Анна
Безмятежную тишину столовой прерывают восьмичасовые новости, которые включает мой работодатель и хозяин этого дома, едва войдя в просторное помещение.
Я окидываю его недовольным взглядом и даже покашливаю, но мужчина меня начисто игнорирует. Ни «здрасьте» вам, ни «как дела?», словно мы с его дочерью не чаёвничаем в этой же комнате.
– Папа! – радостно восклицает Ксюша, но мужчина отрезает:
– Ксения, допивай свой чай поживее и отправляйся наверх.
Ксюша обиженно фыркает в чашку и предпринимает ещё одну попытку:
– Папочка! Я та-а-а-а-ак скучала! Ты же свозишь меня с няней Аней завтра в зоопарк?
– Ксеня, пожалуйста. Допей свой чай и ступай спать! – раздражённо отмахивается от малышки этот остолоп. – У меня много дел, зоопарк придётся отложить.
Ксюша насупливается. Допивает чай. Встаёт из-за стола.
– Вообще-то, ты нам обещал! – медленно выговаривает девочка. – Ты что, обычный врунишка?
– Вообще-то, Ксения, не припомню, чтобы когда-то позволял тебе разговаривать в таком тоне. Хочешь остаться без сладкого на целый месяц? Так я тебе быстро это устрою.
Девочка топает ножкой:
– Ты, папа, злой аллигатор, ясно тебе?
Мужчина удивлённо смотрит на дочь, словно только сейчас заметил её присутствие.
– Что-что ты сказала?! Кто я?!
– Ал-ли-га-тор! – с довольной моськой повторяет пятилетка, а я замираю. Если она проболтается, мне конец!.. – Так Пуговка говорит.
– Какая ещё пуговка? – метнув в меня подозрительный взгляд, спрашивает Ксюшу отец.
– Ну, Пуговка, пап. Ты её не знаешь.
– Это твоя новая подружка? – Олег морщит лоб, и я не могу сдержать улыбки. Наконец он сбросил маску расчётливого бизнесмена и снова стал собой. Заботливым папой очаровательной крошки. – Имя у этой пуговицы есть?
– Она не пуговица, – обижается Ксюша. – Она – Пуговка. Ты что же, папа, такой образовательный, а «Папиных дочек» не смотрел?
– Ах, Пу-у-у-у-уговка! – протягивает мой босс, покрываясь красными пятнами. – Из «Па-а-а-апиных дочек»! Ксения, ступай чистить зубы, сейчас я приду и почитаю тебе сказку.
– Нянь Аня, пойдём скорее чистить зубы, – заговорщицки шепчет Ксюша, протягивая мне руку. Понимает, значит, как подвела меня, выдав наш маленький секрет.
– Анна Евгеньевна, я попрошу вас задержаться, – отрезает хозяин дома тоном, не терпящим отлагательств.
– Ступай, Кнопочка, – подмигиваю я малышке.
– Папочка, не сердись на няню Аню, ну пожалуйста, а то я правда убедюсь, что ты ал-ли-га-тор! – совершенно некстати вставляет Ксюша, чем только злит своего отца.
– Ксения! Я считаю до трёх! Один… – начинает он, и малышка бросается наутёк.
Стоит ей только скрыться из виду, как её папочка, пышущий праведным гневом, обращает всё своё внимание на меня. Обходит стол и возвышается надо мной.
– Анна Евгеньевна, что из моей просьбы ни в коем разе не включать моей дочери телевизор осталось за пределами вашего понимания?! – рявкает он так, что я подпрыгиваю на стуле.
– П-простите, Олег Фёдорович, – лепечу я. – Я решила, что…
– Здесь только я решаю, что дозволено моей дочери, а что – нет! Если я запретил смотреть телевизор…
– То, вероятно, вам не стоит и самому его смотреть! – не выдерживаю я.
У мужчины округляются глаза. Что, большой босс, не ожидал такого?
Я набираюсь смелости и сдержанно добавляю:
– Это крайне непедагогично! Какой пример вы показываете Ксюше?
– Та-а-ак! – не поддаётся он на провокацию. – Мы не о моём поведении разговариваем! Вы, Анна Евгеньевна, допустили непозволительную оплошность, нарушили наши договорённости… – Не сдержавшись, я фыркаю и закатываю глаза, что не остаётся незамеченным работодателем. – Вы осознаёте, с кем разговариваете?! Знаете, кто я такой?
И в этот момент в вечерних новостях начинается новый сюжет и репортёр самым наглым образом вклинивается в наш разговор:
– Фигурантом громкого скандала стал Олег Фёдорович Аторов, владелец крупной фармацевтической компании «Атор Фарма», которого в народе давно называют просто Олег Атор…
Я прыскаю со смеху, но вовремя маскирую неуместный звук покашливанием.
– Вы издеваетесь, Анна Евгеньевна? – ехидно спрашивает Аторов.
– Ну что вы, Олег Фёдорович! Я прекрасно знаю, с кем разговариваю! Сам Олег Атор! – Вот сейчас самое время замолчать, но это выше моих сил. – Аллигатор.
Ну всё! Кажется, попала! Ох, и шуму сейчас будет!
Но мужчина протяжно выдыхает и наклоняется ниже. К самому моему лицу.
– А вы, значит, язва, Анна Евгеньевна? – Стальные глаза упираются в мои губы, которые саднит и покалывает от этого взгляда. – Коготочки выпустить решили? Только я ведь тоже кусаться умею!
Анна
«Решением суда ходатайство об условно-досрочном освобождении гражданки Романовской А. Е. принято удовлетворить.»
Под мерный стук колёс железнодорожного состава я устало прикрываю глаза. От обилия запахов с непривычки свербит в носу. Четыре с половиной года колонии-поселения кажутся мне обезличенным чистилищем для заблудших душ, коей, несомненно, являюсь и я сама.
В плацкартном вагоне пахнет жареной курицей, вареными яйцами, человеческим потом. Там же не было никаких запахов. Не пахло постельное бельё после стирки, не пахли капустные щи, даже товарки по несчастью и те не пахли… Или таким образом мой организм сопротивлялся, чтобы выжить, когда я уже перестала бороться?
Спустя долгие восемь часов я ступаю на низенький перрон станции-пятиминутки. Несмотря на поздний – или, скорее, ранний – час прибытия, меня здесь никто не встречает. Никто не ждёт. Поэтому я кутаюсь в плащ, совершенно не подходящий для январской погоды, даже южной, и торопливо иду по знакомым улочкам маленького городка в сторону дома.
За прошедшие годы словно ничего и не поменялось. Это странно, учитывая, как сильно изменилась я сама. Перекошенная дверь подъезда распахнута настежь, на лестничных пролётах не горит свет, стены, исписанные повзрослевшими за годы моего отсутствия подростками, пока только мечтают о ремонте.
Я поднимаюсь на последний этаж, отыскиваю в негустых пожитках ключ и вставляю в замок.
Пытаюсь.
Да только он не подходит.
Я снова и снова предпринимаю бесполезные попытки, борясь с подкатывающими слезами, пока дверной замок не щёлкает трижды и передо мной не образуется узкая щель.
– Явилась, Анька? – звучит недовольный голос из темноты.
Свет вспыхивает, и я вижу свою родную тётку.
– Тёть Зина? А вы как тут..? Что тут..? – непонимающе бормочу я. – Что вы делаете в моей квартире?
– Твоей? – зло усмехается та. – Ты, дрянь такая, думаешь, я тебе позволю позорить семью, память о матери позорить, после того, что ты учудила? Выписали мы тебя, Анька, всё по закону, так что ступай, куда шла!
Дверь приоткрывается чуть шире, и тётка выставляет на лестничную клетку старенький чемодан.
– Я тут тебе собрала что получше. На первое время хватит, а там… хочешь к Виталику иди, хочешь на панель… Сюда, главное, не приходи. Здесь теперь Светочка с мужем живёт. Повезло, что они в отпуске, а я цветы полить приехала да заночевала… Позор-то какой! Мы думали, тебе совести хватит исчезнуть молча, так нет…
– Это моя квартира, – упрямо говорю ей, вытирая слёзы.
– Уже нет. Светочке рожать скоро, о сестре подумай, убогая. Ей как людям в глаза смотреть, что ты из тюрьмы вышла и молодой семье жизни не даёшь? Мужу она что, по-твоему, сказать должна?
– Это моя квартира… – слабо отбиваюсь я. – Вы не имеете права…
– Да кто тебя, зэчка, слушать станет? – она вздыхает, тянется куда-то и протягивает мне выписку из домовой книги, где чёрным по белому говорится, что…
Я действительно здесь больше не прописана. Выписана. Незаконно. Но прямо сейчас у меня нет ни сил, ни желания разбираться в этом безобразии. И тем более учинять скандал.
Особенно, когда тётка шипит сквозь стиснутые зубы:
– Убирайся, Анька, подобру-поздорову! А то ж я и соседей кликнуть могу! Здесь все знают, что ты за тварь, якшаться не станут, убьют до смерти, и поминай как звали…
Дверь хлопает прямо перед моим носом, и я снова погружаюсь в темноту южной ночи. Хочется взвыть от боли, от несправедливости. А ещё больше – рассмеяться от души. Но я забыла, как это делается.
Со своей котомкой и чемоданом наперевес, размазывая по лицу слёзы, спускаюсь по лестнице, раздумывая, как поступить дальше.
Не так я, конечно, планировала. Словно планировала, – зудит в голове противный голосок. Абсолютно правильно зудит. Я никогда не задумывалась над тем, что будет после.
До я просто знала, что иначе не получится. Когда принимаешь самое тяжёлое решение в своей жизни, ещё как-то пытаешься взвешивать все его стороны. Приняв его, становится одномоментно всё равно. А претворив его в жизнь, мечтаешь уже лишь об одном. Поскорее окончить этот путь, ведь к этому моменту обувь твоя становится просто неподъёмной. Но никто и не обещал, что будет просто, так ведь?
И словно мне мало было разговора с тётушкой, между третьим и вторым этажом ручка чемодана отваливается с тихим скрипом, а сам чемодан скачет по лестнице вниз, пока не врезается в преграду.
Глаза, хоть и привыкшие немного к темноте, всё равно пока не различают деталей – лишь размытые силуэты и очертания. Спина покрывается холодным потом, ведь передо мной стоит человек. Крупный мужчина, если быть точнее.
Он сосредоточенно пыхтит, пялясь на мой чемодан. По лестничному пролёту разливается стойкое этиловое амбре, и я понимаю: мужчина пьян.
Памятуя о словах тётки Зины, я уже подумываю, может, бог с ним, с чемоданом? Я ведь даже не знаю, что за барахло в нём лежит! Поднимусь тихонечко повыше, к самому выходу на чердак, отсижусь там до рассвета и адьёс амигос. Прощайте родные пенаты, прощай родовое гнездо!
Аторов
Поездка в Швейцарию никоим образом себя не оправдала. Я лишь попусту потерял время и ни на гран не приблизился к установлению причин, почему экспериментальный препарат перестал вдруг работать.
В лучшей лаборатории ведущие учёные разобрали на новейшем высокоточном оборудовании на молекулы и атомы моё лекарство. И не нашли отхождения от оригинальной формулы.
Выпускаемый продукт соответствовал требованиям и нормам, но почему-то перестал работать. Швейцарские умы лишь пожали плечами, всовывая мне в руки километровые счета и многотонные папки с заключениями.
Если лекарство работает, возможен ли саботаж? – эта мысль не давала мне покоя уже долгое время, и кажется теперь пришло время признать это.
Кто-то хочет уничтожить мою деловую репутацию. Да какой там, деловую! Человеческую! И мне необходимо в кратчайшие сроки найти наглеца, иначе можно забыть о новом наборе маленьких пациентов.
Меня не покидает предчувствие неотвратимой беды всю дорогу до дома. Странное беспокойство охватывает меня, и я с трудом удерживаюсь от звонка. Было бы что серьёзное, Галина Андреевна давно бы позвонила, а самому незачем беспокоить их поздним вечером. Наверняка, моя домоправительница снова мучается, пытаясь уложить Ксюшку спать.
На удивление, окна горят ярким светом. Ещё и зажжённые разноцветные огоньки повсюду, словно пролетающих мимо северных оленей деда Мороза стошнило мишурой и конфетти. Или скитлсом. Словом, случилось тут какое-то невообразимое волшебство…
Не встреченный никем прохожу в недра дома. А где же все его обитатели?
Не обращая на меня никакого внимания, Галина Андреевна проплывает рядом и застывает в дверях кухни. Интересно!
И крайне необычно для одиннадцати часов вечера.
Подкрадываюсь к женщине и тихим мрачным шёпотом спрашиваю:
– Случилось чего?
– Ой, Олег Фёдорович! – в тон мне ойкает она. – Умеете же напугать! Да вот, печенье к вашему приезду пекут.
Я перевожу удивлённый взгляд вглубь просторного, набитого всяческой техникой помещения и вижу свою дочь, гордо восседающую на кухонном островке с поварским колпаком на голове и с огромным половником в руке.
– Давай, раскладывай рожки! – командует она и заливается смехом.
А та, которая, видимо, послушно подчиняется её командам, стоит, наклонившись к столу и что-то там колдует, пританцовывая в такт тихой мелодии, льющейся из невесть откуда взявшегося тут же, на столе, приёмника. Округлые бёдра в тесных брючках плавно покачиваются из стороны в сторону, необычайно привлекая моё внимание. И словно вишенка на торте, на пояснице незнакомки завязан пышный бант из завязок фартука. И этот бант то взмывает вверх, то чуть опускается вниз, то просто движется вправо и влево.
Я подаюсь ближе. Девочки слишком заняты своим делом и пока не обращают на меня никакого внимания.
– Ну, смотри, Ксюнька, – говорит незнакомка, от нетерпения активно дрыгая бёдрами. Пышный бант призывно болтается над её пятой точкой, устремляя моё кровообращение от мозга куда-то вниз. – Красиво? Понравится папе?
– Да-а-а! – кричит моя дочь.
От любопытства сводит скулы, и я заглядываю через плечо незнакомки. На столе стоит тарелка уже готового печенья. А на противне перед черноволосой девушкой с голосом, переливающимся колокольчиками, выложены круглые комочки сырого теста, украшенного разноцветными конфетками и солёными крендельками.
Девушка тянется рукой на край стола, где стоит стакан с разбитым яйцом и кондитерской кисточкой. При этом простом действии её ягодичные мышцы напрягаются, а бант взмывает ввысь, и я чувствую, как сердечный ритм даёт сбой. Здорово как дома!
– Очень аппетитно! – вырывается у меня невольно, и она так и застывает.
Торчащий кверху бант еле видно колышется от нескольких глубоких вдохов его хозяйки. Спина медленно выпрямляется.
– Папа! – кричит Ксюша, шмякая половником незнакомке прямо по руке, сжимающей край стола.
– А-ай! – ойкает та, наконец поворачиваясь, и я тону в зелёных омутах её глаз.
Прикрываю на секунду веки, отгоняя наваждение, навязчивое и тягучее. Окидываю незнакомку холодным взглядом и в два шага подхожу к дочери.
Малышка бросается мне на шею, и нет слаще этого мгновения. Никогда не было. Что бы ни происходило в этом грёбанном мире, оно может просто отправиться восвояси, когда эта маленькая девочка рядом со мной.
– Папочка! Наконец-то ты приехал! Я уже заскучалась без тебя.
– Соскучилась, – поправляю машинально. – Скажи-ка мне, Ксюшенька, почему в такое позднее время ты ещё не в кроватке и не видишь десятый сон?
Кажется, зеленоглазка хмыкает за моей спиной, что только раздражает.
– Мы с няней Аней лепки печенье. Красивое. Вкусное. Специально для тебя, папочка. – лепечет дочка.
Няня Аня, значит? Зеленоглазая красавица. Ведьма, не иначе. Все они ведьмы, уж мне-то не знать!
– Пекли, – говорю дочери. – Для этого есть более подходящее время. Так поздно ты должна спать.
Крохотные глазки наполняются слезами, но я непреклонен. В вопросах воспитания я не позволяю себе или кому-то другому дать слабину. И на то, конечно, есть причины.
Анна
Даже и не знаю, кто из них засыпает раньше. Ксюша или её папа?
Папа Ксюши вызывает во мне волнение, трепет. Мне боязно находиться рядом с ним.
Его глаза цвета стали смотрят сердито, строго и устало. Словно то, что он делает каждый день на своей важной работе сильно изматывает его.
Про Олега Аторова в нашем регионе не знает разве что ленивый. Ну или слепоглухонемой.
Владелец крупнейшей фармкорпорации, пообещавший победить рак, оснастивший современнейший онкологический центр, спонсирующий экспериментальное лечение тяжёлых пациентов. Детей, у которых уже нет другого шанса. Каждую победу, каждую ремиссию Олег Фёдорович освещает с размахом, каждое поражение принимает близко к сердцу.
Всем известно, что Аторов очень хороший человек. Доброй души. Бескорыстный. Радеющий за своё дело.
И как это часто бывает, его собственная дочь, маленькая Ксюша, остро нуждается во внимании и любви родителей. Но этого она, увы, лишена.
За несколько дней, которые я провела в доме Аторова, я сполна успела составить своё мнение. Спасение мира, это, конечно, здорово. Благородно. Достойно. Олег – сильный, волевой мужчина. Но есть кое-что поважнее этого.
А именно, девочка, что так похожа на него. Самая замечательная девочка на свете, каких мне только доводилось видеть. Умная, озорная, талантливая. В ней столько эмоций, красок, самой жизни, что мне хочется плакать. Но не от боли, не от грусти. От счастья, которым я заряжаюсь рядом с ней. Девочка – батарейка. Девочка – улыбка. Девочка – душа.
Я согреваюсь рядом с ней. И я хочу, чтобы она не хмурила бровки, когда думает о папе. Он для неё целый мир. Далёкий и недостижимый. И я хочу приложить некоторые усилия, чтобы их семья стала чуточку ближе, пока у меня есть немного времени рядом с ними.
Я знаю, что моё положение незавидное. Как только Аторов узнает, кто я есть на самом деле, он выставит меня за дверь. Оправдываться, объясняться я не стану, это слишком личное. А сам он не поймёт. Никто не поймёт.
Ксюша расслабляет пальчики, и крохотная ладошка раскрывается. Я убираю руку, тихо поднимаюсь, целую детскую макушку, поправляя одеяло, и в последний момент накидываю на ноги хозяина плед.
На секунду я задерживаюсь в комнате и разглядываю лицо Олега Фёдоровича. Определённо, он слишком мало отдыхает! Интересно, что случилось с его женой? Ксюша ни разу не поднимала эту тему. А сама я постеснялась спросить у Галины Андреевны. Ладно, это, в общем-то, неважно. По своей воле или по воле судьбы, но она покинула свою семью. И если она сделала это сама, то будет трижды дурой! Разве можно сознательно бросить такую славную кроху и её потерявшегося в этой жизни папочку?
Перед тем, как отправиться к себе в комнату, я спускаюсь по тёмной лестнице, зажигаю свет в кухне и наливаю стакан молока. Пока разогреваю его в микроволновке, внимательно наблюдая, чтобы не перегрелось, ничего вокруг не замечаю.
Потому, повернувшись к столу, пугаюсь не на шутку чёрной фигуры, застывшей в дверях. От неожиданности пальцы ослабевают, и стакан летит на пол, разбиваясь вдребезги.
– На счастье, Анна Евгеньевна! – усмехается Аторов, бросаясь мне на помощь.
Он собирает осколки. Я вытираю салфетками горячее молоко. Мы то и дело врезаемся то пальцами, то взглядами.
Сталь пугает меня. Холодная, словно неживая вовсе. До тех пор, пока Аторов вдруг не улыбается:
– Вы так испуганно смотрите, Анна Евгеньевна! – сетует он. – Словно боитесь, что я вычту это из вашего оклада.
– Ну что вы, вовсе нет, – издаю сдавленный смешок. – Я уверена, что именно так вы и поступите.
Он разражается смехом. Жизнерадостным, звонким. От которого моё напряжение становится лишь сильнее.
– Вот вы, значит, какого обо мне мнения? Считаете, я скряга?
– Нет. Считаю, что это было бы логично – вычесть из зарплаты сотрудника стоимость разбитого стакана.
– Анна Евгеньевна, миленькая, откровенно говоря, я же сам виноват в произошедшем. Если бы я обозначил своё присутствие, этого недоразумения удалось бы избежать. А я стоял истуканом и наблюдал за вами.
– Следили, значит? – с усмешкой спрашиваю у него.
– Наблюдал, – поправляет Аторов. – Вы абсолютно новый человек в моём доме, и мне интересно узнать вас поближе. Как своего сотрудника, как человека, который столько времени проводит с моим ребёнком. Ксюша очарована вами, и мне не терпится разгадать загадку и ответить на вопрос: «почему?».
– Не боитесь, что в конце этого пути вас будет ждать сплошное разочарование?
Мне не нравится, какой оборот начинает принимать этот ерундовый разговор. А ещё больше не нравится проникновенный взгляд мужчины. Сталь его глаз словно пробирается под кожу, скользит по венам, считывая зашифрованную в клетках ДНК информацию.
– Мне есть, о чём волноваться? – серьёзно спрашивает Аторов, проникая взглядом в мою душу. Мрачную, тоскливую, пустую. – Мне есть, о чём переживать, Аня?
Не знаю, каких неимоверных усилий мне стоит удержать его взгляд. И даже выдавить улыбку.
– Олег Фёдорович, вам не о чем волноваться. – тороплюсь я закрыть эту тему. Раз и навсегда. – Если бы вам было, о чём переживать, меня бы тут не было.
Аторов
Кое-как сооружаю на голове дочери тюрбан из полотенца, помогаю надеть пижамку и выношу в детскую, но там тоже пусто.
– Что-то наша няня заблудилась на кухне, – говорю Ксюше. – Пойду гляну, вдруг она не смогла победить пакет молока.
– Я с тобой, папочка! – пищит малышка, крепко обнимая мою шею. Не отпустит!
Я усмехаюсь под нос, но спускаюсь с ней на руках по лестнице. Сразу вижу напряжённую спину Анны в дверях и ставлю Ксюшу на ступеньку.
– Здесь постой, я посмотрю, – велю дочери. – Вниз не ходи, пока не разрешу, поняла?
Губы малышки дрожат, но она кивает.
Кого там принесло на ночь глядя? Кто мог пробраться мимо охраны? Могла ли Анжела проникнуть на территорию, чтобы попытаться вернуться в семью? Мне бы совсем, совсем этого не хотелось! Неизвестно ещё, как Ксюша отреагирует на мать. Хоть я и надеюсь, что дочь её не помнит, но уверен, Анжела не станет гнушаться манипуляциями, чтобы я позволил ей остаться. Как и любая другая девочка, Ксюша нуждается в материнской любви и заботе и не способна пока, в силу возраста, понять, что её мама совсем не такая, как она себе воображает.
Но подойдя ближе к Ане, я вздыхаю с облегчением. На пороге, за хрупким телом моей няни, стоит мой брат.
– Лёха! Приветствую! – сдвигаю Анну Евгеньевну сторону и протягиваю брату руку. – Давно вернулся?
– Только приехал и сразу к тебе. – Алексей проходит внутрь дома, и мы обнимаемся. – Что за очаровательная особа?
Не очень-то мне нравится его скользкий взгляд, направленный на нашу няню. Потом, оставшись наедине, стоит предупредить, чтобы не вздумал крутить с ней шуры-муры. Обидит ещё своей неразборчивостью в личной жизни, а мне теряй такой ценный кадр..!
Ну, конечно, Олежек, причина исключительно в этом! – хмыкаю мысленно. И сам себя заверяю, что да. Хорошую няню днём с огнём не сыщешь, а наша Анна Евгеньевна выше всяких похвал. Идеальная, изумительная. Замечтательная, как сказала бы Ксюша…
– Лёх, знакомься, это Анна Евгеньевна, Ксюшина новая няня, – представляю брату. – Анна Евгеньевна, это мой брат, Аторов Алексей Фёдорович, начальник городского РОВД и просто хороший человек.
– Очень приятно, Анечка, – чёртов братец на полном серьёзе собирается облобызать нянину руку. Что и делает под скрип моих зубов. – Всегда к вашим услугам, если вдруг понадобится любая помощь или возникнут какие-либо проблемы, всегда буду рад помочь.
Зелёные глаза няни смотрят в растерянности, смущённо. Неприкрытый флирт моего брата, скорее, отталкивает, нежели привлекает её внимание. И я неожиданно расслабляюсь.
О чём я думаю? Эта язва отшила меня – человека, с которым каждый вечер ложится в кровать. Пусть это и детская кровать и ложится она лишь для того, чтобы уложить Ксюшу, но это же нас сближает. Немного. Сомневаюсь, что она прямо так, сходу, выберет Алёшу. Мне надо всего-то пережить этот вечер, а потом провести профилактическую беседу с братом. Нечего клеить моих нянек!
– Дядя Лёша! – кубарем слетает с лестницы Ксюша, бросаясь на дядю.
– Привет, Ксюшка! – он подхватывает её на руки и подбрасывает вверх.
– И кому я говорил, чтобы стояла на ступеньках, пока не разрешу?
– Ну это же дядя Лёша, – рассудительно кивает малышка. – Он никакой не преступник! Няня Аня, ты знаешь, какой у меня хороший дядя? Он ловит преступников и сажает их в трюму.
– В тюрьму, – поправляет её Алексей. – Потому что что, малышка? Правильно. Преступникам не место среди нас!
Слишком бледная Анна Евгеньевна становится ещё бледнее. Утомилась за сегодня, надо понимать. Обычно в это время мы уже ложимся.
– Простите, я пойду заново погрею молоко, а то уже, наверное, остыло… – бормочет она, пятясь назад.
Мне кажется, она вздыхает с облегчением, когда я киваю, соглашаясь с её предложением. Признаться честно, я и сам рад её уходу. В отличие от моего брата.
Впрочем, моё облегчение длится недолго. Мы перемещаемся следом за няней, потому что Ксюша это Ксюша.
– Дядя Лёша! А ты знаешь, какая няня Аня хорошая? Она такое вкусное молоко делает! Хочешь, я попрошу, чтобы она и тебе сделала? – говорит малютка, утягивая податливого родственника за собой.
Анна Евгеньевна, проглотившая кол, молча наливает по стакану молока на всех, выставляет на стол печенье и мёд и устало вздыхает.
– Ксеня, пей скорее, и пойдём спать. Уже слишком поздно, – говорит она моей дочери.
– Не-а! Я буду с дядей Лёшей сидеть, – протестует кроха.
– Ксюша, на днях мы обязательно навестим дядю Лёшу, а ты обещала быть послушной, – напоминаю ей, и дочка моментально переключается:
– Няня Аня, а ты полежишь со мной? Подержишь меня за ручку?
– Ну, конечно, маленькая моя кнопочка, я с тобой полежу, – смягчается Аня. Её лицо преображается, словно девушка светится изнутри. – Допивай скорее молочко, тогда я успею тебе рассказать сказку.
Анна Евгеньевна дожидается, пока Ксюша не допьёт всё до последней капли, берёт малышку на руки и подносит ко мне.
– Пожелай папочке спокойной ночи и поцелуй его, – говорит она. Ксюша послушно делает.
Анна
Проснувшись от кошмара, я тихонько выбираюсь из Ксюшиной кровати и крадусь к выходу. В коридоре взгляд невольно падает на дверь хозяйской спальни, и жар приливает к щекам от промелькнувшей в голове мысли.
У меня не было мужчины пять долгих лет. Даже чуть больше. С того дня, как Виталик собрал свои вещички и бросил меня один на один справляться с бедой.
Тогда, в тот момент, мне, конечно, было не до этого. В том прошлом последнее, что меня интересовало, были мужчины.
Но сейчас всё иначе. Не хочу сказать, что я всерьёз рассчитываю устроить личную жизнь или снова стать счастливой. Вряд ли это возможно в моём случае – слишком огромна кровоточащая рана на моём сердце. Такое не исцеляется даже спустя годы. Но здесь, в этом доме, я снова могу чувствовать себя живой. Благодаря маленькой девочке и её сердитому папе, которые чудесным образом заполняют зияющие пустотой дыры вокруг этого ранения.
Я чувствую, как они проникают мне под кожу, как опутывают тонкими нитями, соединяя наши судьбы воедино. Мне снова хочется любить, даже зная, что это не продлится вечно. Мне хочется тепла и ласки. И боюсь, скоро мне будет недостаточно детских объятий.
Спускаюсь в кухню и наливаю травяной чай. Перед тем, как снова лечь спать, мне нужно немного успокоить свои нервы после дурного сна, что приснился впервые за всё время моего пребывания здесь. Глупо было рассчитывать, что они ушли навсегда.
После чашки душистого чая с ложечкой мёда мне действительно становится чуть лучше, и я готова снова вернуться к объятиям Морфея. Но по пути к лестнице вижу в ажурном стекле двери зала сидящего в кресле Аторова и останавливаюсь.
Пульс учащается и отбивает дробью в ушах. Не считая утреннего разговора, мы не виделись сегодня. К ужину мужчина не явился, и я грешным делом начала размышлять о том, где и как он может коротать свои пятничные вечера. И с кем.
Но сейчас, судя по его измождённому виду, мне становится стыдно за эти мысли. Олег Фёдорович занимается важным делом, и его частые задержки скорее всего связаны именно с работой. Только поэтому он и спит в кресле с усталым, обеспокоенным выражением на лице, в деловом костюме, с бокалом в руке. После встречи с женщиной усталость иного рода. Приятная. А Олег слишком напряжён.
Я тихо проскальзываю в комнату с явным намерением забрать бокал, но стоит мне за него взяться, как Аторов дёргается, сильнее сжимая пальцами прозрачные стенки. Я замираю. Не хочу беспокоить его, когда очевидно, что он без сил.
Но вот он снова чуточку расслабляется, и я опускаюсь на колени, чтобы дождаться момента, когда он в достаточной мере расслабит хватку пальцев на стекле. А дождавшись, осторожно тяну на себя. Но мужчина просыпается, застав меня с поличным на месте преступления.
– Я не хотела будить… Только забрать бокал, – спешу извиниться перед ним.
Как же неловко я себя чувствую! Этакая сталкерша во всей красе!
– Всё в порядке, Аня, – говорит Аторов. – Если бы не вы, промучился бы пол ночи и завтра встал бы совсем разбитым.
Мужчина потягивается всем телом. Сильным, красивым, совершенно не юношеским. Совсем не таким, как у моего бывшего мужа. Этот факт неожиданным образом волнует меня. Как и интимная обстановка с камином, пушистым ковром рядом с ним, приглушенным светом. Как и близость этого мужчины.
– Ну я пойду..? – непонятно зачем спрашиваю у него.
Боже мой, Аня, не будь дурой! – проносится в голове.
Для Аторова это будет всего лишь интересной интрижкой. Маленькой, щекочущей нервы игрой. Наверняка у него есть любовница или даже любимая женщина. А может, даже и не одна. Спал же от нечего делать с предыдущей няней, о чём мне поведала словоохотливая горничная, которая приходит трижды в неделю.
Мужчина он видный, богатый, а брачными узами не стеснён.
Я не должна очаровываться им. Нельзя быть наивной. Иначе я увязну, а он просто наиграется и разотрёт остатки моего сердца в пыль.
– Ступайте, Аня Евгеньевна. Спокойной ночи. – говорит он, и я с облегчением выпаливаю:
– И вам, Олег Фёдорович!
Поднимаюсь и отступаю подальше от него. Вынуждаю себя делать всё медленно, хотя мне хочется бежать. От него. От себя. Но он не должен ничего заподозрить. Ещё пара шагов, и я буду в спасительном отдалении, в коридоре, и поскорее уберусь в свою комнату.
– Аня? – неожиданно зовёт Аторов.
Сердце устремляется в самые пятки от волнения, но я заставляю себя повернуться к нему лицом.
– Да?
Что ещё он хочет мне сказать? Чего я на самом деле хочу от него услышать?
– Как там… Ксюшины тараканы?
Поначалу мне хочется рассмеяться над собственными ожиданиями, но мне удаётся сдержать рвущуюся истерику.
– Мы их победили с разгромным счётом, – отвечаю ему и покидаю комнату.
Но вопреки логике и здравому смыслу не бегу. Иду медленно. Ползу как черепаха.
Не хочу признаваться даже самой себе, но я мечтаю, чтобы Аторов прямо сейчас догнал меня и исполнил все мои фантазии.
Когда Аторов говорит мне, что до выезда осталось два часа, я начинаю сборы. Я немного волнуюсь: достаточно ли хорошее выбрала платье? Смогу ли выглядеть хоть немного под стать мужчине, которого буду сопровождать?