…
Дверь распахнулась от мощного пинка, чуть не ударив мачеху, и она проворно отскочила, кланяясь, будто была на балу у короля.
Он буравил меня взглядом, стиснув зубы, и что-то подсказывало мне, что сейчас маркграф сильно жалел, что я не свалилась с водопада.
– Проявим благоразумие, – теперь я заговорила примирительно. – Король желает нашего союза, мы должны подчиниться. Обещаю, что я буду вам хорошей женой.
– Ни слова больше, – произнёс маркграф с плохо сдерживаемой яростью и снова ткнул меня пальцем в грудь. – Иначе я за себя не отвечаю, маленькая лгунья. Я вас…
– Что – вы меня? Выбросите в окно? – поинтересовалась я. – После того как спасли? Своих трудов вам не жалко, милорд?
– Вы… вы!.. – он задохнулся, с трудом подбирая слова, но тут дверь распахнулась, едва не ударив нас, и на пороге появился незнакомый мне мужчина.
С русыми кудрями до плеч, в щёгольском камзоле из красного бархата с янтарными пуговицами, он окинул нас взглядом и широко улыбнулся.
– Вижу, вы обо всём уже договорились, – сказал он с удовольствием, заложив руки за спину и гордо выпятив грудь. – Я же говорил, Ральф, что она тебе понравится. А ты ещё упирался!..
– Вы кто? – требовательно спросила я, потому что вмешательство какого-то щёголя было явно не ко времени. – Что нужно? Не видите, мы с мужем разговариваем?
– Вообще-то, это – король, – ответил мне маркграф, и голос его прозвучал на удивление спокойно.
Будто никто только что не собирался то ли душить меня, то ли выбрасывать из окна, то ли казнить другой лютой казнью.
Сначала я подумала об этом, и лишь затем до меня дошёл смысл сказанного.
– Ваше величество! – ахнула я, поспешно кланяясь мужчине в алом камзоле. – Простите, я вас не узнала…
– Вы и не могли меня узнать, леди, - ответил он весело, ничуть не обидевшись, и продолжая рассматривать меня с благожелательным любопытством. – Мы с вами ещё ни разу не встречались. Вчера мне выпала честь беседовать только с вашей матушкой, а вы, как передали, были заняты важным делом…
– Очень важным, - проворчал маркграф.
– Ты уже знаешь? – король живо повернулся к нему. – Вы успели побеседовать по душам? Это очень хорошо.
– Это просто замечательно, – произнёс маркграф с сарказмом. – Но…
– Патриция Патридж, сир, – перебила я, пока кое-кто не наговорил глупостей. – Разрешите поблагодарить вас за участие в моей жизни. Вашими стараниями мы с мужем безмерно счастливы.
– Ральф, ты тоже счастлив? – спросил король, глядя на маркграфа смеющимися глазами.
– Ещё немного – и умру от счастья, – отрезал он.
– Не надо никому умирать, – запротестовала я. – Что за ужасные слова в такой знаменательный день? По милости небес мы с вами будем жить долго и счастливо…
Тут моего мужа просто передёрнуло, и он, пробормотав что-то непонятное, бросился вон, очень невежливо оттолкнув короля с дороги.
– Куда это вы?! – завопила я и готова была броситься в погоню за сбежавшим супругом, но король перехватил меня за локоть.
– Не волнуйтесь, леди, – сказал он, посмеиваясь, – никуда он не сбежит. Побесится и смирится. Я его пять раз женил, и он всякий раз взбрыкивал, как жеребец, которому шлея под хвост попала. О, прошу прощения, не то сказал, – вопреки извинениям, король разулыбался ещё шире. – В смысле, он пошумит и перестанет. Так-то старина Ральф смирный, как зайчик.
Но слова про жеребцов и зайчиков пролетели мимо моих ушей. Зато другие слова попали туда, куда им следовало.
– То есть как это – пять раз? – спросила я резко. – Получается, сейчас у милорда Бирнбаума шестой брак? А куда, позвольте узнать, девались предыдущие пять жён?
Король смутился, и это явно не было притворством. Потому что мне не встречался ещё человек, который мог бы так мучительно покраснеть по собственному желанию.
– Хм... – пробормотал он, – я думал, вы знаете...
– Знаю что? – перебила я его невнятное мычание. – Что у милорда Бирнбаума было семь жён, и все они умерли? Такое болтают, но я была уверена, что это лишь сплетни. А тут выясняется, что он был пять раз женат!..
– Не пять, – король немного пришёл в себя, достал из поясного кошелька кружевной платочек и промокнул лоб.
Неужели, даже вспотел? Из-за чего? Из-за того, что сам замешан в... в чём же?.. Я сверлила его взглядом, и он со вздохом продолжал:
– Был уверен, что вы всё знаете, леди Летиция...
– Патриция, – машинально поправила я его.
– Патриция? – переспросил он, наморщив лоб. – Прошу прощения, я был уверен, что ваша матушка назвала именно это имя...
– Оставим в покое мою матушку, – отрезала я, не желая углубляться в опасную тему. – Что насчёт бывших жён милорда?
Говорить с королём в подобном тоне было не совсем правильно, но я не могла подобрать другого тона, чтобы разговаривать с таким королём. Он больше походил на провинившегося мальчишку, чем на властного сюзерена, о котором вспоминали со страхом и трепетом.
– На самом деле Ральф был женат семь раз, – выдал король, виновато хлопая ресницами. – Тут слухи вас не обманули...
– Ну и что ты устроил, Ральф? – говорил король, устало потирая лоб. – У тебя уже седина в бороде, а ведёшь себя, как прыщавый юнец.
Ральф сидел за столом, допивая уже четвёртый бокал вина, и отвечать не собирался. Даже возражать не хотел, что седины у него в бороде пока не наблюдалось. Потому что чувствовал, что скоро вполне может поседеть.
– Почему ты не поцеловал девушку перед алтарём? – с упрёком спросил его величество. – Во-первых, это выглядело некрасиво, а во-вторых, я думал, что она тебе нравится.
– Безумно нравится, – проворчал Ральф, наливая ещё вина.
– Ого! – восхитился король. – Первые слова за два часа! Но я слышу иронию? Значит, на самом деле девица для тебя нехороша?
Ответа не последовало, и его величество вздохнул и подставил бокал, требуя вина. Маркграф Бирнбаум выполнил роль виночерпия, и наполнил королевский бокал до краёв.
Впрочем, никто другой и не мог быть виночерпием – король и его вассал сидели вдвоём, в гостевой комнате городского дома маркграфа, прогнав слуг и заперев дверь.
– Сегодня у тебя первая брачная ночь, – напомнил король, цедя вино маленькими глотками. – Новобрачная ждёт, а ты тут пьянствуешь в одиночестве.
– Как это – в одиночестве? – Ральф опустошил свой бокал в три глотка. – А ты не в счёт, что ли? И так-то у меня седьмая первая брачная ночь. Уже надоело, знаешь ли.
– Не пойдёшь к ней? Совсем не пойдёшь? – король отставил бокал и внимательно взглянул на маркграфа. – Она ведь может подать жалобу на тебя. За неисполнение супружеских обязанностей.
– Пусть подаёт, – Ральф пожал плечами. – Я ей даже подскажу, на чьё имя жаловаться.
Некоторое время король молчал, задумчиво наблюдая, как новобрачный наливает и выпивает очередной бокал вина, а потом мягко сказал:
– Не понимаю, друг мой. Ты сам, по своей воле, стал мужем прелестной девицы… А она прелестна, тут никаких сомнений. Когда она появится при дворе, то леди Кобем будет трудно сохранить титул первой красавицы королевства. И всё же, молодость и красота тебя не привлекли? Зачем же ты тогда женился?
– Ты же сам хотел, чтобы я женился. Забыл? – спросил Ральф, старательно изобразив удивление.
– Лжец из тебя никудышный, – заметил король. – То ты не хотел жениться, и даже на знакомство с невестой не приехал, а потом я застаю тебя в комнате с красоткой, но ты сбегаешь и договариваешься с её мамашей, что свадьбы не будет. А потом вдруг соглашаешься. Такие метания как-то не похожи на тебя, Ральф.
– А сам? – огрызнулся маркграф. – Строил из себя легкомысленного дурака, и так заигрался, что выболтал ей про… про всё выболтал.
– Не выболтал, а сказал правду, – поправил его король, ничуть не обидевшись на «легкомысленного дурака». – Девица имеет право знать, на что соглашается. Да и лучше пусть узнает правду, чем слушает сплетни.
– Пусть лучше узнает, что все жёны Бирнбаумов прокляты? – теперь в голосе маркграфа не было злости, одна только горечь. – Ты точно свихнулся, Генри.
– Не называй меня так, – король еле заметно поморщился. – И не пей больше. Лучше иди к жене и скажи ей что-нибудь приятное.
– Когда ты перестанешь вмешиваться в мою жизнь, Генри? – спросил Ральф ледяным тоном. – Позволь мне самому решать, кому говорить приятное, где спать и на ком жениться.
– И всё же? Почему ты передумал с женитьбой? – теперь король смотрел на друга почти весело. – Я готовился тебя убеждать, уговаривать, пригрозить, наконец…
– Уже, – буркнул маркграф и подлил себе ещё вина. – Уже успели до тебя.
– Уговорить или пригрозить? – заинтересовался его величество. – Да говори ты толком! Почему я из тебя должен каждое слово клещами вытаскивать?
– Твоя прелестная девица пригрозила, что обвинит меня в насилии, если я на ней не женюсь, – сказал Ральф медленно и раздельно. – Милая особа, верно? Сказала, что пожалуется тебе, что я её обесчестил.
– Так и сказала?! – король даже подпрыгнул. – Вот чертовка! Но не говори мне, что ты испугался этих угроз. Ни за что не поверю.
– Не верь, – мрачно сказал маркграф и прикончил очередной бокал.
Генрих может верить или не верить, но ему совсем не обязательно знать о том, что произошло на водопаде возле этого проклятого городка.
Какое-то наваждение… Какое-то колдовство, разрушить которое никак не удаётся.
Ральф словно наяву увидел нежное лицо своей восьмой жены. Хотела ли она покончить с собой там, на леднике? Сначала ему казалось, что да, но её глаза… Нет, она совсем не собиралась умирать. Уж он-то видел взгляд тех, кто уже простился с жизнью.
На водопаде в синих глазах Патриции Патридж были страх и отчаянное желание жить. И то же самое Ральф увидел в её глазах, когда графиня Патридж объявила, что он отказался от свадьбы.
Страх, отчаяние, желание жить…
Графиня ему сразу не понравилась. Как и её брат – мутный тип, это ясно с первого взгляда. Неужели, девчонке настолько плохо жилось в родительском доме, что она согласна была стать восьмой женой проклятого графа, лишь бы сбежать куда подальше?
Ехать в санях, кутаясь в меховую шубу, да ещё укрывшись медвежьей шкурой до плеч, было приятно и тепло. Небо было белым, обещая метель, земля тоже была белой – от края до края, и шуба на мне была с белым мехом. Это не мачеха мне её подарила. Я купила шубу сама, потратив часть тех денег, что выделил муж, когда сбежал в первую брачную ночь. Я посчитала, что такая покупка хоть немного утешит моё оскорблённое самолюбие. Сбежать сразу после свадьбы! Это же надо такое устроить!..
Но сейчас я сидела в санях, смотрела в спину мужу, который правил лошадью, и не могла сдержать улыбки. И даже почти не злилась. А если говорить честно – совсем не злилась.
Мы ехали одни, никто нас не сопровождал. Когда я спросила, почему маркграф не берёт с собой в поездку слуг, он довольно резко ответил, что если мне не нравится, то он выделит мне десять сопровождающих… до города.
Разумеется, я отказалась. Я бы ни на что не променяла эту поездку – вдвоём, почти свадебное путешествие. Но не понятно было, почему мой муж согласился взять меня с собой. Он был так рассержен моим появлением, потом эта глупая выходка с ключами, и вдруг…
Настроение у маркграфа улучшалось по мере того, чем дальше мы уезжали от замка. Правя лошадью, мой муж даже начал мурлыкать что-то под нос. Я оглянулась, чтобы ещё раз посмотреть на серые зубцы башен. Может, ему не нравится замок? Мрачноватое строение, старинное, но как там может не нравиться? В первый же день приезда я осмотрела его, бегая по всем этажам, и только и строила в мечтах планы, что надо переделать, что надо улучшить, и как я тут прекрасно обживусь со временем.
Но если не нравится жить в замке, зачем в нём жить? Переехал бы в городской дом…
Меня так и подмывало завести разговор на эту тему, но я кусала губы и молчала. Всё-таки, мой муж – человек непростой. Поэтому и подход к нему надо выбирать с осторожностью. Хотя, король был прав. Маркграф Бирнбаум – настоящий рыцарь. Подумать только! Женился на незнакомой девице, чтобы спасти её от злобной мачехи! Спас деву в беде. Как принцессу из плена дракона. Уткнувшись лицом в пушистый мех, я улыбалась всё шире. Правда, рыцарь не знает про мачеху… До сих пор уверен, что леди Элалия – моя родная мать… Ну ничего, как-нибудь я ему об этом расскажу. Это ведь уже не так важно.
Несколько раз маркграф останавливал лошадь, чтобы дать ей передохнуть, и я выбиралась из саней и прогуливалась по снегу, любуясь горными вершинами вдалеке.
Мы ехали в другую сторону от водопада, я ещё ни разу не была здесь, и поэтому всё для меня было ново и интересно, особенно когда стали попадаться деревушки и отдельные дома. Завидев наши санки, за нами бежали мальчишки – вопя от восторга и пытаясь запрыгнуть на запятки. Маркграф грозил им кнутом, но только для вида. Я замечала, что глаза у моего мужа были совсем не злыми. Пусть он и рассердился на меня за самовольство, но он не злой. Разве это не было понятно с первой нашей встречи? Иногда я ловила на себе его взгляд, и это было приятно. Маркграф ведь сказал, что находит меня красивой, а это главное. У мужчин, как говорил конюх в доме моего отца, всё просто. Красивую женщину уже любят, а всё остальное зависит… от самой женщины.
Один раз мы остановились в богатой усадьбе, чтобы покормить лошадь и немного передохнуть самим. Хозяин встретил нас лично, и я поняла, что мой муж останавливается здесь часто. Хозяйка вынесла на огромном подносе горячий пирог с зайчатиной, и я готова была запрыгать от одного лишь запаха.
Но прежде она проводила меня в комнату, где можно было умыться и освежиться, и всё время поздравляла меня со свадьбой.
– А мы-то гадали, на ком женился милорд! – тараторила она, подавая мне полотенце. – Миледи очень красивая! Желаю вам счастья и много-много деток!
Я милостиво кивала в ответ на её пожелания и думала, что до деток у нас ещё не дошло. Но не будет же Ральф бегать от меня всю нашу семейную жизнь? Как-то незаметно я назвала мужа по имени, и это мне тоже очень понравилось. Ральф… Красивое имя. Сильное, смелое. Очень подходит ему. Фамилия смешная, но слуги рассказывали, что Бирнбаумы – выходцы с севера, приехали лет пятьсот назад, заслужили милость короля – и вот, уже маркграфы, и их земли простираются на сотни миль вокруг.
Мы пообедали, и пирог оказался таким же восхитительным на вкус, как на вид и запах. Остатки пирога хозяйка завернула мне с собой – «а то знаете, миледи, как кормят в этих гостиницах!». Я понятия не имела, как там кормят, но была не прочь узнать. За один день в моей жизни произошло больше событий, чем за последние три года. Ну, если не считать полёта с водопада Синяя Борода.
До небольшого придорожного городка мы добрались уже в сумерках. Гостиничный двор был заставлен санями, возницы в шубах и тулупах грелись у костров. Маркграф привычно перебросил выбежавшему навстречу мальчишке вожжи и подал мне руку, помогая выбраться.
– Мы остановимся здесь на ночь? – спросила я.
– Вам что-то не нравится? – буркнул маркграф, усиленно отворачиваясь.
Но руку-то мою он продолжал держать, и я пожалела, что не догадалась снять рукавицу.
Гостиница была большим двухэтажным зданием. Довольно неуклюжим, но вывеска «Придорожный приют» сияла яркими красками, и внутри было чисто и на удивление тихо, хотя все столики в зале были заняты. Люди ели мясное рагу из больших мисок, пили пиво из огромных глиняных кружек и по сторонам не смотрели, а на огне в очаге булькал ароматным варевом огромный котёл, в котором мешала половником черноглазая девица в белом чепце.
Пряники были вкусными, я таскала их из узелка один за другим и чувствовала себя прекрасно. Мне было тепло, интересно, и я даже успела подремать, пока сани ровно неслись по накатанной дороге.
Вот только милорд маркграф был хмур, и когда в очередной раз остановил лошадь для отдыха, я, посмотрев на его осунувшееся лицо, не выдержала и протянула ему пряник.
– Что это? – спросил мой муж, глядя на сладость с таким подозрением, будто боялся, что я его отравлю.
– Имбирный пряник, – пояснила я. – Хозяйка гостиницы угостила. Возьмите, очень вкусно. Я уже штук пять съела.
Он подумал, взял пряник и захрустел им, подсыпая лошади овса.
Я выбралась из саней, чтобы размяться, и теперь наблюдала за мужем, а он делал вид, что не замечает моего взгляда.
– Могу я спросить, зачем эти поездки из города в город? – поинтересовалась я, решив, что съеденная сладость может умиротворить даже самого злобного злюку.
Тем более что мой муж не был злюкой, это я хорошо знала. Печальный рыцарь – вот он кто. К тому же, получивший по ушам. Уже это заслуживало понимания и жалости.
– У меня дела, – коротко ответил «печальный рыцарь». – И вас они не касаются.
– Хорошо, – согласилась я. – Тогда давайте поговорим о том, что меня непосредственно касается. Его величество сказал, что ваши семь жён каким-то образом сошли с ума…
– И это вас тоже не касается, – отрезал он, подумал, и протянул руку ладонью вверх.
– Что? – не поняла я и, не придумав ничего лучше, положила свою руку на протянутую ладонь.
Получилось очень грациозно, красиво и приятно. И очень даже по-рыцарски. Я улыбнулась, но муж только вздохнул.
– Ещё пряник.
– А, простите! – переполошилась я, достала из узелка ещё печенюшку и отдала маркграфу. – Почему судьба ваших жён меня не касается, милорд? Возможно, мне надо принять некоторые… меры предосторожности, чтобы тоже не сойти с ума.
– Это, скорее, мне грозит, а не вам, – проворчал он и жестом приказал мне забираться в сани.
Я села на скамейку, расправила шубу, и маркграф рывком накрыл меня медвежьей шкурой, пристегнув её специальным ремешком к сиденью. Такая забота мне понравилась, и я продолжила разговор, несмотря на то, что мой муж явно не желал его продолжать.
– Его величество сказал, что находил вам пять последних невест, – мне очень хотелось посмотреть в лицо мужу, но медвежья шкура держала меня на месте, и я могла видеть только спину маркграфа. – Может, это его вина, что девушки попадались… м-м… не слишком здоровы? А что случилось с первыми двумя вашими жёнами, милорд? Их выбирали вы? Или ваши мама с папой? А ещё родственники у вас есть?
Мой муж обернулся через плечо, и я увидела, что он улыбается. Это меня обрадовало, и я разулыбалась ему в ответ. Всё-таки, мы должны поладить! Возможно, именно поэтому Ральф и взял меня с собой. Чтобы мы могли поговорить, лучше узнать друг друга…
– Сколько вопросов сразу, – сказал маркграф, продолжая с улыбкой смотреть на меня.
– О! Это я только начала! – произнесла я с воодушевлением. – Больше всего меня интересует…
– На этом мы с расспросами закончим, – перебил он меня и отвернулся, присвистнув на лошадь, чтобы бежала быстрее.
Я застыла, чувствуя себя невообразимо глупо с улыбкой во весь рот.
Это не человек, это ледяная сосулька какая-то. Состроив в спину мужу выразительную гримасу, я поплотнее завернулась в шубу и сердито грызла пряник, пока сани мчались по дороге.
Возобновлять разговор я не решилась, а маркграф больше ни разу не посмотрел на меня, словно позабыв, что у него есть жена.
К следующему городку мы подъехали засветло, и вместо того, чтобы остановиться возле гостиницы «Три луны», Ральф погнал сани мимо, в центр города. Сначала я решила, что здесь есть ещё одна гостиница – что-нибудь для важных и богатых господ, но сани повернули на центральную улицу, проехали по площади и остановились возле дома с высоким крыльцом и вензелями на двух статуях у входа.
– Разве мы… – начала я, но маркграф уже натянул поводья и выпрыгнул из саней, а к нам со всех ног бежали слуги.
Следом за мужем я поднялась по ступеням крыльца и оказалась в красивой большой прихожей с зеркалами от пола до потолка.
– Милорд Бирнбаум! – навстречу к нам спешила дама средних лет в шёлковом платье и меховых домашних туфлях. – Вы не предупредили, что приедете… Огюста нет дома, будет только к вечеру…
– Добрый день, леди Флаквикс, – поприветствовал её мой муж, снимая меховую шапку и мимоходом потирая ухо. – Мы с женой задержимся в городе на пару дней, в гостиницу я её везти не хочу, лучше остановимся у вас.
– Да, конечно… Это огромная честь для нас… – растерялась дама, пытаясь одновременно поправить растрепавшуюся причёску и позвонить в колокольчик, чтобы вызвать слуг. – Прикажу сейчас же приготовить для вас комнату… Вы женились, милорд… так неожиданно…
– Две комнаты, – произнёс маркграф ледяным тоном. – Мне и миледи нужны две комнаты. Будьте любезны.
– Милорд, – я посчитала нужным вмешаться, – мы прекрасно устроимся в одной комнате. Не надо утруждать госпожу Фла…