— Матушка! Но как же вы можете?!
Мачеха довольно жмурится, словно кошка.
Похлопывает черным траурным веером по ладони.
Осматривает меня с головы до ног, презрительно, с гадливостью.
Словно я выпачкана грязью. Словно я нищенка с паперти, вся в болячках и блохах.
— Извини, но закон на моей стороне, — говорит она. — Здесь все принадлежит мне! Могу, и легко, дорогая!
Пытается сделать голос сочувствующим, но выходит у нее плохо.
Ликующие нотки все равно прорываются.
Кажется, она сейчас разинет рот до ушей и расхохочется мне в лицо.
Она отняла разом все мое наследство. И приданое придержала.
Я осталась гола и боса.
И всего-то у меня добра, что красивое подвенечное платье, надетое на меня.
Но свадьба не состоялась.
Вместо алтаря я пошла к постели умирающего отца, и он испустил дух у меня на руках.
— Для нас смерть твоего отца, моего дорогого мужа, такой же удар, как и для тебя, — мачеха прикладывает платочек к глазам, а сама беззвучно смеется!
Радуется его смерти!
— И в этот трудный для всех час ты еще умудряешься закатывать скандалы? Сердца у тебя нет!
— Скандалы?! Да вы же обрекаете меня на голодную смерть!
Но она не слушает меня.
Продолжает ломать слезливую комедию.
— Избалованная, испорченная девчонка! — бормочет она. — Всегда знала, что ты та еще дрянь! Как же искусно ты маскировалась! Прикидывалась кроткой овечкой!
Выговаривает мне все это, а сама торжествует.
Ее желтое, сухое лицо с обвисшими щеками противно трясется от радости.
Ведь теперь все наше имущество принадлежит ей.
И делиться со мной ее не заставит никто и ничто.
— Но вы не можете выгнать меня на улицу! — от ужаса мне кажется, что я леденею. — Почему я должна уйти из родного дома? Да и куда мне идти?!
Это требование — уйти, — мачеха озвучила сразу, как только врач засвидетельствовал смерть отца.
Я, потрясенная, не сразу поняла, о чем она толкует.
А когда поняла, то чуть не умерла, рухнув рядом с постелью любимого папы.
Сколько лежала в беспамятстве, не помню.
Но привели меня в чувство грубо, чуть ли не пинками в бок. Плеснули водой в лицо, заставив захлебнуться.
Поставили на ноги, грубо дергая.
Тычками пригнали из спальни умершего в эту комнату, где была мачеха.
Она стояла там, уже облаченная в черное.
Словно знала, что свадьба не состоится. А вместо церкви мы поедем на кладбище.
Мурашки бегут по моей спине.
Я чувствую, что меня сталкивают в пропасть, и я лечу навстречу своей гибели.
— Но и здесь ты оставаться не можешь, — голос мачехи переменился. Стал стервозным и яростным. — Ах, ах! Бедный мой муж! Не от стыда ли и горя он умер? Это ты его довела! Маленькая проститутка… Больше-то причин хворать у него не было! Крепкий мужчина, во цвете лет!
Я перевожу растерянный взгляд на люльку рядом с собой.
В ней крохотный малыш сладко спит. Прикрыв невинные синие глаза.
Мой малыш.
Ему от роду пара недель.
Крепкий и красивый мальчик…
И он теперь тоже остается без крова и без средств к существованию?!
— Что обо мне скажут люди?!
— Вы не думали, что они о вас скажут, когда привели в наш дом Юджина!
Но она не слушает мои оправдания.
— Не надо обвинять меня в своем грехе! У меня две дочери! — визгливо восклицает мачеха. — Две взрослые девушки на выданье! А тут ты! Со своим… грязным выродком, — зло и мстительно шипит она. — С ублюдком! Родила вне брака! Незаконнорожденный ребенок! Позор! Люди подумают, что я одобряю такое поведение! Подумают, что в моем доме все девицы так же распущены и легкодоступны, как ты! Я не могу допустить, чтобы о моих девочках такое говорили!
Просто ножом по раскрытой ране!
— Но это же вы, — шепчу я, а по щекам льются слезы, — это же вы завели Юджин в мою спальню!.. Я вас видела!
История моего знакомства с Юджином ужасна и полна стыда.
Мачеха обставила все так, что виноватой осталась я.
Юджин остался у нас после приема. А я почувствовала себя дурно. Клонило в сон и тошнило.
Поэтому я попросилась пораньше уйти и лечь спать.
Сон был тяжелым, душным.
Я металась в постели. Хотела встать, позвать врача.
Но ничего не вышло. Я и рукой не могла двинуть. И позвать на помощь не могла.
Вот тогда-то Юджин и оказался в моей спальне.
Сначала я подумала, что он услышал мои стоны и пришел на помощь. Я увидела его лицо, склоненное надо мной, и потянулась к нему.
Но он вдруг навалился на меня, зажал мне рот ладонью.
— Тише, тише, — шептал он. Его ладони лихорадочно обшаривали мои ноги, и я закричала изо всех сил, понимая, что он собрался сделать. — О, моя дорогая… Как вы хороши! Как давно я желал вас!
Его быстрые неловкие поцелуи были липкими и слюнявыми. Руки — жесткими, жадными и грубыми.
Было ужасно противно, страшно и больно.
Я рыдала во весь голос. Но голос — увы! — был тише писка котенка.
Когда все было кончено, я лежала на постели как изломанная игрушка.
Голова моя неловко свешивалась с кровати. Руки и ноги были бесстыдно раскинуты. Ночная одежда задрана, обнажая мое тело, а постель липкая и мокрая.
Юджин неспешно одевался, повернувшись ко мне спиной.
Он не обращал на меня ни малейшего внимания. Да и на кого обращать внимание? На использованную и откинутую прочь вещь?
Дверь в мою комнату приоткрылась.
В блеснувшем луче света я увидела мачеху. Ее довольное и гадкое лицо.
Ее сальную улыбочку.
Ее мерзкий, торжествующий взгляд.
— Все сделано, — сообщил ей Юджин. — Эрика теперь моя. И навсегда останется моею!
— Очень рада, — проскрипела мачеха, — что смогла вам помочь!
Жаль, что меня никто не спросил, хочу ли я принадлежать кому-то!
Утром за завтраком он, ничуть не смущаясь, объявил о нашем «союзе» отцу.
И о том, что я стала его этой ночью. И о том, что он намерен на мне жениться.
— Барышня! Барышня, очнитесь!
Голова трещит, в ушах гул.
И где-то плачет ребенок.
Точнее, два ребенка. Один младенец, просто закатывается, а второй постарше.
Всхлипывает и подвывает.
Что это такое со мной произошло?
С трудом припоминаю, что было до этой пугающей темноты.
— Госпожа Эрика, с вами все в порядке?
Прихожу в себя окончательно.
Открываю глаза.
И все равно темно. Еще и холодно, словно в склепе.
Над головой на сквозняке реет, как знамя, целое полотнище из пыльной паутины. Под головой какой-то мягкий узелок с тряпками.
И гулкая, с эхом, тишина…
Как я тут очутилась?!
— Госпожа Эрика, ваш сын плачет. Его бы покормить…
Сын? У меня есть сын?
Однако, насыщенная у меня была жизнь, пока я была в отключке!
Долго ли я пролежала без сознания? Как сюда попала? И вообще, где я?
Десятки вопросов без ответов разрывают мне голову.
Но я поднимаюсь, сажусь на полу.
Да, меня, как бревно, кинули на холодный пол.
— Госпожа Эрика… малыш…
Старуха подсовывает мне младенца, а я сижу и не понимаю, что с ним делать.
Откуда он? Чей он?
— Вот так, — она ловко устраивает его головку у меня на сгибе руки. — Не плачь, бедняжка. Мама с тобой…
Так, с этим потом разберемся. Надо сообразить, что я тут делаю?
Старуха помогла мне устроить ребенка. И он жадно впился в высвобожденную из одежды грудь.
Его голод, его жадность и то, как он цепляется за свою крохотную жизнь, приводит меня в чувство.
Если даже этот маленький человек борется, то мне и подавно нужно! Только вот… за что бороться?
— Госпожа Эрика… Что дальше?
Дальше?
В памяти мелькали какие-то обрывки прошлого.
Я вспомнила боль, которая навалилась на меня, растеклась по груди. Сердце — к сожалению, обычный диагноз, даже для молодых. И врачей он тоже не щадит.
Я ведь в прошлой своей жизни хирург…
Еще сегодня утром я собиралась на работу уже на взводе.
Снова срочная операция. Снова диагноз неясен. Снова переделывать чью-то работу!
Сосед на лестничной клетке наорал.
Огромный мужик, а в душе мелкое трусливое существо.
Угрожал, я уж не слушала, чем ему не угодила. Мыслями я была там, у стола с пациентом.
Вышла из подъезда и поймала злобный и завистливый взгляд бабки.
— Наглая какая! — рыкнула она, глядя на меня своими опухшими глазами.
Я устало выдохнула. Собралась уже было выпалить ей ответ.
Как вдруг ощутила эту ужасную боль, и чернота с шумом налила мне голову.
Историю Эрики, чьего ребенка сейчас качала на руках, тоже помнила… Очень грустная история очень юной и очень покорной девушки.
Как-то странно я ощутила себя ею. Словно мы с ней всегда были одним целым. Одним человеком, который раз за разом проживает разные жизни в разных мирах.
Только до ужаса похожие друг на друга неприятностями.
Нет, ну так не годится!
Надо что-то менять!
— Что это за место? — спросила я, оглядываясь.
— Это же ваш дом, господа Эрика, — робко подсказывает старуха.
Дом? Не очень-то похожи эти развалины на жилище!
Пыльно, пахнет сыростью, и сквозняки гуляют по комнатам.
Тот, кто привез нас всех сюда, бросил меня в холе, в огромном полупустом зале.
Две изящные лестницы из холла вели наверх, в коридоры к комнатам.
На этом все великолепие кончалось.
Мебель, напольные часы, деревянные наличники на дверях, изящные перила лестниц — все это было черно, покрыто плесенью и пылью.
Полы тоже прогнили и предательски трещали. Того и гляди, провалятся.
И стены кое-где были ободраны до кирпичей.
Штукатурка осыпалась.
Этот дом не топили несколько лет, наверное. Он абсолютно не пригоден к жизни в нем!
Ой, мамочки! Еще и с младенцем!
Я перевела взгляд на малыша на моих руках.
Он наелся, пригрелся на моих руках и затих, уснул. Бедное дитя, долго ли он проживет в этих условиях?! Невинная крохотная жизнь… Он-то не должен отвечать ни за что.
«Так, давайте без трагедий! — стиснув зубы, тут же подумала я. — Пока я тут, никто не умрет!»
Пока я тут, со всеми все будет в порядке.
Это был мой девиз, и я несла его сквозь жизнь… Сквозь ту жизнь, в которой не выдержало мое сердце.
Работа, где нужно было думать обо всем коллективе.
Семья — куча родственников, которые болели, ссорились с соседями, нуждались в помощи.
«Я всем помогу, всех спасу», — всегда упрямо думала я.
Спасти чью-то жизнь для меня было важнее всего прочего.
Живя этой жизнь, я думала, что очень важна.
И что все держится на моих плечах. Вокруг меня происходило слишком много событий, жизнь кипела, некогда было остановиться и подумать. Да что там подумать — к моим тридцати пяти у меня не было ни семьи, ни уж тем более детей.
Некогда.
А теперь, сидя в темном пустом зале, с ребенком на руках, я с изумлением поняла, что, по сути, все эти люди, близкие и не очень, просто тянули из меня силы.
Силы, уверенность, нервы. Все то, чего им не хватало в себе самих.
Не оставляя мне ничего про запас. Не думая, каково мне.
«Довыручалась, — подвела итог я. — Все они взрослые люди, самостоятельные. Не немощные и не сирые, не убогие. Просто было удобно кататься на моей шее. А тот, кто по-настоящему нуждается, выглядит вот так, как эти люди, что сейчас со мной».
— Иди сюда, дитя, — велела я девочке.
У бедняжки губа на губу не попадала. От холода ее трясло, бледное личико было заплакано.
Ковыляла она еле-еле, неловко ставя ножку в ветхом башмаке.
— Что с твоей ножкой, дитя? — невольно спросила я. Профессиональное, верно.
— Упала с лестницы неудачно, госпожа, — тут же угодливо подсказала старуха. — Вроде, лекарь сложил, но срослось неверно… Она не юродивая, и не блаженная! Она совершенно нормальная! Не порченная и не проклятая! Родилась такой же, как все! И ее родители были крепкими и здоровыми!
Немного отдохнув, я поднялась и снова прошлась по дому в поисках того, чем можно на ночь протопить камин.
Старую мебель мне было совсем не жаль.
Зал, где мы обосновались, был, конечно, очень большой.
Протопить его было сложно. Но сделать это было просто необходимо.
Во-первых, ночью все еще было сыро и мы могли замерзнуть насмерть и не дожить и до утра. Дом давно не топился, стены его были сырые, промерзшие за зиму.
Подняться наверх, поискать более подходящую, маленькую комнату было бы можно. Но не в темноте. Я не знала состояние лестницы. Не хотелось бы наступить на гнилую ступеньку, провалиться и переломать ноги.
Лучше я сделаю это при свете дня.
Поднимусь наверх и посмотрю, что там.
Во-вторых, ребенок.
О нем надо заботиться, например, мыть его. Менять пеленки.
Это возможно только в том случае, если вокруг будет тепло.
Развернешь его в холоде — он тотчас заболеет.
Так что я развела в камине огромное пламя, собрав просто все обломки, что могла. У камина стало не то, что тепло — жарко. Даже Рози во сне разметалась. Бледное личико ее покраснело.
— Чудесный столик, госпожа! — ворчала Ивонна. — Он мог бы еще послужить!
— Он и служит, — ответила я, разламывая его высохшие ножки. — Не переживай за него, Ивонна. Все равно есть с него уже невозможно. Весь в плесени. Зато нам будет тепло.
Я сама принесла воды, нагрела ее в нашем маленьком котелке.
Младенец проснулся, закапризничал, и я взяла его на руки.
— Есть хочет, — сказала Ивонна. — Маленькие дети едят часто.
— Часто едят, часто пачкаются, — ответила я, разворачивая мокрые пеленки. — Прополощи, пожалуйста, его одежки. А я покормлю его и хотя б немного оботру.
Ребенок заходился плачем.
Господи, что делают с этими детьми, чтоб они не кричали?
Я не знала.
Это Эрика родила. А у меня своих детей никогда не было. И, наверное, я бы так и не выкроила времени на личную жизнь и рождение детей.
Теперь и стать матерью мне шанс выпал.
Я наскоро обтерла ребенка теплой водой, промокнула чистой тканью все его складочки на ножках, на шее, и переодела его в сухое.
Точнее, закутала в тряпки, которые старая Ивонна умудрилась набрать в моей разоренной комнате. Мои старенькие сорочки, какие-то простенькие юбки.
— Ивонна, ты просто чудо, — сказала я, прикладывая ребенка к груди. Он был голоден, потому сразу же затих, насыщаясь молоком. — Если б не ты, я бы растерялась и ушла бы просто ни с чем.
Ивонна тотчас надулась от гордости.
— Я пожила на этом свете, госпожа, — ответила она важно, полоща в ведре пеленки. — Я-то знаю цену вещам!
— Наверное, я должна быть благодарна мачехе, что она мне подарила личного ангела-хранителя, то есть тебя, — с улыбкой произнесла я.
От нашей болтовни, от плача младенца проснулась и Рози.
Некоторое время она сидела молча, сонно хлопая глазами и вспоминая, как она сюда попала.
Вспомнила.
В ее темных глазах снова вспыхнул страх.
Она тревожно огляделась по сторонам, губы ее задрожали от сдерживаемых слез.
— Ну, не плачь, малышка, — подбодрила я ее, укачивая младенца. — Знаю, тут не очень уютно. Зато этот дом наш. И никто нас не выгонит. И больше не обидит. А со временем тут будет намного лучше. Ты же поможешь мне привести дом в порядок?
— Помогу, — робко ответила девочка, все так же испуганно оглядываясь по сторонам. — Но говорили, тут призраки обитают…
— Призраки? Тогда им давно пора было б объявиться. А мы до сих пор не увидели ни одного.
Ивонна развешала на каминной полке одежки младенца и пошла выплеснуть воду и вымыть ведро.
Я же кивнула Рози на хлеб с маслом, и пододвинула ей кусочек сахара.
— Идем, поужинаешь, — сказала я.
Рози явно была голодна. Очень голодна.
Но, несмотря на это, сидела и просто смотрела голодными глазами. И брать хлеб не спешила.
Не решалась.
— Ну, чего ты? — удивилась я.
— Госпожа часто шутила над ней, — тихонько ответила вместо ребенка вернувшаяся Ивонна. — Разрешит ей взять лакомство. Но стоило Рози протянуть руку, госпожа била ее палкой по протянутой руке.
Я чуть не задохнулась от ярости.
— Пожалуй, на сегодня хватит говорить об этом монстре, — чересчур поспешно велела я Ивонне. — Рози, прошу тебя — не бойся меня. Я не буду колотить тебя палками ни в коем случае! Даже если тебе вздумается немного пошалить. Так что ты можешь взять еду смело. Ну?
Рози решилась.
Она ухватила хлеб, как мыши ухватывают кусочек пищи перед тем, как юркнуть в норку.
Она ела жадно, а у меня руки тряслись от бессилия.
— Нагрей еще воды, Ивонна, — сказала я. — Пусть Рози попьет кипятка с сахаром.
— Сахар больно бы не тратить, — проворчала Ивонна. Но мою просьб выполнили. — Вам кормить.
— Ты о серьгах забываешь, — напомнила я. — Продам, и сахара куплю.
— Всего мира не купишь на две крохотные сережки, — заметила Ивонна. — Экономить нужно сразу. Никогда не знаешь, когда настигнет беда.
И она украдкой вздохнула.
Рози меж тем немного освоилась.
Кусочек сахара, который я ей дала безо всяких побоев, без унижений и обмана, вселил в нее доверие ко мне.
— А мы тут будем жить? — спросила она, оглядываясь по сторонам.
— Да, дитя, — подтвердила я. — Этот дом теперь наш.
— И госпожа Зина не выгонит нас? — осторожно уточнила Рози, облизывая после сахара липкие пальцы.
— Нет, дитя. Этот дом мой. И бумаги на него имеются.
— О! — произнесла девочка. — Здорово. Если тут нет призраков, то тут просто здорово. Дом такой большой!
Я лишь улыбнулась.
— Тут нет призраков, дитя, — мягко ответила я.
Ивонна лишь покачала головой да проворчала что-то вроде «как же не так».
Но спорить со мной не стала.
— Такая огромная комната, — в восторге продолжала Рози, крутя головой по сторонам. — Пыльно, конечно, но я помогу убраться, госпожа!
Поручив Итана заботам Ивонны, я с удовольствием набрала воды в ванну и решила выкупаться. Мне нужно было смыть с себя не столько грязь, сколько липкое ощущение предательства и коварства.
Мне нужно было расслабиться в теплой воде.
Прогнать из памяти мерзкие ухмылки мачехи.
Гнусные намеки Юджина.
А то казалось, что от напряжения я вся дрожу. Еще чуть-чуть, и я лопну, как перетянутая струна. Это состояние нужно тоже поскорее с себя смыть. Или я не выдержу больше!
В горячей воде мне удалось немного расслабиться.
Я почувствовала, как перестают дрожать натруженные руки и ноги.
Плечи мои расслабились и обмякли.
С удовольствием я промыла волосы и стареньким гребешком Ивонны вычесала их.
Они были у меня просто роскошные! Тяжелые, каштановые, длинные и густые. Гладкие, как шелк. Сразу видено, что Эрика о них заботилась и ухаживала за ними.
В них не было ни единой спутанной пряди, ни единого места, которое нельзя было б прочесать.
Что ж, больше красивых причесок мне на голове никто не возведет. Да и не нужно. Обойдусь простой косой!
Мне важно было привести себя в порядок, важно было выглядеть опрятно и красиво.
Мерзкие слухи обо мне итак пойдут. В этом я не сомневалась.
Поэтому я должна быть на высоте, чтоб вся гнусная грязная ложь разбивалась вдребезги о мой строгий образ.
Да, я должна быть строга к себе.
Юджин разрушил мою жизнь. Вот так запросто втоптал меня в грязь, ничуть не пожалев. Бездумно сорвал, как рвут полевые цветы.
И если когда-нибудь общество примет меня без презрения, права на еще одну ошибку у меня не будет.
Пока я возилась с волосами, вода порядком остыла. Поэтому я наскоро помылась, обтерев тело мягкой чистой тряпочкой, и поспешила вылезти.
Ивонна принесла мне чистую одежду, сорочку, какую-то серую простую юбку. Помогла одеться и привести себя в порядок. Заплела волосы.
Не бог весть какие вещи теперь были на мне. Но они были чистые, пахли свежестью. И я с удовольствием их надела, чувствуя, как прошлое меня отпускает.
На моем прежнем платье остался прежний запах, запах отчего дома, духов, пудры.
Наверное, даже запах завтрака, который подавали в день моей свадьбы, не выветрился.
Я не хотела ощущать его.
Не хотела вспоминать о доме, не хотела думать о нем.
— Ивонна, ты могла бы постирать мои вещи? — спросила я.
— Ну, разумеется! — радостно подхватила Ивонна. — Конечно, я сделаю это! И развешу сушиться, и прослежу, чтоб вещи не испортились!
Увидев меня, с чистыми прибранными волосами, раскрасневшуюся после ванны, Рози захлопала в ладоши.
— Какая вы красивая стали, госпожа Эрика! — восторженно выкрикнула она. — Совсем-совсем не бледная и не печальная! Вам идет улыбаться!
— Ну-ка, егоза, — буркнула на нее Ивонна, — не шуми. Малыша разбудишь! На-ка вот, — она придвинула ей поближе корзинку с Итаном. — Качай его, пока госпожа будет отдыхать. Ей нужно набраться сил. Она столько сегодня работы переделала!
— Только сначала ей надо гостей поприветствовать, — с готовностью придвигаясь к корзинке со спящим малышом, ответила Рози.
— Каких еще гостей? — удивилась я.
— Ну, того господина, что ждет уже целый час у крыльца, — беспечно ответила Рози, покачивая корзинку.
— Ты знала, что кто-то приехал, и молчала? — ахнула Ивонна. — Вот негодница! А если это что-то важное?
Но Рози лишь поморщила презрительно носик.
— Узнала только что. Но Дом мне сказал, — небрежно ответила она, — это нехороший человек. И помучиться ожиданием это меньшее зло, что он заслужил!
А я уже не слушала пояснения Рози. Сердце мое колотилось как сумасшедшее, когда я спускалась почти бегом по темной лестнице и пересекла холл. Потому что я нутром чуяла, что это Юджин.
Какого черта ему тут понадобилось?
Мелькнула глупая надежда, что у него проснулась совесть. И он поможет мне с сыном.
Но стоило мне увидеть Юджина, как эта надежда тотчас же умерла.
Он топтался около моего дома, не решаясь зайти внутрь.
То ли боялся испачкать свой дорогой костюм, парчовый жилет и горчичные бриджи. То ли брезговал.
Наверное, он долго ждал. Маялся у крыльца, не зная, как вызвать меня. Устал и испытал зверскую досаду. Но не зашел…
Он был не один.
Неподалеку, взрывая копытами старые садовые дорожки, скакал отличный конь с маленькой наездницей.
— Папа, смотри, как я умею! — кричала юная амазонка и пускала коня вскачь.
Папа?
Час от часу не легче!
Девочка была совсем юна, лет десяти-двенадцати. Но уже одета как юная леди. В красивую амазонку и крошечную шляпку с вуалью.
Шляпка кокетливо надвинута на лоб.
Маленькие губки целомудренно и немного чопорно поджаты. Кокетка и манерна барышня.
Скорее всего, избалованная.
Противный ребенок, если присмотреться. Глаза… глупые и пустые. Точь-в-точь, как у Юджина.
Она вообще на него очень похожа. То же выражение туповатой кротости на лице. И при этом холодная, острая подлость где-то на дне глаз.
— Смотри, как я умею!
Ее конь промчался по старым клумбам, на которых бурно разрослись пионы, и перескочил через кусты шиповника.
На землю посыпались переломанные цветы, розовые растерзанные лепестки.
— Велите своей дочери прекратить разрушать мой сад! — раздраженно рыкнула я, сделав решительный и угрожающий шаг навстречу Юджину. — Это не место для конных прогулок!
То ли вид у меня был суровый, то ли Юджин не ожидал от меня такой резкости.
Но так или иначе, а он испуганно отпрянул, и лишь потом взял себя в руки и попытался принять независимый вид.
— Ты хорошо выглядишь, Эрика, — сладенько похвалил он меня. — Посвежела. Здешний воздух тебе явно на пользу!
Я недобро усмехнулась.
— Хочешь, тебе отсыплю? — в тон ему спросила я, припоминая свою первую ночь в этом доме у камина, на полу. С маленьким ребенком!
Ивонна видела нашу с Юджином перепалку и теперь торжествовала.
— Так ему и надо! — клекотала она, потирая руки. — Получил, получил! Ох, мало… Я бы его с лестницы спустила, чтоб катился до самых дверей и шею чтоб себе сломал!
— Нельзя такое говорить, Ивонна, — одернула ее я.
Ивонна всплеснула руками.
— Нельзя! — изумленно выдохнула она. — Это о хитрожопом-то подлеце нельзя?! О грязном насильнике нельзя?! Да я б ему своими руками голову отломила! Нос бы ему откусила и выплюнула! Еще хватило совести явиться сюда… Он хоть извинился?
— Извинился? — я усмехнулась. — Напротив. Он обвинил меня в возникших у него проблемах.
— Каков негодяй! — схватившись за сердце, воскликнула Ивонна. — Проблемы! Это у него проблемы?!
— Он сказал, что законник с него требует исполнения обязанностей перед ребенком, — нехотя призналась я. Ивонна разразилась злорадным клекотом.
— О-о-о, законник — это чистый дьявол, когда дело касается должников! — сообщила она мне. — И уж если он вскарабкается кому на шею, если крепко прихватит свою жертву, то устроит ад на земле! Никогда не думала, что я скажу это, но сейчас я рада, что он таков!
— Интересно, отчего он так мной заинтересовался, — задумчиво произнесла я.
— Видно, слышал о скандале в вашем доме, — пожав плечами, ответила Ивонна.
— Может, он с моим отцом дружил? И отец как-то пытался уладить наше дело? Или присмотреть за мной?
— Да что гадать-то, — ответила Ивонна. — Вам надо самой к нему сходить, госпожа Эрика. Конечно, ласковых речей от него не жди. Это злобный старый хрыч. Жирный плешивый клыкастый морж! Он выбранит самыми последними словами. Но закон он блюдет свято. И то, что вам причитается, он зубами у похотливого козла выгрызет.
Я тяжко вздохнула.
— Что ж, — произнесла я. — Видно, придется получить свою порцию тумаков и от этого господина.
Тут Ивонна взгрустнула.
— Эх, — с тоской протянула она, — добрая, чистая душа вы! Вот за что? За что вам все это? И заступиться некому… и доброго слова произнести некому…
— Мне достаточно и твоих добрых слов, Ивонна, — ответила я. — Ничего. Переживу как-нибудь.
— Завтра надо вам сходить к законнику! — заговорщически прошептала Ивонна. — Чего тянуть? Денег-то младенцу надо! Он и пищи требует, и пеленок, и одежды. Сколько ж еще можно будет стирать эти две пеленки? Они скоро изотрутся, износятся, порвутся. А голышом он спать не станет. Замерзнет и будет кричать. Да и дров бы прикупить. Чем топить-то иначе?
— Я с вами пойду, госпожа Эрика! — тотчас сунулась Рози. — Бабушка пусть с малышом остается, не тащить же его с собой?
— Это еще зачем? — строго произнесла я.
— Как зачем? — изумилась Рози, широко раскрыв глаза. — Вы же благородная барышня! А благородной барышне неприлично появляться на людях без служанки! Кто вам поможет, кто прислужит, если что?
— Ох. Чувствую, если ты увяжешься за мной, помогать и прислуживать буду я! Как ты пойдешь с больной ногой? До города далеко. Я же не велела тебе ножку тревожить.
— Ну я же не могу всю жизнь просидеть на одном месте, — рассудительно ответила Рози. — Госпожа Зина всегда говорила, что вредно сидеть неподвижно, от этого начинают болеть. А идти я смогу! Я вот что нашла.
И она продемонстрировала мне деревяшку, крепкую рогатку на длинной ножке. Как раз ей до подмышки. Как костылик.
— Где ты взяла это? — удивилась я. Будь я ортопедом, я б поклялась, что этот самодельный костыль идеально подогнан под рост Рози.
— Да там, в куче дров, — наивно соврала Рози, тараща на меня честные-пречестные глаза.
И ни слова про дом, который помогает, ага. Словно кто велел ей помалкивать.
Хотя до этого болтала о покровительстве духов без умолку.
А я могла поклясться, что когда отрывала доски, которыми были заколочены дверные проемы, этой рогатки там не было.
Да и отверстий от гвоздей на этой рогатке не было.
Та-ак… тут поневоле поверишь в их байки о призраках!
— Ладно, — вздохнула я. — Что ж… пойдем со мной. Если удастся хорошо продать серьги, может, к доктору тебя свожу? Или найду умельца, который смастерит тебе кресло на колесиках?
— Что толку от этих умельцев, — заворчала Ивонна. —Только деньги берут! Кресло на колесиках! Оно, небось, дорогое. А сидеть спокойно на одном месте — бесплатно! Вот и пусть сидит, если хочет здоровой быть!
— Не ругайся, — рассмеялась я. — В самом деле, месяц просидеть на одном месте — это тяжело.
***
Дорога до города была длинна, но Рози на удивление легко с ней справилась.
Ее костылик-рогатку я обмотала длинными лентами ткани, чтоб она не натерла себе подмышку.
И Рози скакала на нем впереди меня.
Признаться, в город я вошла с опаской.
Боялась, что на меня все пальцами будут показывать.
Я чуть ли не по стеночке кралась, опасливо озираясь по сторонам.
Но то и мне повезло, то ли не такое уж жуткое я была чудовище. Но толпа забивать меня камнями не прибежала.
Да и на улицах было пустынно.
Все были заняты весенними хлопотами. Им было совсем не до какой-то там блудницы.
В городской ратуше я отыскала законника. И он повел себя так, словно сам ожидал моего визита.
— Эрика Эванс, я полагаю? — сурово произнес он, грозно сдвинув седые лохматые брови.
И прокуренные белые усы встопорщил.
В самом деле, на моржа похож. Забавно.
— Да, господин законник, — смирно ответила я.
Законник перевел взгляд на Рози, скачущую, как воробей, вокруг меня.
Для этого ему пришлось повернуть бритую налысо, блестящую голову.
Жестко накрахмаленный воротничок впился в его жирный подбородок. И законник стал похож на моржа еще больше.
— Это еще что такое, — сурово рявкнул он.
Как будто ожидал, что я признаюсь, что и это мой ребенок.
Внебрачный.
— Моя служанка, сэр, — терпеливо пояснила я. — Госпожа Зина, моя мачеха, выделила мне девочку и ее пожилую родственницу, чтоб они сопровождали меня. Она полагает, что мне неприлично появляться на людях без прислуги.
— Ограбили! Ограбили!
Несчастный доктор, встрепанный, с огромной шишкой за ухом, на четвереньках выбрался из-за своего стола.
Глаза у него дико вращались в глазницах, и я уж было подумала, что анестезиолог перестарался. Последние мозги у доктора выбил.
— Они унесли!..
Ну точно, потерю оплакивает.
Наверное, эхо в черепе слышит. И это его расстраивает.
Кристиан, неторопливо закуривая вторую сигарету и небрежно стряхнув пепел от первой, слишком глубокой затяжки, холодно глянул на несчастного.
— Что у вас похитили, дорогой доктор, — безразличным тоном поинтересовался он.
— А?!
Доктор перестал ползти и поднял голову.
Вид у него был ну совершенно безумный.
— Они разорили мою коробку с инструментами! — взревел он. — Вы знаете, сколько это стоит?!
— Не дороже человеческой жизни, — так же холодно ответил Кристиан. Он брезгливо отодвинулся от ползающего кругами, как отравленный таракан, доктора. — Цела ваша коробка. Вот она. К тому же, вам оставили плату за истраченные материалы.
Алчный докторишка нащупал серебряный, брошенный ему Рози — и снова взревел.
— Но этого мало! — выл он. — Мало!.. Там инструменты, и мои нитки!..
— Мало? — так же холодно уточнил Кристиан, недобро сверкнув синими пронзительными глазами. — Проваляться полчаса в обмороке и получить серебряный — это мало?
Мать мальчишки всхлипывала в углу.
— Ничего, ничего, — утешала я ее. — Все позади. Все будет хорошо.
Если честно, то теперь и мне было страшно.
Потому что впереди была еще минимум неделя заживления, и кто знает, как она пойдет.
— Если что-то будет не так, сразу зовите меня, — бормотала я, поглаживая женщину по плечу. — Но, думаю, все обойдется.
— Спасительница! — выла женщина, утирая мокрое лицо. — Спасительница!
— И это не преувеличение, — поддакнул Синеглазка-Кристиан. Он все так же сверлил меня пронзительным взглядом. На лице его не отражалось ни единой эмоции, но руки его заметно вздрагивали.
Не каждый день оперируешь людей.
— А вы храбрый, — пролепетала я, встретившись глазами с его взглядом.
— Не храбрее вас, — парировал он. — Признаться, вы меня удивили. Нет, правда. Вы не похожи на лекаря. Но более качественной работы я не видел.
— А некачественную, стало быть, видели?
Он кивнул.
— Поэтому я здесь, собственно, — ответил он. — Один мой… м-м-м… приятель упал с коня во время охоты на лис. Повредил ногу. Пришлось резать, вправлять кость, а потом зашивать. И уверяю вас, там было зашито намного хуже. Да и нога до сих пор беспокоит пациента. Я пришел за его примочками, или что там этот шарлатан продает в качестве лекарства.
— Вы не удержались в седле? Какая жалость, — почему-то ляпнула я. — А я думала, вы идеальны!
Синеглазка улыбнулся.
— Я — удержался, — сказал он, весело поблескивая глазами. — А он — нет. Потому я и пришел. Он-то ходить не может.
— Полагаю, вы напились и носились по лесу?
— Так и было, — ничуть не смутясь, ответил он.
— Тогда сломанная нога — достойное наказание за глупость.
— Это понимаешь слишком поздно.
— Но лису-то поймали?
Синеглазка поморщился.
— Нет, — нехотя признался он. — Надо признаться, когда нога была сломана, нам было уже не до лисы.
Боже, а можно, он не будет двигаться?!
Потому что когда он кивает, или говорит, или просто курит, поднося руку к лицу, у меня голова кружится.
Приподнимает подбородок, когда говорит.
Жест немного агрессивный и горделивый. Но ему идет.
Тогда его чеканные, красивые черты становятся еще четче. Линия скул красиво гармонирует с изгибом губ.
А еще Синеглазка ужасно ладный и какой-то приглаженный. Словно отлакированный.
На нем надет дорожный костюм. Ткань черная, с синим глубоким отливом. Отделка из гладких блестящих шнуров. Под костюмом — белая сорочка. Крахмальные воротнички. Манжеты —сейчас, правда, они заляпаны кровью. Но Синеглазка и бровью не ведет.
Как будто ничего особенного в этом не видит.
И вся одежда сидит на нем просто идеально.
Ни складочки лишней. Как вторая кожа.
«Словно его прямо в этом костюме положили на гладильную доску и хорошенько проутюжили с паром, — подумала я. — Так, Эрика! Держи себя в руках! Ты что, смазливых мальчишек не видела? Да, признаюсь. Это самый смазливый мальчишка из всех виденных мной. Но растекаться сладкой лужицей? Фу-фу-фу!»
Отец больного мальчика меж тем осторожно сгреб сына с операционного стола и унес его в свою повозку, на которой они всем скопом приехали.
Работник увел рыдающую мать пациента. У нее то и дело ноги подкашивались, и он просто волок ее на себе.
Затем он быстро вернулся.
В его руках был увесистый узелок с серебром. Куда больший, чем мешочек с деньгами, который законник стряс с Юджина.
— Хозяин велел кланяться, — протараторил работник. — Просит прощения! Жена раскисла, ну, сами понимаете! Сына надо скорее везти домой, в постель уложить. Но он не хочет, чтоб вы думали, что он неблагодарный!
— Я так не думаю, — мягко ответила я, принимая оплату. — Я все понимаю.
— Хозяин сказал, что еще отблагодарит вас, — продолжил работник. — Только спрашивает, где вас искать?
— В старом заброшенном доме, — ответила я.
У работника просто физиономия вытянулась.
А Кристиан присвистнул.
— В доме с привидениями, то есть? — уточнил он. Я невольно поморщилась.
— А производите впечатление здравомыслящего человека, — укорила его я. — Ну, какие привидения? Обычный старый дом.
— И очень хороший и красивый! — вступилась Рози.
— Там точно нет привидений? — вклинился работник. Больше, думаю, от любопытства, чем из страха.
— Нету там никаких привидений! —дерзко выкрикнула Рози. И лицо у нее было честное-честное. Сразу видно, что врет. — Зато там есть ванна с горячей водой!
— Люди болтают вздор, — поддакнула я. — Наверное, отец нарочно распространил слухи, чтоб дом не разорили.