Глава 1.
Петербург зовёт
Москва встречала её прохладой раннего утра и затяжным туманом, который цеплялся за дома, будто не хотел отпускать. Фонари ещё горели, отражаясь в лужах, асфальт мерцал тускло-жёлтым светом, а в окнах служебной квартиры, которую Соколовой выделили всего несколько месяцев назад, уже не спалось. Ольга Соколова сидела на подоконнике, босыми ступнями упираясь в холодный камень, и глядела на улицу. Слишком много мыслей не давали уснуть, слишком много решений ждали её впереди.
Она никогда не любила Москву всей душой — слишком суетная, слишком громкая, слишком продажная. Но умела ценить удобства большого города: просторная служебная квартира, пусть и с унылой мебелью из прошлого века; спортзал через дорогу; возможность раствориться в потоке людей и оставаться незаметной. Для сироты, воспитанной бабушкой и дедом-офицером, такая стабильность была почти роскошью. В детстве ей не хватало простого уюта: бабушка готовила щи и шептала молитвы, а дед, хромающий после Афгана, учил держать спину ровно и не опускать глаз перед подлецом. Эти уроки она пронесла в себе, и потому, даже став капитаном следственного отдела, оставалась «белой вороной» — не взяточницей, не приспособленкой.
Ольга встала, накинула спортивный костюм, коротко подстригшиеся светлые волосы чуть растрепались, но ей было плевать. В зеркале отразилась женщина тридцати лет: атлетичная фигура, холодный взгляд серых глаз, губы, вечно готовые к усмешке. Красивой она себя не считала, но знала — в ней было что-то, что заставляло мужчин либо нервничать, либо злиться. «Характер», — усмехалась она сама про себя.
В шесть утра — пробежка в парке. Ровное дыхание, хруст песка под кроссовками, собаки, гуляющие с хозяевами. Она не искала одобрения — спорт был её способом сбросить лишнюю злость. После — боксёрская груша. Несколько серий ударов, пот струится по вискам, плечи горят. «Средний уровень? Может быть. Но если понадобится, хватит», — думала она, вспоминая, как дед учил её первым приёмам самообороны.
Работа ждала — и работа не радовала. Три дня назад её жизнь треснула, как лёд под каблуком.
Это был обычный вызов: драка в баре, кровь на полу, девушка со сломанным телефоном и размазанной тушью. Всё бы ничего, если бы не фигура высокого парня в дорогой рубашке, пахнущей парфюмом за сотни долларов. «Золотой мальчик», сын одного из тех, чья фамилия открывает любые двери. Улыбка наглая, взгляд скользкий, уверенность в том, что весь мир — его игрушка.
— Соколова, давай по-человечески, — сказал он, вытаскивая из кармана конверт. Пухлый, набитый купюрами. — Тут всё для тебя.
Она даже не посмотрела.
— При понятых фиксируем, — отчеканила холодно.
— Ты что, не понимаешь, кто я? — голос его сорвался, и тут она впервые посмотрела в глаза. Там не было страха — только бешеная злость, что кто-то посмел перечить.
— Понимаю, — сказала с иронией. — Подозреваемый.
И записала его фамилию в протокол.
Через три дня её вызвали к начальнику. Кабинет пах кофе и отчаянием.
— Капитан Соколова, по приказу сверху вы переводитесь в Санкт-Петербург, — проговорил начальник, не глядя ей в глаза. — Должность — оперуполномоченный.
— Понижение, — сухо отметила она.
— Ну… обстоятельства.
Она усмехнулась — злой усмешкой, от которой по спине многих бегали мурашки.
— Спасибо, что не уборщицей.
Подписала бумаги твёрдой рукой. В душе кольнуло: обида, злость, но и странная радость. Она возвращалась домой. Петербург — её город, её дворы-колодцы, её набережные, запах сырости и гранита. Пусть и с понижением, но она знала: это её шанс начать заново.
Вечером, собирая чемодан, позвонила Соне.
— Сонька? Это я. Завтра в Питер.
— Да ты гонишь! — на другом конце раздался взрыв смеха. — Я как раз думала тебе звонить, записать на покраску. Корни у тебя — мама не горюй.
— Спасибо, подруга, — Ольга усмехнулась. — Хоть кто-то честно скажет правду.
— Я ж твой личный парикмахер, — фыркнула Соня. — Ну всё, приезжай, отметим по-человечески.
— Только без подарков не жди, — хмыкнула Ольга. — Москва ничего, кроме синяка под глазом, не дала.
— Синяк я тебе закрашу, — весело ответила Соня.
После звонка Ольга ещё долго сидела у окна. Вспоминала бабушку, её тёплые руки и запах пирогов. Вспоминала деда, его строгий голос: «Честь офицера — выше всего. Никогда не бери чужого». Он умер, когда ей было шестнадцать, и с тех пор она сама себе и мать, и отец. В такие вечера накатывало острое одиночество, но она научилась его глушить.
Ночь прошла тревожно. Сны путались, в них мелькали лица задержанных, крики в коридорах, холодные глаза тех, кто ломал систему изнутри. Она знала: гниль есть везде. И всё же верила, что честные ещё остались, и ради них стоит продолжать.
Поезд в Петербург шёл медленно. За окном мелькали поля, редкие деревни, тёмные станции. Люди в вагоне переговаривались вполголоса. Она сидела у окна, в пальто, волосы растрёпаны, глаза усталые. В стакане с подстаканником дымился чай, железный привкус металла щекотал нёбо.
Мысли снова возвращались к Москве: к служебной квартире, где так и остался запах свежей краски; к протоколу, который стал её приговором; к системе, которая давила тех, кто шёл против.
— Да пошли вы все, — пробормотала она, глядя в тьму за окном.
И в этот момент раздался скрежет. Жуткий, рвущий уши. Вагоны тряхнуло, люди закричали, чай плеснулся на руку. Ольга вцепилась в поручень, но удар пришёл сбоку. Свет мигнул, потолок пошёл волной. Чьи-то крики, запах дыма, визг металла.
Последнее, что она помнила, — вкус крови на губах и холод стекла под щекой.
А потом — тьма.
Тьма не была пустой. В ней шевелились осколки звуков и запахов, как будто кто-то осторожно перебирал коробку с её прошлым: стук каблуков по школьному коридору, запах дешёвого мела, дедов голос — сухой, тёплый, строгий, — и тихий шелест бабушкиного платка. Ольга зацепилась за эти тёплые клочья памяти, как за поручни в качающемся вагоне, и вместо падения вниз вдруг почувствовала, как её несёт обратно, туда, где всё началось.
Глава 2.
Посторонний свет
Запахи ударили первыми — спирт, ромашка, чужая резина перчаток и та самая больничная чистота, которая никогда не бывает чистой до конца. Ольга открыла глаза осторожно, как будто мир лежал на тонком льду, и любое резкое движение могло его проломить. Белая лампа под потолком светила не в глаза — прямо в мысли. Шторка у окна была тяжёлая, серо-синяя, с ровной машинной строчкой; за ней угадывался блеклый день, но свет сочился внутрь чужим образом, будто через фильтр.
Она лежала на боку, рука в бинте, ребро ныливая струна. Попыталась вдохнуть глубже — воздух царапнул внутри, и тело сразу вспомнило, что у него есть право протестовать. Ничего, переживём. Она всегда переживала — аккуратно, по списку.
Дверь открылась без драматической паузы — просто щёлкнула ручка, и внутрь вошёл мужчина в тёмном костюме. Не модник, не «офисный», не те, что любят узкие лацканы и вычурные носки. Классика. Снял перчатки — сложил чётким карманом. Прислонил пальто к спинке стула: пальто шерстяное, с прострочкой, воротник не новый, но ухоженный. Движения — экономные, привычные к ответу.
— Майор Соколова? — спросил он так, будто это не вопрос, а проверка связи.
Слово «майор» ударило в висок. На секунду мир сместился, как перекошенная рама, и снова встал ровно. Ольга глотнула сухой воздух.
— Пока я — пациент, — тихо сказала. — Проверим, выживу ли.
— Выживете, — без пафоса. — Врачи сделали всё быстро. Василий, — представился он после короткой паузы. — ФСБ.
Она моргнула. Фамилию он не назвал. И правильно: пока не нужно. Она кивнула на стул.
— Садитесь, Василий-ФСБ. Раз пришли — значит, не просто на чай.
Он сел, не уронив ни одного лишнего движения. На запястье — часы без блеска. Одежда — та самая классика, которую забывают в сериалах: правильная посадка, плотная ткань, нейтральный галстук. Лицо собранное, черты чёткие, глаза тёмно-серые, без привычки улыбаться ради социального мира. Ростом выше, плечи широкие — человек, который знает, что такое физкультура, но не делает из этого культ.
— Вы в курсе, что здесь у вас — другое звание, — сказал он ровно. — Вы — майор. У вас есть личное дело, служба, отдел, контакты. Мы всё это обсудим, но позже. Сейчас важно другое.
— Например?
— У нас есть проблема, требующая внедрения. И у нас есть вы.
Он произнёс «вы», как говорят «инструмент»: не обидно, а честно. Ольга усмехнулась уголком губ.
— «У нас есть проблема, требующая вас» — звучит меньше цинично, — подсказала. — Но скажите уже слово, которое вы всё равно произнесёте.
Он посмотрел прямо, не мигая.
— «Оборотни».
Комната стянулась на секунду, как ремень на талии. Не те оборотни, что в сказках; те, что живут на жаловании и забирают вторую зарплату с улицы. Те, чьи погоны блестят днём, а ночью — ножи. Ольга вдохнула, и у ребра кольнуло.
— Говорите, — коротко кивнула. — Пока боль глушит лишние эмоции.
— Клан закрытый, держится на страхе и услугах. Работа — устранения, крышевание, зачистки чужих концов. Внутри — дисциплина. Снаружи — пустота. Мы прыгали вокруг — скользит. Нам нужен человек, который сможет войти как часть узора, а не как чужая нитка. В вашем личном деле — здесь, — он коротко тронул пальцами воздух, — вы тот человек. Принципиальная, жёсткая, умеющая держать легенду. И… — он на секунду замолчал, будто сдерживая лишнее слово, — и у вас есть личные причины не любить их систему.
— Система редко любит меня в ответ, — фыркнула Ольга. — Взаимность — не про нас.
Он не улыбнулся — уголёк внимания только чуть стал горячее.
— Условия, — сказала она. — Давайте сразу. Я — не мальчик для битья. Вы ведёте меня, вы отвечаете за прикрытие. Я не собираюсь умирать ради чьей-то статистики. И если всё заканчивается, как вы обещаете, — меня переводят в главк. Без кукольного театра. Без «потом». Сколько раз вы уже говорили «потом», Василий?
— Слишком много, — ответил он честно. — Я не обещаю «счастья». Обещаю, что после этого дела вопрос о вашем переводе будет решаться со мной в одном кабинете. Не в приёмной.
— И всё же — не в морге, — вздохнула Ольга. — Ладно. В морге я бы спорить не смогла. Говорите дальше.
Он коротко описал контуры — на уровне, где ничего нельзя записать на бумагу. «Оборотни» держат два ключевых направления — зачистку чужих «хвостов» и контр-услуги: «добыть», «наказать», «закрыть». У них есть свои врачи, свои адвокаты, свои квартиры, свои «чёрные автомобили» без номеров. На вершине — тот, чьё имя не произносят. Под ним — три «звена», каждое — маленькая армия. В одно из звеньев ей и предстоит войти — через знакомство с «куратором» линии: не самым верхним, но тем, кто набирает «людей дела».
— Ваша легенда… — начал Василий, и Ольга остановила его взглядом.
— Потом, — сказала. — Сейчас я едва помню, как дышать. Если вы хотите, чтобы я работала, уважайте физиологию.
— Поэтому вы здесь две ночи, — спокойно ответил он. — А потом мы перевезём вас на восстановление. Дом — не город, не ведомственная «санчасть». Тихо, закрыто. Тренировки, тесты. Мы должны понять, насколько вы — вы.
— Насколько я — я, — повторила она, прислушиваясь к словам. Вкус металла ещё держался на языке. — Хорошо. Согласие — предварительное. Я хочу видеть бумаги по переводу в главк, оформленные заранее, пусть «в конверте до запроса». Хоть один листок у меня будет.
Он кивнул.
— Будет.
— И ещё, — добавила Ольга. — Если вы начнёте со мной играть в «тайны ради тайн», я откажусь. Я не мышь, не бегаю по вашим лабиринтам.
— Вы не мышь, — спокойно согласился он. — Вы — хищная птица. Нам это и нужно.
Она не успела ответить — в дверь постучали предупредительно, так стучат, когда входят не спрашивая, а давая десять лишних секунд собраться. И вошла Соня.
Ни «привет», ни «я — в шоке», ни «как ты?» — Сначала вошёл запах. Не слишком сладкий, но дорогой: цитрус, белые цветы и прохлада, как от прозрачной воды в камне. Потом — букет. Нелепо огромный, с тяжёлым шуршанием бумаги и зелёными лентами. И только потом — она. Высокие каблуки, пальто цвета горького шоколада, под ним — платье, что обволакивает, как тёплый дым, тонкая нитка жемчуга у ключиц, локоны уложены так, что хочется выяснить, где у этой волны начало. На запястье блеснул тонкий браслет. За ней — двое: сухой мужчина в чёрном, короткая стрижка; второй — полный, в сером, с лицом «я — мебель». Оба — охрана. И оба смотрят по сторонам так, будто в каждой стене надо проверить швы.
Глава 3.
Подготовка
Дом, куда её перевезли после больницы, никак не походил на уютный «санаторий для восстановления». Это было нечто среднее между заброшенным пионерским лагерем и ведомственной базой. Старые корпуса прятались среди сосен, краска на стенах облупилась, асфальт во дворе треснул и пошёл паутиной, но всё вокруг дышало порядком: окна вымыты, трава подстрижена, следы шин свежие.
Когда машина остановилась у входа, Ольга вышла медленно. На ней были джинсы, простая футболка и спортивная куртка, волосы коротко уложены, лицо ещё бледное после больницы. Она вдохнула воздух — пахло хвойной смолой и чем-то металлическим, будто ржавым качелям в соседнем дворе.
— Добро пожаловать, майор, — сказал Василий, открывая дверь. — Это временно ваш дом.
— Очень вдохновляет, — хмыкнула она. — У меня ощущение, что меня в детство вернули. Только тогда тут были пионеры, а теперь ФСБшники.
Внутри было иначе: коридоры выкрашены в светлые тона, пахло краской и дезинфекцией. По пути попадались металлические двери с замками, тренажёрный зал с матыми и лапами для ударов, тир в подвале, учебные классы с досками и проектором. Всё выглядело без лишнего комфорта, но функционально.
— Вам нужен режим, — сказал Василий. — Здесь всё подчинено дисциплине. Подъём, тренировки, тесты, питание.
— Как в армии, — заметила Ольга. — Только вместо дедовщины — психологи.
— Посмотрим, — сухо ответил он.
---
Первым делом её повели в медкабинет. Врач — сухой мужчина лет пятидесяти, с седыми висками и внимательными глазами — измерил давление, проверил дыхание, прощупал рёбра.
— Бегать пока рано, — сказал он. — Максимум — лёгкая разминка. Стрельба без отдачи — можно. И психология.
— Я и так псих, — усмехнулась Ольга. — Но ладно.
---
Тренеров представили вечером.
Игорь — коренастый, с широкими плечами, в спортивных штанах и чёрной футболке. Лицо квадратное, но глаза тёплые. Руки как каменные, на костяшках следы старых шрамов.
— Рукопашка — моё, — сказал он. — Я тебя не сломаю, не переживай. Но сделаю так, чтобы мышцы вспоминали движение даже во сне.
— Если я во сне начну тебя бить, сам виноват, — ответила Ольга.
Семён — высокий, жилистый, с острыми скулами и узким носом. На нём был серый свитер и джинсы, в руках — кейс для оружия. Глаза холодные, как прицел.
— Стрельба, — сказал он. — Начнём с холостых. Ты должна почувствовать оружие, прежде чем оно начнёт чувствовать тебя.
— Оружие чувствовать? — фыркнула Ольга. — Вы ещё скажите, что оно обижается.
— Обидишь его — выстрелишь не туда, — сухо ответил он.
И психолог — Ольга Сергеевна. Каре, очки в тонкой оправе, серое платье, папка в руках. Она не улыбалась, но в её взгляде было что-то цепкое, будто она сразу видела человека насквозь.
— Моя задача — чтобы вы не растворились в легенде, — сказала она. — И чтобы вы не сорвались, когда придётся молчать.
— Я умею молчать, — заметила Соколова.
— Я проверю, — спокойно ответила психолог.
---
На следующий день начались первые тренировки.
С утра — разминка. Игорь вывел её во двор, показал простые упражнения: шаги на месте, растяжка, дыхательные практики.
— Медленно, — говорил он. — Ты только из больницы. Нам нужна форма, а не инвалидность.
Ольга старалась не показать, что дыхание сбивается. Каждый шаг отзывался в рёбрах, но она терпела.
— Ты упёртая, — сказал Игорь. — Это плюс. Но не дури. Здесь не улица.
— А на улице мне это помогало, — ответила она.
Потом был тир. Семён дал ей Глок, сначала без магазина. Она держала оружие, училась снова чувствовать вес. Потом холостые патроны. Грохот отдавался в ушах, запах пороха въедался в кожу. Первые выстрелы ушли вбок, но постепенно точность росла.
— Дыхание ровнее, — поправлял Семён. — Не зажимай локоть. И смотри не на мишень — смотри в центр.
— Центр у меня всегда один, — буркнула Ольга и выстрелила. Пуля легла ближе к сердцу силуэта.
— Уже лучше, — кивнул он.
---
После обеда её ждал психолог. Комната была простой: стол, два стула, окно в сад.
— Мы начнём с простого, — сказала Ольга Сергеевна. — Ассоциации. Я называю слово, вы отвечаете первым, что приходит в голову.
— Давайте, — кивнула Соколова.
— «Закон».
— Гнущийся.
— «Смерть».
— Не вовремя.
— «Дружба».
— Вкус пирожков.
Психолог подняла взгляд.
— Интересно. «Враг»?
— В зеркало иногда смотрит.
Тонкие губы психолога дрогнули, будто она улыбнулась.
— У вас хорошая реакция. Вы умеете переводить серьёзное в иронию. Это защитный механизм.
— И способ выжить, — добавила Ольга.
---
Вечером она сидела у окна своей комнаты. За стеклом темнел лес, пахло сыростью и костром, который, наверное, развели где-то охранники. Она держала в руках блокнот и писала: «Меня зовут Ольга. Я майор. Но это не я. Это легенда».
И вдруг поймала себя на мысли: а кто же тогда она сама?
---
Коридор пах свежей краской и старой пылью. Ольга шла медленно, ладонью скользя по холодной перилам, и прислушивалась к звукам базы: где-то в спортзале упруго хлопали лапы, в подвале позвякивали гильзы, на улице ветер перебирал иглы сосен, как пальцами по гребёнке. В таких местах голос всегда говорит тише, чем думает, а мысли становятся чёткими, как чертёж.
— Ещё круг по периметру, — догнал её Игорь. — Без героизма. Пятнадцать минут «умной» ходьбы. Принцип такой: шаг — вдох, шаг — выдох. До смешного просто. Но большинство умников забывает дышать.
— Умники всегда не дышат, — отозвалась она. — Им же надо выглядеть умными.
— А нам надо жить, — сказал Игорь и ушёл вперёд, задавая ей «человеческий» темп.
Дорожка обегала вокруг корпусов и уводила к заросшему плацу. Когда-то тут строились пионеры — сейчас строились взрослые. На дальнем краю висела корявая табличка «Купаться запрещено», хотя рядом — лишь лужа в бетонном круге, где отражались верхушки сосен. Ольга поймала себя на улыбке: мир любит абсурдные запреты — для порядка.
Глава 4.
Два медведя
Новый адрес, который ей выдали, оказался в старой «сталинке» на Петроградке. Куратор сухо объяснил:
— Это квартира Алины К., бывшего оперуполномоченного. Слишком много вопросов к её работе, слишком мало ответов. Для легенды удобно: «вы вдова, служили, получили метры от государства». Светить свою настоящую квартиру нельзя.
Ольга обошла комнаты: паркет в ёлочку, облупившаяся краска на батареях, кухня с окнами на двор-колодец. Пахло сыростью и чем-то сладким, будто соседка снизу жарила оладьи. Она усмехнулась: «Домой не домой, но жить можно. Главное — тараканов не подселили в легенду».
Рабочее место тоже оказалось не подарком. Центральный офис встретил её так, как обычно встречают «с чужой звезды»: кто-то хмыкнул, кто-то откровенно отвернулся, кто-то сказал: «О, вдова пожаловала». Она не стала спорить, только улыбнулась своим фирменным: «М-да». И тут же поняла, что фраза от психолога пригодилась — за спиной повисла неловкая тишина.
---
Вечером Василий, как будто между делом, бросил:
— Завтра пойдёте в ресторан «Два медведя». Там вас ждут. И, майор, запомните: если увидите меня, не знаете меня.
Она кивнула, хотя внутри кольнуло. Вспомнился его взгляд в больнице — твёрдый, спокойный. «Ну и ладно, Василий, — подумала. — Вдруг я тебя узнаю только по походке. Остальные пусть думают, что ошиблась».
---
«Два медведя» оказался не рестораном, а настоящим театром. Фасад — чёрный, с золотыми буквами. На входе — двое охранников в костюмах, массивные, с бритыми головами. Внутри пахло дорогим табаком, жареным мясом и лавандой. Музыка живая — саксофон лениво играл что-то джазовое, официанты в белых рубашках скользили между столов.
И в центре всего — Соня.
Она сидела за круглым столом у окна, в платье цвета тёмного вина, с высоким разрезом. Волосы собраны в сложную причёску, серьги блестят, руки в перстнях. Она выглядела не просто красиво — властно. Улыбка лёгкая, но в глазах — сталь. Рядом две женщины: одна рыжая, вся в бриллиантах, смеётся громко; другая брюнетка в строгом костюме, сдержанная, только взгляд у неё колючий. За спиной Сони стояли двое охранников, как статуи.
— Оля! — Соня вскочила и обняла её так, будто они вчера ещё вместе чай пили на кухне. — Какая же ты стала… сильная. И красивая, конечно.
Ольга моргнула, чувствуя аромат дорогих духов и твёрдую хватку подруги.
— Сонь, а ты… — она оглянулась на весь этот шик. — Ты явно не парикмахер на углу больше.
— Парикмахер остался во мне, — хмыкнула Соня. — Но жизнь такая штука… Мужа убили. Наркоманы. Так сказали. А я — вдова. Взяла его дела. Теперь у меня свои правила.
Ольга чуть не поперхнулась воздухом.
— Вдова? Я?
— Ты тоже, — спокойно ответила Соня, словно это само собой разумеется. — Мы же одинаковые.
Ольга вздохнула, решив не спорить. «Спасибо, кураторы. Легенду — в студию. А вдовство я узнала из уст лучшей подруги».
— Как думаешь, кто убил моего? — Соня отпила глоток вина. — На бумагах — нарики. А я знаю: это «оборотни». Та самая буква «О» была на воротах гаража. Ты сама мне говорила, что всё нечисто. Помнишь?
Ольга постаралась, чтобы её удивление выглядело как игра.
— Помню, — протянула она. — Только думала, ты не придашь значения.
— Я теперь придаю значение всему, — жёстко сказала Соня. — Слушай, как у тебя с поисками этого клана?
— Иду по следу, — осторожно произнесла Ольга.
— Хорошо, — Соня кивнула. — Потому что эти твари мне должны. И я хочу знать, кто будет первым.
За столом стало тихо. Рыжая подруга перестала смеяться, брюнетка откинулась на спинку стула. Все понимали: разговор серьёзный.
Соня резко сменила тему, улыбнувшись:
— Ладно! Давайте есть. У меня лучший шеф в городе, даже Василий иногда сюда заезжает.
Ольга сделала вид, что не слышала имя.
---
Блюда подавали как картины: стейки на каменных досках, рыба с цитрусами, десерты с золотой пудрой. Ольга сидела среди этого великолепия и думала, что Соня умеет сочетать: женственность, власть и ту самую уличную справедливость, которую они обе знали ещё со школы.
Подруги Сони пытались задавать вопросы:
— А правда, что ты сама задержала троих в Москве?
— А говорят, ты пистолет держишь лучше, чем мужики?
Ольга улыбалась криво:
— Говорят много. Я сама иногда удивляюсь, что правда.
Соня засмеялась громко и искренне:
— Вот за это я тебя и люблю!
---
Когда вечер закончился, и они вышли к машине, Соня тихо сказала:
— У меня ресторан открыт всегда для тебя. Но помни: мир изменился. Дружба дружбой, а правила жёстче стали.
— У меня со спиной всё нормально, — ответила Ольга. — Я не гнусь.
Соня улыбнулась, но в её глазах мелькнуло: она поверила — и проверит.
---
В новой квартире Ольга долго сидела у окна. В голове звучали Сонины слова: «Ты сама мне говорила». Она поняла: её легенда живёт собственной жизнью. И это опаснее любого пистолета.
Она вспомнила голос Василия: «Не показывай, что знаешь меня». И вдруг почувствовала: он где-то рядом. Может быть, сидит за соседним столом. Может быть, идёт следом по улице. Но теперь правила игры другие.
Она легла спать, а во сне снова был ресторан. Только вместо «Двух медведей» — две тени. Одна — Сонина, другая — Василия. И обе тени смотрели на неё, ожидая, что она сделает первый шаг.
---
Коридор центрального офиса пах бумагой, старым ковролином и терпким кофе из автомата, который всегда «временно не работает», но чудом льёт кипяток. Лампочки под потолком мигали так, словно спорили, кто дольше продержится. На стенах — ордена, грамоты, большие слова в рамках; за дверями — маленькие разговоры вполголоса.
— Майор Соколова? — дежурный поднял голову, поверх блокнота рассматривая её с тем самым любопытством «вдова, но служит». — Проходите. Вам к заму.
Зам по оперативной работе оказался из тех, кого называют «булыжник»: широкие скулы, привычка смотреть вдаль сквозь собеседника, костюм на полразмера больше (чтобы пистолет не бросался в глаза), на пальце тяжёлое кольцо с гербом. Кресло под ним скрипнуло, как будто тоже имело право голоса.