На планете Бисто с самых давних пор существовала традиция встречать лето по особенному. В самый первый его день бистонцы устраивали фестиваль цветов. Фестиваль так назывался от большого количества растений разного происхождения, будь то сорт, цвет или иная характеристика.
В королевстве Соар праздник проводили иначе: в этом году молодой орёл по имени Игл получил звание капитана. Он стал лидером воздушно-боевого отряда. Его солдаты – сокол Фэлкон и ласточка Сволет были не просто благородными воинами, но и настоящими товарищами орла. Игл всегда мог положиться на них.
Вечером фестиваль, согласно традициям, завершали праздничным салютом. Его можно было увидеть даже с летающего острова.
И тут случилось чудо… В небе вспыхнула яркая полоса нежно-голубого цвета. Многие приняли это свечение как ха обычную падающую звезду, и только крылатые воины насторожились от того, что звезда летела прямом на остров.
Бам!
Грохот раздался внизу.
– Неизвестный объект приземлился в базу с боеприпасами! – сообщил Сволет.
– Там же Астридж! – забеспокоился Фэлкон.
– Скорее, – раздался командный голос Игла, – летим туда!
Капитан Игл и его солдаты быстро добрались до нужного места. Из полуразрушенного здания выбежала женщина-страус.
– Как хорошо, что вы явились! – прокашлялась та, – Что-то неизведанное рухнуло на базу! Атака?
– Не похоже, – ответил Сволет, – объект упал с неба. Будто из космоса…
– Метеорит? – задумался Фэлкон.
– Возможно.
– Что бы это ни было, но нужно выяснить, – подал голос молодой орёл. Он устремил свой взгляд на женщину, – Астридж, оставайся на месте. Мы проверим.
– Да, капитан. Будьте осторожны…
Два крылатых сореанца отправились следом за командиром. Сквозь дым они смогли обнаружить свечение, что излучал упавший объект. Со стороны он в самом деле был похож на метеорит, но он был необычным… Словно некая оболочка, излучающая неоновый цвет индиго. В руках у каждого воина было своё оружие, на случай, если произойдёт что-то опасное.
– Что это может быть? – задался вопросом Сволет.
– Сейчас выясним, – ответил Игл, – будьте начеку.
Орёл шагнул вперёд и присел перед сферой. Он с опаской протянул свою руку, но всё-таки прикоснулся к объекту. Игл почувствовав тепло: объект ещё не остыл. Прошло совсем немного времени, как упавшая оболочка тускло засияла бледно-синим цветом.
Сореанцы замерли, наблюдая за происходящим, крепко сжимая оружия.
Самым необычным было то, что объект будто стал открываться. Происходило это медленно, что только сильнее вызывало напряжение у птиц. Открывшись полностью, метеорит выпустил лёгкий дымок, от которого исходил запах какой-то тины…
Птицы стали откашливаться, отмахиваясь от дымка.
– Ничего себе, – закряхтел сокол, – вот так метеорит.
Капитан Игл продолжал отмахиваться, и, сосредоточившись, вновь посмотрел на уже открытую сферу. Орёл прищурился, заметив кого-то внутри, от чего стал опускаться ниже.
Глаза орла уже привыкли к темноте, и ему без труда удалось заметить шевеление.
– Кажется, тут кто-то есть, – сообщим капитан своим солдатам.
– Можно посмотреть? – подал голос Фелкон. Не дожидаясь ответа, он подошёл ближе и наклонился.
Набравшись то ли смелости, то ли наглости, сокол протянул руки к сфере и вытащил оттуда-то, что обитало внутри.
Какого было удивление, когда бистонцы узнали, что внутри находился ребёнок. Маленькое, хрупкое тельце, укутанное в тёплое одеяло.
– Как...такое возможно? – недоумевал Сволет.
Игл поднял голову, заметив, что дождь пошёл ещё сильнее.
– Вернёмся обратно. Будет нехорошо, если ребёнок надышится дыма.
Сволет и Фэлкон ушли вперёд. Орёл обернулся, ещё раз посмотрев на уже потухший метеорит.
«Как же этот малыш оказался там?»
Птицы вернулись во дворец не сразу, поскольку они вызвали отряд пожарников и специалистов сферы космической деятельности. Ни один из них не смог ответить, что за метеорит это был. Но радовало то, что оно не доставляло никакой угрозы окружающему.
Младенец, что всё время находился в руках молодого орла, тихонько зашевелился, но не проснулся…
Игл опустил взгляд на ребёнка, чьё появление вызывало кучу вопросов…
Вернувшись в командный пункт, Игл осторожно уложил завёрнутый свёрток на операционный стол, служивший обычно для разбора карт и тактических планов. Трое воинов столпились вокруг, впервые за долгое время чувствуя себя нерешительными.
– Интересно, – склонил голову Фэлкон, – что это за существо? Я таких никогда не видел.
– Существо? – фыркнул Сволет. – Посмотри на эту кожу – она совершенно лишена перьев или меха. Это же просто... голый птенец.
– Может, это детёныш мыши? Они рождаются лысыми, – предположил Фэлкон.
– Не похоже, – покачал головой ласточка. – Форма головы совсем другая, да и черты...
– Тогда я сдаюсь, – развёл крыльями сокол.
Сокол осторожно стал тыкать младенца, от чего тот сморщился, издав характерный звук.
– Ой, мягкая такая…
– Фелкон...! – шикнул на него Сволет.
– Смотрите, – махнул рукой Игл, – малыш просыпается...
Существо медленно открыло глаза – необыкновенно голубые, ясные, будто утреннее небо. Оно зевнуло, пытаясь пошевелиться в плотных пелёнках.
– К-капитан Игл, – обратился к командующему Сволет, – что будем делать?
Орёл промолчал. Он наклонился к младенцу, освобождая того от одеяла.
Когда ребёнок почувствовал свободу, на лице появилась эмоция: улыбка.
– Ох, – не удержался Фэлкон, – какое милое создание!
– Все детёныши милые, – пожал плечами Сволет, но и его клюв дрогнул в подобии улыбки.
Малыш залопотал на своем таинственном языке, тяну ручонки к Иглу. Орёл, неожиданно для себя самого, протянул палец и коснулся крошечной ладошки. Маленькие пальчики с удивительной силой сжались вокруг его когтя.
Но идиллия длилась недолго. Лицо младенца сморщилось, и тихие всхлипы переросли в громкий плач.
– Ой-ой! – запаниковал Фэлкон. – Это нехорошо!
В воздухе повис специфический, совершенно однозначный запах. Сволет резко отпрянул, прикрывая клюв крылом.
– Ты прав, – флегматично констатировал он. – Кому-то требуется смена подгузника. Срочно.
Плач усиливался, превращаясь в оглушительную сирену. Даже Игл, обычно невозмутимый в бою, почувствовал лёгкую панику.
– Немедленно найти пелёнки, ткани, что-нибудь! – скомандовал он, стараясь перекричать рёв.
– Так точно, сэр! – хором ответили воины и бросились исполнять приказ.
Оставшись наедине с кричащим свёртком, Игл осторожно взял его на руки.
– Тише, тише, маленький, – заговорил он неожиданно мягким тоном, покачивая младенца. – Всё будет хорошо.
Но плач не стихал. Игл посмотрел на тельце и принял решение.
– Тебе нужна ванна. Кто знает, сколько времени ты провёл в этой сфере.
Под громкий аккомпанемент детского плача, разносящегося по всему дворцу, Игл направился к санузлу. Его перья взъерошились от волнения.
Найдя подходящую ёмкость, он усадил в неё ребёнка и схватил кувшин с тёплой водой. Задержав дыхание, капитан воздушных сил принялся за самую сложную часть операции – смену подгузника. Запах был не из приятных, но Игл понимал – это естественно, особенно для существа, которое не может себя контролировать.
Завернув испачканную пелёнку, он отложил её в сторону – потом разберёмся. Теперь оставалось самое приятное – искупать малыша, который, к его облегчению, уже перестал плакать и с интересом разглядывал нового знакомого.
Малышка весело плескалась в воде, её радостный смех эхом разносился по каменным стенам ванной комнаты. Брызги сверкали в свете магических кристаллов, оседая на перьях Игла росой. И именно в этот момент он разглядел – перед ним была девочка.
– Как же ты оказалась в этой сфере? – тихо проговорил орёл, осторожно проводя крылом по её мокрым волосам. – И откуда ты прилетела? С другой звезды? С далёкой планеты?
Девочка подняла на него свои огромные глаза – небесно-голубые, чистые, словно горные озёра Бисто. Она смотрела с таким глубоким пониманием, что на мгновение Иглу показалось – она всё осознаёт.
– А если... ты потерялась? – прошептал он.
В ответ малышка опустила голову, снова принявшись хлопать ладошками по воде. Крохотные пальчики с восторгом ловили сверкающие капли.
Игл наблюдал за ней, и в его сердце что-то перевернулось. Этот могущественный воин, не раз смотревший в лицо смертельной опасности, теперь чувствовал необъяснимую нежность и тревогу.
«Такая маленькая... Совсем беззащитная. Совершенно одна в чужом мире...»
Мысли путались. Кто мог отправить ребёнка в межзвёздное путешествие? Случайная катастрофа? Или намеренное послание? Его перья непроизвольно распушились от охватившего его волнения.
Девочка снова посмотрела на него, и в её глазах он увидел не страх, а доверие – то самое чистое, безусловное доверие, которое заставляет забыть обо всех вопросах и сомнениях.
Осторожно, почти с благоговением, Игл завернул её в мягкое полотенце. Малышка устроилась у него на крыльях, тихо лепеча что-то на своём непонятном языке.
– Ничего, – прошептал орёл, – мы разберёмся. Я обещаю.
Высокое, подобное застывшей мелодии, здание парило на краю летающего острова – сердца небесного королевства Соар. Его мраморные стены, пронизанные жилами золота, переливались на солнце, а стрельчатые окна, собранные из тысяч прозрачных самоцветов, отбрасывали на полторы радужные блики. Здесь, в Зале Небесного Шепота вершили судьбы мира трое правителей Верховного совета.
Их нельзя было назвать королями в привычном смысле слова. Скорее, они были хранителями, регентами, чья коллективная мудрость и безграничная преданность заменяли единоличную власть монарха. Вместе они наблюдали за порядком, стремясь сделать свое королевство самым процветающим из всех племён.
В центре, с неизменным свитком перед собой, сидел птица-секретарь Горналекс, его осанка и пронзительный взгляд выдавали природную мудрость. По правую руку от него располагалась его супруга, сова Финолла; её большие, добрые глаза лучились безмятежным спокойствием. Слева от Горналекса замер, словно на мгновение застывший в полёте, суровый колибри Каллибрей. Его поза и сжатый клюв говорили о готовности к мгновенным действиям.
Все трое были облачены в доспехи ослепительного золотого цвета, а на их груди сияли Сайклоты серебристого цвета – их отличительные символы.
Капитан Игл и его солдаты отдали честь, склонив головы в почтительном поклоне.
– Что привело вас к нам, капитан? – своим привычным, размеренным тоном обратился Горналекс.
В ответ Игл с неожиданной нежностью протянул вперед руки. В прочных, но аккуратных лапах орла покоился сверток из плотной ткани, а в нем – тот самый младенец, что упал с небес в загадочной сфере.
– Верховные правители, – голос капитана был тверд, но в нем слышалась тревога, – вчерашней ночью мы стали свидетелями падения объекта из космоса. Мои солдаты и я немедленно выдвинулись на разведку. Происхождение объекта неизвестно, но внутри... мы нашли это живое создание.
Игл сделал несколько шагов вперед. Первой, не в силах сдержать любопытство и участие, поднялась сова Финолла. Ее большие, умные глаза широко распахнулись. За ней, более медленно и сдержанно, поднялся ее супруг.
– Ох! – воскликнула женщина, прикрыв клюв лапой. – Да это же... ребенок?
– Верно, ваша светлость, – кивнул Игл. – Мы обнаружили этого младенца в сердце сферы. И что важнее... мы не знаем, кем является это создание. Но я готов поклясться своим пером, что это – не зверь.
Горналекс и Финолла молча переглянулись, и в этом мгновенном взгляде промелькнула целая буря недосказанных мыслей и тревог. В этот момент резко встал Каллибрей. Его маленькие, острые глаза с презрением окинули беззащитный сверток.
– Не зверь, говорите? – прошипел он, и его крылья нервно задрожали. – А кто же тогда? Возможно, это существо, несущее вред?
– Вред? Да вы только посмотрите на него, это же дитя! – не выдержал сокол Фэлкон, его голос дрогнул от возмущения. Сволет, всегда более сдержанный, тут же положил ему на плечо тяжелую лапу, заставляя замолчать.
– Вы поступили крайне необдуманно, капитан, – Каллибрей ударил по столу костяшками когтей. – Следовало немедленно вызвать отряд безопасности, проанализировать объект на угрозу, доложить нам! Вы утверждаете, что он приземлился из космоса? Что это, как не первая ласточка вторжения?!
– Успокойся, друг, – мягко, но властно проговорил Горналекс, и его спокойный тон остудил накаляющуюся атмосферу. Он снова повернулся к Иглу. – Вы сообщили об этом нашим специалистам по космической деятельности?
– Так точно. Они уже работают над этим, – Игл не отводил взгляда от ребенка. – Они ищут любую информацию о возможных обитаемых планетах, анализируют обломки сферы... Возможно, этот ребенок просто потерялся. Может, кто-то послал сигнал бедствия, сообщает о пропаже. Они делают всё, что в их силах.
– А вы думаете, что из этого будет толк? – задумчиво произнесла Финолла, глядя на младенца с материнской тоской. – Есть ли смысл ждать ответа из пустоты? Игл, есть ли у вас самих какие-нибудь мысли о судьбе этого дитя?
Орел опустил голову, его взгляд упал на безмятежно спящее личико. В его глазах вспыхнула искра решимости. Он выпрямился во весь рост.
– Есть. С вашего позволения... я, капитан Игл, хочу взять этого ребенка под свою опеку. Я воспитаю ее как свою собственную дочь. Она станет новой жительницей нашего королевства и будет верно служить ему, как служу я.
– Исключено! – отрезал колибри, с силой скрестив руки на груди. Его сайклот вспыхнул серебристым светом. – Вы все только подумайте! Мы не знаем, чего ждать от этого иноплеменного существа. Пока оно мало и беззащитно, но что, если с годами в нем проснется угроза? Одна ошибка может поставить под удар безопасность всего королевства, если не всей планеты!
Горналекс замер, его когти непроизвольно сжали край мраморного стола. В рациональных, осторожных словах Каллибрея была леденящая душу правда. Они ничего не знали об этом ребенке. Но когда его взгляд упал на беззащитное существо в пелёнках, какой-то глубочайший инстинкт, сильнее всякой логики, кричал, что оставить её – ошибка.
Взглядом, полным безмолвного диалога, он указал супруге занять место. Напряжение в зале достигло пика, пока три правителя, склонив головы, шептались, от судьбы младенца зависела судьба всего королевства.
– Я думаю, нам нужно позволить Иглу взять под опеку малыша, – тихо, но твердо прошептала Финолла, её большие совиные глаза были полны материнской жалости.
– А я считаю, что нужно поместить это существо в изоляцию, – резко шикнул Каллибрей, его маленькое тельце напряглось, подобно пружине. – В конце концов, оставить под наблюдением учёных. Вы что, все ослепли? Это не зверь! Это угроза!
Горналекс медленно перевел взгляд с супруги на сурового колибри. В его груди бушевала война между долгом правителя и голосом сердца.
– Объявляю голосование, – прозвучал его властный голос, разрезая тягостную тишину. – Кто за то, чтобы направить младенца в изоляцию для изучения и возможной безопасности?
Каллибрей, не колеблясь ни секунды, взметнул руку вверх. Его взгляд был вызовом. Финолла лишь печально покачала головой, оставив лапы на столе. Взоры всех присутствующих устремились на Горналекса. Капитан Игл замер, сердце его готово было выпрыгнуть из груди. Он увидел, как рука секретаря-птицы дрогнула и начала медленно подниматься... Неужели «да»? Это был бы приговор.
Но Горналекс резко замер, будто борясь с невидимой силой. Его мышцы напряглись, а взгляд на мигу утонул во внутренней борьбе. Секунда показалась вечностью. Затем он с силой опустил лапу на стол, решительно отказавшись поднимать её.
– Кто за то, чтобы ребёнок остался жить среди нас и остался под опекой капитана Игла? – снова прогремел его голос, и в нём уже слышалась непоколебимая уверенность.
Первой, будто крыло надежды, взметнулась лапа Финоллы. Вслед за ней, не сговариваясь, подняли руки верные солдаты Фэлкон и Сволет, демонстрируя безоговорочную поддержку своему капитану. Горналекс в последний раз встретился взглядом с Иглом, увидел в его глазах не только надежду, но и готовность нести ответственность, и – поднял свою руку.
– Решено... – провозгласил он.
Каллибрей лишь фыркнул, отводя взгляд в сторону.
– Ну ладно. Так и быть. Но учтите, я вас предупреждал. – Его острый взгляд, словно отравленное жало, устремился на Игла. – Вы... Вы в ответе за это существо. Если же что-то пойдёт не так, и нашему королевству будет что-то угрожать, отвечать будете вы. Лично.
– Я готов нести ответственность за ребёнка, – без тени сомнения ответил Игл, прижимая к своей груди малышку.
Он взглянул на девочку, чувствуя, как в его сердце загорается новый, неведомый доселе огонь – огонь отцовской заботы. Он поклялся себе, что сделает всё возможное, чтобы воспитать ее достойной воительницей и полноправной жительницей их небесного дома.
– Позвольте спросить, – мягко нарушила молчание совушка Финолла, ее голос прозвучал как утешение. – Как будут звать малышку?
Игл улыбнулся, глядя на спящее личико. Имя пришло к нему само собой, как озарение.
– Кимиона.
Воспитание малышки Кимионы стало для капитана Игла испытанием куда более сложным, чем любая битва. Этот суровый воин, не дрогнувший перед лицом врага, впадал в настоящее отчаяние, когда его новая дочь заливалась нескончаемым плачем.
Особенно мучительными были моменты кормления. Игл с неловкостью в своих больших, привыкших к оружию лапах пытался накормить младенца, но та лишь отворачивалась и кричала ещё громче. Однажды такие крики услышала, проходя по коридорам, священница королевства Соар – прекрасная белая лебедь Свон Эксид. Её сердце, полное сострадания, не позволило ей пройти мимо.
– Позвольте мне, капитан, – мягко сказала она, входя в комнату. Игл, измученный и растерянный, с облегчением уступил место. Стоило Кимионе оказаться в нежных, добрых руках Свон, её плач чудесным образом прекратился. Священнице, обладавшей врождённым материнским тактом, с первой же попытки удалось накормить дитя тёплым молоком. Игл наблюдал за этим, и в его орлином сердце, помимо безмерной благодарности, впервые зародилось странное, новое для него чувство – спокойная уверенность, что он не один.
Благородному орлу и правда помогали все. Его верные солдаты, Фэлкон и Сволет, неожиданно раскрыли в себе таланты дядек-затейников. Они приносили Кимионе горы игрушек: блестящие камни, перья всех цветов радуги, маленькие деревянные мечи. Но сильнее всех к малышке привязался утка Дакер. Он с гордостью катал её на своих плечах во время невысоких тренировочных полётов, и её звонкий смех становился для него лучшей наградой.
Весь их небольшой отряд замер в умилении, наблюдая, как Кимиона, покачиваясь, сделала свои первые неуверенные шаги по мраморному полу казармы.
Однако круг её «воспитателей» не ограничивался воздушным боевым отрядом. Три других священника Соара – павлин Пергола, китоглав Парадин и петух Шамбер – тоже так или иначе участвовали в её жизни.
Любопытная Кимиона частенько наведывалась в дымящуюся лабораторию Шамбера. Петух, вечно погружённый в свои чародейские эксперименты, сначала ворчал, но вскоре стал оставлять на полу «безопасные» для изучения предметы – колбы с разноцветной водой, которые так весело было переставлять. Правда, звон разбитого стекла всё равно периодически раздавался из-за двери, заставляя Шамбера в ярости хлопать крыльями.
– А ну кыш отсюда! Не хватало, чтобы эта мелкая пакость разбила все мои колбы! – кричал он.
А Парадин, наблюдая за этим, лишь заливается своим громоподобным хохотом и, поднимая девочку в свои руки, жалел её:
– Не слушай ты этого ворчуна, птенчик!
Но самым загадочным оставалось поведение павлина Перголы. Мудрый и проницательный, он чувствовал, исходящую от девочки, странную, едва уловимую силу. Она была иной, не звериной, тихой, но бездонной.
– Интересно... – размышлял он, наблюдая, как она пытается поймать солнечный зайчик. – Это дитя, пришедшее извне... Возможно, оно может стать ключом. Ключом к новому могуществу Соара…
И в его голове, пока остальные просто радовались её улыбке, уже начинали рождаться далеко идущие и неоднозначные планы.
Шли годы, наполненные тихим счастьем и заботой. Капитан Игл, некогда грозный воин, теперь находил главную радость жизни в том, чтобы возвращаться домой, где его ждал звонкий смех. Тот день, когда он впервые услышал от Кимионы слово «папа», навсегда остался в его памяти. Суровый орёл отвернулся к окну, чтобы смахнуть предательскую слезу, катившуюся по оперению. В тот миг все тревоги и сомнения рассеялись, как дым.
Он любил свою дочь всем сердцем, и для него не существовало никакой разницы между ней и другими детьми Соара. Он читал ей на ночь сказки о звёздах и героях, и её ровное дыхание, когда она засыпала, прижавшись к его крепкому крылу, было для него лучшей наградой.
Кимиона подрастала, и её мир расширялся от стен дома до бескрайних лугов, усеянных небесными розами. Их хрупкие лепестки цвета утреннего неба завораживали её. Но у красоты были свои шипы. Девочка, неосторожно протягивая руку, вскрикивала от боли, и крупные слёзы катились по её щекам.
– Не плачь, милая, – раздавался рядом спокойный голос Павлина Перголы. Он подходил и мягко брал её уколотый пальчик в свои изящные руки. – Шипы учат нас осторожности, а боль закаляет дух. Придёт время, и ты станешь сильной. Сильнее этих колючек. И тогда никакие раны тебе будут нипочём. Взгляд павлина был тёплым, но где-то в самой его глубине таилась мысль, что эти «шипы» – лишь первая, самая незначительная подготовка к чему-то большему.
Особой магией были моменты, когда к ним приходила Свон Эксид. Священница сажала Кимиону перед собой и нежно расчёсывала её золотистые волосы, которые сияли, как само солнце. Эти пряди были так непохожи на перья обитателей Соара или шерсть земных зверей, но в руках Свон они казались ещё одним чудом этого мира.
Игл часто наблюдал за этой идиллической картиной со стороны. Его сердце наполнялось тёплым, светлым чувством, которое было куда сложнее и глубже простой благодарности. Во взгляде прекрасной Свон, когда она смотрела на него, читалась та же нежность, то же глубинное понимание.
Между ними возникла незримая связь, молчаливое понимание, что они – одна семья, и Кимиона была тем самым драгоценным звеном, что навсегда соединила их судьбы. И это чувство, как он с радостным трепетом понимал, было взаимным. Они вместе растили это чудо, и в этом совместном труде рождалась их тихая, крепкая любовь.
Гармония, окружавшая Кимиону, постепенно расцветала и в сердцах тех, кто её растил. Однажды вечером, когда солнце начинало тонуть в алом и золотом океане заката, окрашивая шпили летающего острова в рубиновые тона, Игл нашел Свон Эксид на одной из самых высоких и уединенных террас дворца. Её белоснежное оперение отливало золотом заката, а задумчивый взгляд был устремлён в бескрайнюю даль.
Она не обернулась, лишь слегка выпрямилась, когда почувствовала знакомое, тёплое присутствие за спиной. Сильные, надёжные руки обняли её сзади, мягко прижимая к твёрдой груди, закованной в лёгкие доспехи. Это был Игл. Он не говорил ни слова, просто прижался клювом к её шее, в этом жесте было столько нежности и безмолвной преданности, что слёзы навернулись на глаза лебеди. Он стоял, словно живой щит, ограждая её от всех ветров и тревог мира.
– Сегодня она впервые сама поднялась на самое высокое дерево в саду, – тихо произнёс Игл, его голос был глухим и тёплым рядом с её ухом. В нём слышалась смесь отцовской гордости и лёгкой тревоги.
Свон мягко улыбнулась, положив свою изящную ладонь на его оперённую руку.
– Она становится смелее с каждым днём. Как и её отец.
Игл нежно прижался клювом к её шее. В этом жесте была вся его преданность, вся его тихая, зрелая любовь. Он был воином, и его инстинкт – защищать. И сейчас, обнимая её, он чувствовал, что защищает весь свой мир, обретенный вопреки всему.
– Она сделала нас семьей, Свон, – прошептал он. – Но то, что я чувствую к тебе... родилось задолго до этого.
Лебедь обернулась в его объятиях, её глубокие глаза сияли в сумерках. Она прикоснулась к его щеке.
– Я знаю, – её голос был мелодией, сливающейся с шепотом вечернего ветра. – И я всегда ждала, когда же твое сердце, привыкшее сражаться, наконец, разрешит себе просто любить.
Он не стал отвечать словами. Вместо этого он склонился и нежно прикоснулся своим клювом к её – древний для их расы знак глубокой привязанности и доверия. Этот поцелуй был клятвой, тихой и крепкой, как скала.
А потом, взяв её за руку, он мягко повёл её с террасы. Вглубь покоев, где их ждал покой и уединение, где две одинокие души, нашедшие друг друга в вихре судьбы, могли наконец быть просто мужчиной и женщиной, а не капитаном и священницей. Дверь за ними закрылась, оставляя снаружи лишь шепот ночного ветра и сияние бесчисленных звёзд – немых свидетелей их тихого счастья.
Девочке исполнилось семь лет. С каждым днём она становилась не только взрослее, но и милее, её золотистые волосы и сияющие глаза делали её похожей на ожившую фею из старых сказок. Но за внешней беззащитностью скрывалась ранимая душа, которую постоянно ранили косые взгляды и холодное молчание.
Несмотря на всю любовь Игла и его друзей, в большом мире Соара Кимиона чувствовала себя чужой. Другие дети-звери, птенцы и зверята, не понимали её. Они не дразнили её открыто – слишком велик был авторитет капитана Игла, – но они просто не подпускали её к своим играм. Их разговоры о первых полётах, о смене перьев, об охотничьих инстинктах были ей непонятны. Она останавливалась неподалёку, надеясь, что её позовут, но они лишь замолкали и смотрели на неё с немым недоверием. Она была другой, и этого было достаточно, чтобы возвести невидимую стену.
Единственной отдушиной, лучом света в этой стене одиночества, стала для Кимионы маленькая мышка по имени Рита. Бистонка, не будучи птицей, жила в самой старой части королевства — в Сореанской библиотеке, под опекой своего приёмного дедушки, старого и мудрого ворона Эдмора.
Их дружба зародилась среди пыльных томов и пахнущих пергаментом страниц. Кимиона, прячась от чужих взглядов, находила утешение в этом царстве тишины. Девочки сидели, прижавшись друг к другу, в укромном уголке за большим дубовым шкафом, и их тихие голоса сливались в задушевной беседе. Они делились всем: Рита – историями о доблестных подвигах героев книг, а Кимиона – своими детскими горестями и мечтами, которые некому было больше рассказать.
– Они боятся, потому что не знают, – говорила Рита своим тоненьким голоском, утешая подругу. – А мы-то с тобой знаем. Ты – самая добрая, а я – самая начитанная!
И Кимиона в ответ улыбалась, и её золотистые волосы, казалось, вспыхивали даже в полумраке библиотеки. В эти мгновения она чувствовала, что не одна. У неё есть папа, который её обожает, есть любимые дядюшки-затейники Сволет, Фэлкон и Дакер, дорогие и мудрые священники Свон, Пергола, Парадин и даже ворчливый Шамбер, и теперь – верная подруга, с которой можно делить все секреты этого большого и порой такого несправедливого мира.
Тишину ночи в комнате Кимионы разорвал не звук, а ощущение. Воздух заструился, наполнившись теплом, словно от далёкого, но яркого костра. Во сне девочка обернулась на задорный и добрый голос.
Перед ней стоял высокий молодой парень. Его золотистые волосы, пронизанные огненными алыми прядями, словно живое пламя, парили в невесомости, не подчиняясь ветру. Одежда его была незнакомой и странной – форменный мундир, поверх которого было наброшено белое хаори, а его края, ярко-красные и жёлтые, колыхались, словно языки горящего огня. Взгляд Кимионы скользнул к рукояти длинного клинка у его пояса.
– Здравствуй, дитя! – широко и открыто улыбнулся незнакомец, скрестив на груди мощные руки. Его голос был таким же тёплым и ярким, как его облик.
Кимиона отшатнулась, глаза её расширились от изумления.
– К-кто ты?
– Прости, что так внезапно появился! – его улыбка ничуть не померкла, а глаза сияли неподдельной искренностью. – Должно быть, я сильно тебя напугал. Но не волнуйся! Моё имя – Кёджуро Ренгоку. Я явился к тебе не просто так!
Девочка сжала ладонями виски, пытаясь понять происходящее.
– Это... Это же сон?
– Не совсем! – огненный воин рассмеялся, и его смех наполнил пространство вокруг энергией и светом. – Со временем ты скоро всё узнаешь. А пока знай: я всегда буду рядом, чтобы защитить твой яркий дух!
Кимиона почувствовала, как очертания фигуры Кёджуро начали терять чёткость, становясь прозрачными, как дымка на рассвете.
– С-стой... Ты уходишь? – в её голосе послышались нотки паники. Этот странный незнакомец вызывал не страх, а чувство необъяснимого доверия и тоски по чему-то давно забытому.
– Просыпайся, солнце! – его голос прозвучал уже как эхо, но так же мощно и ободряюще. – Не волнуйся, мы ещё увидимся! Не раз!
Парень исчез, а комната наполнилась первыми лучами утреннего солнца. Кимиона резко соскочила с кровати, сердце её колотилось. За окном уже светило солнце, но в воздухе ещё витал, казалось, едва уловимый запах гари и чего-то... бесконечно доброго и сильного.
Она подошла к зеркалу и провела рукой по своим золотистым волосам. Вдруг ей показалось, что на мгновение в них мелькнул отсвет алого, словно отблеск того самого пламени. Сон? Но он был таким реальным. И самое главное – в её сердце, после долгих лет тихой грусти и одиночества, поселился странный, тёплый уголёк надежды и уверенности.
Мысли о ночном визитере не покидали Кимиону весь день. Она рассеянно ковыряла еду, смотрела в окно, не видя летящих птиц, и всё пыталась понять, что означали его слова: «Я всегда буду рядом». Было ли это просто игрой воображения одинокого ребёнка или чем-то большим?
Её задумчивость не ускользнула от зоркого глаза приёмного отца. Вечером, укладывая её спать, Игл мягко спросил:
– Что-то случилось, солнышко? Ты сегодня вся в своих мыслях.
И доверие, которое Кимиона испытывала к отцу, пересилило её сомнения. Она рассказала ему о своём сне. О пламенеющем парне с громким голосом и доброй улыбкой, о его странном имени и таинственных словах.
Игл слушал её очень внимательно, не перебивая. Когда она закончила, в его орлиных глазах читалась не тревога, а глубокая заинтересованность. Он долго молчал, обдумывая её рассказ.
– Сила, приходящая во сне... – наконец проговорил он, больше сам себе, чем ей. – Возможно, это знак. Знак того, что твоя собственная сила начинает пробуждаться.
Он повернулся к дочери, и его взгляд стал твёрдым и решительным.
– Знаешь что, милая? Я подумал, что пришло время заняться твоими тренировками.
Кимиона широко раскрыла глаза.
– Тренировками??
– Верно, – кивнул Игл. – Этот мир полон не только чудес, но и опасностей. И я, как твой отец, очень хочу, чтобы ты смогла защищать себя, когда меня не окажется рядом. Чтобы ты была сильной, не только духом, но и телом.
В глазах Кимионы вспыхнул огонёк, очень похожий на тот, что был в её сне. Мысль о том, чтобы стать сильнее, чтобы её раны – и физические, и душевные – стали ей нипочём, как когда-то предсказывал Пергола, наполнила её невероятным энтузиазмом.
– Да, папа! Я очень хочу! – воскликнула она, сжимая маленькие кулачки. – Я буду стараться изо всех сил!
Игл улыбнулся, с гордостью глядя на её решительное личико. Он понимал, что этот путь будет нелёгким. Но в её глазах он видел не просто желание, а ту самую искру, которая могла разжечь настоящее, неугасимое пламя. И он был полон решимости помочь ей разжечь его.