ПРОЛОГ
***
Холод и сырость разбудили меня. Тонкие иглы прохлады пробирались под одежду, впивались в кожу, вырывая из тёплой, уютной дремоты.
Я помнила: вчера мы с бабушкой весь день трудились. Руки ныли, глаза щипало от дыма, но в груди жило тихое, доброе удовлетворение от выполненной работы. Едва я переоделась в ночное платье, только в этот момент позволила себе выдохнуть и расслабиться.
В избе никогда не бывало тишины: то мы перебирали зверобой продырявленный — траву от тысячи недугов, то вывешивали иван-чай, то готовили полынь и любисток для девчат. До позднего вечера я перетирала плакун-траву, сушила травы на полатях. Липкий сок жёг пальцы, и даже сейчас их покалывало, будто растения не отпускали меня и во сне.
Голова лишь коснулась подушки — и мягкая постель заключила меня в объятья. Запах лаванды и едва уловимый дым из лекарской половины убаюкивали. Тепло, уют и усталость сплелись в одно — и сон накрыл тихой волной.
А потом — шок. Словно ведро ледяной воды пролилось на тело. Мокрая ткань липла к коже, холод просачивался под одежду. И это был не просто ветер. У холода были руки и пальцы: они гладили лицо, сжимали горло, опускались на грудь, считая удары испуганного сердца.
Я пыталась стряхнуть наваждение, вернуть контроль над телом. Повторяла, как молитву:
— Тебе это снится…
Первой вернулась чувствительность пальцев. Вместо мягкой перины они ощутили прохладную, шелковистую поверхность мха, стелющегося по камню.
Я открыла глаза — и сперва увидела лишь густую, почти непроглядную тьму. Постепенно зрение прояснилось: между переплетёнными ветвями пробивался бледный лунный свет. Луна была полной, и её сияние казалось неестественно ярким.
Я лежала в лесу. И не просто в лесу — в Чёрнолесье.
Чёрные деревья стояли неподвижно, но тихий скрип, доносившийся от них, был живым — будто они переговаривались, обсуждали меня. Лес дышал осторожно, прислушиваясь ко мне, как к чужой.
Все привычные лесные звуки исчезли. Оставалось только громкое биение моего сердца. Тишина давила на уши.
Ветер сгущался. Я чувствовала его ледяное дыхание у самого лица, слышала шёпот у уха. Воздух стал плотным и принёс с собой запах старого железа, прелых листьев и сухих трав, давно утративших аромат жизни.
Туман кружился рядом, уплотнялся, собирался — и становился человеческой фигурой. Он возник передо мной. На миг показалось, что это мужчина, но ощущение рассыпалось.
Лунный свет скользнул по его лицу: кожа тонкая, как пергамент, натянута на острые кости; веки полупрозрачны, и даже закрытые они не скрывали глаз — будто он смотрел на меня всегда.
Я попыталась запомнить его черты — и не смогла. Стоило моргнуть, и лицо растворялось, оставляя лишь холод и мертвенное, почти божественное присутствие.
Он наклонился ближе. Я хотела закричать — и едва раскрыла рот, как прохладный палец коснулся моих губ.
— Тсс… — его голос был тих и неприятен уху, как треск льда на реке. — Теперь я решаю, когда ты будешь говорить.
Губы сомкнулись сами собой. Он не давил, не трогал меня — но его слово обладало такой силой, что я не могла ослушаться приказа.
Мои руки дрогнули, пытаясь оттолкнуться, но его пальцы легко, почти ласково, сложили их на моём животе. И тело подчинилось. Я не чувствовала грубой силы — лишь волю леса, опускавшуюся на меня.
— Ты чистая, — произнёс он, словно делая вывод. — Холодная. Вечная, как сама река в половодье.
Он откинул прядь волос с моего лица. Его прикосновение не было теплым, живым, оно ощущалось воздушным, как касание ветра, который знает каждую трещинку в коре дерева.
Его губы едва коснулись моих — мой первый поцелуй.
Голова закружилась, и казалось, что он своим дыханием пропустил холод внутрь моего тела. Я чувствовала, как немеют мои пальцы, заметила, как синеют руки.
Он поднял меня на руки — легко, будто я не имела веса. Лес перед ним раздвигался, ветви склонялись, как перед знакомым хозяином. Он нёс меня всё глубже, и его голос сопровождал каждый шаг:
— Привыкай ко мне… Это твой вещий сон.
В этот миг воздух разорвал резкий сигнал горна, протянулся по лесу вибрирующим звуком, тяжёлым, как раскаты далёкого грома..
__________________
Дорогие читатели!
Добро пожаловать в мою новую историю!
Эта книга — путешествие в авторский мир, населённый самыми разными существами, в основе которых лежит богатый и разнообразный славянский фольклор.
Для меня, как для начинающего автора, ваши комментарии очень важны: они помогают взглянуть на сюжет шире, понять, как воспринимается история, и не чувствовать себя один на один с пустым экраном. Поэтому, пожалуйста, не стесняйтесь делиться мнением — ваша обратная связь для меня бесценна!
Если вы хотите поддержать автора, добавьте книгу в библиотеку, поставьте «мне нравится» и подпишитесь на автора — от этого я стану чуть-чуть счастливее!
Спасибо всем, и добро пожаловать в новый мир!
ГЛАВА 1
Резкий звук разорвал мой сон, вырвав из тягучего озноба кошмара.
Горн вновь и вновь рассекал ночную тишину — уже не в фантазиях, а в реальности. Я чувствовала остатки сна на теле, всё ещё сковывающие движения. Язык и гортань онемели от холода, губы опухли, и резкая стужа отдавала в голову.
Мощный зов часового прокатился по всей деревне, стучал по стенам изб и сараев, ворвался в окна и, словно удар в грудь, взбодрил меня.
Я вскочила — некогда было расслабляться. Глубоко вздохнув, я стряхнула с себя оковы холода. Стерла с лица следы слёз и пота: этот сон снился мне уже не первую ночь, и каждый раз становился всё реальнее. А тот пугающий человек — всё отчётливее.
Дождь барабанил по ставням, рог умолк, но от этого становилось только тревожнее. Я прислушалась: снаружи не доносилось ни крика, ни топота, ни шума сражения — лишь влажное дыхание ночи.
Где-то вдалеке кричали вороны, а лес отвечал им своим шорохом, приглушённым шумом ветвей.
Я подбежала к окну и прижалась ладонями к деревянной раме. Ставни были закрыты, но щели выдавали происходящее: в одних избах свет зажигался, в других — гас. Люди двигались тихо, осторожно: в деревне знали — тишина спасает.
Но то, что не доносилось ни разговоров, ни звуков борьбы, пугало ещё сильнее. Неизвестность — самый страшный враг.
— Опять, — прошептала я. — Снова что-то неладное.
Дверь в задней комнате скрипнула. Показался дедушка Тихон — высокий, сухой, с уставшими, но всё ещё горящими глазами. Он окинул меня беглым взглядом, кивнул, спрашивая, что происходит. Я лишь пожала плечами.
Возраст уже не позволял дедушке быстро собираться, но каждое его движение оставалось точным и продуманным. Он придвинул к печи тяжёлые бревна, подтащил ведро с щепками для розжига, сел на табурет и занялся своей частью работы.
— Бабушка? — позвала я.
— Здесь я, не шуми лихом, Лиска, — тихо отозвалась она. На бабусе уже были плотный платок, завязанный под подбородком, и тёплая жилетка. Она окинула меня внимательным взглядом.
— Тихон, зажигай печь. Ох, девка, ты б оделась. Если будут раненые — их приведут к нам. Не дело, чтоб ты в таком виде перед мужиками стояла.
— Да коли они ранены, будет им до меня? — буркнула я, но всё равно схватила жилетку и накинула её поверх ночного платья — не со стыда, так от холода.
Мы привыкли к этому.
Жители Чёрнолесья, твари Мёртвой Земли, разгневанные духи, кочевники, грабители — кто угодно мог нагрянуть ночью. Но каждый в нашей деревне знал свой долг.
Я подтащила ведро к печи, наполнила котелок водой и повесила его над медленно разгорающимся огнём. Бабушка села у рабочей зоны; по её испещрённому морщинами лицу я видела, что она перебирает в голове запасы наших трав.
Я достала из сундука нарезанные лоскуты, затем схватила ларец с металлическими иглами и тонкими железными резчиками, а рядом — косторез, тяжёлый, с матовым лезвием. “Хоть бы не сегодня…” — подумала я и трижды сплюнула через левое плечо, постучав по деревянному столу.
Следом вынула шелковые нитки — редкость невиданная, выменянная у заморских купцов. Нити мягко поблёскивали в свете печи; самое ценное, что было в нашем доме.
Я поставила ларчик на стол, рядом с деревянной ложечкой для мазей и маленьким глиняным горшочком, в котором мы держали раствор для обработки ран. Шины из лозы и берёзы, костоправные ремни, кусочек железа на деревянной ручке для прижигания — всё было готово.
Дед, закончив с огнём, подтащил широкую лавку ближе к печи — чтобы раненого было на что уложить.
— Будем шить: и света хватит, и больного отогреем, — пробормотал он. — Мало ли с чем нам сегодня придётся сражаться.
Я натянула свежую простыню на больничную койку, затем сменила и на своей — если придётся кому-то уступить место, сама лягу с бабусей. Достала мешочек с плакун-травой, приготовила зверобой.
Мы сидели втроём, слушали дождь, слушали ночь. Ждали.
Через час раздался стук, нарушая наше и без того тревожное ожидание. Я вскочила и распахнула дверь. На пороге стояли трое мужиков: староста нашей деревни Яче; крепкий, как дуб, кузнец Твердан; и Радан — мужчина моего сердца, молодой, широкоплечий, со светлыми глазами, в которых всегда жила тревога за меня.
Я поискала взглядом раненого, но за их спинами никого не было.
— Лиска, дай пройти, — грубо рявкнул староста.
— Проходите, — пискнула я, не узнавая собственного голоса, и распахнула дверь шире. Я старалась заслужить его уважение, и согласно всем приличиям поклонилась.
— Спасибо, Лисения, — поклонился кузнец, назвав меня полным именем.
Староста смерил меня долгим взглядом — от голых ключиц до подола ночнушки. Я ощутила, как заливаюсь краской, запахнула жилетку и поспешила за платком.
Это младший, — сказал староста. — Дурак. Завидел ветку да услышал шорох в лесу — и со страху вздумал рогом трубить. Я ему всыплю, но после смены.
— Яче, он ж малой ещё, — тихо заметил дед Тихон. — Не горячись. Нам не тяжело.
Староста обернулся к нему, кивнул с уважением.
— Рад, что ваша семья, как всегда, по-первой делом занялась, и печь затопили, и травами запаслись, — сказал он, старательно отводя взгляд от костореза и прочих ножей на столе.
— Вот, у вашей девки и работа… бррр … — буркнул он тише, невольно вздрогнув от блеснувшего в свете огня металла.
Вспомнив о приличии — хоть и ночь глубокая, — я решила напоить гостей чаем. Поставила самовар на печь, подкинула дров, засыпала в кружку расслабляющий сбор. Приготовила чай для всех, а любимому моему добавила мяты да мёду — как он любил.
Для остальных принялась накрывать на стол: поставила горшочек с медом, сушенные фрукты, варенье и тарелку утренних булочек.
Пока я собирала чашки, ко мне со спины подошёл Радан. Его широкая спина заслонила нас от остальных, и рука, скрытая от старших, мягко скользнула по моей спине, опускаясь неприлично низко.
Он навис надо мной, и с его мокрых после дождя волос капли падали на мои плечи, вызывая мурашки по всему телу. Он наклонился и тихо прошептал, едва касаясь губами моей шеи: