Метель. Лечу по трассе. Это бег, ещё одна битва за выживание. 120. 140. 160. Безумие — лететь в непогоду, на широкой летней резине, по занесённой снегом дороге. Просто давлю на газ, ловя на себе испуганные, недоумённые взгляды из чужих машин. Они опасливо уступают мне дорогу.
Всё это уже было.
Давно ли мы стояли у ёлки, украшенной Тобою с такой любовью? Обнимались. Давно ли мы строили планы о том, как проведём с тобой остаток своей жизни?
Меньше всего мы знаем о людях, которых считаем своими близкими.
И я жму на газ, рискую не только собой, но и другими, чтобы уехать. Умчаться. Чтобы сбежать от этого безумия. От новогодних дней, наполненных Твоей любовью. Твоей тоской.
* * *
Раннее утро. Тихо и свежо. Она ещё сладко спит, растянувшись на мягком матрасе. Она любит сны и часто делится со мной деталями. Порой — весьма и весьма пикантными. Я обнимаю Её сзади и прижимаю к себе. Всё ещё спит, обессиленная ночью любви. Её локоны разлетелись по подушке. Поиск глубины удовольствия и единения Её истощает, а меня — заряжает энергией.
Выскользнув из-под тёплого одеяла, с тоской освободившись от Её объятий, тихо крадусь на кухню. Аккуратно закрываю дверь, чтобы она не проснулась от шума. Готовлю кофе по-турецки, как Она любит, сладкие блинчики, тосты с шоколадом, посыпаю всё сахарной пудрой. Ставлю всё на поднос и несу в кровать. Вот такой я личный шеф-повар. И это чертовски приятно.
— Этой мой лучший завтрак, — улыбается Она, едва проснувшись.
— Спасибо, — отвечаю. — Я старался.
Некоторые время мы просто кушаем, улыбаясь друг другу. Мы начали жить вместе совсем недавно, и Она ещё не привыкла к этой нежности. Никогда не думал, что способен на такое. Букет из сотни роз — ночью. Признание в любви, стоя на парапете высотки. Жаркие поцелуи и страстный секс там, где нам этого захотелось. Эти стихи, которые я читаю просто так, экспромтом. А потом - не могу вспомнить.
— Чем займёмся сегодня? — спрашивает Она.
— У меня большие планы, — отвечаю. — Составил целый график. Ты знала, что в 100 километрах от нашего дома — почти настоящие фьорды?
— Нет, — она улыбается. — Мы полетим в Норвегию?
— Почти, — отвечаю. — Возле Заповедника раньше добывали доломит. Остались карьеры, огромные, скалистые берега. И чистейшая вода под ними. Едем, пока они не замёрзли.
— А как твоя машина? Ей в такую погоду не тяжело ехать?
Голос, наполненный искренним переживанием за меня, за мою машину — как бальзам. Почему раньше мне никто не говорил ничего подобного?
— Не волнуйся, — отвечаю. — Всё хорошо. Это всего лишь машина. Поедем аккуратно.
* * *
Зима удивила нас: словно своей любовью мы смогли растопить её холод. Не за горами Новый Год, а снега нет и в помине. За весь ноябрь не было ни одной морозной ночи. Вы как хотите, а я ненавижу снег. Терпеть не могу лёд и холод. Мы едем вперёд, полный привод делает наше путешествие приятным и лёгким. Полный, словно моя любовь.
Мягкая дымка подёрнула зимний лес. Он уснул, приготовившись к долгой осаде, но она всё никак не начнётся. Совсем недавно, летом, обессиленный болью, случайно забрёл сюда. Тогда я ещё не знал Тебя, тогда искал забвенье в бесконечном передвижении, пешком, за день проходя по 60-70 километров. Сейчас я вспоминаю об этом с лёгкой улыбкой.
Мы молчим — нам не нужно говорить: знаем друг друга без слов. И пока мы едем, мне хочется плакать от избытка чувств. Ты — всё, что у меня есть. Дорога становится хуже и хуже. Вместо ровного асфальта — грунтовое полотно, постепенно сменяемое узкой дорожкой. И когда я понимаю, что дальше лучше не ехать, нахожу небольшую полянку, где оставлю машину.
Нам придётся пройтись пешком, но… Зачем, скажи, ты надела столь соблазнительную юбку? Твои высокие сапоги — идеальны для прогулок, но я не могу дышать, пока не сожму тебя в своих объятьях, пока мы не побудем одним целым — хотя бы несколько минут. Мимо раз или два проходят люди — нам плевать.
* * *
— В сексе ты просто бог, — шепчет Она мне на ухо, шепчет так нежно, что немеет шея.
Мы ступаем по лесной тропе, где некогда день и ночь сновали грузовики, вывозя щебень, гранит, породу. Огромные машины, выше дома. Нынче они все схлынули, ушли, потому что достали всю породу, какую только могли. Дальше за дело принялась природа.
Воды дождей, талый снег долго-долго затапливали карьеры, шлифовали камни. И вот теперь здесь — самые настоящие фьорды, такие же, как в Норвегии.
— Осторожно, — говорю. — Не поскользнись. Тут опасно.
Даже представить боюсь, что делать, если она вдруг оступится. Поэтому выход только один — внимательно следить, чтобы ничего плохого не произошло. Долго гуляем возле камней, фотографируемся у воды. Удивительно: конец ноября, но нет ни малейшего намёка на зиму.
— Природу греет наша любовь.
— Что? — переспрашивает Она.
— Эта осень особенная. Даже зима боится потревожить нас.
— Точно.
Вокруг нас — необыкновенно красивый лес, который рукотворные фьорды делают фантастическим. Каменные стены встают над водой, создавая причудливые отражения. Мы застыли, сражённые красотой этого места.
Природа пытается отвоевать у человека необычный участок: на камнях выросли берёзы, осины. Но им понадобится не одна сотня лет, чтобы сравнять берег с водой, чтобы камень скрылся от глаз. Присев у камня, мы пьём кофе из термоса и улыбаемся друг другу.
— Спасибо, что привёз сюда, — говорит Она. — Это будет для меня вдохновением.
Внезапно к нам подбежала собака. Доберман, с купированными ушами и хвостом. Агрессивный и злой пёс: он некоторое время смотрит на нас, а потом начинает лаять. Она напугана.
— Не бойся, — говорю. — Это чей-то.
Но мне самому страшно. Мы стоим на краю каменного обрыва, и на нас напирает доберман. Закрыв спиной Её, я взял в руки термос — хоть какое-то оружие.
— Пошёл! Ну!
На мои крики пёс не реагирует и словно готовится к прыжку. Бросить в него нечего: если я наклонюсь за камнем, он точно прыгнет на меня. В отчаянии я решаю швырнуть в него металлический термос и начинаю целиться в морду — это у них слабое место.
Мы с тобою — адепты старой, как зеркало, религии, имя которой — любовь. Пока некрещеные её кровавыми поцелуями люди спешат на работу, ошибочно принимая благосостояние за счастье, мы молимся нашему румяному богу, лёжа в роскошной кровати. И даже если мы, гонимые бессердечными, уйдём в земли, где нет перин и шелков, я не откажусь от своей веры.
Никогда. Да будет так.
Мой культ состоит из поцелуев, ласк, прикосновений языка и губ к каждой части Твоего румяного и вкусного тела, исполнения всех Твоих желаний, даже самых постыдных. Стыд лишь усиливает наши эмоции. Я исполню даже те желания, о которых ты потом будешь жалеть. Читая молитвы, Ты перебираешь меня, словно чётки: на каждое прикосновение — один маленький поцелуй.
Мягкая кровать — наша келья, и никакие религиозные войны нам не страшны. Пока наша призрачная Богиня, имя которой Страсть, не покинет нас, и мы с тобой молимся всё громче и громче, только бы этого не произошло. Мы не можем остановиться, потому что движение — это жизнь.
Мы кричим свои невнятные молитвы так громко, так протяжно, что не разобрать ни слова, одни лишь стоны и вздохи. Мы сливаемся губами и произносим слова друг в друга, обнимаем наши тела, становимся единым целым.
И вот, после стольких минут мучительного поиска, напряжения и озноба, наступает наш религиозный экстаз, один огромный оргазм, который накроет нас обоих с головой. На миг мы усомнимся в правильности наших суждений, на миг отступим от безграничной Веры, от всех ласк, слов и предложений, которые мы делали друг другу на протяжении последних минут, часов, недель, вечностей.
Мы отвернёмся друг от друга, и ты стыдливо прикроешь грудь, пугаясь, что на ней выскочила морщинка. Я накрою ладонью своё мужское достоинство, стараясь не смотреть в твой рот. Но пройдёт несколько минут, и ладони станет мало. Тогда мы улыбнёмся своему секундному сомнению и вновь бросимся в объятия друг друга, жадно-жадно произнося молитвы Богине.
Я не отпущу тебя из своей кельи никогда. Пока ты сама не попросишь, разумеется. Ведь наша Вера — это свобода. И если ты найдёшь себе нового жреца, я подчинюсь выбору.
Да будет так.
* * *
Ночь пролетела незаметно, о чём я искренне жалею, наступило воскресенье. Я оплатил номер допоздна, поэтому с выездом можно не торопиться. Думаю, люди просто не верят, что в таком роскошном замке можно арендовать апартаменты. Нежиться в огромной ванне, созерцая интерьер прошлого столетия.
Она ещё спит: ночи любви изматывают Её, пусть даже Она не признается мне в этом. А я — охотник, я привык двигаться, поэтому мне не нужно много времени, чтобы восстановить свои силы. Достаточно получаса в тёплой ванне, чтобы зарядиться энергией, чтобы двигаться вперёд.
Игнорируя халат, выхожу голый, двигаюсь к ней. Она уже проснулась, улыбается, глядя на моё тренированное тело. Не то, чтобы природа наградила меня хорошей фигурой. Но бассейн и зал несколько раз в неделю принесли свои плоды: взгляду есть, за что зацепиться.
Утренний секс самый приятный, особенно в воскресенье, когда тебе никуда не нужно торопиться. Её прекрасные волосы, разбросанные по подушке, словно украшение. Мы наслаждаемся друг другом, целуемся так сладко, что от нежности сжимается сердце. Нам хорошо.
*
Всё хорошее заканчивается, рано или поздно. Даже если вы не можете в это поверить. И порой конец не очевиден. К чему это я?
— Прошу прощения, но мы вынуждены принимать номера в присутствии гостя, — пожимает плечами администратор. — Таковые правила.
— Пожалуйста, — отвечаю.
Она пьёт кофе у барной стойки, пока работница замка придирчиво осматривает полы и стены, окна и даже потолок. Попутно она рассказывает мне историю этого места. Которая мне хорошо известно. И иногда мне кажется, что моё сердце — здесь, что в одной из прошлых реинкарнаций я был частью семьи, частью рода, который изгнали отсюда.
И снова мне кажется, что романтика момента испорчена. Но Она только улыбается. Мы выходим на улицу: скоро начнётся декабрь. С неба падает первый снег, падает, тут же тая. Воздух ещё тёплый, и вообще непонятно, откуда взялись белые хлопья. Мы любуемся замком, встречающим первый снег, и я делаю несколько фотографий — на память.
Город встречает пробками. Мне трудно сосредоточиться на дороге, когда рядом Она. Но руль приходится держать обеими руками, потому что ехать тяжело — машину сносит ветер, колёса скользят из-за влаги. Наконец, мы подъезжаем к моему дому, и я паркую машину — как попало.
*
Многие недолюбливают многоэтажные дома, а мне они нравятся. Что, не можете заснуть без пытливых взоров соседей? Или нравится каждое утро видеть на лавке одних и тех же бабушек, коротающих свои дни в ожидании смерти?
Мы проходили мимо консьержа, кивая ей, и она никогда не задавала нам вопросов. Просто прекрасно, потому что ответов у меня всё равно нет.
Пока мы поднимаемся в лифте, я замечаю в уголках Её глаз усталость. Привык судить по себе — всегда бодр и энергичен. Такие поездки могут изматывать Её. К тому же, мне кажется, что может отпугнуть и непредсказуемость. Она ведь не знала, куда мы едем, зачем. Но выглядит довольной.
— Знаешь, я решила, — говорит Она, когда мы пьём кофе на кухне. — Всё, в галерее больше работать не буду. С понедельника. Только дома. Только творить.
— Отличное решение, — говорю.
— Ты — моё вдохновение. Спасибо тебе за поездку. Мы отлично провели время, и это я в целом. Понимаешь?
Она — художник. В искусстве я не разбираюсь, но мне кажется, что талант её очевиден. Гостиная моей квартиры быстро превратилась в студию. Ей понравились панорамные окна, которые начинались только с 12 этажа. Я живу на двадцатом.
Теперь в гостиной почти нет мебели, да и компании у меня собираются крайне редко. Зачем? Ведь она — моя главная компания. Всюду — картины: страны, где я никогда не был, пейзажи, лица людей. Маленькие этюды. Зарисовки углём и карандашом. Раньше она работала в галерее: очень дорогое и пафосное место, где продаются картины модных художников. Но скоро у неё самой первая выставка.