Пепельный район пах гарью даже в те дни, когда никто ничего не жёг. Этот запах въедался в кожу, в одежду, в мысли — будто напоминал каждому, кто здесь жил: ты — остаток, ты — то, что осталось после огня. Люди с других окраин иногда называли нас этим словом в лицо, но злобы в нём не было. Скорее — печаль. Пепел ведь не выбирает, что ему остаться после пожара. Я привыкла к этому запаху за восемнадцать лет, хотя каждый раз мечтала, что проснусь — и воздух будет пахнуть чем-то другим. Травой. Дождём. Свободой. Сегодня я собиралась попытаться изменить свою жизнь в третий раз.
— Элия, — позвала сестра, — не тормози. Нам нужно успеть до полудня.
Арина всегда спешила. Даже когда некуда. Она была на два года младше меня, но часто казалась старшей — упрямая, быстрая, научившаяся хватать то, что жизнь забывала дать. Она поправила выцветший платок, придержала пустые кувшины и пошла вперёд так уверенно, будто знала, что вода сегодня достанется именно нам. Я смотрела на неё и думала, что ради Арины стоит пытаться снова и снова. Ради неё я ходила на тайные занятия к старому плетельщику, учила нити, которые не чувствовала, сражалась с разочарованием, пока руки не дрожали от усталости. Если я когда-нибудь смогу выбраться из Пепла, то только чтобы забрать её с собой.
Мы двинулись к распределительному пункту. Солнце било в глаза, рассеиваясь в пыли, а вокруг уже собиралась очередь. Люди стояли молча, как всегда в дни нехватки: разговоры были роскошью, которую позволяли себе лишь те, кто не думал о количестве воды в кувшинах.
— Если нам достанется опять жёлтая… — пробормотала Арина.
— Тогда прокипятим, — ответила я.
— Она пахнет так, что даже кипячение на неё не действует.
Я усмехнулась. В Пепле и вода могла быть характером.
Мы заняли место в хвосте. Я огляделась — узкие улочки, обугленные балки домов, неровные камни мостовой. На одной из стен проступали старые следы огня — даже спустя годы здесь хранились эти шрамы. Наш район не мог забыть, что когда-то на него обрушилось драконье пламя. В тот день я и потеряла родителей. Арина тогда была совсем маленькой. Она не помнила ночь огня — а я помнила слишком ясно. В груди неприятно сжалось.
Но внезапно земля под ногами дрогнула — настолько сильно, что кувшины зазвенели, голоса смолкли, дети вцепились в матерей. Вибрация прошла по мостовым, будто под нами промчалась огромная тварь.
— Не обвал… — прошептал кто-то. — Не похоже.
Свет ударил сверху — не солнечный, слишком яркий, будто вырезанный из белого пламени. Я на мгновение зажмурилась, прикрывая глаза ладонью. Воздух потяжелел, стал сухим и горячим, как перед грозой, только… без влаги. Я узнала это ощущение. Узнала, потому что когда-то оно уже пережигало мне кожу.
— Элия… — Арина вцепилась в мою руку. — Это…
Да. Это.
Я подняла глаза, хотя знала, что не стоит.
Дракон.
Не рисунок на тканях, не искажённые слухи, не страшилка для детей. Настоящий. Огромный. Свет падал на его крылья так, будто они были сотканы из треснувшего стекла, через которое просвечивало живое пламя. Тело — тёмное, словно вырубленное из обсидиана. Чешуя — не гладкая, а переменчивая: она переливалась, словно по ней пробегали волны жара. И — глаза. Глубокие. Осмысленные. Старше, чем все наши дома вместе взятые.
Но больше всего меня поразило другое.
Он снижался.
На Пепельный район.
На нас.
На меня.
Это невозможно. Потому что сегодня — День Выбора. И драконы выбирают Невест там, где живут Ядровые семьи — сильные, родовитые, благословлённые печатями пламени. Выбор — обряд, которому сотни лет. Пепельным туда вход закрыт. Мы — пустые. Бесполезные. Невидимые.
А дракон всё равно снижался, расправляя крылья, словно закрывал собой солнце. Толпа рухнула на колени почти одновременно. Кто-то закричал от страха, кто-то — от восторга.
Только я стояла.
Не из дерзости — отцепенела.
Дракон ударил крыльями, и пепел поднялся облаком, оседая на одежде, на волосах. Пламя, выбивающееся из его дыхания, коснулось моих щиколоток — и не обожгло. Это встряхнуло меня сильнее, чем если бы боль разорвала кожу.
— Первый дракон… — прошептал старик рядом. — Но он не должен быть здесь. Он не должен…
Первый? Нет. Не может быть. Первого дракона не видели столетиями. Говорили, он слишком силён, слишком древен и слишком опасен, чтобы покидать вершину Угольной Башни. Говорили, его пламя нестабильно, что он едва сдерживает свою двуединую форму. Говорили, он правит издалека — и этого достаточно.
Он точно не должен был прилетать в Пепел.
Но он был здесь.
И смотрел прямо на меня.
Я не могла отвести взгляд. Его крылья сложились, дракон наклонил голову — и воздух вокруг меня стал звенеть. Словно мир ждал его решения.
И тогда это произошло.
Что-то холодное, острое, как игла, сорвалось с его взгляда и ударило мне в запястье. Я вздрогнула, подалась назад, но было поздно — серебристое сияние разлилось по коже тонкой линией, превращаясь в узор.
Печать. На мне.
Я застыла.
— Элия… — Арина смотрела на меня так, будто я стала кем-то другим. — У тебя… она светится…
Но Пепельные не могут иметь печати. Никогда. Даже слабой. Даже случайной. А эта — цветом серебра, оттенком, который в легендах принадлежал только древним Невестам. Тем, что могли перенести Пламя Первых драконов.
Невозможно.
Дракон переместился ближе, и его голос прозвучал не в воздухе — в моей груди, словно бы исходил из костей.
— Найдена, — сказал он. — Сиальна. Моя Невеста.
И мир, который я знала, в ту же секунду перестал существовать.
Мир вернулся ко мне рывком — вместе с болью в груди и криками вокруг. Люди расходились, кто-то падал ниц, кто-то, наоборот, тянулся ближе, словно хотел рассмотреть, как именно Пепельную сожгут. Дети плакали, женщины прикрывали им глаза, старики шептали слова молитв, от которых воздух становился ещё тяжелее. Всё смешалось в один гул, но поверх него я слышала только один голос — голос Арины.
— Элия! Элия, нет! — она пыталась прорваться, цепляясь за край драконьего крыла, и кто-то из соседей удерживал её, вжимая в себя. — Отдайте её! Вы не можете! Это ошибка!
Я видела её — маленькую, упрямую, с отчаянно вытянутыми вперёд руками. Между нами лежало не крыло, не пламя — пропасть. Дракон опустил крыло ниже, отделяя меня от толпы точно так же, как огонь отделяет живое от мёртвого. Его глаза — две раскалённые бездны — не сводили взгляд с меня. Он больше не повторял, что я его Невеста. Зачем? Достаточно было того, что печать всё ещё горела серебром.
Земля ушла из-под ног так внезапно, что я не успела вдохнуть. Когтистая лапа поддела меня со стороны, словно я была не человеком, а лёгким предметом. Ветер ударил в лицо. Пепельный район стремительно уменьшался, смазываясь в серое пятно. Я услышала собственный крик.
— Поставь! Поставь меня! — сорвалось с губ; голос дрожал и хрипел.
Ответа не последовало. Дракон взмыл выше, и воздух стал острым, как осколки льда, нагретые до бела. Я вцепилась в гладкую чешую изо всех сил; она была горячей, но не обжигала. Пламя вокруг шло волнами, но не касалось меня, словно огонь знал: меня нужно не сжечь, а нести.
Внизу тянулись знакомые крыши, потом — невнятные линии улиц, серые пятна домов, полосы дороги. Пепел остался сзади — маленькое, потерянное пятно…
…и на миг я увидела Арину. Она стояла в центре площади, вытянув руки к небу, будто могла дотянуться до меня пальцами. Даже сквозь ветер я словно слышала, как она зовёт меня. Этот образ ударил сильнее пламени — как крик, который не умолкает, даже когда воздух рвётся на части.
В груди стало пусто. Будто вместе с воздухом из меня вырвали дом, семью, память. Всё.
Я не хотела смотреть вниз — и посмотрела. Угольная Башня под нами была как рана на теле земли. Высокая, чёрная, с огненными линиями, взбегающими по её стенам. Отсюда она казалась ближе к небу, чем к земле. Я слышала о ней. Мы все слышали. Место, куда приводят избранных Невест, место власти и пламени. Место, где решают судьбу.
Не Пепельных.
И уж тем более — не мою.
Когда дракон начал снижаться к одному из каменных выступов у подножия Башни, я поняла: если я хочу что-то сделать, это нужно сделать сейчас. Когти держали меня надёжно, но рука — чешуйчатая, сильная — чуть ослабла, словно он считал, что добыча уже не вырвется.
Я вырвалась.
Я рванула в сторону, так резко, что сама не ожидала от себя такой скорости. Камень под ногами был скользким, но я умудрилась спрыгнуть с лапы, перекатиться и броситься вперёд. Перед глазами плясали пятна, сердце колотилось так, будто хотело вырваться наружу. Ветер хлестал по лицу. Впереди был карниз и дальше — ничего, только туман над пропастью.
Арина даже не знала, жива ли я. Если я останусь здесь — она потеряет меня навсегда. Если прыгну — потеряет сразу.
Если я успею добежать — дракон не станет бросаться за простой Пепельной. Так казалось. Так хотелось верить.
— Стоять, — донеслось за спиной, но я не остановилась.
Я бежала. Каждый шаг отдавался болью в коленях, но я бежала. Камень крошился под подошвами. Краем глаза я видела, как над выступом снова поднялось крыло — тень накрыла меня, но я успела выскользнуть в сторону. Ещё несколько шагов. Ещё чуть-чуть. Обрыв уже был совсем близко, и холодный воздух снизу тянул к себе, обещая конец всему этому.
Я сделала последний шаг.
И сорвалась.
Тело полетело вниз, и мир превратился в струящиеся полосы. Ветер ударил в уши, вырвав крик, который даже не успел родиться. Пустота обняла меня, как самый честный из всех выборов. На миг стало даже легче: не нужно ни о чём решать, ни за что отвечать.
Но падение прекратилось раньше, чем я успела до конца понять, что произошло.
Меня ухватили. Резко, но не ломая. Руки — человеческие, но обжигающе горячие — сомкнулись вокруг талии и плеч. Я врезалась в чью-то грудь, так твёрдую, как будто под ней была не кожа, а камень. Вдохнула — и почувствовала запах огня. Чистого. Сильного. Такой огонь не жрал города, он правил ими.
— Если жаждешь смерти — выбирай не такую глупую, — тихо сказал голос у самого уха.
Голос дрожал не от напряжения — от сдержанной силы. Он вибрировал в костях, будто башня под нами.
Я открыла глаза.
Передо мной был уже не дракон.
Человек.
Он держал меня на руках, стоя на узком, вырубленном в скале карнизе. Ветер бил в его волосы — тёмные, как ночь до рассвета, с лёгкими медными отблесками, когда на них падал свет пламенных линий башни. Лицо — резкое, словно высеченное из обсидиана: скулы, прямой нос, высокий лоб. Никаких излишних деталей. Только чёткость. Чешуи на нём не было, но кожа будто помнила огонь — матовая, с тёплым оттенком, не похожим на обычный человеческий.
И глаза. Всё те же глаза, что у дракона: глубокие, расплавленные, слишком древние, чтобы принадлежать кому-то живому. В них не было жалости. Только холодный интерес и что-то ещё, что я пока не умела назвать.
— Поставь меня, — выдохнула я. Голос звучал слабее, чем хотелось.
— Ты только что пыталась умереть, — заметил он. — Ты уверена, что хочешь снова стоять на краю?
— Я не твоя вещь, — прошептала я, чувствуя, как пальцы сами вцепляются ему в плечо.
Он чуть склонил голову, изучая меня так, как смотрят на редкий, неправильный артефакт.
— Серебро на твоей коже говорит обратное.
За дверями оказалось больше огня, чем воздуха.
Он шагнул первым, и жар перед нами разошёлся, как вода перед лодкой. Я последовала за ним, чувствуя, как холод из Пепла окончательно остаётся по ту сторону двери. Здесь не было дыма, копоти, гари — только чистый, выверенный огонь, который не разрушал, а подчёркивал каждый изгиб камня. Будто Башню строили не люди, а само пламя.
Мы шли по длинному коридору. Стены переливались огненными узорами, уходящими куда-то вверх, в темноту. Чаша с пламенем стояла через каждые несколько шагов, но свет был не тёплым, а резким, как взгляд. Серебряная печать на запястье чувствовала себя здесь слишком заметной — она светилась мягче огня, но упорно не гасла.
— Башня… живёт? — не удержалась я.
— Башня помнит, — ответил он. — Всё, что в неё приносили. И всех.
— Включая тех, кого сжигали?
— Включая тех, кого не успели.
Я не стала уточнять, в какой из групп он записывает меня.
У очередного поворота огненные линии на стене дрогнули, когда я проходила рядом. Совсем чуть-чуть, как от сквозняка. Я бы решила, что мне показалось, если бы не быстрый взгляд, который он бросил туда же.
— Так не должно быть? — спросила я.
— Нет. — коротко ответил он. — Так не должно быть.
Он не замедлил шага, но я почувствовала, как вокруг стало жарче. Башня, казалось, прислушивается не только к нам, но и к тому, что связывает наши шаги.
Мы вошли в зал, похожий на рот огромного зверя: высокие своды, узкие окна, полосы света на полу. По кругу стояли люди в тёмных плащах, а над их головами огонь собирался в спираль, медленно вращающуюся кверху. Мне показалось, что воздух здесь гуще, чем в остальных местах — его надо было почти глотать.
Совет.
Я почувствовала это раньше, чем он назвал их.
— Совет Ядровых, — сказал он негромко. — Они привыкли считать, что решают всё.
Я очень постаралась, чтобы колени не дрогнули.
Он остановился в центре круга. Я — на полшага позади, но этого было достаточно, чтобы каждое лицо вокруг могло разглядеть меня. Взгляды были разными: усталыми, внимательными, настороженными. Ни одного — доброжелательного. Серебро на запястье стало горячее, как будто хотело спрятаться под кожу.
— Найдена новая Невеста, — сказал Первый. Здесь его голос звучал иначе, чем в Пепле. Увереннее. Холоднее. Так говорит тот, кто привык, что ему не возражают.
— Мы слышали, — произнёс мужчина с седой бородой. — Башня шумела, как в старые времена.
— Серебряная печать, — продолжил он. — Свидетельствую.
Шёпот прошёл по кругу. Кто-то коротко вскинул брови, кто-то нахмурился.
— Серебро исчезло, когда исчезли последние Первые, — сказала женщина с тонкими чертами лица. — Ты был здесь. Ты должен помнить.
Он медленно повернул к ней голову.
— Я помню всё, Леррин.
— Тогда ты знаешь, что такое серебро, — вмешался другой. — Это не просто знак. Это обещание. И приговор.
Все смотрели на мою руку, будто надеялись, что печать сама скажет за меня.
— Пепельная? — кто-то не выдержал.
— Элия, — сказал он. — Из Пепельного района.
Слово «Пепельный» повисло в воздухе, как дым.
— Туда списывают тех, от кого не ждут ничего, — тихо заметил седобородый. — И оттуда приходят вещи, которых никто не ждал.
Он смотрел на меня так, будто видел не девушку, а странность, которую нужно либо понять, либо уничтожить.
— Она будет жить в Башне, — сказал Первый. — И будет входить в круг Невест.
— На каком основании? — Леррин прищурилась. — На основании случайного всплеска магии? На основании того, что огонь, наконец, сошёл с ума?
Огонь над головами Совета чуть усилился.
— На основании того, что печать загорелась при моём взгляде, — ответил он. — И на основании того, что Башня реагирует, когда она проходит мимо.
Некоторое время никто не говорил. Потом седобородый медленно кивнул.
— Мы тоже чувствовали. Пламя внизу меняло ход. Это… любопытно.
— Любопытство — опасное чувство, — вмешался молодой с жёсткими скулами. — Особенно когда речь идёт о легендах. Серебро — признак тех, кто выдерживал пламя Первых. Таких, как…
Он осёкся, но я заметила, как взгляд нескольких членов Совета скользнул к Первому.
— Таких, как те, кого больше нет, — закончила Леррин.
Он не шелохнулся. Только огонь над нами дрогнул.
— Мир меняется, — произнёс он. — Вы можете смотреть на него через старые истории. Можете — через то, что стоит перед вами. Серебро есть. Вопрос — что вы с этим сделаете.
— Испытаем, — сказал седобородый. — Как всегда.
Он повернулся ко мне.
— Элия из Пепельного. Ты готова пройти испытание огнём?
— А если нет? — спросила я.
— Тогда Башня договорится с тобой без нас, — сухо ответил молодой.
— Испытание — на рассвете, — добавила Леррин. — Мы узнаем, что скрывает твоя печать.
В груди стало по-настоящему тесно.
Первый чуть повернул голову.
— Она будет под моей защитой.
Шёпот стал громче. Это не понравилось никому.
— Ты уже однажды взял под защиту то, что не смог удержать, — заметил кто-то слева.
Он посмотрел туда спокойно, но огонь в спирали над нами рванул.