― Ярослава, ― услышала я грозный голос отчима из кабинета отца.
Поджав губы, я посмотрела на мать. Она кивнула, мол, надо идти. Молча поплелась в любимую некогда комнату. Сколько счастливых моментов у меня связано с отцом и кабинетом. Там у меня впервые открылась магия. Там отец учил меня контролировать выбросы. Там мы с ним читали книги и спорили о них.
А теперь...
Теперь там узурпатор. Лучший друг отца пользуясь, что отец сделал его нашим опекуном, женился на матери и отнял у нас всё. Даже счастье от жизни в отчем доме.
Да я считаю секунды, когда отправлюсь на учёбу в академию магии и больше сюда не вернусь. Даже на каникулах.
Старшие сёстры перестали приезжать после смерти отца, и я последую их примеру.
Вот только маму жалко. Ей не вырваться из железных тисков Григория Полозова.
― Долго тебя ещё ждать? ― Жёсткий голос отчима придал мне ускорения.
Если не хочу быть наказанной, то слушаться надо беспрекословно.
― Иду, ― буркнула я. Скорее бы в академию.
Осталось всего лишь несколько дней. Вещи уже собраны, учебники и остальные нужные для учёбы вещи куплены. Я извелась уже. Будь моя воля, сейчас же бы уехала.
Открываю дверь кабинета и вхожу, словно в прорубь прыгаю.
― Долго же ты идёшь.
― Чего изволите? ― Хотела добавить “барин”, но вовремя прикусила язычок. С отчимом шутки плохи.
― Ярослава, мне пришло письмо из академии магии, что они ошиблись и ты не сможешь у них учиться.
Я так и села. Это какая-то глупая, нелепая ошибка. Не может этого быть.
― У меня самые высокие баллы, как меня могли не взять? Это ошибка.
― Никакой ошибки, ― отчим подошёл близко. Очень близко. Я чувствовала его дыхание у себя на волосах. Горячие тяжёлые ладони легли мне на плечи. ― Ректор академии “Лавенгуш” прислал тебе вызов на учёбу, а мне письмо с пояснениями.
Как же так? Мысли носились словно опавшая листва за окном, гонимая беспокойным ветром.
― Но Лавенгуш же тёмная академия, а я светлая ведьма, ― привела, как мне казалось, весомый довод.
― Ты ведьма осени, а они могут быть как тёмными, так и светлыми. Такова природная магия.
― Но, у меня в семье только светлые, ― осмелилась вновь возразить я.
― А у меня в семье будут и тёмные ведьмы, ― он наклонился ко мне и прошептал на ухо.
От его горячего дыхания внутри всё связалось узлом от страха.
― Ты не хочешь уезжать из дома, девочка моя? ― Участливо спросил отчим.
Во рту стало сухо, и я лишь покачала головой. Его голос гипнотизировал, лишал воли, заставляя делать то, что он хочет. Я словно марионетка, которую дёргают за верёвочки, а она танцует танец, известный лишь кукольнику.
― Ты хорошая дочь, мама тобой гордится, ― шептал он мне, а я была на грани обморока. Не понимая, чего он добивается, я дрожала от страха. И отчим это видел и наслаждался моей беспомощностью.
― И я хочу тобой гордиться, ― он погладил шею больши́м пальцем.
Я замерла. Сердце колотилось где-то в горле, стремясь выпрыгнуть. Как же мне хочется исчезнуть из этой комнаты и с глаз отчима.
Что-то он слишком ласков сегодня. Слишком покладист.
Хотела повернуться, чтобы заглянуть ему в глаза, но Григорий Аполлонович держал меня крепко и не позволил даже шевельнуться.
― А ты хочешь, чтобы я тобой гордился? ― Промурлыкал он мне на ушко, и от страха я кивнула, даже не понимая, на что соглашаюсь.
Отчим, как удав обвивает меня своими кольцами, чтобы, в конце концов, задушить.
Он провёл ладонями по моим плечам, прижав руки к телу, коснувшись пальцами груди. Я вздрогнула и дёрнулась из его рук.
― Тебе нужно сделать лишь одну малость, ― охрипшим голосом зашептал он, ― быть покладистой.
― Что значит быть покладистой? ― Прошептала, облизав ставшие сухими губы. Я не понимала, что он от меня хочет, и это страшило больше, чем его действия.
― Ты так вкусно пахнешь, ― вдруг произнёс он с придыханием, вдыхая аромат моих волос. ― Так сладко, маняще. Я тоже хочу, чтобы ты осталась здесь, со мной.
У меня в голове словно щёлкнул переключатель. Что значит со мной? Я не хочу!
― Григорий Аполлонович, что насчёт академии? ― Робко произнесла я. Мне не нравилось, что он ничего не говорит о том, где же я буду учиться. Сможет ли он организовать перевод в нашу академию.
― Что? Академии? ― Как будто только что проснувшись, не понимая, что я хочу, произнёс отчим.
― Да, я не хочу учиться в тёмной академии в другой стране, ― тихонько произнесла я. ― Вы мне поможете?
― Не хочешь, значит, не будешь, детка, ― хрипло произнёс он. ― Я выполню твоё желание, а ты должна будешь выполнить моё.
― Какое? ― С замирающим сердцем спросила я, не подозревая, что творится в голове у отчима.
Я на секунду закрыла глаза, думая, что ослышалась. На всякий случай переспросила:
― Вашей? Что это значит? Я что игрушка?
― Да, для меня ты будешь игрушкой. Кем угодно, если я пожелаю. Если, конечно, ты хочешь учиться в той же академии, что и сёстры. Часто видеть мать. Ты же этого хочешь?
Конечно, я хотела. Глупо даже было спрашивать. Но, цена. Цена для меня не подъёмна.
― Хочу, но, пожалуй, откажусь от вашего лестного предложения.
― Подумай, от чего ты отказываешься.
Я молчала. Всё, что хотела сказать, сказала. Разве он поймёт, что есть то, что не покупается.
― Модная одежда, магофон последней модели. Хочешь, “Романофф 15”?
― Нет, ― отрезала я.
Не осталось никакой надежды. Отчим начал злиться.
― С огнём играешь, Ярослава.
― Я уеду в Лавегуш. А телефончик купите, говорят, очень хороший. Подарите его маме. Она будет рада.
― Поучи ещё меня, ― он сильнее сжал мои плечи.
Теперь там наверняка останутся синяки от его пальцев. Чёрная метка отчима. Чтобы помнила, что отныне родной дом для меня закрыт.
Рванувшись из его рук, я налетела грудью на стол. Он просто отпустил мои плечи, когда я вырывалась. Больно. Потерев ушибленное место, словно, может бы, легче, я заметила жадный взгляд отчима. Он раздевал меня глазами.
― Что ж, ты сделала свой выбор. Отправляйся в Карпаты, ― охрипшим голосом произнёс он. ― Ты ничего не смыслишь в тёмной магии, а значит…
Отчим сделал театральную паузу, а я, сжавшись, ждала продолжения. Никто не сможет мне помочь. Никто.
Рассказать маме ― немыслимо. Да и она ничего не сможет сделать. Отчим всех заставил плясать под свою дудку.
Теперь уже скорое замужество матери заиграло другими красками. Григорий Аполлонович мог заставить её выйти замуж шантажом. С него станется. Да как отец вообще мог дружить с этим скользким, как змея мужчиной? Как мог доверить ему опеку над своей семьёй?
― Что значит? ― Напуганная затянувшейся паузой переспросила я.
― Ты знаешь, что когда студенты поступают в тёмные академии, то их родители подписывают документ о том, что не будут иметь к учебному заведению никаких претензий, ― он снова замолчал и, вдоволь напитавшись моим ужасом, добавил, ― в случае смерти студентов.
Я вздрогнула. Мир вокруг меня разбился на осколки, больно ранив.
― В этом конверте, ― Григорий Аполлонович показал пухлый прямоугольник из крафтовой бумаги украшенный лишь гербовой печатью академии “Лавенгуш” и моим именем, ― все бумаги для поступления, Ярослава.
Протянув руку, я хотела взять конверт, но он мне не дал.
― Осталось подписать отказ от претензий в случае твоей смерти, ― отчим запугивал меня, вынуждая сдаться, предать мать и память отца.
― Подписывайте уже, и дело с концом, ― решительно заявила, в глубине души дрожа от страха.
Хватит уже меня истязать. Не получив доступа к телу, он решил изнасиловать мне душу, и у него это хорошо получается.
Отчим очертил больши́м пальцем контур моего лица, я дёрнулась как от удара.
― Не трогайте меня, ― и добавила совсем тихо, ― пожалуйста.
Меня всю жизнь воспитывали в уважении к старшим, почитании и что старшие всегда правы.
Отчим разорвал все шаблоны. Как бы я его ни недолюбливала за то, что он занял место моего отца, но беспрекословно слушалась.
На моих глазах он придаёт мою мать и предлагает поучаствовать. А я как дура не нахожу слов, чтобы поставить зарвавшегося взрослого на место.
Бог мой, да я с трудом отказала ему. И не потому, что так жаждала оказаться в его объятиях, а потому, что учили меня беспрекословно повиноваться.
Знали бы родители, какую медвежью услугу они оказали своим детям такими установками. Зажмурившись, я помотала головой.
Подальше из этого дома. Пусть в академию. Пусть на верную смерть. Но только не оставаться игрушкой в руках отчима.
Если бы я могла, то заплакала бы. Но слёз не было. Только звенящая пустота внутри. Пустота и боль от того, что долго не увижу маму.
― Сколько лет обучения в Лавенгуше?
― Четыре года, ― хмыкнув, ответил отчим. ― Вижу, что ты уже смирилась.
Кивнув, я встала со стула, чтобы выйти отсюда и больше никогда не возвращаться. Остался один вопрос.
― Почему я?
― Не понял, ― отчим выглядел обескураженным.
― Отец погиб шесть лет назад, ― ответила я. ― Богумила уже училась, и ты не мог её тронуть, а вот Дарина только поступала, когда ты вошёл в нашу семью. Почему ты ей позволил учиться в светлой академии, а мне нет.
― Все дочери у Владимира редкие жемчужины, ― ухмыльнулся отчим. ― Я давно хотел твою мать, но когда женился на ней, то понял, что она лишь оболочка от той женщины, которую я любил. Старшие девочки ускользнули от меня. Но ты, Ярослава, моя осенняя ведьмочка, будешь принадлежать мне.