Илона
— Ты язва и дрянь. Сцеживаешь свой яд на каждого! – надрывается мой бывший муженёк в попытке донести до меня свою истину. И всё бы ерунда, но из комнаты, аккуратно опираясь на стену, выходит дочь.
— Это с тобой жить невозможно! А мама хорошая! – говорит безапелляционно моя зайка.
— Ах ты, дрянь маленькая! Сразу видно, без мужской руки растёшь! – этот бессмертный пытается замахнуться на дочь, но я преграждаю ему путь.
— Сковородка – оружие свободы! – рявкаю ему в лицо так, что он отшатывается.
— Чего, мля? – ошарашенно спрашивает благоНеверный.
— Фраза такая. Из мультика детского. «Сковородка – оружие свободы». Так вот, если ты, сука такая, хоть пальцем тронешь дочь, то узнаешь, насколько она правдива. – Задумчиво взвешиваю в руках блинницу. И впервые в жизни жалею, что отказалась от чугунной. Эта слишком лёгкая — так только подрихтовать этот аристократический фейс.
— А ты, я смотрю, совсем бесстрашная стала? – в глазах мужа загорается опасный огонёк. Много лет назад мне он крайне нравился. Когда-то этот огонь означал, что мы будем трахаться как кролики во всех позах и на всех поверхностях. В последний раз свою страсть муженька обратил в насилие. Мне этого было достаточно. А уж теперь пусть попробует! От нежной барышни во мне и было-то немного. А уж сейчас и вовсе панихиду для неё можно заказывать.
Поудобнее перехватываю сковородку и цепляю взглядом заварник со свежим чаем. Не кипяток, но сойдёт. Десять лет жизни с ребёнком-инвалидом действительно закалили и изменили меня. Когда каждый наш прогресс приходится буквально выгрызать зубами, волей-неволей черствеешь.
— Не бесстрашная. Просто страх у меня теперь один.
Уже открываю рот, чтобы отправить дочь в комнату, от греха подальше, как слышу хлопок входной двери.
— Мы обошли весь супермаркет, — раздаётся из коридора сильный мужской голос, от которого бывший в употреблении муженёк аж подбирается весь.
— Мы обошли всё, но чиабатту твою не нашли! – в дверях появляется владелец голоса. Фраза его, начатая с улыбкой, постепенно вязнет по мере того, как мужчина оценивает картину происходящего на кухне. Ну приплыли. Мандельброт тебя ети.
Важное предупреждение 18+
Данное произведение содержит материалы деликатного характера, включая: нецензурную лексику; сцены насилия и описания травм; эпизоды употребления алкоголя, табачных изделий и наркотических веществ.
Автор категорически не пропагандирует и не одобряет описанные в произведении действия. Все события и ситуации представлены исключительно в художественных целях для создания достоверной атмосферы повествования.
Представленная история является плодом художественного вымысла и не призывает к подражанию описанным событиям. Автор не стремится романтизировать насилие, деструктивное поведение или иные формы девиантного поведения, а стремится к объективному отображению действительности. Все персонажи вымышлены, а совпадения случайны. Действия происходят в альтернативной России, которая хоть и похожа на нашу действительность, все же имеет свои особенности.
Поведение и поступки персонажей могут противоречить личным моральным установкам и ожиданиям читателей. Рекомендую отнестись к произведению как к художественному произведению с соответствующим уровнем зрелости и критического мышления.
Музыка: «Базовый минимум» (Sabi, MIA BOYKA)
За несколько месяцев до пролога
Илона
— Илона Георгиевна, вы слышали про новый центр? — огорошивает меня вопросом наш офтальмолог после очередного приёма.
— Это тот, который открылся в прошлом году? — уточняю. С трудом отрываю взгляд от прозрачного стекла, за которым моя дочь с удовольствием играет в окружении медсестёр и таких же полуслепых детей. Моя Симка не слепая в полном смысле слова, но если мы не сделаем операцию в течение года‑двух, то, скорее всего, станет ею.
— Да, специализированный офтальмологический реабилитационный центр для детей, — Марат Алексеевич кивает своим мыслям и выжидательно смотрит на меня.
— Этот центр безумно дорогой на платной основе, но, говорят, там есть какие‑то квоты. — Не люблю ходить вокруг да около. К тому же годы борьбы за зрение моей дочери, проведённые бок о бок, сделали нас с офтальмологом почти приятелями. — Специалистов туда навезли со всей страны. Лечиться ездят дети всяких шишек, как на курорт.
— К счастью, эти дети ездят платно, — в голосе врача мелькает нотка осуждения моего ехидства, хотя он всё прекрасно понимает. — Поэтому нам пришли квоты в этот центр. И… — моё сердце ёкает на этой паузе.
— Илон… Илона Георгиевна, — видно, что и сам офтальмолог крайне эмоционален, что вообще‑то ему не свойственно, — Серафима попадает под квоту. В СОРЦ работает хирург по этому профилю, ему необходимо защитить докторскую. Под это дело собирают детей чуть ли не со всей страны. У нашего региона приоритет. Собирайте документы, проходите анализы — и в декабре ложитесь. С вас только оплата вашего питания. Проживание родителя входит в сумму, выделенную на вас, а вот с питанием — как всегда. Учтите: там реабилитация месяца на три‑четыре, но вас саму попросят недели через три‑четыре. Правила. Дети старше восьми должны учиться сами адаптироваться.
— Боже… — всю речь Марата Алексеевича я даже не дышу. Это значит, да? Да? Операции быть! Сжимаю и разжимаю кулаки, не зная, как выразить собственную радость. Я уже почти потеряла надежду. Летом мы объездили все клиники Питера и Москвы. Либо не брались, либо неподъёмная цена. Уже обратилась в фонд, но… случай не «хайповый» — сбор шёл крайне медленно. А тут…
— Спасибо… Спасибо! — хриплю и порывисто обнимаю врача.
— Ну‑ну! Илона Георгиевна, — снисходительно хлопает он меня по плечам, а я отстраняюсь так же стремительно, как и обняла. — Поверьте, я понимаю вашу радость. Случай у Симы сложный, но всё наладится. Всё получится. Я знаю этого врача. Там руки от бога. На них молиться надо.
— О, поверьте! Я в том состоянии, что куда скажете, туда и пойду. Надо — буду в храме молиться, а могу и на капище сгонять. — Про жертвы дьяволу предпочитаю промолчать, зная набожность врача.
— Вижу, вы приходите в себя, — лёгкая улыбка служит мне ответом на шутку. — Пойдёмте, подготовлю вам направления на анализы. Большинство сдадите у нас, но, конечно, есть и платные.
Платные… Конечно, платные. За 10 лет сражений за здоровье дочери я уже привыкла, что платное у нас — всё, что не бесплатное…
━━《》━《》━《》━《》━《》━《》━━
Мы с Симкой едем в детское кафе. Сегодня праздник, сегодня можно. Завтра мы садимся на специальную диету, чтобы все анализы были в норме. Настроение отличное. Даже не помню уж, когда мне было так весело.
Мой совершеннолетний «Форд‑Фокус» задорно гремит на кочках в такт наших с дочкой песен.
— Айфон купи… ресторан плати… базовый минимум.
С удовольствием слушаю, как смеётся дочь. Она точно считывает моё настроение.
— Мам, а Марат Алексеевич что‑то хорошее сказал? — дочка всегда очень чутко ловит изменения в эмоциях. У неё интуиция такая, что порой страшно.
— Да, кроха, — не вижу смысла скрывать от неё. К тому же давным‑давно я для себя решила быть предельно честной с дочкой в вопросах её здоровья. Не нужны нам ни пустые надежды, ни депрессии.
— Операция? — делает логический вывод дочь. А я паркуюсь на стоянке нашего любимого кафе с тортами в виде животных и огромными молочными коктейлями. Поворачиваюсь на своём сиденье так, чтобы хорошо рассмотреть Симку. Серафима. Симка. Фима. Фомка. Кроха. Моя дочь. Моя маленькая красотка, которая вырастет и разобьёт десятки хрупких мужских сердец.
— Да, дочь, — подтверждаю её мысли. В тусклом свете вывески внимательно рассматриваю вселенную, что укрылась в глазах моей дочери. Этой вселенной там скоро не будет, и я счастлива. — В декабре мы ложимся в новый центр, и будет операция. Шансы максимально высокие.
— Ма‑а‑а‑а! Это круто!!! — по щеке дочери катится одинокая слеза, а она тянется через ручник и крепко обнимает меня. Хмыкаю, поражаясь нашему сходству даже в реакциях. Моя маленькая ехидная копия.
Дмитрий
— Слава! Мы опаздываем! — стою полностью собранный в дверях дома и нетерпеливо постукиваю ботинком.
— Дмитрий Егорович, женщины не опаздывают, а начальство вообще задерживается! — кричит из своей комнаты дочь.
Вот откуда в них это берётся? Тринадцать лет всего, и не скажешь, что кокетка, — скорее пацанка. А на тебе, отец: «Женщины не опаздывают».
— Все опаздывают! — рублю словами. — Опоздание — это не про кокетство, а про неуважение к чужому времени, личному пространству и неумение строить собственные планы.
На этих словах Слава, скользя на носках по ламинату, выбегает из‑за угла. На повороте её заносит, тяжёлый рюкзак уносит лёгкую девчонку немного вперёд. Она хохочет и цепляется за стену, чтобы не упасть. А я хоть и улыбаюсь, но внутренне морщусь. Уже несколько месяцев пытаюсь её откормить после детдома, а всё равно на жертву концлагеря похожа. Вес даже не бараний.
— Ладно‑ладно, пап. Я всё поняла! — чмокает меня в щёку и накидывает куртку, которую я ей подаю. Меня опять внутренне царапает. А может, я и не прав с этими опозданиями? Это ведь чисто моя мужская логика? Чтобы на это сказала женщина? Мама? Как же сложно. Подать пример мужского поведения я могу. Чтобы у дочери было правильное представление о мужиках. Чтоб не считала, что бесчувственный чурбан и эгоист — это рыцарь печального образа. Не искала за агрессией симпатию, а за инфантильностью — уважение границ. Быть мужиком и отцом могу, а вот мамой — нет. Вздыхаю.
Разглядывая Мирославу, так отчётливо вижу в ней Пашу — мою первую любовь, мою жену, с которой мы так бездарно расстались. С такими скандалами и взаимными упрёками, что я уехал в другую область и попытался забыть. А Паша… А Паша скрыла от меня дочь! Я просрал тринадцать лет отцовства. Может, если бы не наши глупые амбиции, я бы знал, что говорить дочери, когда мамы не стало. Не тешу себя иллюзиями. Я не бог и вряд ли спас бы Пашу от рака. Но, может быть, если бы ей не пришлось тащить всё одной, эта болезнь и вовсе не пришла бы? Бы… бы… бы…
— Пап, чего застыл? Мы же опаздываем? — Слава бодает меня лбом в плечо и, полностью собранная, выскакивает на улицу. Я выхожу следом и закрываю дом. Как хорошо, что сейчас машины с автопрогревом — садимся мы в уже тёплую машинку.
— Па… А можно я сегодня после уроков на курсы гитары пойду? — ошарашивает меня дочь вопросом.
— Какие курсы? Кто ведёт? Где? — заваливаю её вопросами. Да, я отец‑параноик. Просто родной дед Славы, отец бывшей жены, продал девочку своему приятелю. Слава сбежала и через всю страну на оленях фактически приехала сюда, чтобы найти меня. Мой новый приятель роет это дело, параллельно прикладывая к себе генеральские звёзды за раскрытие дела. Вот только я по‑тихому предупреждён, что пока пойманы не все. Шанс мизерный, но Славу могут искать. Потому я крайне щепетилен в вопросах безопасности дочки.
— Я тебе всё сейчас сообщением скину. Их Ася Борисовна нашла, — дочь строит умильную моську, продавливая свою идею. Вьёт из меня верёвки.
Выдыхаю: если Ася Борисовна, значит, там всё норм. Ася — наша бывшая учительница, которая уволилась, бросив меня на растерзание взбешённым родителям ради своего личного счастья. Но я ни минуты на неё не обижаюсь. Во‑первых, она помогла найти мне Славу — и это сразу просто миллиард очков в карму. Во‑вторых, она сама беременна, а отец ребёнка живёт в другом городе и… Проводя параллели с моей историей брака, я невольно считаю её решение лучшим и правильным. Борисовна сама имеет за плечами сложную историю и очень любит детей. Со Славой они дружат, часто переписываются, созваниваются по видео. И я не имею ничего против. Хоть так компенсирую отсутствие женской руки.
Ещё есть Инна Вениаминовна, наш школьный психолог, которая занимается со Славой после детдома. Вот эти две волшебные женщины просто выручают меня. Периодически, правда, подкидывают дровишек в костёр моей совести, но это мелочи.- Гляну всё, к обеду скажу. Только вот отвезти не смогу. – Прикидываю сегодняшнее расписание, в котором точно было городское совещание.
— А там и не надо везти. Занятия в соседнем дворе от школы. Первое пробное — без своей гитары. Схожу посмотрю, если понравится — буду копить на гитару, а пока можно в аренду, — Слава рассуждает очень по‑деловому. Причём так, будто я уже согласился, а ей надо экономить карманные деньги.
Это тоже меня убивает до скрежета зубов. Я спокойно могу позволить купить дочери гитару — да не супернавороченную. Хотя кого я обманываю? Даже супернавороченную могу! Прошлая должность обеспечила мне весьма неплохой пассивный доход, помимо директорской зарплаты. А дочь моя всю жизнь экономила и жила весьма и весьма скромно.
— Давай так. Если понравится и ты продержишься месяц на занятиях, то я куплю гитару, — как педагог, осаживаю себя: баловать её чрезмерно тоже нельзя, а такой деловой подход она и сама любит.
— Что значит «продержусь»? — вот. Я ж говорю. Сразу проверяем условия.
— Нет прогулов без причины, делаем домашку, не бесим педагога, — выдаю ей этот перечень.
— Ну норм. Подъемно. Забились! — тянет мне «пять» с заднего сиденья. Любит ездить там, а не на переднем со мной почему‑то.
— Слав! — одёргиваю. Сленг этот её…
— Ой, прости. Договорились! — ни грамма сожаления на мордахе. Маленькая манипуляторша!
— И чтоб не смела экономить карманные! Покупай еду и ништяки. Покупки масштабов гитары — это моя ответственность! — пытаюсь её строжить, а она только улыбается и салютует рукой.
— Есть, сэр! — смеюсь вместе с ней.
Подъезжаем к школе, я чмокаю дочь в щёку в машине. На улице мне такие нежности не позволены — она ж большая. Смотрю, как дочь скачет на занятия, пока мой телефон краснеет от сообщений в рабочих чатах. Последние мгновения отца — и включаем рабочий режим. Утро директора школы началось…