У меня не было бедного детства.
Денег хватало. Дом был тёплый, еда вкусная. Одежда всегда лежала в шкафу сложенная ровными стопками, мама покупала только самое «правильное» — без ярких рисунков, без лишних деталей.
Снаружи казалось, что я живу в идеальной семье. Так говорили соседи: «У вас такая дисциплина, такая строгость — вот бы нашим детям так». Но никто не видел, какой ценой всё это достигалось.
Правила.
Они висели над мной всегда. Невидимые, но такие тяжёлые, что дышать иногда было невозможно.
Отец считал, что мир держится на дисциплине и страхе. Он был уверен: стоит ребёнку сделать шаг в сторону — и всё, конец. Поэтому шагов в сторону не существовало. Только прямо. Только так, как он сказал.
Мама молилась каждый вечер. Долго, однообразно, пока её голос не превращался в гул. Я засыпала под этот гул, как под метроном. Но если я сбивалась или забывала слова — на меня обрушивалось молчание. Холодное, тяжёлое, хуже любого крика. Иногда это молчание длилось часами, иногда днями.
В их доме нельзя было краситься ярко, носить короткие платья, возвращаться поздно. Каждое «нельзя» врезалось в кожу, как отметина.
Я видела, как другие девочки ходят на вечеринки, целовались за школой, смеялись над родителями — и им это сходило с рук. Я завидовала. И ненавидела себя за то, что желание проверить запретное только росло.
Может быть, именно поэтому я здесь. С маской на лице. В платье, которое мои родители сожгли бы в камине.
— Ваш билет и фамилия, имя.
Голос охранника низкий, бесстрастный. Как удар молотка, когда приговаривают.
Я поднимаю взгляд, стараясь не выдать дрожь в коленях.
— Виктория Волкова. — Я произношу своё имя так, будто подтверждаю самой себе: да, это я. Та, кто решилась.
Пальцы скользят по телефону. Экран холодный. Слишком. Будто специально напоминает: назад дороги нет.
Охранник смотрит слишком долго. Не на билет — на меня. Будто взвешивает, чего во мне больше: желания или страха.
Сканер коротко пискнул.
Кивок.
— Проходите.
У меня перехватывает дыхание.
Дверь закрывается за спиной — тяжёлая, как граница. Как приговор.
Я иду по коридору. Сердце колотится так громко, что, кажется, его слышат стены.
Этот билет — не просто QR-код. Это три месяца моей жизни.
Собеседование, где меня раздевали словами до души: чего я боюсь? чего хочу? чем готова заплатить?
Взнос. Сумма, от которой ночами тошнило, но я всё равно нажимала «перевести».
И самое мерзкое — ждать приглашения.
Три месяца унижений и надежд.
И вот я здесь.
Ткань платья цепляется за бёдра. Слишком откровенного. Слишком вызывающего. Но именно этого требовали.
Маска давит на скулы, словно вбивает мысль: я анонимна. Я скрыта. Никто не узнает. Никто не должен.
Коридор дышит темнотой. Узкий. Давящий. Линии света вдоль стен то вспыхивают, то гаснут, ведут меня, как дорожки в пасть зверя.
Воздух густой. Табак. Вино. И что-то металлическое. Сладкое и опасное. Как кровь.
Дверь впереди.
Я толкаю её — и мир меняется.
Дверь впереди. Я толкаю её, и мир меняется.
Музыка накатывает, как горячая волна. Не громкая. Нет. Вязкая, чувственная, будто сама тянет к себе. Заставляет двигаться в такт, даже если ты просто стоишь.
Свет мягкий. Полумрак скрывает лица, но обнажает силуэты.
Плечи. Спины. Улыбки.
Чужие руки скользят по бокалам.
Чужие глаза блестят из-за масок.
Я делаю шаг — и тут же чувствую их взгляды.
Тяжёлые. Жадные.
Они цепляются за меня, будто снимают ткань по сантиметру.
Маска скрывает моё лицо.
Но тело? Нет. Оно открыто. Сегодня я сама позволила им смотреть.
Тени скользят по стенам, и я вижу больше. В дальнем углу двое слишком близко прижались. Его пальцы под её платьем, её голова запрокинута, губы раскрыты. Их движения не скрыты — наоборот, выставлены напоказ. И никто не мешает. Никто не осуждает.
На втором уровне, на балконе, ещё одна пара. Она стоит к перилам спиной, он наваливается на неё, его рука в её волосах, и оттуда доносится хрип её смеха, смешанного с тихим стоном.
Горло пересыхает.
Я отворачиваюсь. Но поздно — картинка уже отпечаталась в голове.
И от этого сердце бьётся быстрее.
Не страх. Нет.
Возбуждение.
Я чувствую, как дрожь пробегает по спине.
Я здесь. Я наконец здесь.
Вы, наверное, думаете: зачем? Зачем я пришла в это логово греха?
Что я здесь потеряла?
Я сама сотни раз спрашивала себя.
Ночами. Глядя в потолок.
«Ты ненормальная, Вика. Совсем ебанулась? Люди ходят на свидания, строят отношения, сидят в кафе. А ты… ты платишь бешеные деньги, чтобы попасть в место, где желания носят маски».
Может, я и правда больная. Может, сломанная.
Может, жадная до запретного.
Но я должна.
Не просто хочу.
Не из любопытства.
Мне необходимо это испытать.
Как кислород.
Как удар адреналина.
Как пощёчина.
Я должна почувствовать, что будет, если перестану быть правильной.
Если перестану контролировать каждый шаг, каждое слово, каждый взгляд.
Если позволю себе сорваться.
Потерять контроль.
Отдаться моменту. Огню. Чужим рукам. Своим собственным страхам.
Может, я завтра возненавижу себя.
Может, буду презирать.
Но сейчас…
Сейчас я хочу сгореть.
Я иду дальше. Музыка будто толкает меня в спину.
Взгляды становятся тяжелее. Горячее.
Мужчины поворачивают головы, их улыбки слишком медленные.
Женщины смотрят так, словно решают, можно ли дотянуться и потрогать.
Я будто иду сквозь огонь, и каждая искра цепляется за кожу.
В центре зала — танцпол. Там двигаются тела.
Не танцуют — именно двигаются. Плотно, жадно.
Я вижу, как мужчина прижимает девушку к себе, его ладонь скользит по её бедру выше, выше.
Я поднимаюсь со стула.
Ноги слушаются плохо, как будто я не иду — меня ведут.
Бармен бросает короткий взгляд, но ничего не говорит. Здесь никто не спрашивает «куда» и «зачем». Здесь всё очевидно.
Я чувствую его рядом, хотя он не касается. Но каждое движение, каждый шаг выстроен так, что я иду именно за ним. Как будто он уже забрал мою свободу.
Ты можешь остановиться.
Сейчас. Развернись, уйди. Всё ещё можно.
Нет.
Нельзя.
Я пришла сюда именно ради этого. Ради ощущения, что сердце выскакивает из груди, а колени дрожат не от страха — от предвкушения.
Коридор за баром темнее, чем зал. Музыка звучит глуше, но всё ещё пробивается сквозь стены, как пульс. Двери по обе стороны. Закрытые. За некоторыми слышатся звуки. Сдержанные стоны. Смех. Удары тел о стены.
Я спотыкаюсь взглядом на одной из приоткрытых дверей.
Внутри двое. Мужчина держит женщину лицом к стене, её руки подняты, пальцы цепляются за обивку. Его движения жёсткие, настойчивые, её маска съехала набок, губы раскрыты в крике — или в удовольствии.
Меня пронзает током. Я отворачиваюсь слишком поздно. Картинка уже в голове.
— Не смотри, — его голос сбоку, низкий, без улыбки. — На других не смотри. Сегодня это не про них.
Я глотаю воздух, пытаясь вернуть себе хоть каплю контроля.
— А про кого?
Он резко останавливается. Поворачивается. Его ладонь упирается в стену прямо у моего лица. Вторая легко касается моей талии. Не давит. Но удерживает.
Его глаза приближаются. Серые, стальные, слишком близко.
— Про тебя. И про то, что я сделаю с тобой.
Моё сердце рвётся наружу.
Я хочу что-то сказать, но язык предательски прикусывает тишину.
— Скажи, что хочешь остановиться, — он шепчет так близко, что его губы почти касаются моего уха. — Одно слово — и я уйду.
Я закрываю глаза.
Слово не выходит.
Его пальцы сильнее сжимают талию.
— Именно этого я и ждал. Пошли.
Я иду. Сначала будто сама. Но с каждым шагом всё яснее: я следую за ним, как за хозяином.
Он открывает одну из дверей. Движение резкое, уверенное. Внутри — мягкий свет. Бархатные стены. Низкий диван. Широкая кровать с белоснежным бельём, которое кажется кощунством на фоне того, что здесь делают.
Я делаю шаг внутрь. Воздух другой. Сладкий. Тягучий. И слишком интимный.
Дверь за спиной закрывается. Замок щёлкает так громко, что у меня перехватывает дыхание.
Я разворачиваюсь — и он уже стоит слишком близко.
— Ещё можешь уйти, — говорит он тихо, будто дразнит. — Дверь за тобой.
Я глотаю воздух. Поворачиваюсь к этой двери. Секунда — и я могла бы…
Нет. Я не двигаюсь.
Он усмехается, глаза становятся темнее.
— Значит, остаёшься.
Он медленно снимает пиджак. Бросает его на диван. Руки тянутся к пуговицам рубашки.
Щёлк. Щёлк. Щёлк.
Каждое движение уверенное, ленивое, будто он раздевался сотни раз и всегда знал, что на него будут смотреть.
Я смотрю. И ненавижу себя за это.
Ткань спадает с плеч, обнажая грудь.
Сильная. Жёсткая. Мужская.
И именно тогда я замечаю.
Под его ключицей — татуировка. Чёрные линии, резкие, словно вырезанные в коже. Не украшение. Знак.
Моё сердце срывается.
Кто он?
Нет. Неважно. Я здесь не за этим.
Он подходит ближе. Его ладонь легко ложится мне на горло, сжимает ровно настолько, чтобы я почувствовала, кому принадлежит воздух в моих лёгких.
— Смотри на меня, — приказывает. Его голос низкий, режущий, как хлёст по коже.
Я поднимаю глаза. Серые. Холодные. Хищные.
Он не оставляет выбора.
Моё дыхание сбивается, тело само предаёт меня.
Я чувствую, как жар скользит ниже, как кружево предательски прилипает к коже.
Боже. Я мокрая. Уже.
Он наклоняется ближе, так что его губы едва касаются моего уха.
— Вот так, малышка. Ты дрожишь, потому что понимаешь: я сделаю с тобой всё, что захочу.
Мои ноги подгибаются.
Я хватаюсь за его плечо, будто ищу опору, но на самом деле — потому что тону.
Он сжимает моё горло чуть сильнее.
— Скажи «нет». Докажи, что можешь.
Я открываю рот. Звука нет. Только горячее дыхание и рваный стон.
Его усмешка обжигает сильнее любого удара.
— Именно. Я знал.
Его ладонь всё ещё держит моё горло. Вторая скользит ниже, к краю платья.
Я замираю.
И тут он резко дёргает ткань вверх, будто срывает последнюю защиту.
Мой стон рвётся сам.
— Ааа…
Его взгляд падает вниз.
Белое кружево.
Он усмехается.
— Слишком чисто. Слишком правильно. — Его голос хриплый, грязный. — Испорчу.
Пальцы цепляют край. Рывок.
Хлопок ткани.
И мои трусики рвутся прямо на мне.
Я вскрикиваю, задыхаясь. Щёки горят под маской, тело предаёт меня целиком.
— Боже…
— Тише, — он рычит в ухо. — Ты этого хотела.
Его пальцы грубо касаются там, где я уже предательски мокрая.
Я стону громче, выгибаюсь, вцепляюсь в его плечо.
— Аааа… дааа… ещё…
Он давит сильнее, резче, будто мучает нарочно. Каждое движение толкает меня к краю.
— Чёрт, — выдыхает он низко. — Смотри, как ты течёшь. Даже имени моего не знаешь, а уже готова кончить.
— Пожалуйста… ещё… — я едва узнаю свой голос. Хриплый, грязный, сорванный.
Я захлёбываюсь в стоне. Тело горит. Бёдра сами двигаются навстречу.
Стыд и наслаждение рвут меня пополам.
И всё равно я шепчу:
— Дааа… ещё…
Мир рушится.
Оргазм накатывает резко, как удар. Я кричу, заливаюсь стоном, ногти рвут его кожу, тело трясётся в его руках.
Он держит крепко, не даёт упасть. Его дыхание горячее, грубое.
— Вот и всё. Грязная девочка.
Я всё ещё дышу рывками, не могу взять себя в руки. Тело дрожит, как будто меня вывернули изнутри.
Он смотрит сверху вниз. Хищно. Удовлетворённо.